| В данном собрании перед нами налицо основательный фонд «исихастского богословия», и это богословие предстает в нем как самостоятельная и оригинальная богословская формация. Как уже сказано, определяющее отличие этой формации – ее строго опытный характер, опытная природа богословия. Но эта черта не означает, что исихастское богословие – чисто эмпирический дискурс, ограниченный простым описанием данных опыта. Оно не могло бы являться таковым, даже если бы стремилось к тому, ибо опыт, требующий передачи, в нем крайне специфичен: это – внутренний опыт, духовный опыт, на высших ступенях аскезы – опыт мистический, и его выражение ставит целый круг проблем. Поэтому даже в начальный период, в эпоху отцов-пустынников, исихастский дискурс, каким он дан, прежде всего, в «Апофтегмах», лишь на поверхностный взгляд может показаться чистой и наивной эмпирикой, рассказами разных случаев из быта отшельников. В действительности же, перед нами – притчи, каждая из которых точными и скупыми средствами доносит определенную «единицу смысла», связанную с аскетическим деланием. В дальнейшем же, в период зрелого византийского исихазма, аскетика становится не чуждой рефлексии и даже аналитического разума. Исихазм создает цельный свод своих правил или же органон, в классическом аристотелевском смысле этого понятия, который включает собственную методологию и герменевтику, собственный аппарат организации и проверки аскетического опыта. Исихастская критериология – это обширный комплекс разнообразных процедур, которые критически поверяют подлинность всех опытных феноменов, возникающих в ходе исихастской практики. Определенная часть этих процедур проводит проверку опыта, выходя за пределы самой сферы практики и рассматривая опыт в перспективе Писания и Предания. Выстраивая органон своего опыта, исихастское богословие одновременно формирует определенные дискурсивные связи. С одной стороны, оно, как видим, интегрируется в сферу церковного и соборного знания и разума, укореняется в Писании и Предании, в патристике. |
| Не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог 123 . Все эти внушения делают пугающе ясным, что в случае чревоугодия речь на самом деле идет не только о неправильном отношении к процессу питания. Порождаемая чревоугодием скупость по сути своей есть не что иное, как выражение крайней самовлюбленности. В конце концов такой человек становится неспособным выбраться из порочной замкнутости в самом себе. Ближний воспринимается такой эгоистичной личностью не как брат, а как угроза своим интересам. 13. Противоречит Писанию Метод опровержений черпает свою силу из слова Писания, которое способно свести на нет диавольские внушения. Однако, как известно из искушений Христа в пустыне, лукавый не так-то просто признаёт себя побежденным. У него всегда имеется наготове множество аргументов – он даже цитирует Священное Писание, чтобы «доказать», что вся аскетическая жизнь в действительности противоречит Писанию. Против помысла, который упрекает нас в том, что мы не вкушаем масла, и не вспоминает, что пророк Давид поступал так же, [говори]: Колена моя изнемогоста от поста, и плоть моя изменися елеа ради 124 . Против помысла, который, несмотря на отсутствие болезни, требует немного вина и говорит мне: смотри, вино было создано для человека 125 , [говори]: Всё соделал Он прекрасным в свое время... 126 Против помысла, который, несмотря на здоровый желудок и отсутствие тяжелой болезни, советует выпить вина, напоминая о совете блаженного апостола, данном по этому поводу в письме к Тимофею, [говори]: Впредь пей не [одну] воду, но употребляй немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов... 127 Лукавый всегда говорит только половину истины, даже если он приводит слова из Библии . Как показывает последний пример, в большинстве случаев достаточно процитировать отрывок из Писания полностью, чтобы вскрыть обман. Ибо Евагрий не ставит под сомнение, что вино можно пить во время болезни – ведь оно продавалось даже в пустыне, чему был свидетелем и Палладий. Евагрий сам советует больным принимать этот напиток, считавшийся лечебным средством со времен античности вплоть до Нового времени. Больным не возбраняется и вкушать мясо 128 . Но опять же: все в свое время. 14. Сверх меры |
| Итак, в чревоугодии находит выражение кризис человеческой личности в его изначальной форме. Именно он скрывается за многообразными проявлениями чревоугодия в повседневной жизни. Однако кризис означает не только разделение, переломный момент, но и решение 234 . Если человек оказывается в кризисе, то не затем, чтобы быть приговоренным к чему-либо, а для того, чтобы стать способным к новому, свободному решению. Поэтому история человечества не заканчивается грехопадением в раю, а скорее только начинается заново под знаком всегда возможного провала. В качестве кризиса человеческой личности чревоугодие выступает не концом, а своего рода переходной стадией, исход которой всегда остается открытым. Глава IV. Об искусстве поста Итак, все человеческие бедствия начались из-за еды, точнее говоря из-за того, что нашло выражение в необузданном стремлении к еде, – эгоизма, непослушания Богу, утраты внутреннего равновесия. Понимание этого делает ясным, где следует прилагать усилия человеку, несущему на себе печать первородного греха. Сколь бы курьезным это ни казалось, элементарный процесс принятия пищи для подкрепления физических сил представляет собой именно ту сферу, в которой должен трудиться над собой каждый из нас – представителей впавшего во грех и изгнанного от лица Божия человечества, с нашей испорченной до самых глубин душой. Цель усилий человека – вернуть утраченную откровенность слова и взгляда пред Лицом Божиим и тем самым восстановить внутреннее равновесие своего существа. Именно эта проблема, а отнюдь не метафизический вопрос о первопричине зла прежде всего решается Священным Писанием и отцами Церкви. Причем как Писание, так и святые отцы отдают предпочтение действию (praktik) перед созерцанием (thertik) – в том смысле, что истинное ведение возможно только тогда, когда ему предшествует истинное, правильное деяние. Каковы же средства исцеления духовно больного человека? В первую очередь это – пост. Некоторых особенностей поста мы касались в предыдущих главах; сейчас же пришло время ближе познакомиться с этим элементом жизни, учитывая, что сегодня пост зачастую является предметом глубокого непонимания и злоупотребления. Следует сразу отметить, что пост не является ни изощренным способом медленного самоубийства, ни мазохистским самоистязанием, ни косметическим или диетическим средством ухода за телом (хотя бесспорно, что в последнем отношении пост действует весьма благотворно). Несколько фрагментов из сочинений Евагрия помогут нам быстро встать на верный путь в этом вопросе. |
| Будь внимателен, дабы, прогневавшись на какого- либо брата, не прогнать его. Иначе ты в [здешней] жизни своей не убежишь от беса печали, который во время молитвы всегда будет преткновением для тебя 395 . Здесь становится ясным без лишних слов, что личное спасение невозможно без спасения ближнего. При этом знаком примирения служит совместная трапеза. Таким образом, в нашей повседневной жизни воспроизводится тот же самый жест примирения между Богом и человеком, предзнаменованием которого в Ветхом Завете служила совместная жертвенная трапеза, тогда как в Новом Завете он обрел свою полноту в последней, Тайной Вечере Христа с учениками. Три вышеприведенных текста Евагрия проясняют цель наших изысканий. Мы пришли к тому, что общая трапеза есть символ мира и примирения: мира в собственной душе, примирения с ближним и, наконец, примирения с Богом. Ведь, не взирая на «Первообраз», никакой человек не способен любить от всего сердца «образ Божий в другом человеке» – образ, столь часто запятнанный грехами 396 . Поэтому совместная трапеза является также символом любви, под которой Евагрий всегда подразумевает кротость. Наши примеры показывают, что кротость, в свою очередь, выражает то подлинно великодушное отношение к ближнему, когда человек, прежде всего за счет себя самого, готов уступить ему, поручиться за него. Теперь становится ясным, что как вкушение пищи, так и пост, по сути дела, преследуют одну и ту же цель – избавить человека от самолюбия. С помощью поста человек может сломить якобы непреодолимое сопротивление собственного я, поэтому пост, помимо всего прочего, является превосходным средством против высокомерия 397 . С другой стороны, в совместной трапезе становится ощутимой обретенная теперь открытость по отношению к другому. Не заключается ли в такой установке по отношению к еде и посту решение проблемы переедания, этого бессмысленного объядения в одиночестве? Например, страдающий от переедания человек мог бы установить для себя строгое правило поста, поскольку многие жертвы этого недуга обладают сильной волей и для них вполне реально придерживаться длительного воздержания в еде. В то же время такой человек мог бы регулярно встречаться для совместной праздничной трапезы не только с друзьями, но прежде всего с теми, кто нанес ему обиду – мнимую или действительную. И как раз тут кулинарное искусство было бы очень кстати – не как выражение эгоистичного гедонизма, но в знак почтения гостя, как символ братской радости совместного присутствия за столом. |
| И снова у диавола двойное намерение. Без всяких на то оснований заповедь выставляется как выражение зависти Бога по отношению к человеку – в устах архилжеца и архизавистника поистине ужасная подтасовка! Вводя Адама в обман, хитрый змей представляет запретный плод в качестве вожделенного блага, опять же ничем это не мотивируя. Искусителю достаточно голой видимости, чтобы пробудить в человеке сомнение и вожделение. И действительно, Еве неожиданно кажется, что от нее что-то завистливо скрывают: И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание... 153 Ее сердце охватило вожделение – то иррациональное стремление, которое переступает все границы, если дать ему свободный ход. Позднее Бог еще будет предостерегать человека от этого бессловесного стремления, призывая господствовать над ним, но Каин не послушается и все равно убьет своего брата Авеля 154 . Адам также был предупрежден: в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь 155 . Несмотря на это, охваченная вожделением Ева протягивает руку к плоду, вкушает его сама и дает вкусить Адаму. Последствия не заставили себя ждать: человек действительно умер, став существом, подверженным смерти . Ибо он мгновенно утратил то, чем обладал, не приобретя того, что ему было обещано змеем. Адам отнюдь не почувствовал себя богом, вместо этого он оказался наг и гол. Он утратил «невинность» – ту откровенность перед Лицом Бога и другого человека, которая до сих пор позволяла ему не чувствовать своей наготы. Поэтому он инстинктивно прячется – делает себе повязку из смоковных листьев, чтобы не стыдиться Евы, и скрывается от Бога среди деревьев райского сада. Итак, человек становится беглецом и для него все было бы потеряно, если бы Бог не проявил заботы о нем и не взыскал его. Где ты? 156 – вот первый вопрос, адресованный Богом Адаму, и это взыскание Богом Своего падшего творения отныне будет определять весь ход человеческой истории, вплоть до появления в мире того Доброго Пастыря, который наконец-то обретет свою заблудшую овцу и, возложив ее на плечи, принесет домой. |
| «Ты стала прекрасна, приблизившись к Моему свету, твое приближение привлекло к тебе часть Моей Красоты». – «Приблизившись к свету, душа становится светом» 413 . На этом уровне речь отнюдь не идет о том, чтобы изведать Бога, но о том, чтобы принять Его и претвориться в Него. «Познание, ставшее любовью», имеет чисто евхаристическую природу: «Вино, веселящее сердце, после Страстей называется кровью винограда», и «мистический виноград изливает трезвое опьянение» 414 . «Любовь – это Бог, Который пускает стрелу, Сына Своего Единородного, омочив три края ее острия Животворящим Духом: острие есть вера, вонзающая не только стрелу, но и Лучника вместе с ней» 415 . Душа, превращенная в голубя света, всегда движется вверх. Всякое достижение становится новой отправной точкой: «Благодать на благодать». «Однажды поставив ногу на лестницу, на которую опирался Бог, не переставай подниматься… каждая ступенька всегда есть шаг к той, что выше» 416 . Это лестница Иакова. Навстречу человеку выходят «не только ангелы, но и Господь ангелов». «Но что сказать о несказанном; чего глаз никогда не видел, ухо не слышало, что никогда не приходило на сердце человеку – как может это быть выражено в словах?» 417 Всякое движение прекращается, сама молитва меняет природу. «Душа молится вне молитвы» 418 . Это исихия, молчание духа, его покой, который превыше всякой молитвы, мир, превосходящий всякий мир. Это встреча лицом к лицу, простирающаяся сквозь вечность, когда «Бог приходит в душу и душа переходит в Бога». В этой личной встрече с Тем, кто уже грядет, человек наконец становится таким, каким сделала его божественная вечность. Дойдя до конца, до «предела всех желаний»: «Он отделен от всего и со всем соединен; Бесстрастный и преисполненный чувствительности, Обоженный, он считает себя сором мира. Более всего он счастлив, Божественно счастлив…» 419 О Павле Евдокимове. Оливье Клеман … Павел Евдокимов принадлежал к тому же поколению, что и Лосский 420 . Но если жизнь последнего оборвалась преждевременно, то Евдокимов смог завершить свои труды, которые оказывают ненавязчивое и вместе с тем глубокое влияние на тех христиан Запада, которые ищут глубины. |
| Однако несмотря на кажущийся оптимизм, сегодня сциентизм уже обжег себе крылья, так как очень быстро дошел до собственных пределов. Он более не догматичен и не обещает людям никаких «благ». Показав себя не имеющим ни власти разрешить конфликты, ни силы утешить в страдании или сказать «Встань и ходи» ( Мф.9:5 ), он потерял всю свою привлекательность, так как вместо истины предлагает лишь прагматичные и сиюминутные решения, на краткий миг гипнотизируя толпу блеском технических возможностей. Подобно ученику чародея, он сам оказался во власти этих пресловутых «возможностей, присущих вещам». Он отнюдь не хозяин будущего, и ему знаком страх перед неизвестностью. Однако с таким деформированным и ограниченным сознанием трудно понять, почему хирург не обнаруживает никаких следов души, или спутник не сталкивается с ангелами, ведь то, что душа и ангелы по природе своей суть невидимые духовные реальности, в этом случае просто не приходит на ум. Может ли существо, живущее в трех измерениях, отрицать существование сферы, которая их превосходит и которая действительно является сферой «возможностей, присущих вещам»? Дерзновенный ум математиков, к счастью, свободен от такой ограниченности. Причинное видение представляет внутреннее содержание бытия перенесенным на его внешность и, таким образом, не признает нередуцируемую новизну духовного делания. Однако даже марксистская диалектика превосходит упрощенную причинность и показывает взаимную зависимость человеческого сознания и истории: в ней одно действует на другое, и реакции здесь никогда не бывают пассивными. К этому видению присоединяется глубинный психоанализ, показывающий, что биопсихологическое есть не только продукт действующих факторов, но реакция и творческое выражение человека: наряду с причинностью существует все же и внутренний динамизм, конечная цель, искомая разумом, сознательная и духовная направленность. Ко всякому «чем» добавляется «для», ко всякому утверждению типа «это есть то-то» добавляется: «это есть то-то и более того»: так, статуя – лишь мрамор, но еще – гармония и красота; человеческое существо – лишь биохимический процесс, но также – дух и дитя Божие, т. е. к причине всегда присоединяется мотивация. Причинное видение объясняет человека как продукт био-психо-социологических структур, но эти элементы всегда амбивалентны, они не только объясняют, но и выражают человека, говорят о стремлениях и замыслах, превосходящих его и трансцендирующих сциентистский подход. |
| И разве не примечательно, что эта извращенная позиция, ставящая Бога под вопрос, нашла свое выражение не только в начале творения, но и в момент его искупления? Не только своим бытием, но и своим искуплением творение обязано любви и благости Творца. Творец не в ответе перед творением за Свои труды – этому нас учит книга Иова. Точно так же и хозяин виноградника не обязан давать ответ, почему он выплачивает полное вознаграждение работникам, призванным в одиннадцатый час, а добрый отец не должен оправдываться в том, что он без наказания вновь принимает и восстанавливает в правах блудного сына. Тем не менее работники, призванные в первый час, осмеливаются критиковать доброту владельца виноградника как несправедливость по отношению к ним, а старший брат в гневе из-за этой мнимой несправедливости даже отказывается переступить порог отчего дома! И поскольку человеку не дано подобно Богу знать добро и зло, то есть определять, что является добром, а что – злом, с человеческой точки зрения любовь не может примириться со справедливостью, поскольку человеческая любовь никогда не свободна от самолюбия, а человеческая справедливость – от мстительности. Только Божественная любовь справедлива, поскольку Его справедливость – это выражение Его «непостижимой любви» 194 . Никто не благ, как только один Бог 195 , – и кто может вести с Ним тяжбу? Но, в отличие от безгласной твари, человеку, заключающему в себе образ Божий, была дана несравненная свобода выразить свое признание благости Творца и Его творения (о котором ясно сказано, что оно хорошо весьма 196 ) и тем самым как бы облечь ее в слова. Однако «первый Адам», то есть «человек вообще», будучи предоставлен самому себе, не смог решить эту задачу. Он был бы даже навеки отринут, если бы ему на помощь снова не пришла та неисповедимая любовь, которой все творение обязано своим бытием, – пришла в лице «второго Адама», ставшего плотью Слова. Итак, Писание, как и Евагрий, не дает «логичного» ответа на наш любопытствующий вопрос о происхождении зла. Ведь логика (в современном смысле слова) не может считаться абсолютной ценностью. Это всего лишь средство, с помощью которого наш рассудок упорядочивает хаотичное многообразие явлений действительности, приводя их в обозримую взаимосвязь. Сама же действительность существует по ту сторону любой доступной человеческому пониманию логики, в качестве чистой данности. Это снова более чем ясно продемонстрировало нам современное естествознание. |
| Примечание: Какое существенное изображение и раскрытие глубокой тайны в периодземной жизни нашей, предлагаемой в небесную тогда токмо, когда исполнится мера возраста Иисуса Христа в нас!.. Иногда в таком же состоянии сна видал как бы рай, утешительной и неизобразимой красоты дома, желища и места, и пробудившись, так же умиленно плакал. Также видал и страшные мучительные места и, возбудясь, в сокрушении плакал. В подобном состоянии сна прозревал иногда будущие награды праведных, и наказании грешников. Однако ж не мог их уподобительно изъяснить, по превосходству славы праведников и мучения грешников. Иногда предузнавал некоторые перемены в своей жизни и в обстоятельствах некоторых отцов, что по времени и исполнилось в точности. Примечание: Святой Лествичник и Евагррий сни, в моих представляется суд или наказание или воздаяние очитают благодатными, ибо они ко смирению и умелению приводят. XXIX. Нечаянное нападение молитвенной сладости и исцеление болезни. Иногда от долгого сидения в молитве цувствовал боль в сердце и весь изнемогал. А потому и не надеялся обрести какое-либо утешительное действие от молитвы и даже не мог продолжать моление, как вдруг неожиданно нападало на него действие молитвы с неизреченным утешениями. Вдруг вся болезнь исчезла, он делался здоров и крепок во всем теле, и чистейшая молитва истекала с ясным выражением молитвенных слов яя9 то есть Господи Иисусе Христе, помилуй мя!). Примечание: Какое отрадное и ободрительное явление для трудящихся в искании истинной молитвы сердца! Оно, проливая луч надежды в унывную сухост, воодушевляет веру к словам Премудрого: « Силен бо есть Бог внезапу обогатити нищаго» и не «не веси бо, что породит находя и (день)»; или как говорят отцы: « Для таинств молитвы нельзя уставить времени». XXX. Извещение что сладость бывает по милости Божией. Иногда сильно жаждет и весьма старается найти какое-либо богомысленное размышление, коим бы мог возбудить в себе действие молитвы, а потому с усильным вниманием простирается внутрь сердца своего поставить сея в присудствие Божие. Но все таковые усиия свои видит тщетными и приемет убеждение, что все бывающие с ним действия происходят не иначе, как по милости и воли Божией. |
| 8 Писано в 1978 г.; ныне положение начинает понемногу меняться. (Прим.1991 г.). 14 Энергийная онтология, на которую опирается наша концепция мистического опыта, описана нами в работе: С С. Хоружий. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности.//Вопросы философии. 1997. 6. 20 Архим. Софроний. О молитве. СПб. 1994. С. 81. 21 Архим. Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 130. 22 Там же. 23 Св. Григорий Палама. Триады в защиту священнобезмолствующих. I 3, 33. С. 95. 26 К этому пункту можно сделать два замечания. Во-первых, термин «тренинг» не вполне адекватен, ибо по своей семантике обозначает скорей подготовительную, служебно-техническую деятельность: тренинг не самоценен, но совершается ради применения его результатов в некой иной деятельности, которая есть истинная самореализация человека. Разумеется, этой служебноети нет и не может быть в «онтологическом аутотренинге», и в свете сказанного, само сочетание «онтологический тренинг» есть, строго говоря, contradictio in adjecto. Тем не менее, мы прибегли к этому термину как хорошо передающему необходимые в «практике» моменты навыка и метода. — Во-вторых, можно провести структурную параллель с процессом в «токамаке», осуществлением управляемой термоядерной реакции в камере с магнитными стенками. В обоих случаях налицо те же две компоненты процесса: искомое — «трансцендирование», достигаемое путем кумулятивного фокусирования энергии; необходимое условие искомого — создание и энергийное (а не вещественно-субстанциальное) хранение-ограждение особого процессуального пространства: «магнитные стенки» в токамаке, стража внимания — в «практике». Параллель, конечно, чисто формальна и не должна выводиться за пределы общих элементов структуры. 28 Заметим, что именно здесь, в этой логике, – путь к верному философскому пониманию православного учения о Божественных энергиях и их действиях в человеке. 1 Таким образом, ранний этап развития исихазма, этап египетских и палестинских отцов-пустынников, лежит еще за рамками исихазма как культурного проекта. На этом этапе. традиция всецело занята формированием своих главных установок, основ исихастской практики, отсекая все, отвлекающее от этой работы. Поэтому отдельные эпизоды, в которых как-либо проявляется отношение к сфере интеллектуальной и культурной жизни, здесь носят еще характер частной реакции, скорее чем выражения сформировавшейся цельной позиции духовной традиции как таковой. 2 |
|
|
