| Попытку возвратить русское хоровое церковное пение к богослужебности делал в Москве Синодальный хор уже одним своим пением в Успенском соборе, будучи обязан более или менее придерживаться устава собора. Так, под руководством Кастальского было восстановлено пение всем хором стихир на подобен, как это требовалось уставом Успенского собора. Главное затруднение состояло в том, что стихиры на подобен нужно было не только гармонизировать (обрабатывать для исполнения напевов на подобен хором), но и распеть на подобен соответствующие тексты стихир 875 . На подобен обычно поются стихиры не двунадесятых праздников (таковые уставом указано петь как самогласны); А.Д. Кастальский распел и положил для хора только те стихиры на подобен, которые положены были для тех служб и для тех праздников, которые праздновались в Успенском соборе при участии хора. Эти обработки подобнов по напеву Московского Большого Успенского собора не были (за очень небольшими исключениями) изданы. Они были литографированы в двустрочных партитурах для употребления только в Синодальном хоре. Только случайно некоторые из этих партитур (в таких партитурах имелись еще некоторые не успевшие быть изданными произведения А.Д. Кастальского, А. Никольского , В. Калинникова, П.Г. Чеснокова, Н. Толстякова и др. – композиторов, имевших непосредственное касание к Синодальному хору и училищу) попали после Первой мировой войны за границу, а потом, во время Второй Мировой войны, затерялись. Нужно отметить изданную П. Юргенсоном в Москве очень интересную и полезную работу А.Д. Кастальского «Практическое руководство к выразительному пению стихир при помощи различных гармонизаций» (М., 1909. 33 с.). В основу работы положен обычный московский напев стихир, представляющий собой дневные, краткие напевы знаменного и киевского роспевов. В введении Кастальский пишет: «Одна из наиболее слабых сторон в нашей церковно-певческой практике – это отдел пения стихир. Не касаясь музыкальной безграмотности и шаблонности гармонического сопровождения гласовых мелодий, распределение грамматических, логических и декламационных ударений и остановок в тексте в связи с напевом – часто полно и неправильностей, как в стихирах, так и в стихах. |
| Вскоре Жарову поступило предложение перебраться вместе с хором в провинциальный французский городок Монтаржи, где находился небольшой завод, рабочие которого, имеющие духовой оркестр, мечтали также о собственном хоре. После долгих колебаний предложение было принято. При содействии прихожанки посольской церкви знаменитой на всю Европу русской балерины Тамары Карсавиной хористы получили французские визы. Всё было готово к отъезду. Но тут в дело вмешался представитель Лиги Наций барон ван дер Гровен, который сразу понял, что этот хор способен на большее, чем просто прозябать во французском захолустье. Он предложил Жарову перед отъездом во Францию посетить с концертами Вену. Тогда в Австрии живо интересовались русским хоровым творчеством, поскольку ещё помнили знаменитый Синодальный хор, до революции пользовавшийся в Европе огромной популярностью. Так как путь во Францию всё равно лежал через Вену, приглашение барона было принято. В июле 1923 г. жаровский хор прибыл в Вену. Тогда ни сам Жаров, ни его хористы ещё не знали, что это было начало великих мировых гастролей, затянувшихся на полстолетия. В австрийской столице Жаров познакомился с известнейшим австрийским импресарио Отто Хеллером, который предложил устроить концерт хора в знаменитом концертном зале “Хофбург”. Интуиция подсказала опытному агенту, что на кучке исстрадавшихся воинов можно неплохо заработать. И он не ошибся. Первый венский концерт хора Жарова, который вызвал колоссальный интерес австрийской публики, по праву можно считать одним из самых значимых событий в истории русского хорового творчества. Переполненный до начала концерта “Хофбург” снисходительно аплодировал уставшим, измотанным казакам, которых издалека можно было легко спутать с кучкой бездомных оборванцев. Несколько лет спустя сам Жаров вспоминал о том, как в тот вечер старался построить хористов так, чтобы на сцене одетые более опрятно прикрывали собой тех, чья одежда скорее напоминала лохмотья. После концерта всё было иначе. Зал был в полном восторге, — в восторге от вдохновенного исполнения хором жизнеутверждающего гимна Бортнянского “Тебе Бога хвалим” и удалых казачьих песен, от маленького неизвестного регента, под руководством которого хор звучал словно орган. |
| Духовно-певческий мир, за исключением небольшого круга лиц, мало знал покойного Семена Николаевича, и то едва ли не с того дня, когда два года назад он был назначен на место директора Синодального хора и училища. Семен Николаевич был более известен в среде светских музыкантов, артистов, певцов, певиц и дирижеров как серьезный музыкальный критик и рецензент. В этом отношении Семен Николаевич был крупным и влиятельным человеком. К слову его всегда чутко прислушивались, отзывами в печати интересовались, с ними считались и дорожили ими. Это был человек образованный, с широкой эрудицией в области музыкальной литературы, чуткий и разборчивый в художественных качествах произведений и их исполнении, – любезный, мягкий и доступный в обращении, веселый и остроумный в беседе, умный и осторожный в делах. Рядом с журнальной деятельностью, которой Семен Николаевич отдавался в течение всей своей жизни, он много проработал и на педагогическом поприще: в качестве профессора гармонии в Московском Филармоническом училище, а в 1898–1901 годах – и как директор там же. Среди своих учеников он был очень популярен, подкупая их веселостью нрава, товарищеской доступностью, остроумием шуток в связи с вполне серьезным отношением к делу и занятиям. Его друзья, многочисленные ученики и почитатели, несомненно, с болью в сердце узнают о его кончине и помянут его добрым словом 144 . В свое время назначение Семена Николаевича директором Синодального училища многих очень удивило, так как большинству не было известно, имел ли он какое-либо отношение к духовной музыке и знал ли ее настолько, чтобы стоять во главе дела. В действительности же Семен Николаевич имел связь с духовно-певческим миром, долго и беспрерывно ее поддерживал. В 1894 году он был приглашен Степаном Васильевичем Смоленским в преподаватели Синодального училища по гармонии и с этого момента силою вещей сблизился и как музыкант- педагог, и как критик с теми задачами, которые в то время энергично преследовались Синодальным хором и училищем под мощным руководительством С. В. Смоленского и В. С. Орлова. Вместе с тем, Семен Николаевич вошел в состав Наблюдательного совета при училище в качестве непременного члена. Здесь ему пришлось коснуться уже не только одного Синодального хора, но и хоров всей Москвы и даже больше – войти в курс интересов, связанных с общей жизнью духовно-певческого мира. Последнее вытекало из обязанности его как цензора духовно-музыкальных сочинений 145 . |
| Защищая особое положение Синодального училища, когда дело касалось льгот по отбыванию воинской повинности как учебным персоналом училища, так и теми, кто окончил Синодальное училище, обер-прокурор Святейшего Синода указывал на то, что 754 «...руководство преподаванием пения и ведение его в истинно православном церковном духе может быть вверяемо только лицами, кои сами проникнуты тем направлением и достаточно подготовлены к делу его разработки и развития. Таких же лиц весьма немного; даже лица, окончившие курс в Придворной певческой капелле, оказываются не всегда и не вполне удовлетворяющими вышеозначенным требованиям». Это признание обер-прокурора особого значения Синодального училища церковного пения очень важно, ибо здесь подчеркивается, что училище дает своим воспитанникам то, чего Придворная капелла как учреждение, не подлежащее церковным властям, не имеет возможности дать своим воспитанникам. Богослужебность пения, его особая, церковная стилистика, уставность, мелодическое богатство уставных напевов были для капеллы вещью второстепенной. Первостепенное значение имела художественно-техническая, музыкальная сторона хорового педагогического и регентского дела, причем безразлично какого – церковно-богослужебного или светского. Содержание исполняемого хором материала имело для воспитанников капеллы более или менее второстепенное значение. Важно было: как исполнить данную вещь. В программу же Синодального училища было введено и чтение безлинейной (столповой) нотации и история церковного пения. Найти подготовленного преподавателя для этих предметов в те времена (последние 15 лет XIX в.) было крайне трудно – «равно как нелегко приискать и регента с помощником для Синодального хора 755 , которые умели бы поставить в этом образцовом хоре пение, вполне соответствующее древнему уставу Московского Успенского собора, над сохранением коего блюдет Высочайшая власть». После некоторой борьбы обер-прокурора Святейшего Синода с Государственным советом по вопросу о льготах по отбыванию воинской повинности, предоставляемых окончившим учебные заведения, в отношении окончивших Синодальное училище и педагогического персонала училища, пересмотрев новый, переработанный устав училища 1897 г., Московское Синодальное училище церковно пения было призвано в ранге среднего учебного заведения, с присвоенными этой категории русских учебных заведений правами гражданской и военной службы. |
| Позволю себе смело, решительно и горячо рекомендовать Василия Сергеевича Орлова Вашему вниманию». Такая горячая рекомендация со стороны знаменитого русского композитора оправдалась в полной мере. Повышение певческих и стилистических качеств Синодального хора под управлением музыкально высокообразованного и исключительно талантливого В.С.Орлова совпало с назначением на должность директора Синодального хора и училища Степана Васильевича Смоленского и с первыми шагами деятельности родоначальника «московской школы духовно-музыкальных композиторов» А.Д. Кастальского (1856–1826). Получилась редкая и чрезвычайно счастливая комбинация трех выдающихся деятелей по церковному пению. Объединяющим и направляющим деятельность и хора, и училища лицом стал энергичный и властный ученый, исследователь русской богослужебно-певческой старины, С.В. Смоленский. Исполнительская часть хора была в руках талантливейшего В.С. Орлова и, наконец, выдающийся своим композиторским дарованием и пониманием особенностей русского национального церковного и мирского песенного стиля А.Д. Кастальский отлично дополнял дарования других тружеников Синодального училища и хора. Под общим руководством С.В. Смоленского исподволь подготовлялось новое направление всего хорового богослужебного пения Русской Церкви, которое настолько характерно, что позволяет время его распространения и завладевания хоровым церковным пением выделись в особый – четвертый период второй эпохи в истории богослужебного пения Русской Православной Церкви, когда диктаторская власть Придворной капеллы пошла уже на убыль в течение последних двадцати лет XIX в. В Москве в это время Синодальным хором и в стенах Синодального училища церковного пения назревало уже то новое, что знаменовало собой наступление нового периода на смену третьего, для которого диктаторская власть Придворной капеллы была характерна. С.В. Смоленского мощно поддерживал К.П. Победоносцев , который, как человек глубоко церковный и знающий церковную старину, не сочувствовал тому направлению, которое в богослужебном пении давала Придворная капелла в директорство Бахметева. |
| Когда скончался в 1934 году очень известный в Москве архиепископ Трифон, Димитрий его отпевал при огромном стечении народа в церкви Адриана и Наталии близ 1-й Мещанской, а пел хор Данилова. И после службы вышел Димитрий и сказал: «Вот, сегодня я снова слышал Синодальный хор». Про Данилова говорили, что он иногда теряет управление хором. Правда, порой он настолько увлекался исполняемым, что слезы начинали течь у него по щекам. Как-то он пригласил компанию «синодалов» в храм на Соколе, на литургию, состоявшую из произведений Кастальского. Как он пел тогда «Достойно есть» роспева царя Феодора в переложении Кастальского – до сих пор не могу забыть! Он брал такие темпы, при которых молящийся мог «прожить» богослужебные тексты, мог размышлять о них. Я бы даже сказал, что молитвенность у Данилова была еще сильнее выражена, чем в Синодальном хоре. Кроме того, Данилов замечательно учитывал ритм каждой службы, ее строй. И, наконец, он мастерски подбирал певческие тембры, хотя ситуация с голосами была тогда нелегкая. Данилов также сочинял, но, будучи человеком очень скромным, позволял себе вставлять свои композиции в службу лишь тогда, когда они были необходимы. Например, если исполнялся известный литургический цикл и в нем отсутствовали какие-то изменяемые песнопения 518 . В связи с вопросом о голосах мне вспоминается встреча с другим «синодалом», Иваном Лицвенко: она произошла в 1949 году в Германии, в это время Лицвенко руководил ансамблем военно-воздушных сил (впоследствии он был хормейстером Большого театра, преподавателем Гессенского института). Заговорили о певческих голосах, и Лицвенко рассказал такую историю: выступал он с хором в каком-то городе, пели на приеме у председателя горисполкома, а тот и говорит: «Послушайте, как я спою». И правда, оказался чудесный бас. «Вот, – говорит Лицвенко, – так и разошлись русские певческие голоса по руководящим партийным должностям». А еще раньше, до войны, встретил я одного преподавателя из Хоровой академии, разговор зашел о певцах. |
| Такое длинное название потребовалось для того, чтобы Кастальский имел права службы, так как он, как не кончивший нигде никакого курса, не мог занять место помощника регента и как не имевший к тому же никакого чина. Полученное таким образом лучшее обеспечение при казенной квартире приподняло дух Кастальского и дало мне возможность приступить к дальнейшей атаке. Я начал напевать в уши Кастальскому, что на него начинают косо смотреть в Петербурге как на не имеющего диплома «свободного художника», что мои переговоры с Сафоновым и Танеевым рисуют полную для него, Кастальского, возможность выдержать в консерватории выпускной экзамен по композиции. Два года тянулось мое лганье и пуганье Кастальского, равно как большее и большее забирание его в наш училищный мирок. На беду, Кастальский оказался преплохим регентом, склонным более к классным и кабинетным занятиям, чем к энергичному управлению хором. Тогда я напер на него еще посильнее, требуя окончания курса и выставляя надобность защитить хоть меня от упреков в ошибке моего выбора... Я упросил и убедил Кастальского приняться за композицию в направлении разработки древних роспевов. Наконец-то милейший Кузька засел за работу, сдал блестяще экзамен и написал «Милосердия двери» и опыты гармонизации сербского роспева. Последние только и спасли Кастальского от упрямых и жестоких попыток Ш 2 удалить Кастальского от службы, несмотря на всякие мои заступничества. Ш 2 никак не мог понять значение опытов Кастальского и все глядел на него как на никуда не годного помощника регента. Только великолепное исполнение Синодальным хором этих сочинений и вполне серьезные газетные рецензии вразумили наконец Ш 2 , и он оставил Кастальского в покое. В этом покое Кастальский развернулся, окреп и вышел на свою дорогу, то есть не композитора, а ученого археолога, где его имени предстоит несомненное и блестящее будущее. Зачем он теперь регентом – понять трудно, как все у Ш 2 . 40 Это время было самое счастливое в моей жизни в Москве. Все работало искренно, энергично и очень успешно. |
| Слава и успех каждого из них зависели прежде всего от руководителей. Так, Чудовский хор на протяжении тридцати с лишним лет возглавлял высокоталантливый регент Ф. А. Багрецов, и в этот период чудовские певчие пользовались любовью и вниманием москвичей. После кончины Багрецова в 1874 году слава хора стала меркнуть. (Подобным же образом петербургская Придворная певческая капелла достигла зенита мастерства во времена директорства А. Ф. Львова, когда хором руководили выдающиеся регенты Г. Я. Ломакин и А. И. Рожнов.) С приходом в Синодальный хор Орлова, а затем Данилина коллектив занял первенствующее положение среди духовных хоров России и вплоть до 1918 года твердо держал пальму первенства. При этом в предшествующий период, при регентах В. Звереве и Д. Вигилеве, Синодальный хор, находясь в ряду лучших духовных хоров Москвы, все же не выделялся какими-то особыми исполнительскими качествами. 121 Это подметил и С. В. Рахманинов, сказав однажды: «Что особенно ценно в этой организации – это ее спаянность, ее внутренняя дисциплина, основанная, с одной стороны, на товарищеских отношениях всех хористов друг к другу и к своему регенту, и в то же время подчинение хора единой воле и авторитету своего руководителя» (письмо к Е. С. Елинскому от 19 ноября 1935 года//Рахманинов С. В. Литературное наследие, т. 3. М., 1980, с. 64). 122 По поводу отношений дирижера с хором можно добавить следующее: мальчики-певчие обожали Василия Сергеевича, а взрослые уважали его. Орлов, так же, как и Н. Г. Рубинштейн, имел редкий дар вдохновлять исполнителей и вселять в хор артистическое воодушевление. Приведем всего лишь один факт: после особенно удачных выступлений мальчики в порыве энтузиазма выносили Орлова на руках со сцены и несли до дверей квартиры, причем жена регента бежала открывать, боясь, что дети уронят Василия Сергеевича. 123 Орлов знал себе цену, хотя никогда не говорил об этом вслух, и желал, чтобы к Синодальному хору относились с подобающим вниманием и ни при каких обстоятельствах не унижали его артистического достоинства. |
| Университет и академия задавали тон общественной жизни города. В. Г. Смоленский и Ильминский были душой профессорского кружка, в который входили крупные ученые разных специальностей. Наибольшее влияние оказал на юного Смоленского В. И. Григорович – «апостол славяноведения», совершивший путешествие в находившиеся тогда под властью Турции славянские земли и вывезший оттуда в Россию множество рукописей. Облик ученых-шестидесятников – «неисчерпаемых идеалистов» и «пламенных славянофилов» – заложил основы миропонимания Степана Васильевича: «Их крепчайшая вера в силу добра, правды, знания, свободы воспитала и меня, вырастила меня в самого неисправимого врага всякого зла, неправды, невежества и произвола» («Воспоминания», том I, л. 3). С ученической скамьи Смоленского интересовало все связанное с русской историей, а также с музыкой и церковным пением. Мальчиком он по слуху подбирал на фортепиано мелодии шарманщиков, военных оркестров, слушал оперы в исполнении заезжих трупп. Сильное впечатление производили на него и народные песни. Искуснейший звонарь Покровской церкви посвятил его в тонкости своего дела (впоследствии Смоленский написал интереснейший очерк «О колокольном звоне в России» – РМГ, 1907, 9–10). Не меньшим увлечением был церковный хор, в котором Смоленский пел с малых лет; в гимназии и университете он неизменно регентовал хором своих товарищей. Серьезное музицирование началось со знакомства с Л. Ф. Львовым и его домашним квартетом. Смоленский обучался игре на скрипке, принимал участие в студенческих и других любительских ансамблях. По окончании юридического факультета Казанского университета в 1872 году последовала трех летняя служба в городском суде. Одновременно Смоленский начал заниматься с хором в только что открытой Ильминским Учительской русско-инородческой семинарии. В 1875 году он окончил историко-филологический факультет и затем полностью посвятил себя педагогике (кроме хорового пения, он вел в семинарии историю и географию). К своим обязанностям регента Смоленский подошел серьезно и не раз ездил, чтобы набраться опыта, в Петербург, в Придворную певческую капеллу, а в 1884 году совершил поездку за границу для изучения методов преподавания в учительских семинариях Саксонии, Баварии и Богемии. В России того времени отсутствовала налаженная система обучения хоровому делу, и уже зимой 1875/76 года Смоленский выпустил литографированный вариант учебного руководства по теории музыки и начальной гармонии «Курс хорового церковного пения», впоследствии многократно переиздававшийся и ставший популярнейшим пособием для народных школ. |
| Как видно из приведенного списка, большинство регентов не очень руководились идейностью и единством стилистического направления, но целиком обращали внимание прежде всего на музыкальное благозвучие сочинения независимо от его стиля. При этом предпочитались легко исполнимые вещи, что вполне понятно, если принять во внимание, что большинство петербургских хоров состояли, по крайней мере наполовину, из любителей. Понятно также, что вознаграждение певчих играло известную роль при работе хора над разучиванием новых вещей. Получая ничтожный гонорар, певцы не имели желания совершенствовать или хоть добросовестно относиться к делу. Но были энтузиасты-регенты, которые не только добровольно, жертвенно управляли некоторыми приходскими хорами, но еще добавляли на нужды руководимого ими хора из своих личных средств 963 . Особое значение имели духовные концерты, дававшиеся московским Синодальным хором и хором А. А. Архангельского за границей. Концерты эти имели выдающийся успех (хор А. А. Архангельского имел обычно смешанную программу), и иностранцы еще задолго до волн русской эмиграции в их страны имели случай познакомиться, хотя бы и совсем поверхностно, с хоровым церковным пением русским. Русское богослужебное пение на Афоне и в монастырях вообще. Как уже говорилось в предыдущих главах, монастырскому пению принадлежит особое место. В 8-й главе 1-го тома упомянуто о том, что единообразный монастырский богослужебный устав святоградско-святогорского типа был в России введен для всех церквей, как монастырских, так и соборных и приходских. Но монастыри имеют совсем иной уклад жизни, чем миряне-прихожане, и потому условия развития богослужебной жизни в монастырях совершенно иные, чем в мирских, т. е. приходских церквах, а потому и условия развития богослужебного пения в монастырях в корне отличны от условий развития богослужебного пения в соборах, а тем более – в приходских церквах, не говоря уже о сельских церквах, в которых условия крестьянского быта, где сутки наполнены хозяйственными работами, совершенно иные. |
|
|
