| «Православное Обозрение», цензором которого был Зернов 15 лет, дает о нем такой отзыв: «При неудовлетворительности устава духовной цен зуры, составленного в то время, когда не существовало духов ной журналистики в собственном смысле слова, Зернов, как цензор, с чуткостью широко просвещенного разума относился к интересам духовной науки и церковно-общественным вопросам современной жизни. Недостатки буквы устава он восполнял цензурным преданием первого цензора «Православного Обозрения» протопресвитера Д. П. Новского». Заслуги и труды Зернова высоко ценились и начальством, которое не оставляло его наградами. Так Московская Духовная Академия избрала его в почетные члены. Помимо службы по духовному ведомству, Зернов нес службу и по городу, будучи гласным Думы и попечителем городского Арбатского училища». Скончался Зернов 17.Х. 1886. 1 Его сочинения: «Надгробная речь» после отпевания Филарета, Митрополита Московского, «Православное Обозрение», 1867, кн. XI. «Душеспасительное чтение», 1867, «Странник», 1867, декабрьский номер. Эти краткие факты о моем деде дополняются и расширяются записками моего отца и матери. Отец в начале своей авто биографии, составленной для нас, его детей, пишет: «Ваш дед в детстве и молодости испытал такие лишения, о которых теперь никто не знает. Он прошел школу жестокой бурсы со всякими наказаниями и обязательными побоями. Он был глубоко верующим, бескорыстным и богато одаренным человеком. По тогдашнему времени он считался очень образованным священником, так как прекрасно знал древние языки и свободно говорил на них. Главной его особенностью, помимо самой искренной религиозности, было строгое отношение прежде все го к себе, но так же и к другим, смягчавшееся всепрощением и любовью к своей пастве. Благодаря этому он пользовался большой популярностью в Москве. Его кончина была особенно знаменательна. Накануне его смерти с ним случился тяжелый припадок грудной жабы. Я тогда уже был врачом и попросил на консультацию профессоров Остроумова и Остроглазова. |
| Снег, сначала бывший синим, заиграл на заре сперва розовой, а потом красной краской, чтобы затем предстать в своей ослепляющей белизне. Поднявшееся солнце осветило глубокую долину, простиравшуюся внизу под нами. Все стало в ней отчетливо видно, но горы, покрытые лесами, казались с высоты маленькими возвышениями, а реки -– ручьями. На обратном пути мы остановились в кабардинском ауле. В низкой сакле с плоской каменной крышей нас угощали чуреками 26 и острым овечьим сыром. Кабардинцы плясали лезгинку, плавно скользя по глиняному полу, почти не касаясь его ногами. Зурна 27 издавала свои жалобные звуки, а мы все в такт хлопали в ладоши. Вернулись мы усталые от горного воздуха, недостаточного сна и множества впечатлений. Мы решили ежегодно повторять поездки в Бермамыт, но война и последующая за ней революция не дали нам возможности осуществить это желание. Одиннадцатая глава. Ессентуки и Александр Черкес. С. Зернова Мы приезжали в Ессентуки ежегодно ранней весной. В Москве было еще холодно. Только между тротуарами начинала пробиваться зеленая трава и когда сияло солнце, воздух напоялся тем особым весенним запахом теплого камня и зеленой травы, от которого кружилась голова и сердце наполнялось восторгом... Мое сердце в детстве так часто наполнялось восторгом. Мне жаль было уезжать из Москвы, жаль расставаться с друзьями, отрываться от напряженной и интересной жизни, но лето, свобода, беззаботные дни, неизвестность и ожидание чего-то особенного, что могло и «непременно должно было случиться» – тоже привлекало и звало. На третий день пути мы подъезжали к Минеральным Водам: поезд мчался через цветущую, весеннюю степь, вдали были видны синеющие, знакомые очертания гор. Мы четверо стоим в коридоре, высунувшись у открытого окна, вдыхая упоительный весенний воздух. На полустанках казачки – мальчики и девочки – подносят к открытым окнам туго перетянутые букеты ландышей и незабудок. Мы бежим в купе, к маме: «Мама, поскорей, дай деньги, там продают ландыши...» Я так слышу голос моей матери: «передай мне мою сумку...» И передаешь эту сумку, протягиваешь руку за деньгами, а одна нога уже отставлена, чтобы успеть подбежать к окну, поезд уже трогается, высовываешься низко и, уже на ходу, хватаешь букет, бросаешь деньги и прижимаешь к лицу эти букеты и так знаешь пряный, такой различный и такой упоительный аромат незабудок и ландышей... |
| Подойдя к пароходу, я увидала, что он окружён войсками и никого к нему не подпускают. К счастью, меня увидал капитан, он сказал мне, чтобы я поскорее взяла свой паспорт и шла в здание морского вокзала, где проверяют всех пассажиров. Мой паспорт оставался в моей каюте, капитан провёл меня туда, прося не смотреть по сторонам. Я всё же видела, что солдаты, в шапках с зелёными околышками, обыскивают все каюты, все шкафы, все закоулки. Я достала своей паспорт и меня провели на вокзал. Там в зале первого класса были собраны все пассажиры нашего парохода, многие из них были в пижамах. Оказывается, их спешно разбудили и отправили всех на вокзал, пока солдаты КГБ искали на пароходе, якобы, спрятавшегося беглеца. Все иностранцы, ехавшие с нами, были потрясены этим неожиданным событием. В семь утра наш пароход отплыл из Одессы. Мы расстались с русской землёй. 3. Церковные люди в России (Вторая поездка, лето 1966 года) (С.М. Зернова) Я попала второй раз в Россию летом 1966 года, сопровождая брата Владимира – участника научного конгресса в Москве. 23 июля наш самолёт спустился на аэродром Шереметьево. Я была в той Москве, где я родилась. Это было как сон. Только в автокаре, смотря на лес по обе стороны дороги, я поняла, что это русский лес и у меня упало сердце. Вдруг вспомнилось, как мы уезжали из Москвы в холодный ноябрьский день в семнадцатом году, почти пятьдесят лет назад. Мы ехали на извозчицких саночках, моя сестра и я. Она горько плакала и всё повторяла. «Никогда, никогда не вернусь в Москву!» А Москву она, так по особенному, любила. Она и не вернулась, умерев в прошлом году. А я теперь в Москве. Как это возможно? Тогда начиналась жизнь, теперь она кончается. Москва в семнадцатом году была тёмная, мучительная, напряжённая, больная, а теперь? Я смотрю на длинный ряд плакатов вдоль дороги: КПСС несёт вам счастье, КПСС несёт свободу, КПСС несёт мир... Как ненужно звучат все эти повторяющиеся слова и как ясно видишь, через них, просвечивающееся одно властное слово – «ЛОЖЬ». Мы подъезжаем к университету. Громадное, мощное здание, нам дают комнаты. Всё чуждо, нереально. Мы идём в столовую. Толпа иностранцев, приехавших на съезд, приветливые подавальщицы, белые скатерти, русская речь. Так начинаются восемь дней нашей жизни в Москве. |
| Как педагог он был деликатен и тверд, как монах – вел жизнь внимательную и смиренную, терпя посылаемые скорби. Он так обращался к студентам и педагогам: «Чтобы учить других добру, надо полюбить это добро самому, надо видеть в нем главную цель всей своей жизни . Ведь только тот и может с пользой влиять на других, у кого слово согласуется с делом, кто не только научит, но и сотворит то доброе, чему учит». Понятно, что с такими, как он, было неудобно. Такие мешали. Люди нравственно чистые всегда неудобны и являются своеобразными раздражителями, напоминая самим своим существованием о моральных ориентирах, – в эпоху же смут и нестроений они вызывают неприязнь даже в кругу собратьев по вере... Хиротония архимандрита Евгения (Зернова) во епископа Киренского состоится в 1913 году, тогда же он посетит самые отдаленные уголки этого сурового края, – Сибирь в канун революции была тем полем жатвы, которое все еще ожидало своих делателей. Времени же оставалось все меньше. У государства не доходили руки ни до улучшения бытовых условий беднейшей части своих граждан, ни до просветительской христианской миссии. Лишь немногие энтузиасты-одиночки, как епископ Евгений, продолжали свой труд, прекрасно осознавая, что катастрофа в России становится неминуемой. В 1914-м епископ Евгений получит Приамурскую и Благовещенскую кафедру, там и настигнут его последствия октябрьского переворота 1917 года – насилия, грабежи, убийства. Трусливо переходили многие преподаватели семинарии и епархиальных училищ «под омофор» Комиссариата просвещения... Владыка решительно прощался с перебежчиками, которые рассчитывали при новой смене политических реалий «перебежать» снова, – по мнению епископа, для преподавателей духовных школ такое двоедушие было постыдным. В Благовещенске неудобный, не умеющий заискивать перед властями владыка был впервые арестован и этапирован для следствия в Москву. Когда-то, еще задолго до своих тюремных заточений и расстрела, священномученик Евгений обращался к солдатам полка, сражавшегося в Порт-Артуре: «...чтобы смело умереть, надо верить и стремиться к иному счастью, чем земные наслаждения, надо верить в иную жизнь – блаженную, надо верить во Христа, своей крестной смертью победившего смерть и даровавшего нам воскресение! Только искренняя, живая и деятельная вера в Бога и может вливать силу, мужество и самоотвержение в душу воина-христианина». Понимал ли он тогда, что этим воином-христианином предстоит вскоре стать ему самому? |
| Т.Р. Руди Список сокращений АЕ – Археографический ежегодник. АИ – Акты исторические, собранные Археографической Комиссией. СПб., 1841−1845. Т. 1−5. БАН – Библиотека Российской Академии наук (С.-Петербург, бывш. Библиотека Академии наук СССР). Барсуков – Барсуков Н. Источники русской агиографии. СПб., 1882. БЛДР – Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997−...Т. 1−... Брике – Brique С.М. Les filigranes. Genève, 1907. ВМЧ – Великие Минеи Четьи. ГААО – Государственный архив Архангельской области (Архангельск). ΓΑΤΟ – Государственный архив Тверской области (Тверь). ГАЯО – Государственный архив Ярославской области (Ярославль). Гераклитов – Гераклитов А.А. Филиграни XVII века на бумаге рукописных и печатных документов русского и иностранного происхождения. М., 1963. ГБЛ – Государственная библиотека им. В.И. Ленина (ныне РГБ). ГИМ – Государственный Исторический музей (Москва). ГПБ – Государственная публичная библиотека (теперь РНБ). ГПНТБ – Государственная Публичная научно-техническая библиотека СО РАН (Новосибирск). ДДГ – Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV–XVI вв. М.; Л., 1950. Державина. Пролог – Державина О.А. Древняя Русь в русской литературе XIX века (Сюжеты и образы древнерусской литературы в творчестве писателей XIX века). Пролог: Избранные тексты. М., 1990. С. 192−391. Дианова. Герб – Дианова Т.В. Филиграни XVII–XVIII вв.: «Герб города Амстердама». М., 1998. Дианова. Кувшин – Филигрань «Кувшин» XVII в. Сост. Т.В. Диановой. М., 1989. Дианова. Шут – Дианова Т.В. Филиграни XVII–XVIII вв. «Голова шута»: Каталог. М., 1997. Дианова, Костюхина – Филиграни XVII века: По рукописным источникам ГИМ. Сост. Т.В. Дианова, Л.И. Костюхина. М., 1988. ЖМНП – Журнал Министерства народного просвещения. СПб., 1834−1917. Зернова – Сводный каталог русской книги кирилловской печати XVIII века. Сост. А.С. Зернова, Т.Н. Каменева. М., 1968. ИОРЯС – Известия Отделения русского языка и словесности Имп. Академии наук. ИРЛИ – Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (С.-Петербург). |
| «Память доктора М. С. Зернова торжественно чествовалась 18 мая. С речами и личными воспоминаниями выступили П. Н. Милюков, А. А. Титов , Н. В. Тесленко, А. М. Ремизов, К. С. Агаджаньян, В. Ф. Малинин. Собрание закончилось музыкальным исполнением С. Постелыгакова, окончившего с наградой парижскую консерваторию со стипендией, учреждённой Зерновым. Первым выступил Милюков, который поделился воспоминаниями детства. Он вместе с Зерновым готовился к поступлению в первый класс гимназии. Титов рассказал об участии Зернова в создании Московского научного Института, после разгрома Московского Университета в 1911 году министром Кассо (1865–1914). Большую речь произнёс Тесленко. Он около 40 лет встречался с М. С. и сотрудничал с ним в разных областях. С проникновенным чувством он нарисовал образ русского общественного деятеля, каким был Зернов. Он подчеркнул, что это явление было чисто русское, только здесь на чужбине стало это нам понятно. Мировоззрение М. С. было глубоко православно. Охарактеризовав его несколькими примерами, Тесленко перешёл к описанию всех тех организаций, в которых участвовал Зернов. Кроме создания курорта в Ессентуках и такой же работы в Сочи, М. С. был в течение 20 лет гласным московской городской Думы, членом врачебного совета при Управе, членом училищной комиссии, членом комиссии общественного здравия и комиссии польз и нужд общественных. Зернов также принимал участие в работе пенсионной комиссии, на обязанности которой лежало обеспечение уходящих в отставку многочисленных городских служащих. Особенно близко его сердцу было Арбатское попечительство о бедных той части города, где его отец был настоятелем церкви Николы Явленного, и где он сам всегда жил. Во время войны он работал в Союзе Городов и создал лазарет в своём доме в Хлебном переулке. К политике М. С. не имел склонности, однако он примкнул к партии Народной Свободы (К. Д.), стоявшей на платформе широких реформ. В ужасе он отвернулся от «октября». Уехав на Кавказ в Ессентуки, он учредил там общество помощи Добровольческой Армии, собирал для неё деньги и бельё. С концом Белого Движения он покинул Россию. «В Зернове – закончил свою речь Тесленко – поражали цельность, яркость характера, упорство в доведении начатых дел до конца. Он бодрствовал всю жизнь и даже умер на ногах». |
| Как только, после больших трудностей, устав был утвержден, М.С. поехал в Пятигорск на торги для совершения этой покупки. Неожиданно для него, он встретил новое и на этот раз казалось бы непреодолимое препятствие. Администрация Вод, в чьих руках находилось распределение участков, решительно воспротивилась продаже новому обществу нужной для постройки земли. Все лучшие и рядом лежащие участки были объявлены уже проданными, а М.С. были предложены только очень плохие участки, разбросанные далеко друг от друга и находившиеся в низине, близ речки Золотушки. Покупать эти участки было бесполезно, откладывать покупку и начинать хлопоты в высших инстанциях было рискованно, т.к. участки, пока еще только фиктивно запроданные, могли быть действительно раскуплены. Я не знаю, как мне назвать те чувства, которые испытал тогда М.С. Тут были и волнения, и обида, и негодование, и горечь. Заветная его мечта – конечная цель всех его начинаний – не могла осуществиться из-за завистливой интриги небольшого человека-директора К. М. Вод. Однако, не в характере М. С. было останавливаться на полпути; он решил сразу же обратиться к ряду лиц и попросить их купить смежные участки и перепродать их о-ву «Санаторий». Эта операция была делом сложным и крайне деликатным. Надо было сначала разузнать, в каком месте можно было найти 10 рядом лежащих участков, а потом убедить 10 человек взять на себя нелегкую миссию, добиться у Директора Вод Хвощинского права на их покупку, не возбуждая подозрений последнего, что в этом деле заинтересован д-р Зернов. После величайших усилий, М. С. все же нашел 10 таких фиктивных покупателей. Одним из них был наш новый друг, жених моей сестры, Воронежский Предводитель Дворянства Борис Васильевич Богушевский. Хвощинский чрезвычайно любезно встретил Б.В. и тотчас же предложил устроить для него любой участок, но советовал ему быть подальше от д-ра Зернова, который тоже мечтает купить землю для какого-то неосуществимого санатория, предприятия, заранее обреченного на неудачу. Хвощинский, говоря все это, не подозревал что Б.В. |
| А какой рай Божий открыл нам М.С. Зернов! Впервые мы попали на Кавказ. Нам, с нашей верхотуры – наша комната в новом здании санатория на 3-м этаже – прямо в окно: Бештау, Бык, Верблюд и, никогда не прояснится, день и ночь в беспокойных туманах, Машук. Мы приехали в Ессентуки в ясное августовское утро; помню особенный свет, тепло, сторожевые, распростертые по горизонту горы, я смотрел и, глядя, видел-вспоминая, как после долгой разлуки. И вот мое первое чувство: рай Божий. Среди этой райской благодати начинается наша жизнь, а срок ее – санаторный: 6 недель. И пройдут незаметно – одна за другой с открытыми глазами. Ессентуки – ближайшее соседство: Пятигорск. В Пятигорске неизменна волнующая память: Лермонтов. В этой живой памяти и колдовство и чары: я ощущаю его глаза, его слух, его голос, как своё. В лунные ночи, а эти осенние ночи и тихи и тревожны, земля, натрудившаяся, отдыхает, каменеют её чёрные, тяжелые горбы: Бештау, Бык, Верблюд и, дымясь мерцающим туманом, уносится Машук... Выхожу один я на дорогу. Сквозь туман кремнистый путь блестит; Ночь тиха, пустыня внемлет Богу, И звезда с звездою говорит. И я чувствую его, моего звездного обреченного спутника – в блестящий, кремнистый путь... А что вы думаете, быть бы было Лермонтову в наше время, и был бы он нашим соседом на 3-м этаже, где теперь сияющая счастьем учительница Надежда Павловна. Наше время – война, канун революции и революция – какое место для Лермонтова. В газете его печатали бы на Рождество и на Пасху... а вернее, и вовсе не печатали бы: уж очень своеволен и своедумье ни на какую мерку – «не понятно», «не понимаем», Иванов-Разумник – в своих «Заветах» и «Скифах»? Но на заветах не больно разойдешься! А стало-быть, случись беда, надо лечиться – единственный выход: подать прошение в Хлебный переулок, 9, доктору М. С. Зернову. Создание санатория в Ессентуках – один из основных камней в памятник М.С. Зернову. В первый раз мы попали в санаторий Зернова через петербургскую нашу знакомую, зубную врачиху Л.А. Сахновскую. С вокзала мы было сунулись к А.В. Тырковой, и где потом жила Тэффи, но оказалась такая цена, хоть в Петербург обратно! Мои литературные дела с войны резко изменились: М. И. Терещенко, настроенный «все для войны», ликвидировал издательство «Сирин», где меня печатали, и началась моя заброшенность, я очутился в категории «редкого и случайного заработка». |
| Таким образом, культурная жизнь Москвы окончилась возникновением светлого памятника свободной творческой самодеятельности русских людей. 1917 год явился гранью между прежней свободой и новым насилием. Общество Московского Научного Института поставило своей целью дать возможность русским ученым свободно заниматься творчеством во всех областях знания вне всякой зависимости от административной власти и не неся никаких других обязанностей. В самое короткое время это Общество заручилось сотрудничеством целого ряда наших выдающихся ученых, но не долго пришлось поработать им по своей специальности. Насильническая организация третьего интернационала кого арестовала и посадила в тюрьму, кого сослала, кого расстреляла и довольно скоро прекратила существование этого свободного храма науки. Вот, в общих чертах, как была прожита моя жизнь, в которой до нынешнего 1936 года, я 55 лет посвятил врачебной и 62 года общественной деятельности. Я необычайно счастлив тем, что все мои начинания на благо другим, почти всегда осуществлялись и находили одобрение среди моих самых дорогих ценителей и судей – моей семьи и моих друзей. Если бы мне суждено было снова жить и действовать, я без всяких изменений повторил бы свою жизнь. У меня не было за всю мою продолжительную и разнообразную деятельность ни одного личного недруга и ни одной личной ссоры. Мне не у кого просить прощения и некому ничего прощать. Я завещаю всем, даже для своего личного счастья, как можно сильней любить других и стараться делать для них как можно больше. Высшая заповедь Христа – возлюби ближнего, как самого себя – открывает нам дорогу, осыпанную часто терниями, но, в конце концов, приводящую нас к полному, высокому моральному удовлетворению, которое и есть человеческое счастие. Десятая глава. Моя мать София Александровна Зернова, урожденная Кеслер. Н. Зернов Наша мать была одной из богато одаренных женщин, которые составляют славу русской православной культуры. В молодости она была очень красива; высокого роста, с синими глазами и черными густыми волосами. |
| одним из первых записался членом нового общества и вскоре был даже выбран в комитет. Свое отрицательное отношение к планам М.С. Хвощинский обосновывал на необходимости иметь крупные средства для постройки зданий, а таких средств у д-ра Зернова, как все это знали, не имелось. В этом отношении Хвощинский был прав – денег для постройки и оборудования образцового санатория для нуждающихся больных у нас не было, но была энергия и вера в необходимость осуществления задуманного плана. Довольно скоро, хотя с волнениями и трудностями, 10 участков были приобретены и переданы в собственность Санатория. Для этих покупок М.С. дал свои деньги в виде беспроцентной и бессрочной ссуды. Участки продавались по казенной оценке и недорого, кажется 1500 рублей за каждый участок. Сбор пожертвований на постройку санатория стал главной заботой М.С. Приступили мы к этому трудному делу совсем неожиданно. Однажды, после приема больных, уже в конце сезона, мы пошли прогуляться. Было около 6 часов вечера, мы дошли до станицы; на пороге маленькой хаты сидела какая-то особа и горько плакала. Мы подошли к ней. Оказалось, что это была пациентка моего мужа М.К. Фон-Клюге, классная дама из Николаевского института, только 2 дня тому назад приехавшая из Москвы. Как раз в эту минуту показалось в облаках пыли станичное стадо. Мы должны были войти в избу, чтобы не задохнуться. Пройдя через кухню, мы очутились в комнате, которую занимала Фон-Клюге. Это была крошечная комнатушка, в ней стояла маленькая скорее детская кроватка, покрытая пестрым, сшитым из лоскутков одеялом. Остальная мебель состояла из стола, табуретки, кусочка зеркала и двух фотографий казачьих генералов. Целый рой мух поднялся при нашем приходе и устремился с жужжанием к узкому оконцу, едва пропускавшему свет. «Если бы я знала, то конечно никогда бы не приехала», повторяла плачущая женщина. «Завтра же я возвращаюсь домой. У меня в институте по крайней мере чисто и хорошая кровать, и я там сыта. А здесь с 5 часов утра все уходят на полевые работы и выгоняют скот, и до вечера мне не к кому обратиться. |
|
|
