| Широкий успех дарвинистической теории развития оказался очень благоприятным обстоятельством для укрепления механистически-материалистического мирообъяснения. Именно в сочетании с эволюционным учением оно и нашло своё новейшее завершение в Геккелевом монизме, этом, так сказать, исправленном и расширенном издании предшествующего грубого популярного материализма Бюхнеро-Молешоттовского типа. «Общая теория эволюции», говорит иенский зоолог, «признает, что в природе свершается великий, единый, непрерывный и вечный процесс развития: что все, без исключения, естественные явления… подчинены одному и тому же великому закону каузальности и что все они, в конце концов, должны быть сведены на атомистическую механику». «Эта теория – единственная научная, единственная дающая рациональное объяснение вселенной и удовлетворяющая потребность человеческого рассудка в начале причинности, так как все явления природы, в смысле частей единого великого процесса развития, она приводит к механической, каузальной связи». 2155 —19— Своего наиболее эффектного выражения это мировоззрение нашло в применении к объяснению явлений человеческого духа вообще и волевых процессов в частности. Здесь развились с метафизической быстротой роста те боевые черты нового материализма, которые, именно своей дерзостью, придали ему во мнении полуученой публики особо соблазнительную окраску, сообщивши ему противоидеалистический и антирелигиозный характер. То, что возвестил выходец из другой, богословско-критической и философской области, Давид Штраус, что вся жизнь, не исключая её утонченнейших духовных процессов, «есть не что иное, как особый, наиболее сложный вид механики», что всё психическое и этическое сводится, следовательно, на физиологическое, как и это, в свою очередь, – на физическое и механическое, – эта, будто бы «новая вера» нашла себе догматическое признание в устах многочисленных популяризаторов поверхностно-понимаемого и не ради научных целей эксплуатируемого материализма. Еще старик Кабанис уверял, что «мозг предназначен для мышления, точь-в-точь как желудок для пищеварения или печень для выделения желчи». К. Фохт вернулся через полвека к этому эффектному уподоблению: «каждый исследователь природы», по его словам, «последовательно придет ко взгляду, что все способности, называемые действиями души, – просто функции мозговой субстанции или, что они стоят в таком же отношении к мозгу, как желчь к печени или моча к почкам». 2156 Другой кумир 60-х годов Молешотт, утверждал, что «мысль есть движение, перемещение мозговой субстанции», 2157 а по еще более определенной квалификации Лилиэнфельда, мысль есть «сгущенное движение»! 2158 Бюхнер, которому, как бы в наказание за долговечность, пришлось, поневоле, смягчать мальчишеские дерзости боевой поры материализма, признал Фохтово выражение за неумело выбранное, так как, «при самом беспристрастном рассмотрении, мы не в состоянии найти аналогии или действительного сходства между выделением желчи и урины и |
| 2165 «Мы, медики», говорит, по более чем сомнительному полномочию от своих ученых коллег, П. И. Ковалевский, «под именем души разумеем сумму отправлений нервной системы… одно из проявлений материальной силы». Забывая или игнорируя осмеяние, постигшее за истекшее полустолетие знаменитую фразу Фохта, русский профессор имеет храбрость уверять, будто «все натуралисты говорят, что наша душа есть такая же функция нашего организма, как желчь – отделение печени, желудочный сок – слизистой ткани желудка, моча – почек и т. д.». 2166 С точки зрения современного, расширенного, монистического материализма, признающего за реальное много такого, в чём более грубый материализм 60–70-х годов видел только воображаемое, приходится несколько обновить теорию низведения всех явлений духовной жизни на материальную основу. Эту последнюю, в её психических обнаружениях, Геккель обозначает «пока» термином «психоплазмы», находя доказанным «химическим анализом, что этот материальный базис, без которого никакая психическая деятельность немыслима, принадлежит к группе плазматических тел, то есть, тех белковых углеродистых соединений, которые лежат в основе всех проявлений жизни… Эта душевная субстанция есть носительница психеи, понимаемой не как особое существо, а как собирательное понятие всех психических функций плазмы». 2167 В тесной связи с отрицанием самостоятельности духовного начала стоит упразднение свободы воли. «Воля, как и сознание, – не абсолютная, самостоятельная, основная сила: в этом смысле она – нелепость, типичная выдумка богословского хитроумия, ибо ничто в мире не может выйти —22— из подвластности непоколебимому закону причинности». 2168 «С убеждением в закономерности всего совершающегося вера в произвол несоединима;… материализм не может признать его, так же точно, как и случай», 2169 поучают Шпехт и Штреккер, оставаясь верными старому взгляду Молешотта, что «воля есть результат наследия и влияния родителей, няньки, места и времени, удовольствий и погоды, звука и света, пищи и одежды», 2170 всего, чего угодно, только не свободного, не самостоятельного импульса! Свобода воли, по Ковалевскому, «есть также функция мозга», подчиняющаяся тем же законам механической необходимости, как и сознание: …деяния – результат органической деятельности мозга, и все уклонения в отправлениях души, все преступления суть явления невольные, а, значит, и невменяемые». |
| Устюге была получена грамота из Разбойного приказа, которая в виду того, что разбои на посаде и в уезде продолжаются, а присылаемые из Москвы сыщики не оправдывают возлагавшихся на них надежд и притесняют население, предписывала завести на Устюге выборный губной персонал, именно: выбрать из посадских и уездных лучших людей двух губных старост да к ним двух губных дьяков, восемь человек губных целовальников, четырех тюремных и двух избных сторожей. Всеуездный мир просит – и в этой просьбе нельзя не видеть направления, совершенно противоположного земским ходатайствам XVI в. о введении судебной автономии – избавить его от этого губного самоуправления. Мир приводит и мотивы: лучших людей, пригодных для губного дела, на Устюге нет: все или взяты в Москву в гостиную сотню, или разосланы на службы в отдаленные сибирские города, в Устюге остались только все молодшие, «неживотные“, т. е. малосостоятельные люди. Про разбойников за последнее время стало не слышно, и если случаются разбои, то по вине самих сыщиков, не казнящих заключенных в тюрьму разбойников, которые, убегая, чинят новые разбои. Поэтому земство просит сыщиков отозвать, а губное дело поручить воеводам, которые ведали его и исправно вершили разбойников в прежнее время до сыщиков. Губные учреждения на Устюге введены не были 213 . Таковы же «многия челобитья», поданные царю Михаилу Федоровичу всеми Заонежскими постами об учреждении у них самостоятельного воеводского управления и о неподсудности их новгородским воеводам, на которые указывает одна из грамот царя Алексея 1647 г. Таково же челобитье тех же погостов 1647 г. о совершенной отмене в погостах воеводского управления и о введении там полной судебнофинансовой автономии, удовлетворенное правительством, освободившим погосты на короткое, правда, время от воевод, но наложившим на погосты «за воеводские доходы» девятьсот рублей сверх прежних их платежей. Правительство действовало в этом случае, руководясь принципом дарования самоуправления, установленным еще —233— при Грозном: давая самоуправление брать повышенную сумму налогов 214 . |
| Только исключительной трудоспособностью Александра Петровича можно объяснить, почему он в течение своей непродолжительной жизни (51 год), несмотря на множество препятствий, успел написать две диссертации с обширными приложениями и, сверх того, внушительное количество крупных и мелких статей, в том числе несколько рефератов, читанных им на археологических сездах 1708 . И смерть оторвала его прямо от ученой работы – от реферата, предназначавшегося к прочтению на Новгородском археологическом съезде 1709 . К своим профессорским обязанностям Александр Петрович относился в высшей степени серьезно. Он много трудился над разработкой курса лекций, беспрерывно пополнял его и совершенствовал. При изложении своего курса пред студентами он старался по возможности применять наглядный метод: приносил в аудиторию громадные фолианты с иллюстрациями по истории искусства, а в позднейшее время пользовался волшебным фонарем, приглашал академических студентов в церковно-археоло- —27— гический музей и в лаврские соборы, а для Московских слушателей по Училищу живописи, нередко читал лекции в Историческом музее, Оружейной палате, в Кремлевских соборах и других соответствующих местах. Благодаря этому, Александр Петрович собирал на свои лекции обыкновенно очень большую аудиторию, с которой иногда, прерывая чтение, вступал в оживленную беседу по вопросам своей специальности. К студентам, писавшим ему семестровые или кандидатские сочинения, он относился очень внимательно и был для них великолепным руководителем, но в то же время предъявлял к их работам серьезные требования и в своей оценке всегда был строг. Темы для студенческих сочинений он обыкновенно подбирал такие, которые требовали самостоятельных отысканий и обращения к первоисточникам: таким путем он, старался приучать студентов к серьезной ученой работе. В заседаниях академического Совета Александр Петрович всегда принимал деятельное участие и не раз своей правдивой, основательной, искренней и воодушевленной речью оказывал решающее влияние на советские постановления. |
| рому к первому разряду должны были быть причисляемы студенты Академии, имевшие в среднем выводе за все года обучения не менее 4, – по Высочайше утверждённым в 26-й день августа 1911 года изменениям в уставе получил уже новую редакцию, совпадавшую с прежней практикой Московской Духовной Академии, в смысле причисления к. первому разряду лишь тех воспитанников Академии, которые в среднем выводе за все годы обучения имели балл не ниже 4½. – И, хотя тесно связанный с вышеупомянутым § 168-м § 174-й устава 1910 года, по которому: „числящиеся по второму разряду должны, для удостоения степени магистра богословия, выдержать новое устное испытание по тем предметам, по коим они получили балл ниже 4“, не подвергся соответствующему изменению (т. е. подчёркнутые слова не были заменены словами „ниже 4½“), – Совет Академии остался в твёрдой уверенности, что эта несогласованность явилась результатом лишь недосмотра и несомненно будет исправлена при новом издании устава духовных академий, – Уверенность эта, однако, не оправдалась и в уставе духовных академий издания 1912 г., присланном в Академию при отношении Г. Управляющего Канцелярией Святейшего Синода от 9 марта 1912 г. за 3545, § 165 (соответствующий § 168-му устава 1910 года) оказался изложенным в новой редакции, редакция же § 171-го (соответствующего § 174-му устава 1910 года) оставлена в прежнем виде – 7) При обсуждении настоящего прошения священника Димитрия Лебедева выяснились две совершенно противоположные точки зрения на предмет, наиболее полно и подробно обоснованные О. Инспектором Академии архимандритом Анатолием и Преосвященным Ректором Академии. – О. Инспектор архимандрит Анатолий утверждал, что так как священник Димитрий Лебедев возбудил дело о соискании степени магистра богословия при действии нового академического устава (1911–1912 года), то просьба его должна быть рассматриваема с точки зрения требований именно итого нового устава в их буквальной точности, вне всяких предположений о возможности какого-либо недосмотра в редакции, и потому в существенных своих частях подлежит удовлетворению; т. е, священник Лебедев должен, для получения степени |
| —107— ставлении жизнеописания его учителя, и с уважением отнестись к уже весьма многочисленным распространенным в его время и собранным им благочестивым сказаниям о чудотворениях Амвросия и его явлениях после смерти разным людям и в разных местах. Но тогда как этим Павлин и ограничивается, современному читателю было бы весьма любопытно и даже необходимо знать возможно точным и подробным образом о характере воспитания и образования, о настроении Амвросия до епископства, о его деятельности в качестве церковного учителя и администратора; ответов на эти вопросы он напрасно стал бы искать у Павлина. К тому же, как справедливо отмечено у Labriolle, в своём преследовании исключительно назидательной цели он мало позаботился об освещении в действительности необычайно важной политической роли св. Амвросия. 2287 Затем, обещая краткие и точные сведения, Павлин на самом деле не всегда остается верным своему обещанию и почти всегда вместо определенных хронологических дать довольствуется неопределенным per idem tempus. Тем не менее и при этих недостатках его биография, как человека, стоявшего к Амвросию очень близко, во многих случаях оказывается единственным надежным источником. О происхождении и авторе второй биографии мы почти ничего не знаем достоверного. По-видимому, она появилась на востоке. За это говорит не только её греческий подлинник, но также и то, что автор как будто бы более осведомлен о событиях востока и особенно подробно останавливается на отношениях Амвросия к Феодосию Великому. Славословие, которым заканчивается биография, а также слово μν как будто дают основание видеть в авторе лицо духовное или в крайнем случае опытное в составлении духовных сказаний. В подробностях повествования он часто разногласит с жизнеописанием Павлина, очевидно, не знаком с произведением Павлина и нисколько не зависит от него. О многих эпизодах из жизни Амвросия, упоминаемых Павлином, он не говорит ни слова. Вопрос о времени появления этой биографии остается от- —108— крытым, но, по-видимому, она появилась уже после церковной истории блаж. Феодорита: её автор повествует о св. Амвросии почти буквальными словами последнего, как это видно, наприм., из следующих сопоставлений: |
| бывание в духовной академии, просил лишить профессора Громогласова права участвовать в конкурсе. Святейший Синод, не усматривая законных оснований к устранению профессора Громогласова от участия в конкурсе на занятие кафедры церковного права, и в то же время признавая необходимым, в виду требования §§ 65 и 86 Уст. дух. акад, и изъясненного заявления Преосвященного ректора Московской духовной академии о сомнительности церковно-политического настроения Громогласова, иметь обстоятельные сведения о нем с этой стороны, по определению от 8–9–14 Декабря, отклонил изложенное ходатайство Преосвященного ректора Московской духовной академии и вместе с тем поручил Вашему Преосвященству представить Святейшему Синоду документально обоснованные сведения о направлении и образе мыслей Громогласова в церковном и политическом отношениях, а равно отзыв о том, в какой мере Вашим Преосвященством разделяется заявление Преосвященного ректора академии о прямом противоречии со смыслом нового академического Устава теперешнего пребывания в духовной академии профессора Громогласова. Во исполнение означенного поручения Ваше Преосвященство, в представлении Святейшему Синоду, от 25 Января сего года за 35, изъясняете: 1) что профессор Громогласов принадлежит к числу профессоров, примкнувших к так называемому освободительному движению и в смутное для Московской академии время заявил себя несоответствующим профессору духовной академии образом мыслей даже и вне стен академии, поместив в журнале «Московский Еженедельник» за 1906 г. тенденциозную статью, содержащую в себе несправедливые нарекания на правящую церковную иерархию и обнаруживающую в профессоре Громогласове церковные и политические воззрения, «чуждые духу и направлению православных духовных академий», 2) что таковые воззрения профессора Громогласова не являются «временными, наносными, но оказываются всецело вошедшими в его миросозерцание и здесь окрепшими», так как Громогласов «доселе продолжает смотреть на свою публицистическую деятельность в указанном направлении как на служение делу Божьему, в меру своего понимания и своих сил», 3) что при на- |
| Крайний предел, позже которого не могло появиться житие, определяется обычно XIII-м веком, к которому отнесена Григоровичем рукопись с изданным им текстом. Предположительно время написания его относят к XII веку (Викторов), частнее – к первой половине XII в. на основании предполагаемой зависимости от него Дюканжева каталога, составленного, по Голубинскому, в половине XII в. (Левкин), или на основании еще не вполне ясно выраженного в нём отождествления Охриды с Первой Юстинианой (Воронов); относят его также ко второй половине XII в. и даже ко времени не ранее первой четверти XIII – на основании предполагаемой зависимости жития от Дюканжева каталога (Дринов). Нам кажется, вопреки мнению Воронова, в самом житии можно найти некоторые данные для определения эпохи его написания. Если сопоставить с кратким житием пространное, невольно бросается в глаза в первом из них какое-то особенно тенденциозное обращение автора с этнографическими и географическими терминами, с которыми ему пришлось иметь дело. Автор положительно избегает называть болгар их собственным именем и предпочитает ему название Μσοι (§§ 1, 2, 5, 7), считая термин Βουλγροι простонародным. Производя род Климента от европейских мизов, он замечает о них; ος κα Βουλγρους πολς εδεν νθρωπος, т. е. которых простой народ называет болгарами. 2404 Общепринятые славянские названия городов и стран так же несимпатичны ему, как симпатичны греческие. О месте жизни и деятельности Климента житие повествует; «проводил он жизнь в Лихнидоне, городе Иллиров, митрополии окружных городов, называемой теперь на языке мизов Охрида, и в городе Кефалонии, —176— которая на болгарском языке именуется Главиница» (7). И дальше болгарские названия уступают место греческим (ν τ Κεφαλον – 10 – вм. Главиница) или стоят те и другие рядом (ν τ Λυχνδ τατ κα χρδι… 8). Просто ν τ χρδι, без соответствующей греческой параллели, употреблено только один раз (9). Едва-ли можно оспаривать, что пренебрежение к болгарским названиям народа и городов имеет более основательную причину, чем простую национальную гордость автора-грека. |
| 207 Дмитриевский А.А. Новые данные по исправлению богослужебных книг в Москве в XVII и XVIII вв.//Palaeoslavica XII/2 (2004). P 71–197. В прил. к ст.: Страхова О.Б. «Русский Гоар» А.А. Дмитриевский и его статья об исправлении Служебника в Москве в XVII и XVIII вв.; Исправление книг при патриархе Никоне и последующих патриархах/подг. текста и публ. А.Г. Кравецкого. М., 2004. 160 с. 208 [О диакониссах: доклад Святейшему Синоду Русской Православной Церкви. 1911 г.]//Мир русской византинистики/под ред. И.П. Медведева. СПб., 2004. С. 251–255. В ст.: Лобовикова К.И. А.А. Дмитриевский и великая княгиня Елизавета Федоровна: несколько штрихов к биографии ученого. Это не первое издание данного сочинения А.А. Дмитриевского . Впервые оно было издано еще в 1996 г. в популярном сборнике: Вдали от мирской суеты (сб. мат-лов, посвященных прмц. св. вел. кн. Елисавете Феодоровне и основанной ей Марфо-Мариинской обители). Нижний Новгород, 1996. С. 125–143. Это издание следует признать неудовлетворительным. 209 Речь, произнесенная А.А. Дмитриевским от имени попечительства Николо-Александровской Барградской церкви (при отъезде из Петрограда иеромонаха Неофита)//Родное и вселенское: к 60-летию Н.Н. Лисового : [сб. ст.]. М., 2006. С. 113–119. В ст.: Герд Л.А. А.А. Дмитриевский как староста Николо-Александровской Барградской церкви в Петербурге; «Слово в Неделю крестопоклонную». //Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 30. СПб., 2007. С. 451–455. В прил. к ст.: Рогозный П.Г. «Пред нашими взорами совершился суд над историей»: [Проповедь профессора А.А. Дмитриевского 5 марта 1917 г.]. 210 [Письмо А.А. Дмитриевского В.К. Ернштедту от 29.03.1899 г.]//Славяне и их соседи. Греческий и славянский мир в Средние века и раннее Новое время/Тез. XIII конф. М., 1994. С. 75–76 (публ. И.П. Медведева); [Письмо А.А. Дмитриевского Н.М. Аничкову от 15 мая 1906 г.]//Россия в Святой Земле: Документы и материалы. Т. 2. С. 384–391; То же//Дмитриевский А.А. Императорское православное палестинское общество и его деятельность за истекшую четверть века: 1882–1907 гг. СПб.: Издательство Олега Абышко, 2008. С. 23–35. В ст.: Лисовой Н.Н. А.А. Дмитриевский и его труды по истории Русской Палестины; Письмо А.А. Дмитриевского великой княгине Елисавете Феодоровне [январь 1911 г.]//Мир русской византинистики/под ред. И.П. Медведева. СПб., 2004. С. 249–250. В ст.: Лобовикова К.И. А.А. Дмитриевский и великая княгиня Елизавета Федоровна: несколько штрихов к биографии ученого. |
| 95 Галль Ф. И. (1758–1828) – основатель френологии, автор «Введения в курс физиологии мозга» (1822) и других работ, исследующих деятельность мозга и нервной системы. 96 Леонид Илларионович Базилевич – Друг Лосева с университетских лет. Имел прозвище «декан». Стал известным профессором-языковедом и, кстати сказать, был одно время зав. кафедрой и деканом. Базилевич – страстный любитель оперы, близкий А.В. Неждановой, живой, остроумный, неизменно подшучивал над А. Ф., когда бывал у нас в гостях на Арбате, о каких-то таинственных отношениях Лосева и Неждановой, о чем Антонина Васильевна и А. Ф. оба умалчивали. 97 «Измена» – пьеса выдающегося русского актера, театрального деятеля и драматурга А.И. Сумбатова-Южина (1857–1927). 100 Идея внезапного появления и такого же исчезновения родственной прекрасной души была неизменно близка А. Ф. Лосеву . Ему принадлежит повесть «Метеор», написанная автором вскоре после лагеря на Беломорканале (1933) и опубликованная в «Новом журнале» (Нью-Йорк) 192–193, 1993 г., а также в еженедельнике «Домашнее чтение» 1997, 10–12. 102 А. Ф. Лосев послал Вере карточку, на которой он снят после выпускных экзаменов. Гимназисты выпускного класса оставили свои росписи на листке бумаги (он сохранился) и обменялись фотографиями, которые тоже частично сохранились в архиве Лосева. 103 Вера уехала из Адлера раньше Лосева, но, как говорилось выше, молодые люди обменялись адресами. Вера жила в Новгороде и собиралась с осени 1911 г. учиться в Петербурге. 104 С сыном протоиерея о. Стефана Власова Николаем, своим кузеном, будущим инженером-путейцем, молодой Лосев был очень дружен. 105 Письмо без года и числа, о чем было сказано выше. Относится к позднему лету 1911, когда Лосев готовился поступать в Московский Университет, а Вера – собиралась в Петербург, на курсы. Судя по началу письма, юноша настолько ошеломлен полученным портретом Веры, что забыл проставить, как положено, дату письма. 106 До конца жизни Лосев сохранил пристрастие к этим трем античным статуям, присоединяя к ним еще голову т. н. Геры Фарнезе. |
|
|
