| – Ах, как ужасно это слышать! – воскликнула Пеппи, и у нее покраснели глаза. – Ах, лучше бы мне умереть! – не унималась графиня Аврора. Тут Пеппи разразилась рыданиями. – Милая тетя, прошу тебя, не убивайся так! – крикнула она, не переставая всхлипывать. – Все еще может исправиться: дети твои, может быть, найдутся, и замуж ты можешь еще раз выйти. Ведь столько есть на свете женихов, – утешала ее Пеппи сквозь слезы. Но тут появился директор театра (это он стоял у входа в балаган и зазывал публику перед началом представления), подошел на цыпочках к Пеппи и шепнул ей, что, если она не будет сидеть тихо-тихо, ей придется уйти из зала. – Хорошо, я постараюсь молчать, – обещала Пеппи и вытерла глаза. Спектакль был на редкость захватывающий. От волнения Томми беспрестанно вертелся на месте и теребил свою фуражку, а Анника была не в силах разжать руки. Глаза Пеппи блестели, она ни на мгновение не могла отвести их от графини Авроры. А дела у бедной графини складывались все хуже и хуже. Не чуя опасности, пошла она погулять в сад. Но тут вдруг раздался вопль. Это Пеппи оказалась не в силах сдержать своего ужаса – она увидела, что за деревом притаился какой-то тип, вид которого не внушал ничего хорошего. Графиня Аврора тоже услышала какое-то подозрительное шуршание, потому что она спросила с испугом в голосе: – Кто притаился там, в кустах? – Это я тебе сейчас скажу, – живо отозвалась Пеппи, – там стоит какой-то ужасный парень, вид у него опасный, и у него огромные черные усы. Беги скорей домой и запрись получше. Но тут театральный директор подлетел к Пеппи и сказал, чтобы она немедленно покинула зал. – Ни за что на свете я не уйду! – воскликнула Пеппи. – Как, ты хочешь, чтобы я бросила несчастную графиню Аврору в такую трудную минуту?! Да ты меня не знаешь! Тем временем на сцене продолжалось действие. Парень с черными усами, спрятавшийся за деревом, вдруг бросился вперед и схватил графиню Аврору. – Пришел твой последний час, – злобно прошипел он сквозь зубы. – Это мы еще посмотрим, ее ли последний час пришел или твой, – завопила Пеппи и одним прыжком очутилась на сцене. |
| Предисловие Введение Священная война, которой нет Часть I. Дни пророка Начало Мекка, 570–622 Джибрил приходит. Медина, 622–632 Первые сражения Человек с непростым характером Когда прекратятся убийства Человек своего времени Из костей и камней Рай для воинов Часть II. За пределами Аравии Вперед мусульманские солдаты. Византия и Персия 632–640 Кампании на островах. Кипр, Родос и Крит 649–668 Шах и мат на Босфоре: Константинополь 668–673 Часть III. Иберийское предприятие Толедская блудница. Испания 710 Гора Тарика. Испания 711 Судьба завоевателя. Медина, 711–715 Часть IV. Ислам разворачивается Забытый исавриец. Константинополь 717–718 Зимми: Дар-аль-ислам с седьмого века и далее Набеги во Францию. Лангедок 718–732 Молот франков. Тур, 732–759. Захват Омейядов. Испания, 756–852 Долгое сопротивление. Сицилия, 827–902 Кампания на Французской Ривьере. Сен-Тропе, 898–973. Мой скромный долг Испании. Трупы Симанкаса. Любовник Авроры. Сантьяго-де-Компостела, 967–1002 Изгнать Омейядов. Испания 1085 Воин пустыни. Залакка, 1085–1086 Мио Сид. Валенсия, 1080–1108 Часть VI. Отклонение на юг Освобождение в Лузитании. Португалия, 1079–1147 Греки и норманны. Сицилия, 1025–1091. Африканское поглощение. Испания, 1104–1212 Решительный год. Лас-Навас-де-Толоса 1212 Разгром мусульман. Испания, 1212–1250 Последние пять городов. Андалусия 1230–1248 Часть VII. Натиск с востока Османское нашествие: Турция в середине 1200-х годов Монгольская орда. Русь 1340–1480 Янычары. Фракия 130–1353 Бунт геев. Фракия 1376–1388. Поле черных дроздов. Косово 1389 Дикие рыцари Франции. Никополь 1396 Венгерский герой. Варна 1444 Последняя агония. Константинополь 1453 Дорога в Рим. Белград 1456 Часть VIII. На суше и на море Голос мавра. Гранада 1492 Османская империя. Селим Мрачный 1512–1520 Красный Дунай. Мохачи 1526 Нетронутый капитал. Вена 1529 Моряки, работорговцы и пираты. Средиземноморье 1504–1546 Всегда с оружием в руках и готовыми к бою. Мальта 1565 Рапсодия смерти. Венгрия 1566 Восстание Альпухарр. Испания, 1568–1570 Страдания Брагадино. Фамагуста 1571 Прекрасный день, чтобы умереть. Лепанто 1572. Колониализм в мусульманском стиле. Восточная Европа 1574–1681 Часть IX. Угасание священной войны Блестящая победа. Вена 1683 Крах джихада. Греция и Венгрия 1685–1699. Могильщики. Центральная и Юго-Восточная Европа 1716–1770 Дуэт Орлова и Суворова. Средиземноморье и Крым, 1770–1792 Часть X. Европейский натиск К берегам Триполи. Северная Африка 1798–1830 Потомки Перикла. Греция 1821–1827 Море войн. Балканы 1828–1878 Часть XI. Возвращение джихада Войны XX века. Дар-аль-харб 1912–1945 Терроризм. Запад 1980–1990 годов Эпилог. Блестящая дружба Библиография |
| Но если начнется новый передел земли, осознает Пришвин, деревня пойдет войной на деревню, потому что нет меж ними осознанных границ. Испокон веков – вспомнить тяжбу Троекурова с Дубровским – была сильна вражда за спорные пограничные луга, рощи. Границы же земельных наделов, то есть границы помещичьих владений, рухнули, и уже, воспринимая помещичьи земли как общие, «общественные», мужики вот-вот готовы встать на ножи. Но расколота в глуби и сама ощетиненная в круговой обороне крестьянская община: нужда в земле сильна в ней у крестьян «однолошадных», кому есть чем пахать, а «безлошадные» должны поневоле сдавать в аренду или продавать свои только обретенные наделы, снова оказываясь без земли, оказываясь в том же беспросветном «тараканьем положении». Отношение еще более враждебное и завистливое к городам, «под которыми земли много». Землю делят – происходит как бы тектонический разлом России. По трещинам этого разлома уже ясны очертания неминуемые гражданской войны. В конце концов драться за землю будут Россия крестьянская и Россия рабочая. Захват же и передел земли, уже произошедший, узаконивают своим первым же декретом большевики, получая за это не иначе как от России крестьянской мандат на власть – потому к Ленину, признавая большевиков тогда уж властью, и отправляются ходоки. И вот одному наглецу-матросику уже по силам гаркнуть да разогнать Учредительное собрание; а одним выстрелом «Авроры» по силам свергать правительство, устанавливая диктатуру – карающую диктатуру простого народа, несущую только разрушение, анархию народных масс. Это крестьянство было той молчаливой гигантской силой, волю которой почуяли да исполнили по-смердяковски большевики, чей декрет о «мире и земле» был хладнокровным убийством России, пулей, пущенной ей даже не в лоб, а в затылок – Брестский мир. Сделать этого не смела ни одна другая партия, то есть политических исполнителей, готовых пойти на это убийство, кроме них не нашлось. Знаменитый выкрик Ленина – «Есть такая партия!» – был выкриком, что есть партия, готовая к «захвату внутри страны» и к отказу от «захвата чужих земель», то есть к отказу от ее обороны. |
| Революция утверждает железную цивилизацию. Поэтому: Приемлю всё. Как есть всё принимаю. Готов идти по выбитым следам. Отдам всю душу октябрю и маю… Нет, не всю: Но только лиры милой не отдам (3,24). Но как лиру с душою разлучить? Тут по живому рвать придётся. Поэтому пришлось и лиру отдавать в услужение. Листьями звёзды льются В реки на наших полях. Да здравствует революция На земле и на небесах (2,66). Он даже опускается до пошлых идеологических стереотипов: Самодержавный Русский гнёт Сжимал всё лучшее за горло, Его мы кончили — И вот Свобода крылья распростёрла (3,63). Или (ещё пошлее): Монархия! Зловещий смрад! Веками шли пиры за пиром, И продал власть аристократ Промышленникам и банкирам. Народ стонал, и в эту жуть Страна ждала кого-нибудь… И он пришёл (3,233). Страна ждала, как душа Татьяны… И дождалась. Только не Онегина. Кажется, Есенин не заметил, что написал дурную пародию. То ли он подлаживается тут под идеологию властей, то ли искренне соглашается с нею (если искренне — тем хуже), но плохо всё это у него выходит, и он сам сознаёт: Я человек не новый! Что скрывать? Остался в прошлом я одной ногою, Стремясь догнать стальную рать, Скольжу и падаю другою (3,50). И не получается оттого «задрав штаны бежать за комсомолом» (3,52). Может быть запали в душу слова деда об этом комсомоле: «Такая гадость! Просто удавись!» (3,15). Поэтому и воспоминания об октябрьских днях становятся убийственными по отбору характерных примет: И началось… Метнулись взоры, Войной гражданскою горя, И дымом пламенной «Авроры» Взошла железная заря. Свершилась участь роковая, И над страной под вопли «матов» Взметнулась надпись огневая: «Совет Рабочих Депутатов» (3,129). Хотел прославить. Но: не поздоровится от этаких похвал… И образ какой жуткий: железная заря (далось ему это железо!). У Пушкина хотя бы «прекрасная заря» была когда-то… Всё-то он наступает на горло собственной песне. А песня вырывается. Стоит прислушаться к догадавшемуся Георгию Иванову: «Есенин — типичный представитель своего народа и своего времени. За Есениным стоят миллионы таких же, как он, но только безымянных “Есениных” — его братья по духу, “соучастники-жертвы” революции. Такие же, как он, закружённые вихрем её, ослеплённые ею, потерявшие критерий добра и зла, правды и лжи, вообразившие, что летят к звёздам, и шлёпнувшиеся лицом в грязь. Променявшие Бога на “диамат”, Россию на “Интернационал” и, в конце концов, очнувшиеся от угара у разбитого корыта революции. Судьба Есенина — их судьба, в его голосе звучат их голоса. Поэтому-то стихи Есенина и ударяют с такой “неведомой силой” по русским сердцам…» . |
| M. Достоевскому 16 ноября 1845 г. В «Литературных и житейских воспоминаниях» Тургенев рассказывает, что «особенно часто» бывал он у Белинского «перед январем1847 года». Предположение, что речь идет о И. А. Гончарове, начинавшем тогда же свою литературную карьеру и изредка навещавшем Белинского, менее правдоподобно: Гончарову в 1846 г. было 34 года, и он уже был известен в литературных кругах как автор готовящейся к печати «Обыкновенной истории» (1847). В конце 1846 г. Достоевский поссорился с Некрасовым, но продолжал навещать Белинского. «Только с ним я сохранил прежние добрые отношения. Он человек благородный», — писал автор «Бедных людей» и «Двойника» M. M. Достоевскому 26 ноября 1846 г. Таким образом, описанная здесь встреча могла произойти в ноябре-декабре 1846 г., когда и Достоевский, и Боткин, и Тургенев регулярно посещали Белинского. Характеристики других членов петербургского кружка Белинского см. в кн.·. Нечаева В. С. В. Г. Белинский: Жизнь и творчество. 1842–1848 гг. M.; 1967. С. 102–137. 32 …всё французы: прежде всех Жорж Занд, теперь совершенно забытый Кабет, Пьер Леру и Прудон — Фурье уже далеко не так уважался. — Идеями социалистов-утопистов Белинский увлекался в 1842–1845 гг. В конце 1846 г. он со все нарастающей настойчивостью призывал «искать и вопросов и их решения» в русской жизни, «у себя, в себе, вокруг..» ( Белинский В. Г. Полн. собр. соч. T. 10. С. 32. ср.: наст. изд. T. 4. С. 393). Оставаясь верным социалистическому идеалу до конца своих дней, Белинский в отличие от Фурье и других утопистов видел путь к преобразованию действительности в познании законов ее развития. Жорж Занд (Санд) — псевдоним французской писательницы Авроры Дюдеван (Dudevant, 1804–1876), проповедовавшей в своих романах идеи утопического социализма. О Ж. Санд и ее популярности в России 1840-х годов см.: «Дневник писателя за 1876 год» (июнь, гл. I). Кабет — французский коммунист-утопист Этьен Кабе (1788–1856), автор книги «Путешествие в Икарию» (1840). Пьер Леру (Leroux, 1797–1871) — французский философ и социалист-утопист, один из основателей христианского социализма; с 1841 г. |
| В Высочайшей резолюции действия тогдашних властей были названы «безобразными». Этот доклад состоялся по поводу ходатайства Г. Победоносцева о восстановлении приостановленного в предшествующее царствование закона, в силу которого дети от смешанных браков, т.е. от браков Православных лиц с Иноверцами, подлежали крещению в Православную веру. Закон этот, когда-то изданный государством в ограждение Церкви, не люб был иноверцам, сильным своими всегдашними связями при русском дворе. Под их влиянием, при услужливом содействии Православных властей, закон был приостановлен секретным указом из Синода, по Высочайшему повелению. Следовательно, требовалось скрыть эту меру от публики. Покойный Государь тотчас восстановил закон и твёрдо его поддерживал. В 1861 году последовало освобождение крестьян. Одновременно началось политическое брожение в губерниях бывшего Царства Польского, в Литве и Юго-Западном крае. Всем известен так называемый Польский катехизис, попавшийся некоторое время спустя в руки Правительства, требующий, между прочим, от Поляков, находящихся на государственной службе, чтобы они вредили России всеми доступными им средствами. И вот, как раз в разгар мятежа 1863 года, появилась акцизная система продажи питей, покрывшая всю Россию бесчисленными кабаками, настеж открытыми только что освобождённому народу. Над этой реформой, под вывеской Министра Финансов Рейтерна и директора департамента Грота (впоследствии Статс-Секретаря и члена Государственного Совета), работал и её искусно направлял злобный поляк, вице-директор того же департамента, Огризко. Хотя за тайные революционные действия он был уже однажды, а именно в 1859 году, арестован, притом довольно оригинально на балу в Высочайшем присутствии у Авроры Карловны Карамзиной (на Большой Морской), но обстоятельство это нисколько не помешало Рейтерну и Гроту затем назначить его вице-директором и доверить ему такое опасное дело. Из вице-директоров Огризко был сослан в Сибирь, – но слишком поздно. Адский расчёт удался вполне, народ, т.е. |
| В часы сгущавшихся сумерек 24-го в городе появилась некоторая тревога «Весь буржуазный цвет исчез с улиц», – вспоминает коммунист Шляпников. В центре, «зловеще свистя», ползали броневики. У разведенных мостов начались стычки между юнкерскими патрулями и красногвардейцами, которые явились под охраной «Авроры» наводить мосты. То, быть может, были немногие часы, когда столица замерла в ожидании грядущих событий. В самый день переворота петербургские театры и кинематографы уже были переполнены обывательской массой. «Как бы не замечая ничего происходящего в столице, – отмечал репортер «Нар. Сл.», – публика переполняла тротуары Невского проспекта вечером, направляясь в театры и в другие имевшиеся места развлечения»... В Зимнем Дворце под председательством Коновалова происходит заседание Правительства. Керенский отсутствует. Протекает это решительное заседание в атмосфере возникшей гражданской войны. Начинается оно спокойно – пожалуй, даже слишком спокойно, с текущих дел и с утверждения каких-то статей аграрного законопроекта 109 . Дело близится к полночи. По «конституции» должны удалиться присутствующие товарищи министров – начинается закрытое заседание под председательством уже самого Керенского. Председатель был «нервен, возбужден, вскакивал с председательского кресла, прохаживался по залу». Еще бы! Член Правительства Смирнов, эпически описавший последнее заседание Правительства, по существу почти ничего о нем не сказал. Заявления Керенского не всех успокоили, и «многие из нас были охвачены тревогой за ближайшее будущее». Вот все, что мог сказать министр – ведь решать должен Керенский; он и был в возбужденном состоянии. Читая, правда краткие, воспоминания Смирнова совершенно нельзя представить себе ту «напряженную нервную атмосферу в этом ночном заседании», о которой говорит Керенский. Он признает, что «некоторые из так называемых правых членов Правительства весьма сурово критиковали «нерешительность» и «пассивность» высших военных властей, совершенно не считаясь с тем, что нам приходилось действовать, все время находясь между молотом правых и наковальней левых большевиков». Впрочем, эти строгие критики не проявляли ни малейшего стремления принять активное участие в организации борьбы с разгоравшимся восстанием. |
| Для христиан отвоевание их страны превратилось в абсурдный фарс, когда Санчо Толстый, один из претендентов на трон Леона, отправился со своей бабушкой Теудой в Кордову подлечиться. Санчо был настолько толст, что не мог сидеть на лошаде, и даже, чтобы идти пешком, ему приходилось держаться за санитара. Абд аль-Рахман III предложил тому приехать в аль-Андалус для лечения. Итак, в сопровождении бабушки Санчо Толстый совершил 500-мильное путешествие в столицу аль-Андалуса, где по прибытии лично отдал дань уважения халифу, который в ответ любезно предоставил своего любимого еврейского врача Хасдая ибн Кипрута в помощь грузному христианскому принцу. Хасдай ибн Кипрут слыл самым известным врачом своей эпохи. Во время правления Абд аль-Рахмана III Кордова стала не только интеллектуальной, но и научной столицей Европы, где великие умы мусульманского, еврейского и христианского мира встречались на непринужденных дискуссиях и конференциях, не взирая на различия в религиях. Именно при Абд аль-Рахмане III за пределами Кордовы отстроили великолепный королевский дворец Медина-аз-Захра с 4300 мраморными колоннами, фонтанами, цветниками и садами, аркадами и стенами, украшенными драгоценными камнями, как свидетельство величия испанской династии Омейядов. Более прозаично, но на какое-то время в этой чудесной обстановке Санчо Толстяку удалось избавиться от излишков жира. После шести месяцев лечения монарх-ванька-встанька, хотя и не совсем похожий на сильфа 80 , снова смог взобраться на лошадь; и вместе со своей бабушкой, свитой придворных и солдат отбыл обратно в Памплону. В благодарность за свою новую фигуру, он сопровождал арабскую армию при осаде и взятии Заморы. На следующий год, в 960 году, мусульмане захватили столицу Леона и торжественно посадили Санчо на трон своего королевства. Христианский король теперь чувствовал себя неловко и в долгу перед мусульманским благодетелем; однако Абд аль-Рахман III облегчил ситуацию, и проявив благородство, умер на следующий год. Стороны джихада и Реконкисты извлекли оружие и с настороженным спокойствием ожидали развития ситуации. Любовник Авроры. Сантьяго-де-Компостела, 967–1002 |
| Что же касается его резких высказываний 20-х годов о женской религиозной поэзии, которые привели к разрыву отношений с Цветаевой и Ахматовой, то они вовсе не были проявлением воинственного атеизма того времени. Здесь роковую роль сыграли не сами эти высказывания о «женском рукоделье» (так, кстати говоря, называлась рецензия Сергея Городецкого 1912 года на поэтические дебюты Ахматовой и Цветаевой, никак не повлиявшая на их личные отношения), а их совпадение со статьей Льва Троцкого «Внеоктябрьская литература», опубликованной в сентябре – октябре 1922 года в трех номерах «Правды». Главный партийный идеолог впрямую не цитировал Мандельштама, но называл те же самые имена, да и формулировки почти совпадали. Понятно, что Троцкий использовал статьи Мандельштама 1921 года. То же самое произойдет и в 1946 году, когда Жданов, в качестве доказательства «вины» Ахматовой, сошлется на его дореволюционную статью об акмеизме. Политики не давали ему покоя ни при жизни, ни после смерти. Образ Твой мучительный и зыбкий Я не мог в тумане осязать. «Господи!» – сказал я по ошибке, Сам того не думая сказать. Божье имя, как большая птица, Вылетело из моей груди. Впереди густой туман клубится, И пустая клетка позади. 1912 Вот дароносица, как солнце золотое Повисла в воздухе – великолепный миг. Здесь должен прозвучать лишь греческий язык: Взять в руки целый мир, как облако простое. Богослужения торжественный зенит, Свет в круглой храмине под куполом в июле, Чтоб полной грудью мы вне времени вздохнули О луговине той, где время не бежит. И Евхаристия как вечный полдень длится – Все причащаются, играют и поют, И на виду у всех Божественный сосуд Неисчерпаемым веселием струится. 1915 В разноголосице девического хора Все церкви нежные поют на голос свой, И в дугах каменных Успенского собора Мне брови чудятся, высокие, дугой. И с укрепленного архангелами вала Я город озирал на чудной высоте. В стенах Акрополя печаль меня снедала По русском имени и русской красоте. Не диво ль дивное, что вертоград нам снится, Где реют голуби в горячей синеве, Где православные крюки поет черница: Успенья нежное – Флоренция в Москве. И пятиглавые московские соборы С их итальянскою и русскою душой Напоминают мне явление Авроры, Но с русским именем и в шубке меховой. 1916 В хрустальном омуте какая крутизна! За нас сиенские предстательствуют горы. И сумасшедших скал колючие соборы Повисли в воздухе, где шерсть и тишина. С высокой лестницы пророков и царей Спускается орган, Святого Духа крепость, Овчарок бодрый лай и добрая свирепость, Овчины пастухов и посохи судей. Вот неподвижная земля, и вместе с ней Я христианства пью холодный, горный воздух, Крутое «Верую» и псалмопевцев роздых, Ключи и рубища апостольских церквей. Какая линия могла бы передать Хрусталь высоких нот в эфире укрепленном, И христианских гор в пространстве изумленном, Как Палестрины песнь, нисходит благодать. 1919 Люблю под сводами седыя тишины Молебнов, панихид блужданье, И трогательный чин, ему же все должны – |
| радовати в печали в бд нас играти сладко ты и м творит[ш?] мтн (см. рис 5.) 3401 Ясно, что в этих аллегорических сценках художник изобразил желание и радость России видеть на престоле дочь Петра – Елизавету. 3402 Причем, нужно отметить, здесь —689— подчеркнут, главным образом, гуманитарный характер царствования императрицы. Спальный плафон в художественном отношении производит хорошее впечатление. Пред нами тонкая, чистая работа, изящная компоновка сюжетов; видно, что автор был знаком с шедеврами Рени, Доменикино и др. корифеев итальянского барокко. Все пейзажи сделаны со знанием перспективы, линейной пропорции, персонажам придана индивидуальность в выражении лиц, жестов и пр. Показано именно действие . Является вопрос, почему этот плафон в художественном отношении выше плафона столовой, хотя, как мы видели, оба они принадлежат одному и тому же лепщику Михаилу Зимину? Ответ на это легко найти в условиях работы граверов того времени. В конце XVI и в XVII веке западные художники, главным образом, итальянцы, особенно любили все представлять в аллегорической дымке. Обычные персонажи в этом случае заменялись или мифологическими, деятелями или же такими амурчиками, посредством которых можно было легко и просто объяснять зрителю тот или другой символический смысл картины. Такое отрешение сюжета от строгой натуральности отнюдь не усложняло его, а, наоборот, позволяло художнику легче выходить из некоторых пассажей. Искусство того времени заботилось прежде всего о том, чтобы дать картине движение, экспрессию, коснуться главным образом эмоций зрителя. Если сравнить «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи с такой же картиной Ф. Бароччио (в соборе Урбино), то, несмотря на гениальность первого и большую одухотворенность его композиции, придется сказать, что у Бароччио дано больше живости, яркости, сильнее подчеркнуто действие . Пред нами не только индивидуальные, одухотворенные лица Господа и Его учеников, как у Леонардо, но и какое-то особенное оживление в самой горнице, какая-то чудесная молитвенная сфера, подчеркнутая парящими здесь ангелами… Отнимите херувимов у «Авроры» Гверчино (вилла Людовизи в Риме), и картина потеряет весь тот порыв, какой выразил в ней художник. Поэтому, художники барокко изучали, разрабатывали этот мотив «амурчика», применяя его буквально всюду. Он был послуш- |
|
|
