| «Не Брынзой бы тебя назвать, а Шилом или Гвоздем», — подумалось мне. В разговоре же и в исповеди дед действительно оказался колючим и конкретным. Говорил он тихо, четко отделяя слово от слова. Было видно, что обдумывал он свой монолог тщательно, заранее. — Я вот дожил до девятого десятка, батюшка, хотя мне смерть кликали лет с пятнадцати. Да видно, хранил меня Бог, — начал без предварительной подготовки мой исповедник. — Конечно, хранил, — поддакнул я. — Ты помолчи, отец. Ты слушай. Мне тебе много сказать надо, а сил долго говорить нету. Брынза говорил хрупким голосом, иногда заскакивая на старческий фальцет, и очень часто дышал. — Зона из легких да из бронхов не выходит, астма замучила, вот и устаю долго говорить. Так что ты послушай, а потом свое слово иметь будешь, если будет что сказать. И я слушал. Поведал мне дед Владимир, прозванный Брынзой, что просидел он 28 лет в тюрьмах и лагерях по воровским статьям, был коронован в «воры в законе» на одной из ростовских зон, кормил комаров в Мордовии и на лесоповалах в Сибири. И что грехов у него столько, что не хватит оставшейся жизни, чтобы перечесть. — Давайте помолимся, — сказал я, открывая Требник, — а там Господь поможет самое нужное высказать. Священник не должен вспоминать даже для себя чужие исповеди. Но в данном случае мне трудно это сделать, потому что передо мной, благодаря «вору в законе», открылся иной мир: с особыми отношениями, законами, образом мысли. В том мире нет просто радости, как и нет просто зла, которыми мы пользуемся, но там тоже есть боль и есть любовь. Для меня многое стало откровением… Старик говорил более трех часов. Нам никто не мешал. Даже из сада через открытые окна не доносилось ни звука. Брынза был конкретен, повествовал только о зле, которое он причинил другим. И пусть понятие «зла» в его преломлении значительно отличалось от общепринятого, но ни разу он не пустился в оправдание себя. Дед перебирал дни воли и года зоны, вспоминал давно ушедших и еще живых. Речь его, прилично разбавленная воровским жаргоном, была четкой, последовательной и придерживалась какой-то неуловимой для меня логики, где каждое действие имеет причину, а каждый поступок — конкретное завершение. |
| Ранее много разносилось стенаний по поводу диктаторства Януковича и коррумпированности его представителей. Наполним свои сердца гневом к представителям " кровавого диктаторского режима " Экономическое положение страны было и вправду плачевным, а экономическая политика - никчемной. Но, как бы там ни было, будучи представителями истинно воровской власти, обогащенные лично тюремным опытом, Янукович и его корешки придерживались нескольких твердых принципов: 1. Так как источником воровского благосостояния тогдашней элиты была украинская экономика, то правительство и президент делали все, чтобы она не умерла ни при каких обстоятельствах. 2. Экспортные отрасли промышленности всеми силами поддерживались на плаву. 3. Социальные выплаты населению производились регулярно, и, хоть на не высоком, но достаточно стабильном уровне. 4. Отношения с Российской Федерацией, поглощавшей своим рынком треть украинского экспорта и практически весь машиностроительный экспорт, поддерживались на вполне цивилизованном уровне, хотя и далекими от теплых и дружественных. 5. Размеры откатов были установлены очень высокими, но, тем не менее, от мздоимцев требовалось воплощать госзаказы в железе любыми путями. Просто взять, и украсть государственные деньги, а потом раствориться во мгле веков было крайне рискованно. 6. Будучи сообществом воров авторитетных, тогдашний коммерческо-политический класс мокрое дело не почитал, хотя и не брезговал, конечно же, заказной мокрухой. Но при Януковиче никогда не избивали и не убивали политических оппонентов, особенно, высокостатусных. Более того, кодекс того истеблишмента требовал, чтобы мокрое дело не распространялось за пределы коммерческо-уголовной среды, и не затрагивало рядовых граждан. Если кто-либо и попадал под пулю киллера, то был он, либо уркой, либо барыгой. Новая же власть отказалась от воровского кодекса Януковича и присных, и объявила о том, что у нее новые - европейские ценности. Если пробежаться мысленно по Воровскому Кодексу Януковича, то станет понятно: власть эпигонов Бандэры заменила его эдаким Кодексом Свидомого Прыгуна, поставив напротив каждого пункта Кодекса Януковича знак минус. |
| Балаклейцы заслужили своими делами, чтобы история внесла их на свои страницы. Мы будем говорить о балаклейцах словами древних Чугуевских актов. «Лета 7173 (1665) июля 15 память в Чугуев из Белгорода Фёдору Хлопову. В нынешнее 173 сего же числа писал к боярину и Воеводе Князю Борису Александровичу Репнину из Змиёва Василий Ребинин; а в отписке писано: июля 15 в 5 часу ночи писал к нему, Василию, в Змиёв из слободы Балаклеи атаман Яков Черниговец, что многие воинские люди Нагайские Татары под Балаклеею многих в полон побрали и стоят под слободою и хотят взять; да те же воинские люди Татарове пригоняли под Змиёв, от города в 10 верстах» (От 23 июля 1665 года получена в Чугуеве Царская грамота с известием, что из Крыма выступило много Татар, и с подтверждением принять все меры осторожности). Отписка Чугуевского воеводы Белгородскому 1668 года: «Посылал я из Чугуева Чугуевцев городовые службы в Балаклею на стойку по 30 человек, переменяючиь помесячно. И стояли в Балаклее по 17 июня; из Балаклеи в Чугуев съехали июня 23 Чугуевцы дети боярские Василий Левин с товарищами 30 человек и подали сказку: съехали они из Балаклеи с застав для того, что Балаклейский атаман Яков Черниговец со всеми Черкасами, с жёнами и детьми, сидят в городку в осаде, а их в городок день и ночь не пущают. И они убоялись изменников Черкасов и воинских людей Татар, с застав с Балаклеи съехали». Он же к нему же: «176 (1668) июня 22 дня писал ко мне из Балаклеи Атаман Яков Черниговец, что приходили под Балаклею неприятельские люди и изменники Черкасы Вепренские со многими людьми и приступали к городу с двух сторон, и многих неприятельских людей они побили и двух человек языков взяли. И те де языки ныне в Балаклее. Да июня 21 приходили под Балаклею сын Серка, а с ним было изменников Черкас 200 человек, а у них де с теми неприятельскими людьми был бой и к городу не пропускали и многих неприятельских людей побили». Память князя Григория Ромодановского Семёну Борисовичу: «В нынешнем 179 (1670) году октября 26 дня писал ты к нам в Белгород, а в отписке твоей писано: октября 25 приехал из Балаклейской слободы поп Данило Степанов, Полковника Якова Черниговца зять, а с собою привезли вора и клятвопреступника, Балаклейского Черкашенина, Андрюшку Быня, который был с воровскими казаками под Балаклеею и под Змиёвым, и убил с воровскими казаками Полковника Якова Черниговца, догнав у Андреевых Лоз. И тебе б, по указу Великого Государя, того Андрюшку прислать в Белгород». |
| Заключение – тюрьма, лагерь не страшны воровскому контингенту. Сюда они идут как в дом родной. Коли не удается подкупом, ложью, наглостью и нахальством отвертеться от срока без угрызения совести, стыда и позора, он вступает в тюрьму. Зная, что его ждет семья товарищей, которая поддержит его материально и физически. Пребывание в заключении неоднократно используется как своеобразная школа отбора, воспитания и усовершенствования, путем обмена опытом. Обучаются и совершенствуются игре в карты до виртуозности. В постоянных спорах и доказательствах отрабатывают свою дипломатию. Все это возвышает их и выделяет от народа, убитого горем, стыдом позора происшедшего преступления. И среди общей массы людей подавленных, не опомнившихся от громадного несчастья, они чувствуют себя как рыба в воде. Отступление, предательство, измена, проигрыш в карты, несвоевременная выплата долга влечет за собой смерть. При более легких обстоятельствах – избиение, общее презрение, потеря воровского звания честного урки. И эта невозможность пребывания в рамках воровского закона породила новую разновидность воров т. н. «сук» более приспособленных к условиям жизни в лагере и на свободе. Но все равно в корне преступных Так же поддерживается воровскому закону, но видоизмененному. В сущности блатной остается блатным. Им предоставляется возможность контакта с лагерной администрацией. Выставляют себя, как благодетели рабочего люда. Болеющие о нем, о его нуждах, но обратно таки для своей выгоды, кармана и пуза. Перенятое некоторых функций по установлению порядка (палочного) в лагере. Заигрывание с администрацией. Вот чем они и страшны, что на их удочку подписывается начальство, слагая со своих плеч обязанности на шайку рецидивов. Методы инквизиции и варварских времен меркнут перед приемами современности т.н. трюмиловки, применяемой ворами «суками», а также некоторым начальством по отношению воров «честных». Цель путем страшных мучений подчинить врага своей идее, заставить отказаться от своего прошлого, встать на сторону «сук». Сказавший «да», жмет руку и закрепляет свой переход целованием ножа и немедленным участием в трюмиловке недавних товарищей. В отношении провинившихся «фраеров» применяется теми и другими избиение чем попало, подвешивание. Один из страшнейших приемов – подкидывают человека за руки и ноги и бьют об пол. Несколько ударов и кровь хлещет из глотки, носа и ушей (В ноябре м-це 1953 года в 9 бараке, левая секция, 6 раз подмывали кровавый пол, применяя подобный прием. Внешне никаких признаков, как внутри – этим не интересуются. |
| Также добровольно приставали к ним и те, которые сами были разорены или оскорблены от своевольных жолнеров. Но большинство служилого сословия, признавши Димитрия, тогда еще неохотно отлагалось от него, потому что еще не видело, чтобы сила его падала, а противная возрастала, и готово было отстать от него только тогда, когда уверялось, что он не крепок, или когда накопившаяся сила черни брала верх. Новые успехи восстания не могли остаться без противодействия с воровской стороны. Узнавши об отпадении Поволжья и Владимира с его соседними городами, Сапега отправил снова Лисовского, Стравинского и Будзила. Соединившись с суздальским воеводою Плещеевым, они подошли ко Владимиру 6 апреля, простояли под ним шесть дней и отошли. Город считался крепким, осыпь была велика, орудий много. У владимирцев был тот самый наряд, который находился прежде у Вельяминова, а у осаждавших не хватало силы. Притом владимирцы решились защищаться отчаянно. «Эти изменники сели на смерть» – доносил об них своему Димитрию Плещеев 200 . Лисовский отошел от Владимира и отправился к Ярославлю. Вперед его пошел туда Будзило и ростовский воровской воевода Иван Наумов. В ополчении, шедшем на Ярославль, было больше всего русских воров, а также не мало черкас (малороссиян) и татар. Были дети боярские из восставших городов: Ярославля, Пошехонья, Вологды, но не много 201 . Ярославцы отрядили заранее на реку Пахну, верст за семь от города, заставу, хранять переправу через реку близ двора, принадлежавшего Спасскому монастырю. В то время, по причине весеннего разлива, неудобно было переправиться в ином месте. Четыре дня застава не пропускала литовских людей, но они тем временем высмотрели удобное место пониже, навели мост и оставили у прежней переправы ярославских и романовских татар и донских казаков отвлекать ярославцев, а сами 30 апреля перешли через построенный ими мост и ударили в тыл заставе, охранявшей переправу и занятой битвой с оставленными на переправе татарами и казаками. Застава была рассеяна. Ратные люди, вышедши из Ярославля, бились целый день до вечера и ушли в город. |
| Воры выламывали у эстонцев золотые зубы кочергой. Воры (в Краслаге, 1941 год) топили литовцев в уборной за отказ отдать им посылку. Воры грабили осуждённых на смерть. Воры шутя убивают первого попавшегося однокамерника, чтобы только затеять новое следствие и суд, пересидеть зиму в тепле или уйти из тяжёлого лагеря, куда уже попали. Что ж говорить о такой мелочи, как раздеть-разуть кого-то на морозе? Что говорить об отнятых пайках? Нет уж, ни от каменя плода, ни от вора добра. Теоретики ГУЛага возмущались: «кулаки» (в лагере) даже не считают воров настоящими людьми (и тем, мол, выдают свою звериную сущность). А как же принять их за людей, если они сердце твоё вынимают и сосут? Вся их “романтическая вольница” есть вольница вурдалаков. Люди образованного круга, но кто сам не встречался с блатными на узкой тропке, возражают против такой беспощадной оценки воровского мира: не тайная ли любовь к собственности движет теми, кого воры так раздражают? Я настаиваю на своём выражении: вурдалаки, сосущие твоё сердце. Они оскверняют всё кряду, что для нас — естественный круг человечности. — Но неужели это так безнадёжно? Ведь не прирождённые же это свойства воров! А где — добрые стороны их души? — Не знаю. Вероятно, убиты, угнетены воровским законом , по которому мы, все остальные, — не люди. Мы уже писали выше о пороге злодейства. Очевидно, пропитавшись воровским законом, блатной необратимо переходит некий нравственный порог. Ещё возражают: да ведь вы видели только ворячью мелкоту. Главные-то подлинные воры, головка воровского мира, все расстреляны в 37м году. Действительно, воров 20х годов я не видел. Но не хватает у меня воображения представить их нравственными личностями. Но довольно! Скажем и слово в защиту блатных. У них-то есть “своеобразный кодекс” и своеобразное понятие о чести. Но не в том, что они патриоты, как хотелось бы нашим администраторам и литераторам, а в том, что они совершенно последовательные материалисты и последовательные пираты. И хотя за ними так ухаживала диктатура пролетариата — не уважали они её ни минуты. |
| Да в Сумском же остроге сыскана у безмесного попа у Фефилакъта писма воровские, тетратки, и он non ставлен и распрашиван, и в роспросе сказал, что взял те тетратки у сумского посадцкого человека у Прошки Кокотова, и Прошка Кокотов ставлен и роспрашиван. И которые старцы ис Соловецкого монастыря выехали и на Кирила старца тебе, великому государю, били челом, пришед ко мне, холопу твоему, словесно и на сумского земского дьячка, на Ивашку Евстратьева, и то их челобитье и очные ставки, за их руками, и старца Лаврентья, и черного попа Исаия разпросные речи, и безмесного попа Феофилакъта, и сумского посадцкого человека, за их руками, подклея под сею отпискою, послал к тебе, великому государю. А здесь, великий государь, в Поморье от токих 988 воровских писем в мире стало сметение и шатость великая, потому что такие писма простым многим людем чтут и их собложняют, и те воровские писма тетратъки и челобитную, запечатов особь в лист, послал к тебе, великому государю. Потому, великий государь, без осмотру писмам посылачным от архимандрита и к нему привозным писмам быть нельзя, и о том мне, холопу своему, что ты, великий государь, укажешь. Да в нынешнем же, великий государь, во 177-м году, генваря против 27-го числа в ночи, сумские бобыли почели бить колмогорских и сумских стрельцов, и учинили шум великой и битье. Огрельцы прибежали на двор к Вашлью Чадуеву да к Ивану Молчанову, и к двору их, и на двор за ними прибежали многие люди. И Василей Чадуев и Иван Молчанов велели поймать, и поимав ис тех бобылей дву человек, и привели ко мне, холопу твоему, которые били тех стрельцов; и я, холоп твой, за то им учинил наказание, бил ботаги для того, чтоб и впредь бунта и гиля не заводили. Да бил челом тебе, великому государю, на старцав на Кирила и на Иоиля старец Матвей Соловецкого-ж монастыря, а мне, холопу твоему, подол 989 заручную челобитную и протав той челобитной старец Иоиль с ним Матвеем на очную ставку ставлен. А Кирил старец учинился шлен и на очную ставку с ним Матвеем не пошол, и архимандрит мне, холопу твоему, в нем отказал; и тое заручную челобитную старца Матвея и очную ставку, за их руками, и Иоиля старца, послал к тебе, великому государю, подклея под сею отпискою. |
| Стрельцы осадили воров; казаки никак не ожидали гостей, не приготовились их встретить, и, увидя себе тесноту, на другой же день связали Заруцкого и Маринку с сыном и каким-то чернецом Николаем, отдали их стрелецким головам, а сами объявили, что бьют челом и целуют крест царю Михаилу Федоровичу. 219 Взяли также захваченных Заруцким и находившихся у него в аманатах детей ногайского князя Иштерека и мурзу Джан-Арслана. Только атаманы Тренка Ус да Верзига ушли как-то и несколько времени занимались разбоями, но уже не во имя воровских властей. 6 июля пленников привезли в Астрахань. Казаки, бывшие в воровском деле, целовали крест. Держать Заруцкого и Марину оказалось опасным в Астрахани, чтобы не произошло смуты. 13 июля Одоевский отправил их в Казань. Заруцкого провожал стрелецкий голова Баим Голчин. С ним для береженья было сто тридцать стрельцов и сто астраханцев. Маринку с сыном провожал другой стрелецкий голова Михайло Соловцов: с ним было пятьсот человек стрельцов самарских. В наказе, данном им, было сказано так: «Михаилу и Баиму везти Марину с сыном и Ивашка Заруцкого с великим береженьем, скованных, и станом ставиться осторожливо, чтобы на них воровские люди безвестно не пришли. А будет на них придут откуда воровские люди, а им будет они в силу, и Михаилу и Баиму – Марину с в........ и Ивашка Заруцкого побити до смерти, чтоб их воры живых не отбили». 220 В таком виде их привезли в Казань, а оттуда, по царскому указу, в таком, конечно, виде, прибыла Марина и в ту самую Москву, куда с таким великолепием въезжала когда-то в первый раз в жизни, надеясь там царствовать и принимать поклонения. Скоро после того за Серпуховскими воротами народ видел последнюю сцену своей многолетней трагедии Заруцкого посадили на кол. Четырехлетнего сына Марины повесили. Разом в то же время повесили и Федьку Андронова. Неизвестно, зачем так долго держали его в живых. О судьбе Марины говорят различно. Польские историки утверждают, что ее умертвили. Русские, напротив, сообщали полякам при размене пленных, что Маринка умерла в Москве в тюрьме от болезни и с тоски по своей воле. «Нам и надобно было, чтоб она была жива, для обличения неправд ваших», – говорил полякам в конце 1614 г. Желябужский. |
| #lx_706553 #lx_706553 .lx_home_button #lx_706553 .lx_home_button svg #lx_706553 .lx_home_button svg path #lx_706553 .lx_home_button:hover #lx_706553 #lx_706553 .lx_close_button #lx_706553 .lx_close_button .lx_close_button_text #lx_706553 .lx_no_click #lx_706553[data-height="" ] .lx_close_button @import url( " " );@import url( " " );@import " " #6c719b476d Закрыть Воровской патриотизм Наталия Маркова 03:00 03.11.2004 338 Время на чтение 9 минут В Великой Отечественной войне мы победили. В " холодной войне " (информационной) проиграли вчистую, результатом чего и стал распад СССР . Казалось бы, Великая Победа - одна из последних великих святынь нашего народа. Но, похоже, не всем это по душе. Сентябрьский залп из трех телесериалов - " Диверсанты " , " Штрафбат " , " Красная площадь " - наводит на мысль, что " холодная война " продолжается по нарастающей. Только теперь русские комиссары и чекисты говорят в ней не с ужасным английским акцентом, как это делалось в Голливуде, а на вполне современном русском. Порой даже на слишком современном. И делается это на средства российских налогоплательщиков. Сериал " Диверсант " , который шел на Первом канале, Герой Советского Союза, фронтовой разведчик, писатель Владимир Карпов оценил, например, следующим образом: " Все показываемое в этом фильме настолько безграмотно, примитивно, что просто немеешь, не находишь каких-то иных слов. Абсолютно ничего не соответствует действительности... К сожалению, подобные фильмы делают люди, не имеющие никакого представления о происходившем и, более того, не имеющие ни малейшего желания консультироваться с еще живыми участниками войны. Очернен весь командный состав. Эти начальники либо дураки, либо бессердечные садисты " . В титрах сериала " Штрафбат " , демонстрация которого недавно завершилась на РТР, фамилий консультантов тоже не обнаружено. И это при таком " взрывоопасном материале " ! В чем же тут дело? О проблемах современной телевизионной политики мы беседуем с руководителем Центра коммуникативных исследований ИСЭПН РАН Натальей Марковой. |
| Послы на это объявление сказали панам: «Вор говорит, что царевичем себя не называет, но он говорит неправду, избывая своего воровства; у нас есть письма собственной его руки, где он себя пишет царевичем». При этом послы показали панам письмо, которое дал им в Кракове брестский игумен Афанасий, воспитатель Лубы; канцлер Оссолинский показал письмо Лубе, и тот объявил, что это его рука. Канцлер, прочтя письмо, сказал: «Здесь этот детина приписал своею рукою имя свое – Иван Фаустин Дмитрович, а царевичем себя не называл». Послы отвечали: «В этой грамотке написано, что у царевича на обеде писано в его царевичевом жилище: ваши, панов радных, неправда и умышленье явны: что и написано, и то укрываете; ваше умышленье по всему видеть можно и неправды ваши явно вас обличают, а этому вору и безымянному без королевского повеленья и без ведома вашего, панов радных, и всей Речи Посполитой, как было посметь называться и писаться таким высоким званием, царевичем?» Паны говорили: «Если б ему писаться и называться царевичем московским, то он бы писался не латинским именем; а что написано в жилище царевичеве или на обеде, то часто бывает, что урочища, места и веси называются: царево или королево». Послы: «Стыдно вам это говорить, такого вора укрывать и за него стоять». Паны: «Мы за ним никакого воровства не знаем, зла Московскому государству не умышляем, царевичем его не признаем, а отдать его вам никак нельзя, потому что он польского народа шляхтич». Послы повторяли прежнее; паны говорили, что они на сейме подтвердят и в конституции напечатают, что вперед от Лубы и ни от кого другого под Московское государство подыскиванья не будет. Послы отвечали на это: «Хотя от того вора в Польше и Литве заводу и не будет, но он для воровства куда-нибудь отъедет и приберет к себе воров черкас своевольников или в иное государство отъедет и смуту учинит: тогда на ком будет взять?» Паны отвечали: «Мы дадим укрепленье за своими руками и печатями, что ничего этого не будет». Послы: «Этому верить нельзя, потому что и теперь этот воровской умысел объявляется: когда мы были в Кракове, то приходили королевские дворяне и говорили: если у вас с панами сделки не будет, то у нас на Московское государство Дмитрович с черкасами готов; воровской завод и умышленье тут означились явно». Паны: «Король велел своим дворянам за такие речи по сыску наказанье учинить». Послы повторяли свое: паны говорили с большим шумом и после многих споров и разговоров отказали впрямь, что им мимо своих прав шляхтича отнюдь выдать нельзя. |
|
|
