| Возможно, так всё и шло бы дальше, катилось бы кое-как ни шатко, ни валко. Общественники писали бы письма, то слёзные, то грозные. Чиновники упражнялись бы в сочинительстве отписок. А застройщики строили бы и строили, посмеиваясь над первыми и подмигивая вторым. Однако вскоре на самом «верху» грянул гром коррупционного скандала, центральным фигурантом которого стало ведомство, продавшее свои территории под застройку «Ласточкиного гнезда». Один из активистов-общественников, житель Невского района Иван Вершинин, весь 2012 г. писал запросы, но получал лишь формальные отписки. Но после скандальной отставки министра обороны Анатолия Сердюкова ему пришёл ответ из Москвы – из Главной военной прокуратуры. Старший военный прокурор К.Филипцов в официальном письме сообщил, что в 2010 г. земельный участок площадью 13 га по адресу С-Петербург, Октябрьская наб., д. 118, корп. 13 был «выставлен на продажу в отсутствие у Минобороны России оформленного на него права постоянного пользования, исключающего его реализацию указанным органом исполнительной власти». То есть Департамент имущественных отношений Минобороны продал землю «ЛенСпецСМУ», не имея на это права. «Кроме того, – отметил военный прокурор, – выявлены нарушения законодательства об оценочной деятельности и существующих методик проведения оценки недвижимого имущества при определении С-Петербургским филиалом ФГУП «Ростехинвентаризация – Федеральное БТИ» рыночной стоимости названного имущественного комплекса, что повлекло занижение цены его реализации на сумму более 70 млн. рублей. В связи с выявленными в действиях сотрудников Департамента имущественных отношений Минобороны России признаков состава должностного преступления материалы проверки направлены в Главное военное следственное управление Следственного комитета Российской Федерации для решения вопроса об их уголовном преследовании». Это письмо из Главной военной прокуратуры было получено 25 декабря 2012 г. А три дня спустя вдруг поспела депеша от заместителя начальника Службы государственного надзора С-Петербурга В.Захарова. Несмотря на предновогоднюю суету, чиновник решил неотложно уведомить взволнованную общественность, что «в настоящее время застройщиком, ЗАО ССМО «ЛенСпецСМУ», завершаются работы по консервации объекта», известного как «Ласточкино гнездо». Также В.Захаров заверил, что «застройщик известил Службу государственного строительного надзора и экспертизы С-Петербурга о приостановке всех видов строительно- монтажных работ». |
| Другой важный выезд, в Швейцарию (1846), совпал с вынашиванием замысла романа «Домби и сын» (Dealings with the Firm of Dombey and Son, 1847–1848). В этом первом психологическом шедевре Диккенса просматривается развернутое обоснование его этического кредо. Через драму отношений отца и сына писатель раскрыл многогранность детского сознания, не только невольно «просвещающего» тьму мира взрослых, но и приходящего через неприятие зла (порочность жестко регламентированного мира собственников, обделенных истинным пониманием любви, семейных ценностей) к постижению тайн времени, вечности. Помимо работы над «Домби» Диккенс, все еще переживая синдром некоторого финансового беспокойства, активно занимался издательской деятельностью, основал газету «Дейли ньюс» (1846), «запустил» в 1850 г. собственный литературно-художественный еженедельник «Домашнее чтение» (позже, в 1859-м, к нему добавится еще один, «Круглый год»). Роман с Эллен Тернан активизирует в Диккенсе то, к чему он был склонен с детства — публичному чтению своих сочинений. С 1858 г., получая от этого немалый доход, он начинает выступать с чтением собственных сочинений и уже в 1860-е гг. осуществляет это столь активно (турне по Англии, Ирландии, США), что подрывает здоровье. Восьмого июня 1870 г. писателя разбил инсульт, он упал со стула и на следующий день скончался в Гэдз-хилл плейс. Последними его словами, которые он прошептал в присутствии дочери, стала несколько загадочная фраза: «Да, на землю». Учитывая род занятий Диккенса, можно предположить, что он неосознанно молил небо об освобождении его от сочинительства «другой жизни», от полетов воображения и жаждал опуститься на землю — стать только человеком... Четырнадцатого июня Диккенс в знак заслуг перед нацией был похоронен в Вестминстерском аббатстве в так называемом «Уголке поэтов», хотя в завещании, смиренном по духу, оставил распоряжение о своем погребении в Рочестерском соборе, возражая против какого-либо посмертного «обожествления» своей персоны. По-настоящему зрелый период творчества Диккенса открывается его любимым произведением — автобиографическим романом «Дейвид Копперфилд» (David Copperfield, 1849–1850), рассказывающим о становлении писателя. |
| Впервые сделалась известна на греческом языке повесть о крещении русского народа при св. Владимире лишь с первой половины прошлого столетия. Знаменитому бенедиктинскому ученому монаху Анзельму Бандурию, весьма усердно занимавшемуся изучением византийских древностей и на этом поприще составившему себе громкую известность, посчастливилось открыть эту повесть в одной колбертинской рукописи парижской библиотеки 4432), нового, впрочем, письма, т.е. по всей вероятности XVII в. Эта повесть, как теперь обнаруживается, не имевшая в начале около четверти всего рассказа, была им напечатана в его капитальном труде, вышедшем в свет в Венеции в 1721 году под заглавием «Imperium Orientale sive Antiquitates Constantinopolitanae», во втором томе на стр. 62 – 65, а именно в его примечаниях на книгу Константина Порфирородного «De administratione imperii». Отсюда она была перепечатана в известное Боннское издание византийских историков, вышедшие в свет в 1837 под названием: «Corpus Scriptorum historiae Byzantinae» vol. 111, pag. 357, в тех же примечаниях Бандурия на ту же книгу Константина Порфирородного. По вышеупомянутому изданию Бандурия повесть о крещении русского народа при св. Владимире известна и нашим историкам русской гражданской и церковной истории напр., Шлецеру, Карамзину, епископу Филарету, митрополиту Макарию, профессору Е. Голубинскому и др., из коих некоторые (напр., Карамзин, Истор. российск. госуд. изд. 2, СПБ. 1818 г., т. I, стр.212 и прим. 447 стр. 170) придавали ей важное историческое значение. Но наши историки церкви еп. Филарет (Истор. русск. церкв. стр. 15, прим. 39) и проф. Голубинский (Истор. русск. церкв. т. I, полов. I, стр. 116, прим. 1), из коих последний напечатал и русский перевод этой повести (Ibid. стр. 216), не признали за нею никакой научной ценности и назвали сочинительством позднейшего грека. Несмотря на это невысокое мнение наших церковных историков о научном интересе рассматриваемой повести, тем не менее оставалось у них сожаление о том, что это повесть известна в печати без начала. Устранить это сожаление и восполнить недостающее в данной повести и составляет главную задачу небольшой брошюры г. Саккелиона со столь заманчивым ее заглавием: «Точная повесть о том, каким образом крестился русский народ». Издатель открыл эту повесть в одной рукописи XV в. Патмосской библиотеки. Недостающее у Бандурия начало повести по изданию г. Саккелиона читается в переводе так: |
| родился с кратерообразной впадиной на темени (юй-дин), к-рая, подобно взаимной противоположности и дополнительности сил инь и ян, контрастирует с шишкой на макушке у Лао-цзы. К. уже в молодости стал первым в истории Китая профессиональным преподавателем и организатором сообщества ученых-интеллектуалов (у него было ок. 3 тыс. учеников). Его педагогическая доктрина, которая легла в основу образовательной и экзаменационной систем всего имперского периода, строилась на эгалитарно-демократическом принципе равных возможностей («обучение вне зависимости от рода» обучаемого) с минимальной платой («связка сушеного мяса») и предполагала единство заучивания и размышления, теории и практики. Сам он в 15 лет «обрел волю» к классическому образованию, основанному на «6 искусствах» (лю-и): этико-ритуальной благопристойности (ли), включающей танцы и поэзию; музыке (юэ); стрельбе из лука (шэ); управлении колесницей (юй); грамотности (шу) (в т. ч. на каллиграфии); математике (шу), связанной с нумерологией (сян-шу чжи сюэ). Теоретической и текстологической базой образования К. сделал «6 канонов» (лю цзин), к-рые также назывались «6 искусствами». Начав преподавать в 30 лет, в 68 лет К. полностью отдался педагогике, работая с ближайшими учениками (от 70 до 100 чел.). В 50 лет, «познав небесное предопределение [тянь-мин]», он попытался сделать карьеру государственного деятеля для практической реализации своей социально-политической теории. В 496 г. он достиг поста 1-го советника в Лу, но вскоре был вынужден покинуть родину и 13 лет путешествовал с ближайшими учениками по др. царствам Китая, безуспешно внушая их правителям свои идеи. Последние годы жизни К. провел в Лу, занимаясь развитием своего учения, преподаванием и текстологической работой над каноническими произведениями древности. Собственную миссию К. видел в сохранении и передаче потомкам древней культуры (вэнь), поэтому не занимался сочинительством, а редактировал и комментировал письменное наследие прошлого, основу которого составляли историко-дидактические и художественные произведения, прежде всего «Шу цзин» и «Ши цзин». |
| И в своих источниках Ириней, очевидно, выписывал только то, что относилось к позднейшей генерации Василидиан 943 . Вот что мог сказать в заключение жаркого спора о сравнительном достоинстве источников Якоби против Иринея.– 03. После этого и главный представитель противоположного взгляда Гильгенфельд счел нужным еще раз возвратиться к вопросу о Василиде. Гильгенфельд 944 утверждает, что разсказ Иринея о Василиде «очевидно заимствован из первоисточника (Quellenschrift). Ириней не обнаруживает никакого дальнейшаго знания о Василиде и не имеет хоть сколько нибудь яснаго представления о веке его жизни“. Потом «не зависимо от Иринея и Ипполит I изображает также либертанизм Василида и его (отрицательный) взгляд на мученичество Imartyria negat esse facienda“. Изображение Иринея соответствует представлению дела со стороны Агриппы Кастора, древнейшего полемиста против Василида. У Ипполита же II совсем другой Василид. Да и сам Ипполит II за древность Василида у Иустина, Иринея и Ипполита I. «Его абстрактное отрицание (несущий бог) предполагает конкретное, положительное. Эволюционизм, который коренится в этой абстракции, еще не вполне отрицает корни эманациональных представлений“. Но мало того, «мы не имеем нужды ограничиваться ссылкою на внутренния основания, но имеем еще отрывки из сочинения Василида и его сына Исидора“, которые, по мнению Гильгенфельда, вполне согласуются с изображением Иринея. Так акты Архелая проповедуют чистый дуализм. Здесь чужими словами Василид выражает свой собственный взгляд, что также подтверждает Климент Алекс., довольно ясно приписывающий Василиду дуализм. Конечно, нужно согласиться, что настоящий Василид не был таким либертинистом, каким представляют его «наследники Иустина... Возможно, что некоторые василидиане ближе стояли к чистому докетизму, чем учитель (их). Но возможно также видеть здесь силу ненависти древней полемики, пускавшейся в сочинительство. Напр., сказка об Иисусе и Симоне К. при распятии – такое именно производит впечатление“. Можно ли еще сомневаться,– заключает Гильгенфельд,– что Агриппа Кастор и наследники Иустина, хотя по ненависти к Василиду односторонне и поверхностно представили (его учение), однако изобразили всё еще действительного Василида; напротив того Ипполит II предлагает василидианизм совершенно особый, из дуализма и эманатизма преобразованный в эволюционизм, в котором удержавшиеся представления о φυλοκρνησις и ποκατστασις свидетельствуют еще о дуалистической основе? 945 |
| – Сэр, буря усиливается, в корпусе открылась течь. – Штурман, сообщите расстояние до земли. – Две мили, сэр. – В каком направлении? – Вниз, сэр. Господу Богу доступна вся Вселенная; что бы ни происходило в любой ее точке, открыто Его Промыслу. «Камо пойду от Духа Твоего? И от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо еси: аще сниду во ад, тамо еси. Аще воздыму крила мои рано и вселюся в последних моря, и ам обо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя». – Нельзя, однако, путать центр с эпицентром, Личное Присутствие с энергиями. Пусть в том или ином деле или намерении усматривается нечто благотворное: это вовсе не значит, что Бог всегда в центре событий. Нет нужды пускаться в обличение пантеизма и фатализма; достаточно заметить, что при таком подходе начисто теряет смысл знакомое нам на собственном горьком опыте понятие безбожия. И даже если св. Иустин Философ (II в.) считал возможным именовать христианами тех, кто до Христа «жил согласно со Словом Божиим», то в сфере творчества такой подход раскрывает двери для совсем иных суждений – бесплодных, обманчивых, подчас граничащих с безумием. Советское киноискусство именуются «христианским», Аркадий Гайдар (видимо, из почтения к внуку) – «носителем христианских начал», а сочинения поэтов периода « Серебряного века » – «Евангелием в стихах». Дабы вскрыть их несостоятельность и проложить путь ко христоцентричному искусству, надо поближе приглядеться к природе художественного творчества. Воскрешение смысла Заметим прежде всего, что в отличие от халтуры и кривлянья, творчество – это не «сочинительство», не «выдумка», не «конструкция» или «деконструкция», а поиск, обретение и передача чего-то существующего и живого: «…Но вот уже послышались слова И легких рифм сигнальные звоночки, – Тогда я начинаю понимать, И просто продиктованные строчки Ложатся в белоснежную тетрадь» ( А. Ахматова ). Думаю, ни кинематографист, ни зритель не нуждается в обосновании этого тезиса: кинематограф, как, никакой другой вид искусства, по самому своему существу порождается реальностью, и ею же поверяется. |
| Он был православным верующим человеком, а А.И. Герцен, Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов подталкивали Костомарова на путь революционного украинского сепаратизма и критиковали за «буржуазную умеренность» и «религиозный мистицизм». Но поскольку ни сепаратистом, ни революционером-атеистом Костомаров быть не желал, на этой почве и произошёл его разрыв с Чернышевским и сближение со славянофильскими кругами. Хотя взаимопонимание с властями не налаживалось из-за его прежнего творческого несоответствия официальной линии в историографии. Таковы были работы Костомарова по истории народных движений («Богдан Хмельницкий и возвращение Южной Руси к России», 1857; «Бунт Стеньки Разина», 1858), которые создали их автору широкую известность. Затем Костомаров написал несколько работ по «диссидентам» в церковной истории («Великорусские религиозные вольнодумцы в XVI веке: Матвей Башкин и его соучастники. Феодосий Косой», «Воспоминания о молоканах», «История раскола у раскольников» и др.). Однако обвинения в свой адрес в «украинском» сепаратизме он находил несправедливыми, а сам сепаратизм считал безответственной политической абсолютизацией местных этнографических особенностей Малороссии. Основное требование Костомарова к историку состояло в том, чтобы его труды имели целью «строгую, неумолимую истину» и не потакали застарелым предубеждениям национального чванства. Что касается замечаний в его адрес о свободном обращении с источниками и сочинительстве истории, то именно в этом ученый видел призвание историка: уразумевать смысл событий, давать им разумную связь и стройный вид, не ограничиваясь переписыванием документов. Из современных ему историков Н.И. Костомаров выделял С.М. Соловьева как представителя государственного направления. Он подчеркивал его заслуги в установлении связей между новым временем и давно прошедшим. Костомаров отметил также вклад в русскую историю славянофила К.С. Аксакова, хотя и не во всем соглашался с его взглядами на историю Руси. В 1859–1862 гг. Костомаров – признанный профессор русской истории Петербургского университета. В эту же пору он был избран членом археографической комиссии и предпринял издание актов по истории Украины XVII в. Подготавливая эти документы к изданию, он начал писать по ним ряд монографий, которые должны были в результате составить историю Украины со времени Хмельницкого; эту работу он продолжал до конца жизни. Кроме того, Костомаров принимал участие в некоторых журналах («Русское Слово», «Современник»), печатая в них отрывки своих лекций и исторические статьи. |
| — А я еще не почистил картошку для ужина… Мы сказали, что почистим вместе — работы будет на пять минут… После этого мы несколько дней не ходили ни в Завязанную рощу, ни на Дорогу. То Арбузу было некогда (помогал отцу обрабатывать деревянные заготовки), то Вячика сердитая мать засадила дома. А Настя все занималась сочинительством. Ивка, я и Арунас ходили купаться к запруде на Стеклянке, ездили в парк, на аттракционы. А иногда просто сидели в моей комнате и смотрели диснеевские видики или болтали о том о сем. Арунас, правда, не очень-то болтал, он был молчаливый. Но он все время был с нами. Только вечером мы провожали его до трамвая. Но вот наступил день, когда мы снова собрались вместе. И двинулись знакомым путем. Дорога тянула нас к себе… Динь-дим Мы дошли до столба с автобусной табличкой, и тогда Ивка предложил: — Давайте отдохнем здесь. — Ты что, устал? — хмыкнул Вячик. — Нет. Но здесь же остановка. Значит, надо постоять. Подождать. Вячик хмыкнул опять: — Чего подождать? — Того самого, — сердито сказал я. — Автобуса. Ну, давай, Вальдштейн, хихикай… Он пожал плечами: чего, мол, ты на меня взъелся? Никто больше не спорил. Мы уселись неподалеку от столба на плоском камне-граните. Его округлые бока прятались в траве, а бугристая спина была подставлена солнцу. Искрились впаянные в серую поверхность чешуйки слюды. На поверхности виднелись впадины, похожие на отпечатки маленьких растопыренных ладоней. Арбуз сказал, что они напоминают полустертые письмена древней цивилизации. Вальдштейн возразил, что это бред сивой кобылы. Он имел в виду не вмятины, а слова Арбуза. Настя сказала, что Вальдштейн — скучный человек, это во-первых. А во-вторых, здесь не письмена, а следы доисторических птиц или карликовых ящеров. Вальдштейн пообещал, что сейчас такой ящер высунет голову из-за куста и ухватит Настю за ногу. — Вот так! — Аа!.. Дурак… Арунас ничего не говорил. Встал коленками на гранит и осторожно гладил его. А Николка сообщил свою версию. Очень увесисто: — Это детский сад приходил на прогулку. И дети ладошками обделывали камень, чтобы он стал ровнее. |
| Мой славный старина Трэдлс пробовал заняться тою же работой, но она не по его натуре. Он с полным добродушием относится к своей неудаче и напоминает мне, что всегда считал себя тупицей. В той газете, где работал я, ему иногда поручают собирать факты, голые факты, которые умы более плодовитые затем излагают и приукрашивают. Он получил право заниматься адвокатской практикой и с изумительным усердием и самоотречением наскреб еще сотню фунтов, чтобы вручить их нотариусу, при чьей конторе он состоит. Много было выпито весьма горячего портвейну по случаю получения им прав, и судя по счету, я бы сказал, что Иннер-Тэмпл извлек из сего немалую выгоду. Я выступил на другом поприще. Со страхом и трепетом я принялся за сочинительство. Я тайком написал какую-то безделку, отослал ее в один из журналов, и она была напечатана. С той поры я обрел мужество и стал писать. За эти пустячки (а их набралось уже немало) мне аккуратно платят. Вообще, дела мои идут хорошо: подсчитывая свои доходы по пальцам левой руки, я переваливаю через средний палец, останавливаюсь на втором суставе безымянного. Мы переехали с Бэкингем-стрит в хорошенький маленький коттедж поблизости от того, на который я загляделся, когда впервые охватил меня энтузиазм. Однако бабушка (выгодно продавшая свой дом в Дувре) не намерена остаться здесь, а думает перебраться в еще более крохотный коттедж, по соседству. Что же это предвещает? Мою женитьбу? Да! Да! Я женюсь на Доре! Мисс Лавиния и мисс Кларисса дали свое согласие, и они трепещут от волнения, если только могут трепетать от волнения канарейки. Мисс Лавиния, взяв на себя заботу о приданом моей ненаглядной, неустанно вскрывает пакеты из твердой, как кираса, бумаги и расходится во мнениях с весьма респектабельным молодым человеком, который держит под мышкой длинный сверток и сантиметр. Портниха, чья грудь всегда пронзена иголкой с ниткой, живет и столуется в доме и, по моему мнению, ест, пьет и спит, не снимая с пальца наперстка. Мою ненаглядную они превращают в манекен. Вечно посылают они за ней, чтобы она пришла и что-то примерила. По вечерам мы и пяти минут не можем спокойно посидеть вдвоем; тотчас какая-нибудь назойливая особа стучится в дверь и говорит: |
| Творения блаж. Иеронима Стридонского . Киев. 1894. Книга IV. Часть II.c. 380–374 78. Письмо к Павлину Обращением ко мне ты вызываешь меня на переписку, но красноречием своим пугаешь; слогом писем своих так напоминаешь ты Туллия! Если я посылаю тебе, как жалуешься ты, письма коротенькие и бесцветные, это зависит не от небрежности, а от опасения, чтобы многословием своим не дать тебе более предметов для порицания. При том, признаться откровенно святой душе твоей, в единственное благоприятное для плавания на Запад время от меня требуют разом столько писем, что я решительно не мог бы успеть, если бы захотел каждому писать все. От того и бывает, что, отбросив подбор слов и старательность сочинительства, диктую, что ни попадет на ум, и смотрю на тебя как на друга, а не как на судью такой моей речи. Два вопроса задал ты мне в своих письмах. Во-первых, зачем Бог ожесточил сердце фараона ( Исх.4:21, 9:20 ), и почему сказал апостол: ни хотящего, ни текущего, но милующего Бога ( Рим.9:16 ) и т.д.; что, по-видимому, уничтожает свободную волю. Во-вторых, каким образом святы те, которые рождаются от верных, т.е. от получивших крещение 17 . Когда они не могут спастись без дара благодати, уже после получаемой и сохраняемой. На первый из этих вопросов очень основательно отвечает Ориген в книгах περ ρχν (О началах), которые я перевел недавно по поручению нашего Паммахия. Занятый этим-то делом, я не мог исполнить данного тебе обещания, и опять отложил до другого раза своего Даниила. Отложил бы я до другого времени исполнения воли Паммахия, если бы это была воля одного, хотя и любезнейшего мне и превосходнейшего мужа, но об этом же просило все почти братство Рима, уверяя, будто многие находятся в опасности и склоняются на превратное учение. Поэтому я вынужден был перевести книги, в которых более дурного, чем хорошего, и соблюдать такую точность, чтобы не прибавить и не убавить ничего, и с чистотою латинской речи совместить буквальный смысл греческой. Экземпляры их ты можешь достать у вышесказанного брата. Впрочем, ты можешь удовольствоваться и греческим подлинником, и не имеешь нужды искать мутных ручейков нашего маленького ума, потому что пьешь из самых источников. |
|
|
