| Может быть, даже не было бы невозможно доказать, при настоящем состоянии науки, что, переходом из одного состояния в другое, невесомые монады делаются весомыми; так, напр., теплота поглощается в определенном количестве, в химических соединениях, и развивается в соответственном количестве, при химических разложениях. Невесомые монады (120) отличаются от весомых только тем, что весомые молекулы, соединенные силой сцепления или химического сродства, относительно находятся в покое; напротив того, невесомые монады, будучи свободны и оставаясь вне связей сцепления и сродства, одарены чрезвычайными скоростями, сравнительно с которыми тяжесть и всеобщее тяготение совершенно незаметны. Заключения относительно (127) бесконечной малости молекул тел», – там же мы читаем, – «совершенно согласны с общим мнением физиков. Уже Мушенброк высказал, как доказанные даже опытом, следующие два предположения: 1) как бы ни был велик объем тел, пустые пространства между его молекулами так велики, что можно бы допустить, что тело, не теряя своего вещества, могло бы быть приведено к бесконечно малому объему, к объему песчинки или самого малого атома видимой материи; 2) и обратно, в самой малой песчинке, в самом малом атоме видимой материи существуют части отделимые, или действительно отделенные, в таком числе, что из них можно бы образовать шар какой угодно величины, шар, на котором два сложные атома были бы расположены на расстоянии, меньшем всякой данной длины. Сеген излагает иначе, и не колеблясь, те же самые предположения: как бы ни были плотны тела, говорит он, все-таки их последние атомы, сравнительно с занимаемым ими объемом, так удалены друг от друга, как небесные тела в пространстве». По теории Вундта, хотя «факты 275 внешнего опыта сознаются нами только тогда, когда становятся предметами нашего внутреннего опыта, – однако же, они заставляют заключать о чем-то, лежащем вне всякого внутреннего опыта: насилие, которое они обнаруживают в отношении к нашей способности представления, необходимо указывает на что-то, существующее вне этой способности представления. |
| «Надобно» – думает правительство и взяло меры учредить Заемный банк и продает казенные имения... Желательно, чтоб сие намерение не совсем исполнилось, – иначе явится другое зло, которое в течение минувшего лета едва ли кто-нибудь мог предвидеть. Цены на вещи возвышались не только по соразмерности прибавляемых ассигнаций, но и по вероятностям их будущего выпуска, также вследствие новых податей и низкого курса. Дороговизна ежедневно возрастала. В пятницу хотели взять за товар более, нежели в четверг, в субботу – более, нежели в пятницу, следуя иногда привычке и вкусу слепого корыстолюбия. Уже не действует сила, приведшая в действие шар, но шар еще катится... Верят – и не верят, чтобы казна перестала издавать новые ассигнации. Наконец, открывается нечаянность: большая нужда в деньгах, т.е. в ассигнациях! Купцы в Москве с изумлением спрашивают друг у друга, куда они девались, и предлагают заимодавцам три процента на месяц. Ассигнаций не убыло, но, по дороговизне, делается мало, т.е. излишне высокие цены в последнее время вышли из соразмерности с суммою оных. Напр[имер], купец имел прежде 10000 р. в капитале, – ныне имеет 15 т[ысяч], но как цена покупаемого им товара удвоилась, то он, чтобы не уменьшить своей торговли, должен призанять 5 т[ысяч] рублей. Если казна, посредством Банка и пропажи имений, вынет теперь из обращения миллионов 200, увидим страшный недостаток в деньгах: винные откупщики разорятся; крестьяне не заплатят оброку господину; купцы не купят, или не продадут товара; найдется недоимка в казенных сборах. Не думайте, чтобы вдруг оказалась дешевизна, – нет! Первые продавцы нескоро уступят Вам вещь за половину ее бывшей цены, но сделается остановка в торговле и в платежах. Неудовольствиям, жалобам не будет конца, и многие скажутся банкротами прежде, нежели установится новый порядок в оценке вещей, соразмерный с количеством денег в государстве. Великие переломы опасны. Вдруг уменьшить количество бумажек так же вредно, как и вдруг умножить оное. Что же делать? Не выпускать их более!.. Сего довольно: цены спадут без сомнения, ибо возвысились несоразмерно с прибавлением ассигнаций, как мы сказали; но спадут постепенно, без кризиса, если Россия не будет иметь каких-нибудь несчастий. |
| Но заботясь об умственном и физическом развитии детей в своих «Садах», Фребель не оставляет без внимания ребенка и в семье. Желая удовлетворить естественному стремлению детей к деятельности, преимущественно выражающейся в играх, Фребель предлагает ребенку богатый и поучительный материал в форме так называемых «даров». Дары эти следующие: первый дар это мягкий цветной мячик, такой величины, которая позволяла бы ребенку без усилия удержать его в руке. Фребель избирает мячик, как наиболее совершенную первоначальную и практически удобную форму. Ребенок даже самый маленький не может причинить себе мячом никакого вреда и даже никакого неприятного ощущения. Фребель дает, впрочем, не один мячик, а целых шесть, сделанных из шерсти и окрашенных в радужные цвета. Избрав один из самых ярких, напр. красный, мать вешает его над кроватью ребенка, который сначала любуется им, потом старается схватить его ручонками. Глазки его знакомятся с цветом и формою мяча, затем и ручки ощупывают его форму. Вскоре мать приводит игрушку в движение, наглядно знакомя ребенка с горизонтальным, вертикальным и вращательным движением мячика. Позже ребенок катает по полу и подбрасывает мяч, стараясь его поднять, бегает за ним и тем упражняет гибкость и ловкость тела. Второй дар состоит из шара, куба и цилиндра, сделанных из дерева. Играя с этими предметами при участии матери, ребенок наглядно знакомится, при помощи зрения и осязания, со свойствами их, сравнивает их между собою и находит сходства и различия. Мячик мягок, шар тверд; мячик при падении дает едва слышный звук, шар стучит и т. д. Третий дар состоит из куба, разделенного на восемь маленьких кубиков. Ребенок получает понятие о том, что форма не зависит от величины. Из этих кубиков ребенок строит знакомые ему предметы. Четвертый дар – ящик с кубом, деленным на восемь частей, но эти части уже не кубы, а прямоугольные плитки. Пятый дар – куб, деленный на 27 частей – кубов. Шестой дар – куб, деленный на 27 частей, из которых 12 прямоугольных плиток, 6 столбиков и 9 квадратных плиток. Все эти дары представляют собой богатый материал для построек, для упражнения в счете, для знакомства с разными геометрическими телами и с математическими законами вообще. Такова система Фребеля, выразившаяся преимущественно в его «дарах» и «детских садах». |
| Какими данными, спросим материалистов, могут служить кометы для решения вопроса о мире? Как можно от комет, к которым, по словам Мэдлера не приложимы обыкновенные понятия о физических телах, заключать к другим телам мировым, состоящим из определенной материальности? Все тела физические, входящие в состав, напр., нашей земли, или тверды, или текучи, или газообразны, как же можно заключать к ним от комет, которые, по уверению Мэдлера, служат положительным отрицанием всех этих свойств? Не значит ли это заключать от нуля к определенной величине? «Какой цели служат кометы в мировой системе, по всему тому, что мы наблюдаем, говорит Мэдлер, для нас непостижимо» 14 . И это единственно возможно верный вывод из существующих, знаний о кометах; всякий другой вывод будет ничем неоправданным и неподтверждаемым химерическим мнением 15 . Посмотрим, наконец, насколько сильны доказательства материализма в пользу механического, условливаемого самою материею, миропостроения, заимствуемые из наблюдений над планетами нашей солнечной системы. «Более строгие наблюдения различной степени плотности планет показывают, говорит Бурмейстер, что ближайшая к солнцу планета есть наиболее плотная, и что за нею следуют другие планеты, почти одинаковой одна с другою и меньшей в сравнении с первою плотности. За тем что касается до планет лежащих в отношении к солнцу дальше земли, то, чем более планета удаляется от солнца, тем меньше становится её плотность» 16 . Как ни мало, по-видимому, сам по себе говорит этот факт, материализм, тем не менее, не оставляет без внимания и его, приходя к предположению, что было время, когда вся наша солнечная система представляла собою громадных размеров газообразный шар, который, постепенно охлаждаясь, в силу известных механических законов, отделял от себя кольца или пояса, образовывавшие из себя меньшие шары 17 , плотность которых, смотря по увеличивавшейся постепенно плотности первошара, должна была быть тем более, чем позднее отделился тот или другой шар, меньший от первошара. |
| He трудно показать, что действия притяжения в этом пространстве будут происходить согласно закону Ньютона, т. е. прямо пропорционально массе и обратно пропорционально квадрату расстояния. Пусть представят себе пространство, наполненное атомами, двигающимися во всех направлениях с равными скоростями и в равных количествах и пусть введут в это пространство два больших шара разной величины. He трудно видеть, что большой шар защитит малый от толчков атомов с своей стороны во столько раз, во сколько поверхность большого шара больше поверхности малого, вследствие этого малый шар, испытывая менее сопротивления в своем стремлении к большому, задвигается быстрее, чем большой по направлению к нему. Отсюда вытекает закон о значении массы в деле притяжения. Точно также на примере наших шаров можно исследовать и закон относительно расстояния. Можно видеть, что при сближении шары в большей мере будут служить экранами один для другого и таким образом притяжение между ними будет увеличиваться, при удалении одного они менее могут защищать друг друга от толчков атомов с своей стороны, и потому притяжение между ними ослабеет. Из этого простого изложенного нами начала объясняется и вся система небесных тел. Гипотезы образования небесных тел, явившиеся в последние десятилетия XIX века, особенно соответствуют изложенным нами началом. Укажем на гипотезу Локиера. Даже на Руси явилась самостоятельная работа, объясняющая возникновение миров из изложенного нами принципа. Разумеем работу Ярковского. Сущность всех этих гипотез состоит в том, что раз в мировом пространстве из рассеянного в нем вещества образуется агрегат частиц, образуется случайно, то он потом будет расти по естественному неизбежному закону. С этой точки зрения наше солнце будет постоянно увеличиваться в объеме, вследствие падения на него метеоритов и других мелких небесных тел (этим некоторые хотят объяснить и то, почему солнцем сохраняется так долго столь высокая температура), будет расти наша земля, вследствие падения на нее космической пыли (это подтверждается прямыми наблюдениями, напр., Норденшильда). |
| Называется же этот круг полуденником потому, что как станет солнце над этим кругом, то во всех тех местах, через которые он проходит, с той его стороны, где солнце светит, будет полдень, а на противоположной – как раз полночь. Оно и действительно так, потому что как только станет солнце над тем местом, от которого начали вести круг, то человек, стоящий в этом месте, увидит солнце как раз над головой, а каждый из нас хорошо знает, что солнце над головой бывает только в полдень. XII. Земля, как уже мы знаем, кругла как ядро, как арбуз, как мяч. Поэтому и зовут землю нашу – земным шаром. Спросите: почему люди дознались, что земля наша шар , что она кругла? А вот по каким приметам, слушайте: Когда смотришь вперед ли, назад ли, по чистому месту, например, по морю, хоть бы на корабль, или на приморский город, то видишь, что не только земля, которая покрыта вся горами, да пригорками, но и вода и море стоят горбом, и закрывают от нас больше или меньше то место, куда смотрим. Корабль, например, когда далек от нас, виден только в половину – сверху: а станет подходить, либо подплывать ближе, и корабль открывается все больше и больше; стало быть, снизу его закрывало круглым горбом море; а море, как вода, не могло бы стоять горбом, если бы не вся земля наша была кругла, как шар. Если поставить что-нибудь, например, книжку, промеж свечки и стены, то всякому ясно, что тень книжки упадает на стену, и на стене увидишь ту же книжку; и видишь и на тени, что книжка о четырех углах. Также точно, когда земля наша станет промеж солнца и луны, то тень земли падает па луну, и видишь ты на тени, что земля кругла. От тени этой луна меркнет, и мы называем это затмением (лунным). А самое важное и главное доказательство на то, что земля наша кругла, это то, что люди обошли ее на судах, на кораблях, вокруг. Если поплывешь ты на судах из какого-нибудь места, положим на восток, и все будешь идти прямо на восток, будешь только обходить встречные острова да отмели, так придешь ты опять туда же, откуда вышел, обойдешь землю вокруг . Стало быть она кругла. А будь она плоская, напр. доской, так кругом обойти было бы нельзя: через край, через ребро, не перевалишься, и будь она брусом, четырехугольная, также не обойдешь: углов не минуешь; стало быть она, земля наша, кругла и называется шаром. |
| Точно так же, признавая, что все совершающееся совершается с необходимостью, мы должны различать разные роды необходимости. Необходимо пущенный камень падает на землю; необходимо шар ударяет другой шар и приводит его в движение; так же необходимо солнце своими лучами вызывает жизнь в растении,- процесс необходимый, но самые способы этого необходимого воздействия уже различны. Необходимо известное представление в уме животного вызывает то или другое движение; необходимо высокая идея, проникнувшая в душу человека, вызывает его на высокие подвиги: во всех этих случаях есть необходимость, но необходимость разного рода. Понятие необходимости в широком смысле - а нет никакого основания понимать его в узком смысле - это понятие необходимости нисколько не исключает свободы. Свобода есть только один из видов необходимости. Когда противопоставляют свободу необходимости, то это противопоставление обыкновенно равняется противопоставлению внутренней и внешней необходимости. Для Бога, напр " имер " , необходимо любить всех и осуществлять в творении вечную идею блага. Бог не может враждовать, в Боге не может быть ненависти: любовь, разум, свобода для Бога необходимы. Мы должны сказать, что для Бога необходима свобода - это уже показывает, что свобода не может быть понятием безусловно, логически исключающим понятие необходимости. Все совершается по непреложным законам, но в различных сферах бытия, очевидно, должны господствовать разнородные законы (или, точнее, различные применения одного и того же закона), а из этой разнородности естественно вытекает различное взаимоотношение этих частных законов, так что законы низшего порядка могут являться как подчиненные законам порядка высшего, подобно тому как, допуская специфические различия между мировыми силами, мы имеем право допускать и различное отношение между ними, допускать существование высших и более могущественных сил, способных подчинять себе другие. Таким образом, основные положения материализма, несомненно истинные, по своей общности и неопределенности ничего не исключают и оставляют все вопросы открытыми. |
| Что конкретные временно-пространственные определения вещей не составляют результата применения к ним априорных понятий пространства и времени по каким-либо (неизвестным нам) чисто субъективным законам нашей познавательной силы, но выражают реальные свойства самых вещей, это доказывается, так же, как совпадением различных чувственных впечатлений, имеющих отношение к этим свойствам, так и согласием независимой от нас действительности с априорным, чисто рациональным познанием временно-пространственных ее свойств и отношений. Так, напр., о протяжении и форме предметов мы получаем сведения при помощи различных чувств, – зрения и осязания. Посредством этих чувств, действующих по совершенно различным физиологическим законам, мы воспринимаем совершенно различные свойства тел; но, несмотря на это, пространственные суждения, составленные на основании показания того и другого чувства, оказываются согласными и взаимно друг друга подтверждающими. Шар, напр., который мы видим, и при осязании кажется нам шаром, а не кубом или другой какой формы телом. Если бы сами предметы не были пространственны, то было бы в высшей степени удивительно, что они разными путями производят в нашей душе столь согласные пространственные образы; но это явление становится понятным, как скоро признаем пространство реальною формою внешнего бытия. Точно так же необъяснима, с точки зрения Канта, и специальная связь пространственных воззрении с известными только чувствами. По его мнению, пространство есть форма восприятия внешних впечатлений, время, – внутренних состоянии. Но в таком случае мы необходимо должны бы прилагать форму пространства к воззрениям каждого внешнего чувства, а форму времени ко всем воззрениям внутреннего чувства, как необходимое субъективное условие самой возможности их восприятия. Кант, как мы знаем, и утверждаете это решительно. Но так ли это на самом деле? Если мы внимательнее исследуем и сравним наши чувственные восприятия, то окажется, что пространственное протяжение мы собственно приписываем только восприятиям двух чувств: зрения и осязания. Ощущения прочих чувств непосредственно и сами по себе не содержат никакого указания на пространственность. Как известно, пространство существенно определяется тремя измерениями, кои суть: длина, широта, высота. Но имеют ли в нашем ощущении эти признаки пространства впечатления чувства слуха? Сравним напр., впечатления звуков флейты и скрипки в их полной индивидуальности, как они даны в непосредственном ощущении. Который из них пространственно, а не в переносном смысле, выше и ниже, вверху и внизу? Или: как они высоки, длины, плотны сами по себя? Который из них лежит налево, который направо, который впереди, который позади по месту? Точно то же можно сказать и об ощущениях вкуса и запаха. Запах розы выше или ниже, шире или уже запаха фиалки и т. п.? |
| Кантор построил определенный аналог для понятия количества в случае бесконечных множеств (кардинальные числа). Одновременно им была развита и теория трансфинитных ординальных чисел: обобщение понятия порядкового числа в бесконечные совокупности. Построенная арифметика кардиналов (и ординалов) обладала довольно парадоксальными свойствами (напр.: 2 bullet= , где - кардинал, соответствующий множеству натуральных чисел), нек-рые из них, впрочем, были символическим выражением давно известных парадоксальных свойств актуально бесконечных множеств (напр., того, что четных и нечетных чисел во множестве всех натуральных «одинаковое количество»). Однако в теории множеств уже с 90-х гг. XIX в. возникли и принципиально новые апории, к-рые не были разрешены в течение XX в. Одна из них, «парадокс Бурали-Форти», показывает, что, хотя и можно определить сколь угодно большой ординал b, однако рассмотреть всю шкалу ординалов Ω как единое множество невозможно: оно оказывается противоречивым. Тем самым одна из главных интенций Кантора - иметь возможность рассмотреть любой потенциальный процесс как законченный - потерпела крушение. Как пишет чеш. математик XX в. П. Вопенка, «теория множеств, усилия которой были направлены на актуализацию потенциальной бесконечности, оказалась неспособной потенциальность устранить, а только смогла переместить ее в более высокую сферу» (Математика в альтернативной теории множеств//Новое в зарубежной науке. Математика. М., 1983. 31. С. 124). «Парадокс Рассела» указывает на противоречивость понятия множества всех множеств, не являющихся элементами самого себя. Это привело к выделению предикативных и непредикативных свойств множеств и построению т. н. теории типов, к-рую Б. Рассел развивал совместно с А. Н. Уайтхедом . Парадоксы теории множеств сказывались и на «макроуровне»: напр., в «парадоксе Банаха-Тарского» утверждается, что, используя систему аксиом теории множеств Цермело-Френкеля, можно разбить шар на конечное число частей, к-рые можно переставить так, что получится два шара, такого же размера, что и исходный. |
| Если же оставить в стороне потребительную ценность товаров, то у них, по мысли Маркса, сохраняется только одно свойство, то, что они –продукт, труда. Но в методе Маркса заключаются грубые погрешности, остроумно вскрытия Вэм-Баверком. Просеивая всякие свойства товара, так что в результате остается одно их свойство он с самого начала кладет в сито из имеющих меновую ценность лишь вещи, обладающие тем свойством, которое он в конце концов желает видеть „общим», а все другое оставляет вне, сита. Он поступает подобно человеку, который сильно желает, чтобы из урны вышел белый шар, и предусмотрительно содействует этому результату тем, что кладет в урну только белые шары. В самом деле, он с самого начала ограничивает объем своего исследования субстанции меновой ценности „товарами», причем, он не дает точного определения этого термина. Во всяком случай, он понимает его уже, чем «благо» и сводить его к продуктам труда, в противоположность дарам природы. А ведь ясно, как на ладони, что, раз обмен действительно обозначаете уравнение, которым, предполагается существование „общего одинаковой величины», то необходимо, чтобы это общее могло быть отыскиваемо и находимо во всех видах благ, которые поступают в обмен, не только в продуктах труда, но и в дарах, природы, как напр, в земле, дереве, силах воды, пластах каменного угля, каменоломнях, залежах нефти, минеральных водах, золотых рудниках, и т. п. То обстоятельство, что блага, имеющие ценность, но не являются продуктом труда, при отыскании общего свойства, служащего основой меновой ценности, исключаются, является, при таких условиях, методическим, смертельным, грехом. Это ничем не отличается от, того, как, если бы физик, желая отыскать причину общего всем телам свойства, напр., тяжести, на основании процеживании сквозь сито одной группы тел, напр. тел прозрачных производил генеральный смотр, всем свойствам, прозрачных тел, а о всех других свойствах утверждал, что они не могу быть причиной тяжести, и, на основании этого делал заключение, что прозрачность должна быть причиной тяжести. |
|
|
