| «Естественнонаучная» переводная литература XIV-XV вв. могла дать желающим славянам и русским читателям весьма значительный объем сведений о мире и об античной культуре, если бы кто-то взялся их оттуда специально вычленять. Но это был бы побочный эффект. Главной же ее целью было через познание результатов Божественной деятельности возбудить у читателя радостное восхищения Творцом, Деятелем. Византийско-славянское движение исихастов XIV в. было в значительной мере движением личностей, персон, индивидуумов, оберегающих от повреждения свой внутренний мир. И лишь постольку, поскольку земная природа, звезды и все тому подобное имеет отношение к человеку, в первую очередь к его внутреннему миру, все это и оказывалось для них значительным. Наблюдение природы должно было вызывать чувство радостного переживания красоты и восхищения премудростью свойственного ей устройства. Каковое чувство обращало умственное око человека к Творцу, а уже во вторую очередь он мог, если хотел, вникать в устройство твари и секреты ее красоты. Одно не противоречило другому. Естественным образом главнейшим из объектов тогдашней «зрительной» философии оказался сам человек, причем, разумеется, не в виде тленного животного, подлежащего «естествословному» изучению, а как существо невещественное и словесное, принадлежащее к объектам «богословного» (по Иоанну Дамаскину ) отдела «зрительной» философии. Так что наиболее вероятным путем для умозрения и приложения духовных сил оказывался путь, ведущий внимание к собственной душе каждого человека. Количество дошедших до нас от XIV-XV вв. славянских и русских списков сочинений аскетического характера, посвященных внутреннему миру человека, дисциплине ума, вниманию, различным помыслам, путям развития страсти, свидетельствует о том, что эти темы тогда стали вдруг интересны большому числу славяноязычных читателей. Во второй половине XIV и в первой половине XV в. на Русь от южных славян с Балкан тек поток книг, удовлетворяющих этому интересу, и притом резко возросла интенсивность их переписывания, копирования на Руси. Ничего подобного не было ни в XI-XIII, ни в XVI-XVIII вв. |
| Сохранившиеся славянские рукописи чинов обручения и венчания и современное состояние исследований Изучение различных славянских версий чинов обручения и венчания представляет интерес как для истории болгарской, русской, сербской литургических традиций, так и для установления соотношений между различными греческими редакциями церковных чинопоследований вступления в брак. Между тем в научной литературе вопрос о славянских версиях чинов обручения и венчания освещен недостаточно. Вслед за пионерской монографией Н. М. Одинцова, посвященной различным богослужебным чинам (в том числе, обручению и венчанию) на Руси до XV в. 27 , к этому вопросу обращался А. А. Дмитриевский , который в своей пространной реплике на книгу Одинцова исследовал особенности чинов обручения и венчания на Руси в XV в. 28 , а в своей диссертации о русском богослужении XVI в. 29 подробно рассмотрел практику совершения этих чинов в соответствующий период 30 . Целый ряд сведений о русской литургической традиции до XVI в. содержится в «Истории Русской Церкви» Е. Е. Голубинского , но в вопросе о чинах обручения и венчания в русских Служебниках и Требниках XIV–XVI вв. 31 он полностью основывается на работах Одинцова и Дмитриевского, а также на кратких выписках из трех Служебников и Требников: Синодального собрания (ныне ГИМ, Син. слав.) 601 и 598 32 и Софийского собрания (ныне РНБ, Соф.) 525 33 , содержащихся в печатных описаниях этих собраний; непосредственно с рукописями историк не работал. После этих первых публикаций исследователи на протяжении целого столетия почти не обращались к чинам обручения и венчания в славянской рукописной традиции. Самые ранние сохранившиеся славянские списки чинов обручения и венчания датируются XIV в. (не считая рукописи РНБ, Q.n.I.46, содержащей только небольшой фрагмент чина венчания и датируемой рубежом XIII–XIV вв.). В то столетие в литургических традициях славянских Церквей произошли существенные изменения, предопределившие практику совершения богослужения вплоть до эпохи первых печатных изданий включительно, поэтому отсутствие списков, более древних, чем время упомянутых изменений, представляет собой серьезную проблему. С другой стороны, в рукописях XIV в., особенно русских, более ранние обычаи еще нередко могут сохраняться (тогда как в рукописях XV и последующих столетий подобное если и встречается, то лишь в виде исключений). Наше исследование поэтому будет ограничено списками XIV в. |
| с. 7]. В значительной части современной отечественной учебной литературы и в учебных пособиях этапы развития итальянского гуманизма излагаются в интерпретации Л.М. Брагиной. 3090-е гг. XIV в. период раннего гуманизма, идеи которого проявились прежде всего в литературе и этике, ставившей в качестве главной и реальной цели воспитание и формирование нового человека, свободного, способного бороться за утверждение «царства человека»; первая половина XV в. время подъема гуманизма как общественно-культурного движения, возникновение его различных направлений и многочисленных центров ренессансной культуры; середина XV – начало XVI вв. зрелый этап гуманистического движения, период его идейной дифференциации; 2030-е гг. XVI в. начало идейной трансформации, особенно в сфере гуманитарных знаний, и спада гуманистического движения; с 4090-х гг. XVI в. в условиях феодально-католической реакции, с одной стороны, сужение сферы общественного воздействия гуманистических идей, с другой дальнейшее обогащение ренессансной мысли в области натурфилософии и социальной утопии. Как считает Л.М. Баткин, эпоха Возрождения в целостном виде существовала только в Италии. В других западноевропейских странах, по его мнению, Ренессанс не приобрел ярко выраженных черт и широкой социальной базы. Г.В. Гриненко в своем учебнике по истории философии так определяет хронологические рамки эпохи Возрождения середина XIV – 40-е гг. XVII вв. (до начала английской революции). Она указывает на то, что в литературе принято различать Итальянское Возрождение (середина XIV – начало XVI вв.) и Северное Возрождение (XVIXVII вв.). Период Северного Возрождения также называют эпохой Реформации с. 246]. 106 Понятие «гуманизм» (humanismus) по отношению к форме образования, в которой делался акцент на греческую и латинскую классику, было использовано в начале XIX в. немецким педагогом Ф. Нитхаммером (1808). После выхода в свет труда Г. Фойгта «Возрождение классической древности или первый век гуманизма» (1859) в науке началось обсуждение вопроса об историческом содержании и хронологических рамках этого понятия, которое происходит от латинского «humanitas» (образ мыслей, достойный человеческой жизни; человеческая природа; духовная культура) и итальянского «umanista» (гуманист). |
| 1857. С. 397-398). Вместе с тем, как пишут Нарышкины, некие «старинные книги и вещи» были взяты из Чегема кн. Эристовым (Отчет гг. Нарышкиных, совершивших путешествие на Кавказ (Сванетию) с археологической целью в 1867 г.//ИИАО. 1877. Т. 8. Вып. 4. С. 349). Очевидно, во всех этих случаях речь идет об одних и тех же памятниках. Г. Ю. Клапрот, видевший в нач. XIX в. отдельные листы из книг, происходивших из Чегема, определил их как греческие и отнес к кон. XV в. (он отметил много ошибок переписчика) (Там же). Листы, вероятно, могли попасть в Чегем с территории Б. Кабарды, где греч. надписи сохранялись до XVI-XVII вв. Кресты из с. Жанхотеко. XIV — нач. XV в. Кресты из с. Жанхотеко. XIV — нач. XV в. Известны надписи на монументах, в т. ч. надгробных, часто украшенных изображениями крестов, о которых в 1743 г. сообщал еще Тузов. Рисунки неск. таких плит привел в 1787 г. в своем исследовании И. А. Гюльденштедт. Их рассматривают в одном ряду с поздними (XVI-XVII вв.) памятниками с «варваризированными» греч. надписями, найденными на территории расселения кабардинцев вне совр. адм. границ К.-Б. (Эльхотово, Кантышево, р. Этока) ( Иессен. 1941. С. 33-34). Эти данные являются свидетельством того, что в Кабарде, население к-рой в средние века не имело национальной письменности, в качестве офиц. языка небольшая группа образованных представителей элиты использовала греческий, утраченный в связи с исламизацией Сев. Кавказа. В К.-Б. различные авторы неоднократно отмечали простые изображения крестов без надписей. Так, в XIX в. о могильных памятниках с крестами писали Фиркович, В. Ф. Миллер и Нарышкины. В ХХ в. в сел. Хулам был раскопан каменный ящик, на перекрывающей плите которого находилось вырезанное изображение креста. Из-за отсутствия инвентаря точная датировка этого погребения представляется невозможной. Археолог И. М. Чеченов отметил, что большинство каменных ящиков К.-Б. и Карачаево-Черкесии, содержащих явные следы христианизации этого региона, относятся к домонг. периоду ( Чеченов. 1987. С. 123-125, 165. Рис. 35. 9-11). Чеченов также опубликовал отличающиеся оригинальностью туфовые кресты, найденные у с. Жанхотеко (неск. десятков как целых крестов, так и их обломков). Исследователь датировал эти кресты XIV - нач. XV в. и считал, что они были сделаны на территории, где проживало этнически смешанное население в результате ассимиляции горцев с переселившимися сюда предкавказскими племенами (Там же). На территории К.-Б. находили предметы мелкой пластики: неск. железных крестов и медных крестов-энколпионов, датируемых не позднее XIV в.; некоторые из них считаются происходящими с территории Руси. |
| К кон. XIII в. территория совр. Л. окончательно оказалась под властью католич. Церкви и нем. феодалов. В границах совр. Л. и Эстонии сложился конгломерат феодально-духовных гос-в, просуществовавший до 1561 г.: Рижское архиеп-ство (до 1255 еп-ство), гос-во Ливонского ордена (с 1237 преемник ордена меченосцев), Семигальское (Земгальское; упразднено в 1251) и Курляндское (Курземское) еп-ства. Духовным главой Ливонии был архиепископ Рижский. Все местные народы стали паствой Рижского диоцеза. Однако в религ. лексике латыш. языка значительная часть терминов имеет древнерус. или церковнослав. происхождение (напр., baznca (божница), gre ks (грех), gave t (говеть), krists (крест) и др.). С ними сосуществовали попавшие позже в латыш. язык в небольшом количестве христ. термины из нем. языка. Сохранение правосл. лексики обусловлено тем, что богослужение в католич. церкви велось на латыни, а затем на немецком - языках, непонятных или плохо понятных для коренного населения. В ходе завоевания сложились 2 формы землевладения - ленное и доменное (с центрами в епископских и орденских замках). Число нем. ленников постоянно росло. Их права регламентировались рыцарским правом, составлявшимся в XIV-XV вв. по образцу «Саксонского зерцала». В результате расширения привилегий в XV в. нем. ленные владения фактически стали частной собственностью, местная знать, подчинившаяся завоевателям,- мелкими ленниками, т. н. лейманами, владевшими землей по праву, отличавшемуся от права немецких ленников. Они несли военную и пограничную службу, в XV-XVI вв. выполняли вспомогательные обязанности в походах (ремонтировали оружие, доспехи и т. д.). В XIII-XIV вв. большинство местного населения оказалось на положении феодально-зависимого крестьянства, обязанного помимо обычных феодальных повинностей отрабатывать «кровавую десятину» - участвовать в военных походах. С кон. XIII в. основной формой эксплуатации стала барщина. По мере расширения барской запашки наделы крестьян сокращались, в XV в. кроме крестьян-хозяев появились безлошадные («одноногие») и безземельные (бобыли) крестьяне. Поселения деревенского типа сменялись малыми деревнями и хуторами, принадлежавшими одному феодальному владению и объединенными вместо сельской общины в пагаст или вакку (у ливов). Крестьяне находились в полной правовой зависимости от феодала. |
| 219. Пашуто В. Т., Очерки по истории Галицко–Волынской Руси. М., 1950. 220. Пашуто В. Т., Образование Литовского государства. М., 1959. 221. Павлов А. С., О начале Галипкой и Литовской митрополии и о первых тамошних митрополитах по византийским документальным источникам XIV века. Русское Обозрение, 1894, III, май. 222. Павлов А. С., Критические опыты по истории древнейшей греко–русской полемики против латинян. СПб., 1878. 223. Попов А., Историко–литературный обзор древнерусских полемических сочинений против латинян (XI–XV вв.). М., 1875. 224. Православный Палестинский Сборник, СПб., 1881–1917. 225. Повесть временных лет. Ред. Д. С. Лихачев, М. — Л., 1950, ч. I–II. 226. Приселков М. Д., История русского летописания. Л., 1940. 227. Приселков М. Д., Ханские ярлыки русским митрополитам. Записки историко–филологического факультета Петроградского университета, 133. Пгр., 1916. 228. Приселков М. Д. и Фасмер М. Р., Отрывки В. И. Бенешевича по истории русской церкви. Известия Отдела русского языка и словесности Академии Наук, XXI, 1916. 229. Прохоров Г. М., Этническая интеграция в Восточной Европе в XIV веке. (От исихастских споров до Куликовской битвы). Доклады отделения этнографии, вып. 2. Географическое общество СССР, Л., 1966. 230. Прохоров Г. М., К истории литургической поэзии. Гимны и молитвы Филофея Коккина. ТОДРЛ, XXVII, 1973. 231. Прохоров Г. М., Келейная исихастская литература в библиотеке Троице–Сергиевой лавры с XIV до XVII вв. ТОДРЛ, XXVIII, 1974. 232. Прохоров Г. М., Летописная повесть о Митяе. ТОДРЛ, XXX, 1976. 233. Прохоров Г. М., Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Ленинград, 1978. 234. Православный Собеседник, Казань, 1855–1917. 235. Полное Собрание русских летописей (ПСРЛ), СПб. — М. 236. Памятники древнерусского канонического права, I. Русская историческая библиотека, VI, СПб., 1880. 237. Рогожский летописец. ПСРЛ, X, М., 1965. 238. Соболевский А. И., Южнославянское влияние на русскую письменность в XIV–XV вв. СПб., 1894. 239. Соколов П., Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV века. Киев, 1913. |
| Если, таким образом, в событиях политической жизни средневековой Европы Византия принимала столь близкое участие, что надлежащая оценка и изложение их возможны только при знакомстве с положением византийских дел, то история западного просвещения и культуры и совсем не может быть понята вне отношений к Византии. В этой области Византии бесспорно принадлежит заслуга всемирно-исторического значения. От эпохи переселения народов до возрождения классической образованности в Италии в XIV и XV вв., Византия оставалась центром просвещения, столицей наук, хранительницей книжных сокровищ, ставших основанием новоевропейской образованности. В потоке варварских нашествий, охвативших Европу с середины IV в., она выполнила великую миссию: сберегла для последующих поколений бессмертные творения античной мысли и своей литературной деятельностью связала древнюю науку с новой. Как дорожили на Востоке книжными сокровищами, как заботливо здесь изыскивали средства к их лучшему сохранению, об этом прекрасно говорит тот факт, что в V в. в Афинах даже воздвигли статую некоему Филтатию за предложенный им наиболее надёжный способ склеивания рукописей 688 . С IX в. в Византии были начаты занятия сочинениями классических писателей и почти непрерывно продолжались до эпохи гуманизма, когда греческие музы переселились в Италию и отсюда разошлись по всей Европе. Этими занятиями византийских учёных и был подготовлен для Европы тот век Возрождения искусств и наук, которым открывается новый период истории. Известно, что первейшие деятели эпохи гуманизма, Петрарка и Боккачио, своими познаниями в греческой литературе одолжены были Варлааму-калабрийцу, проживавшему в Византии и известному там своими спорами о Фаворском свете, и его ученику Леонтию Пилату, впервые познакомившему Боккачио с Гомером, которого он перевёл на латинский язык 689 . Что виновниками развития эллинизма на Западе в XIV и XV вв. были переселившиеся сюда византийцы – это стало уже общепризнанным фактом. Сами основатели классической филологии, Рейхлин и Эразм Роттердамский, учились греческому языку у грека Гармонида, преподававшего в Париже при Людовике XI. Но чтобы понять эпоху гуманизма, для этого необходимо обратиться к истории византийской образованности и просвещения. «Заслуга возрождения греческих занятий на Западе, – говорит Крумбахер, – принадлежит не тем только беглецам, которые в XV в. были прибиты политическим штормом к гостеприимным берегам Италии; гуманистический дух действовал в Византии гораздо ранее. Ещё в IX в. он ярко светил в блестящем лице Фотия, который в тёмный и погружённый почти в варварство век внезапно, как солнце юга, распространяет свои лучи» 690 . О возрождении наук в XIV–XV вв. можно поэтому говорить только в применении к Западу; в Византии же гуманизм был явлением всегда сродным и давно знакомым. «Кто в будущем станет писать историю гуманизма, – замечает также Крумбахер, – тот должен будет обратиться назад к Мосхопулу, Плануду, даже к Евстафию, Пселлу, Арефе и Фотию» 691 . |
| Видимо поэтому в результате эпохи «великих» ересей IV - VIII вв., государственное ортодоксальное христианство, конфессионально во многом способствовало многочисленным государственным репрессиям по религиозно-национальному (и чаще всего этническому) признаку. В результате такой религиозной политики еретические учения как бы вытеснялись из центра к периферии. При этом, за «еретическими» конфессиями закреплялись огромные территории, целые племена и народы (готы, копты, сирийцы, армяне, якобиты, народы Малой Азии, болгары, тюрки и пр.). Так, например, ересь Ария охватила многочисленные германские племена (вандалы, ост-готы, вест-готы, аланы, бургунды), которые фактически оторвали от Империи Италию, Южную Францию, Испанию и Северную Африку. Несторианская, монофизитская и монофилитская ереси серьезно подорвали нравственно-духовные и социально-хозяйственные связи империи с Египтом, Эфиопией, Сирией, Арменией, регионом за Евфратом и Йеменом (что, в конечном итоге, привело к отпадению этих территорий). Чисто православное (ортодоксальное) вероисповедание сгруппировало вокруг уже небольшой Империи преимущественно греческое, эллинизированное и славянское население, которое, по сути, и сохраняло имперские земли на конечном этапе Византийской истории XII - XIV вв. 88] Итак, подводя итоги, стоит отметить ряд основных причин, вследствие которых полиэтническое культурное пространство Византии V - XV вв. не сложилось (да и не могло сложиться) в единую государственно-образующую нацию «ромеев», как это произошло, например, во Франции (королевстве Франков), Болгарии (I и II Болгарское царство) или в России (Московская Русь, Российская империя). Во-первых, потому что восточной части Римской империи Византии досталось непростое географическое и этническое наследие, а потому весь последующий период с IV по XV вв. империя должна была постоянно оборонять свои границы от потенциальных и реальных врагов: Сасадидская Персия до 620 г., славяне, авары, булгары, хазары, мадьяры-венгры, остготы, лангобарды, франки VI-VII вв., Исламский халифат и сарацины VII-VIII вв., турки-сельджуки и норманны X-XII вв., наконец, крестоносцы, торговые республики Италии и турки-османы XII-XVbb. |
| 219 . Пашуто В. Т., Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950. 220 . Пашуто В. Т., Образование Литовского государства. М., 1959. 221 . Павлов А. С. , О начале Галипкой и Литовской митрополии и о первых тамошних митрополитах по византийским документальным источникам XIV века. Русское Обозрение, 1894, III, май. 222 . Павлов А. С. , Критические опыты по истории древнейшей греко-русской полемики против латинян. СПб., 1878. 223 . Попов А. , Историко-литературный обзор древнерусских полемических сочинений против латинян (XI-XV вв.). М., 1875. 224 . Православный Палестинский Сборник, СПб., 1881–1917. 225 . Повесть временных лет. Ред. Д. С. Лихачев, М.-Л., 1950, ч. I-II. 226 . Приселков М. Д., История русского летописания. Л., 1940. 227 . Приселков М. Д., Ханские ярлыки русским митрополитам. Записки историко-филологического факультета Петроградского университета, 133. Пгр., 1916. 228 . Приселков М. Д. и Фасмер М. Р., Отрывки В. И. Бенешевича по истории русской церкви. Известия Отдела русского языка и словесности Академии Наук, XXI, 1916. 229 . Прохоров Г. М., Этническая интеграция в Восточной Европе в XIV веке. (От исихастских споров до Куликовской битвы). Доклады отделения этнографии, вып. 2. Географическое общество СССР, Л., 1966. 230 . Прохоров Г. М., К истории литургической поэзии. Гимны и молитвы Филофея Коккина. ТОДРЛ, XXVII, 1973. 231 . Прохоров Г. М., Келейная исихастская литература в библиотеке Троице-Сергиевой лавры с XIV до XVII вв. ТОДРЛ, XXVIII, 1974. 232 . Прохоров Г. М., Летописная повесть о Митяе. ТОДРЛ, XXX, 1976. 233 . Прохоров Г. М., Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Ленинград, 1978. 234 . Православный Собеседник, Казань, 1855–1917. 235 . Полное Собрание русских летописей (ПСРЛ), СПб.-М. 236 . Памятники древнерусского канонического права, I. Русская историческая библиотека, VI, СПб., 1880. 237 . Рогожский летописец. ПСРЛ, X, М., 1965. 238 . Соболевский А. И., Южнославянское влияние на русскую письменность в XIV-XV вв. СПб., 1894. |
| Приводит также бесчисленное множество свидетельств почти из сорока святых отцов, учителей Церкви и других писателей, равно из житий святых, Патериков и подобных книг, хотя отсюда не следует, чтобы Иосиф перечитал все сочинения этих людей или чтобы все эти сочинения существовали тогда в славянском переводе. Наиболее Иосиф пользовался тремя писателями — святым Иоанном Златоустым, святым Иоанном Дамаскиным и Никоном Черногорцем; сочинения двух первых, хотя не все, издавна были переведены на славянский язык; сборники последнего — Тактикон и Пандекта встречаются у нас в славянском переводе с XIII–XIV вв. Можно насчитать еще до двенадцати писателей, приводимых Иосифом, сочинения которых, по крайней мере некоторые, также употреблялись у нас в славянских переводах еще до Иосифа и могли быть им перечитаны . Свидетельства же остальных писателей, приводимые Иосифом, он мог заимствовать не из их сочинений, а из готовых сборников, существовавших на славянском языке, каковы: известные Сборники Святославовы (в списках XI и XV вв.), сборники поучений из разных святых отцов и учителей на дни воскресные и праздничные (XII, XIII и XV вв.), Златая Цепь (XIV–XV вв.) и особенно два обширные названные нами сборника Никона Черногорца, из которых Иосиф действительно приводил свидетельства разных учителей Церкви, даже Златоуста. Таким образом, вовсе не перечитывая целой библиотеки отцов, а только имея под руками два-три десятка книг и сборников, Иосиф мог выбрать из них все те свидетельства, какие представил в своем «Просветителе». Но мало того, что в авторе «Просветителя» мы видим человека начитанного и многосведущего, в нем нельзя не признать светлого, обширного и образованного ума: в нем возбуждена и значительно развита мыслительность; он рассуждает логически, последовательно и знаком с приемами здравой диалектики; он не только выражает свои мысли, но и доказывает их, разъясняет, входит в подробное исследование предметов и свои исследования излагает в связи, даже в некоторой системе, так что книгу «Просветитель» можно по справедливости назвать первым опытом у нас собственно ученого богословского сочинения. |
|
|
