| Что же это такое? И как далеко это от той мнимо-христианской «любви» и всеобъемлющего «всепрощения», которые проповедуют современные либералы - «нео-христиане»! И не найдут ли они, более «любвеобильные», чем Сам Господь, такие слова и действия Безгрешного Господа греховными и недопустимыми, противоречащими Его учению: не заклеймят ли они их столь излюбленными ими выражениями «мракобесия», «черносотенства», «мрачной средневековщины», «ретроградства», «инквизиции» и т. п.? Но можем ли мы думать, чтобы Господь наш, Воплотившийся Единородный Сын Божий, пришедший на землю ради спасения нас, людей, ради научения нас Божественной Истине и жизни, согласной с нею, противоречил, в чем бы то ни было, Сам Себе — поступал вопреки Своему собственному учению? Об этом, конечно, не может быть и речи: думать так было бы величайшим кощунством! Но вот Он так поступал! Следуя примеру Самого Господа, и Его Святые Ученики и Апостолы не боялись в нужных случаях «осуждать» людей, упорно противившихся той Евангельской Истине, которую они проповедывали, и прибегать иногда к самым решительным мерам воздействия для обуздания и пресечения зла. 2018/03/11, 08:35:37 В Послании Иакова: «закон царский, по Писанию: возлюби ближнего твоего, как себя самого» (Иак. 2:7-9). 2018/03/11, 08:35:02 В Послании к Галатам: «весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя» (Гал. 5:13-15). 2018/03/11, 08:34:43 В Послании к Римлянам: «Ибо заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не пожелай [чужого] и все другие заключаются в сем слове: люби ближнего твоего, как самого себя» (Рим. 13:8-10). 2018/03/11, 08:33:51 Бог есть любовь. 1-е послание святого апостола Иоанна 4, 8. 2018/03/11, 08:33:29 Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Святое Евангелие от Матфея 22, 36-40. 2018/03/11, 08:33:00 Специально для р б Татьяна: 2018/03/08, 09:47:28 |
| Со злостью в сердце он налил было себе водки, как вдруг вбежал медицинский студент, с растрепанными волосами, первый танцор и канканер на бале Пселдонимова. Он с торопливою жадностью бросился к графину. — Сейчас начнут! — проговорил он, наскоро распоряжаясь. — Приходи смотреть: соло сделаю вверх ногами, а после ужина рискну рыбку . Это будет даже идти к свадьбе-то. Так сказать, дружеский намек Пселдонимову… Славная эта Клеопатра Семеновна, с ней всё что угодно можно рискнуть. — Это ретроград, — мрачно отвечал сотрудник, выпивая рюмку. — Кто ретроград? — Да вот, особа-то, перед которой пастилу поставили. Ретроград! я тебе говорю. Сотрудник, оставшись один, налил себе еще для большего куража и независимости, выпил, закусил, и никогда еще действительный статский советник Иван Ильич не приобретал себе более яростного врага и более неумолимого мстителя, как пренебреженный им сотрудник «Головешки», особенно после двух рюмок водки. Увы! Иван Ильич ничего не подозревал в этом роде. Не подозревал он и еще одного капитальнейшего обстоятельства, имевшего влияние на все дальнейшие взаимные отношения гостей к его превосходительству. Дело в том, что он хоть и дал с своей стороны приличное и даже подробное объяснение своего присутствия на свадьбе у своего подчиненного, но это объяснение в сущности никого не удовлетворило, и гости продолжали конфузиться. Но вдруг всё переменилось, как волшебством; все успокоились и готовы были веселиться, хохотать, визжать и плясать, точно так же, как если бы неожиданного гостя совсем не было в комнате. Причиной тому был неизвестно каким образом вдруг разошедшийся слух, шепот, известие, что гость-то, кажется, того… под шефе. И хоть дело носило с первого взгляда вид ужаснейшей клеветы, но мало-помалу стало как будто оправдываться, так что вдруг всё стало ясно. Мало того, стало вдруг необыкновенно свободно. И вот в это-то самое мгновение и началась кадриль, последняя перед ужином, на которую так торопился медицинский студент. И только что было Иван Ильич хотел снова обратиться к новобрачной, пытаясь в этот раз донять ее каким-то каламбуром, как вдруг к ней подскочил высокий офицер и с размаху стал на одно колено. |
| – Ну, кончил? – сказал он, встречая наверху Степана Аркадьича. – Хочешь ужинать? – Да, не откажусь. Какой аппетит у меня в деревне, чудо! Что ж ты Рябинину не предложил поесть? – А, черт с ним! – Однако как ты обходишься с ним! – сказал Облонский. – Ты и руки ему не подал. Отчего же не подать ему руки? – Оттого, что я лакею не подам руки, а лакей во сто раз лучше. – Какой ты, однако, ретроград! А слияние сословий? – сказал Облонский. – Кому приятно сливаться – на здоровье, а мне противно. – Ты, я вижу, решительно ретроград. – Право, я никогда не думал, кто я. Я – Константин Левин, больше ничего. – И Константин Левин, который очень не в духе, – улыбаясь, сказал Степан Аркадьич. – Да, я не в духе, и знаешь отчего? От, извини меня, твоей глупой продажи… Степан Аркадьич добродушно сморщился, как человек, которого безвинно обижают и расстраивают. – Ну, полно! – сказал он. – Когда бывало, чтобы кто-нибудь что-нибудь продал и ему бы не сказали сейчас же после продажи: «Это гораздо дороже стоит»? А покуда продают, никто не дает… Нет, я вижу, у тебя есть зубпротив этого несчастного Рябинина. – Может быть, и есть. А ты знаешь, за что? Ты скажешь опять, что я ретроград, или еще какое страшное слово, но все-таки мне досадно и обидно видеть это со всех сторон совершающееся обеднение дворянства, к которому я принадлежу, и, несмотря на слияние сословий, очень рад, что принадлежу. И обеднение не вследствие роскоши – это бы ничего; прожить по-барски – это дворянское дело, это только дворяне умеют. Теперь мужики около нас скупают земли, – мне не обидно. Барин ничего не делает, мужик работает и вытесняет праздного человека. Так должно быть. И я очень рад мужику. Но мне обидно смотреть на это обеднение по какой-то, не знаю как назвать, невинности. Тут арендатор-поляк купил за полцены у барыни, которая живет в Ницце, чудесное имение. Тут отдают купцу в аренду за рубль десятину земли, которая стоит десять рублей. Тут ты безо всякой причины подарил этому плуту тридцать тысяч. – Так что же? считать каждое дерево? |
| В Госдуме назвали идею запрета суррогатного материнства ретроградной и призвали решать проблему «в общемировом тренде» 11 ноября, 2013. Новостная служба Ранее в воскресенье глава думского комитета по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина заявила о необходимости сформировать в обществе отрицательное отношение к абортам и суррогатному материнству. Она полагает, что суррогатное материнство можно применять только в крайних случаях. Фото: www.zdorovieinfo.ru 11 ноября. ПРАВМИР. Глава комитета Госдумы по охране здоровья Сергей Калашников выступил против введения запрета на суррогатное материнство в России и назвал эту идею ретроградной. «Я к идее (подобного запрета) отношусь очень плохо, потому что для многих людей суррогатное материнство — это один из наиболее естественных способов все-таки иметь детей», — сказал РИА Новости Калашников. Он отметил, что введением запрета нельзя решить этическую проблему использования женского организма для вынашивания чужого ребенка. По его мнению, нужна определенная регламентация в использовании суррогатного материнства. «Я не думаю, что здесь нужно изобретать особое, российское, нужно идти в общемировом тренде. Там такие же гуманистические идеалы есть, как и у нас. Не надо ничего выдумывать и тем более выступать с ретроградными идеями», — заключил депутат. Ранее в воскресенье глава думского комитета по вопросам семьи, женщин и детей Елена Мизулина заявила о необходимости сформировать в обществе отрицательное отношение к абортам и суррогатному материнству. Она полагает, что суррогатное материнство можно применять только в крайних случаях. Такой способ рождения детей грозит вымиранием не только России, но и всему человечеству, отметила парламентарий. После этого в интернете разразилась дискуссия о целесообразности запрета суррогатного материнства. Поскольку вы здесь... У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей. |
| Его мир распадается на множество мелких событий, которые как будто не связаны между собой. Он в течение дня бывает пассажиром, менеджером, отцом, мужем, приятелем, верующим, читателем, телезрителем и так далее, и все эти функции совершенно разобщены. Но в какой-то момент возникает желание собрать их воедино – например, провести некоторые связи между своей христианской верой и современной информацией об окружающем мире. Можно, конечно, быть попеременно то в одной, то в другой роли, но не всем это подходит, калейдоскопичность утомляет и хочется некоторой цельности мировосприятия, а она не возникает сама собой, и на пути к ней неизбежны трудные вопросы и внутренние конфликты. И если ему интересна христианская или иудейская традиция (скажем так, в самом общем и осторожном виде), в поисках целостного мировоззрения он рано или поздно обратиться к Библии. И обнаружит, что ее читают очень разными глазами. Давайте попробуем понять, как это происходит. В этом разговоре нам очень помогут два воображаемых персонажа: Ретроград и Скептик. Они очень разные люди с почти противоположными убеждениями, но при этом они не утратили желания вступать друг с другом в диалог, хотя друг друга слышат плохо. Это, конечно, условные фигуры, немного карикатурные, но я старался делать их не идиотами, а просто ревностными сторонниками определенной позиции. Ретроград отстаивает божественную сторону в Библии, Скептик – всё подвергает сомнению. Конечно, эти персонажи взяты из моей собственной головы, но я немало встречал и в реальности людей, которые говорят подобные вещи. Мне не раз доводилось слышать критику с двух сторон… Одна обвиняла меня в том, что я предаю высокие религиозные идеалы, анализируя священный текст логическими и рациональными методами. Другая – что я пытаюсь совместить эти самые методы с религиозным дурманом и не принимаю единственного научного и объективного мировоззрения – атеистического. Но если сформулировать это более внятно и доброжелательно, можно сказать: одни смотрят на Библию глазами веры, а другие – через призму научного анализа. Но не пора ли наконец дать слово нашим друзьям? |
| Хэллоуин. По итогам Самую невинную критику православных оппоненты готовы обозвать «вакханалией», «воскрешением Совдепа», ретроградством. «РПЦ тянет Россию назад!», — кричат истинные друзья Отечества, едва умывшись от недавнего макияжа. А что мы, в сущности, сказали? 3 ноября, 2011 Самую невинную критику православных оппоненты готовы обозвать «вакханалией», «воскрешением Совдепа», ретроградством. «РПЦ тянет Россию назад!», — кричат истинные друзья Отечества, едва умывшись от недавнего макияжа. А что мы, в сущности, сказали? «Праздник», с позволения сказать, отшумел, а мы в канун его дерзнули высказаться о смысловой изнанке явления . Не ругались, не клеймили, не призывали запретить. Хотя, что касается школ, то здесь ограничения необходимы. Но мы и об этом не заикнулись. Сказали, что спорить бесполезно, как и с паровозом. Массивен, едет по прямой и мозгами не обладает. Но ведь Адам в Раю давал животным имена. Почему бы и нам в местах изгнания не назвать клопа – клопом и обезьяну – обезьяной? Не лишайте нас этой поэтической радости и умного труда. Различать между чистым и нечистым, между священным и профанным – главное отличие человека, которому подарена вера. Правда, как говорил А. Ф. Лосев , дерзните сделать неумолимые выводы из того, что «дважды два – четыре», и вы наживете себе немало врагов. Самую невинную критику православных оппоненты готовы обозвать «вакханалией», «воскрешением Совдепа», ретроградством. « РПЦ тянет Россию назад! », — кричат истинные друзья Отечества, едва умывшись от недавнего макияжа. А что мы, в сущности, сказали? «Это праздник внутренней пустоты и побочный признак глобализма», — звучит вывод статьи. Оппоненты кипятятся. «Мы не пусты, – говорят они. – В нашем выскобленном, как тыква, нутре мерцает свечечка» photosight.ru. Фото: Александр talur Самая распространенная реакция людей, для которых Хэллоуин – праздник, это призыв считать явление нейтральным. Вот оригинальные высказывания: «Почему нельзя раз в год просто подурачиться, напялить смешные костюмы, разукраситься и повеселиться? Это просто маскарад, коммерциализованный веселый праздник, в котором не осталось религиозности, и никто из празднующих, уж по крайней мере в нашей стране, не воспринимает его как религиозное действо. Что плохого в веселом празднике не в пост?» |
| «Лорис Меликов купил падение главного ретрограда графа Толстого назначением на его место обер-прокурора Синода другого главного ретрограда – Победоносцева. И что же? Оказалось, что во все время своего княжения в Синоде, он не только ничего не придумал в области творчества, но все время делал и допускал то, что критиковал в своих предшественниках и в подчинении буквы, и духа церкви, и ее иерархов неограниченному по власти «я» обер-прокурора он не изменил преданиям предшественников, не переставая в тоже время оставаться гениальным критиком во всем, что подпадало под суд его ума. Замечательно, что в это время им написана и издана была книжка «Московский Сборник», которая по критическому уму ставит Победоносцева в ряду с умнейшими мыслителями мира, и которая должна быть читанною и перечитываемою не только начинающим свою сознательную жизнь человеком, но каждым педагогом, каждым государственным человеком. Читая страницы этой гениальной книжки, где на каждой из них нельзя не приходить в восхищение от тонкого анализа самых сокровенных душевных тайн, от светлого и зоркого взгляда на каждый государственный вопрос, от теплых отзвуков сердечного участия к немощам и слабостям человека, и наконец, от проявления самого чистого культа христианства». Не ограничиваясь приведением этих слов, Исторический Вестник высказывает и свое суждение о Сборнике. «Центральным местом из всех произведений покойного, где изложено его религиозно-философское и политическое profession de foi, должно считаться «Московский Сборник» – это в высшей степени оригинальное явление русской самостоятельной мысли, обратившее на себя внимание широких кругов общества как у себя на народине, так и за рубежом ее. По силе слога, по чистоте языка, по отчеканке мысли, весьма, и весьма немногие произведения отечественной литературы могут быть поставлены в одном ряду с этим собранием статей, где автор с беспощадной логикой, с страшным пессимизмом анализирует все основы современной западно-европейской культурной жизни, приходит к полному их отрицанию, и делает попытку противопоставить им национально-русские идеалы, поскольку таковые вытекают из толкования им исторических и церковных явлений русской жизни. С каждой страницы «Московского Сборника» несется крик отчаяния при анализе разных проявлений западно-европейской жизни. Победоносцев призывает современников к поклонению православию и русской исторической церковности, и отвращению от тех якобы, по его мнению, ложных западно-европейских благ, к которым в безумии мысли и вожделений, стремится русский интеллигент. Ложь – современное просвещение, ложь – демократия и народоправство, сплошная ложь современная периодическая печать, ложь – современный гласный суд, ложь – парламентаризм, ложь – вся современная жизнь без Христа, без истинной церкви, без истой веры!» (И.В. 1907 апрель, стр. 260). |
| Искусство бесполезно. Самое лучшее произведение искусства — это «Илиада», а в «Илиаде» разные боги и суеверия, а боги и суеверия ведут к ретроградству. Кроме шуток. Хоть именно об «Илиаде» и не было говорено, но понятия об искусстве всех этих художников можно именно подвести под эту формулу об «Илиаде». Червонорусы ретрограды, потому что враждебно относятся к чужому вероисповеданию и фанатически стоят за свое в наш век веротерпимости и прогресса. Не говорите им, что в вопросе о вероисповедании у червонорусов именно все заключается, что в этот вопрос, исторически, веками сошлись все остальные национальные вопросы, что этот вопрос после четырехсотлетних страданий народа обратился у него в формулу, в знамя, что он знаменует в себе разрешение всех обид, всех остальных национальных недоумений и заключает в себе национальную независимость, что все это случилось и сложилось так исторически и что судьба червонорусов была совершенно не похожа на нашу. Нужды нет: ретроградство! одно ретроградство, ибо в наш век, век прогресса и веротерпимости, не может быть того-то и того-то, а следовательно, и т. д., и т. д. Правда, что многие из этих мыслителей давным-давно уже ни о чем не задумываются. Сомнений, страдании у них, по-видимому, никогда ни в чем не бывало, но самолюбия, доходящего до какой то бабьей истерической раздражительности, у них чрезвычайно много. Самолюбие есть основание их убеждений, и для самолюбия очень многие из них готовы решительно всем пожертвовать, то есть всякими убеждениями. Убеждения их удивительно ограничены и обточены. Сомневаться им уже не в чем… Для них жизнь что-то такое маленькое, пустое, что в нее не стоит и вдумываться. Самые вековечные вопросы, над разрешением которых страдало и долго еще будет страдать человечество, возбуждают в них только смех и презрение к страдальцам, которые их разрешали, а которые и теперь от них страдают и мучаются их разрешением, — это у них ретрограды. У них же все разрешено и вдруг. «У меня это вдруг», — говорит Хлестаков. |
| «Люди, как это ни глупо, говорят, что правая вера скучна, безопасна и тяжеловесна. На самом деле нет и не было ничего столь опасного и занимательного» 1 . «Люди, как это ни глупо, говорят, что правая вера скучна, безопасна и тяжеловесна. На самом деле нет и не было ничего столь опасного и занимательного» 1 . Вспомним о том тупике, в который загнали себя сегодня сексуальность или искусство: что может быть скучнее, оппортунистичнее и бесплоднее, чем поддаваться приказу суперэго и неустанно изобретать новые художественные трансгрессии и провокации (перформанс, в ходе которого художник мастурбирует на сцене или мазохично кромсает себя, скульптор, демонстрирующий разлагающиеся трупы животных или человеческие экскременты) или схожему по духу приказу, чтобы заниматься все более и более «смелыми» сексуальными практиками… И нельзя не восхититься последовательностью Честертона: он применяет ту же концептуальную матрицу — матрицу утверждении поистине субверсивного, даже революционного характера ортодоксии. И в своем знаменитом эссе «В защиту детективной литературы» он говорит, что детективная история в определенном смысле обращает внимание на тот факт, что «цивилизация сама является наиболее сенсационным из расколов, наиболее романтичным из восстаний. […] Когда сыщик в приключенческом полицейском романе с безрассудной отвагой заходит в воровской притон и противостоит в одиночку ножам и кулакам бандитов, это наверняка побуждает нас помнить, что оригинальная и поэтическая фигура — это блюститель социальной справедливости, а воры и грабители — это всего-навсего старые как мир самоуспокоенные космические ретрограды, счастливо наслаждающиеся древней респектабельностью обезьян и волков. [Романтика полицейского романа] основана на том факте, что нравственность представляет собой самый тайный и смелый из заговоров» 2 . «цивилизация сама является наиболее сенсационным из расколов, наиболее романтичным из восстаний. […] Когда сыщик в приключенческом полицейском романе с безрассудной отвагой заходит в воровской притон и противостоит в одиночку ножам и кулакам бандитов, это наверняка побуждает нас помнить, что оригинальная и поэтическая фигура — это блюститель социальной справедливости, а воры и грабители — это всего-навсего старые как мир самоуспокоенные космические ретрограды, счастливо наслаждающиеся древней респектабельностью обезьян и волков. [Романтика полицейского романа] основана на том факте, что нравственность представляет собой самый тайный и смелый из заговоров» 2 . |
| Ретроград (Р.): Библия есть прежде всего Священное Писание, и потому правильно понять ее может только тот, кто твердо укоренен в православной традиции. Скептик (С.): Библия есть прежде всего памятник истории и культуры, так что ее вполне можно и нужно изучать методами современной науки. Р.: Но так вы упустите самое главное в ней – Божественное Откровение! С.: Прежде чем рассуждать, есть ли там вообще какое-то откровение, ее неплохо бы прочитать. Вы же не станете подменять своими общими словами грамматику древнееврейского и древнегреческого языков? Или археологические находки? Р.: Сами по себе слова или камни еще ничего не значат, они, как уверяют и филологи, и археологи, обретают смысл только в контексте, в системе. Наше вероучение и дает такой контекст. С.: Контекстов может быть много, много и вер, и вы, верующие, разделены между собой не в меньшей мере, чем с неверующими. Р.: Тем не менее, в главном мы обычно соглашаемся. Например, что Библия есть Священное Писание, открывающее людям истину о Боге и спасении в вечности. С.: Хорошо, я ничуть не спорю с вашей верой. Просто мне она не нужна, я изучаю этот текст с объективной точки зрения. Р.: Никаких объективных точек зрения не бывает, все мы субъективны. Кстати, никакого «безверия» тоже не существует: одни верят в то, что Бог есть, а другие – что Его нет. Но наука одинаково не способна подтвердить то или другое утверждение. С.: Это правда, но мы хотя бы стремимся к объективности, а вы с самого начала от нее отказываетесь. Р.: Зато мы остаемся с истиной! С.: А мы – с научными доказательствами. Р: Ну и что такое это ваша наука? Сегодня она утверждает одно, завтра другое, никакого постоянства в ней нет. С: Вот именно в этом и заключается ее постоянство, что она не стоит на месте, в отличие от вашей религии. Р.: Религия уже достигла истины, а наука сама себя постоянно опровергает. С.: Наука постепенно приближается к истине, и в то же время сознает недостижимость своего идеала. Р.: Ну вот видите! Как можно ей тогда доверять! |
|
|
