| Монастырская колонизация в этот период — с 1-й четверти XVI до конца XVII в. — носит иной характер, чем уже охарактеризованная нами монастырская колонизация XIV-XV вв., когда главными районами колонизации были центр Московского великого княжества и северное Заволжье. В Заволжье в XV в. древнерусский инок, движимый чисто аскетическими побуждениями, был главным действующим лицом в хозяйственном оживлении огромного лесного края, русской Фиваиды, в котором были тогда лишь крохотные «починки» крестьянской колонизации. Московское государство без особых усилий присвоило себе плоды многолетней монастырской колонизации Заволжья. Территориальный рост Московского великого княжества и превращение его в Московское царство, объединение удельных княжеств, успешная борьба на востоке, приведшая в 1552 г. к завоеванию Казанского ханства, медленная, но постоянная колонизация в южном и юго-восточном направлении, в степном крае между Днепром и Волгой, — все это привело к основанию множества укрепленных городов, а позже к созданию укрепленной линии — «засечной черты», которая защищала новые поселения. На востоке и юге главным деятелем и регулятором колонизации было само государство, хотя вольные колонисты зачастую опережали его в освоении новых земель. История монастырской колонизации после 1-й четверти XVI в. определяется этим обстоятельством. Монастыри строились теперь, как правило, либо в городах, либо вблизи от них, то есть это были городские монастыри, сильно отличавшиеся от лесных пустыней русского Севера. Большая часть из них основана была не по свободному почину отдельных подвижников, а по приказу государственной и церковной власти. Почти все монастыри строились сразу после основания города, и их существование, строй монашеского быта в них были тесно связаны с государственно-политическим значением городов, в которых они появлялись. Многие монастыри создавались по приказанию светской и церковной власти — на это важное обстоятельство следует обратить особое внимание. Основание монастырей было для царя или митрополита одновременно и государственным, и миссионерским делом; их строили, главным образом, на этнографически пестром Востоке, с сравнительно многочисленным языческим населением, а русский город без церквей и монастырей был для людей того времени просто немыслим. Христианизация новоприобретенных областей была для московского правительства его благочестивым долгом, и на монашество восточных, новооснованных монастырей ложилась обязанность проведения широкой христианской миссии — в XIV-XV вв. деятельность такого рода была весьма скромной. Это дело, которое отчасти препятствовало процессу обмирщения монастырского быта, тоже было одной из характерных черт эпохи. Занимаясь историей колонизации, мы приходим к выводу, что в разных областях страны местные обстоятельства играли не последнюю роль в устроении монашеской жизни в той или иной обители. |
| Отсюда ещё раз видно, как далеки от истины те, которые представляют Достоевского человеком партии; но ошибаются и те, что утверждают, будто бы в лице о. Ферапонта он осуждает аскетизм отшельников; возражение на это есть прямое в беседе о. Зосимы: «Русский инок», где говорится о необходимости уединения и подвигов для духовного возрастания. – Осуждая научное просвещение без любви христианской и религиозность, чуждую любви и ненавидящую просвещение, автор, однако, совершенно свободен от неблаговиднейшим образом высказываемых ему упреков в нелюбви к русскому духовенству. Напротив, именно на него-то он возлагает надежды, как на единственного соединителя религиозности с просвещением народа в школах; о них наш писатель заговорил ещё в 1873 г., когда Правительство и не поднимало вопроса о церковно-приходских школах. В этой статье (IX, 224) автор с негодованием осуждает земцев, препятствующих духовенству учить народ и бороться словом проповеди с сектами протестантского пошиба. Автор прямо говорит: «добрых пастырей у нас много, – может, более, чем мы можем надеяться, чем сами того заслуживаем» (IX, 232). Повторим формулу Достоевского об условиях влияния одной воли на другую: смиряясь, любя и познавая людей, человек восходит или возвращается к первозданному таинственному единству со всеми и, как бы переливая святое (чрез общение с Богом усвоенное) содержание своей души в душу ближнего, преображает внутреннюю природу последнего, так что при одном только согласии его воли, тяжкий путь его возрождения почти совершен за него, лишь бы он сам не отвечал на это злым упорством и ненавистью. Но Достоевский, великий учитель личной добродетели, отвертывается от общественных народных и культурных идеалов. Такое несправедливое обвинение стало общим местом у его литературных антагонистов: его ложность явствует из того, что едва ли не в каждой повести Достоевский говорит о России, о Европе, о человечестве, об истории. Правда, он предостерегает нас от всех путей воздействия на ближних, на которых стоят его литературные враги – он соотносит их с тремя искушениями, предложенными Спасителю в пустыне злым духом, и подводит под них все виды внешнего влияния на массы, – все, кроме изложенного выше пути христианского, а католицизм, социализм, партийную будирующую прессу и западнический государственный регламентаризм во всех его формах он совершенно отождествляет между собой по их общему методу действования. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance Святой иконописец у Андрея Тарковского и Натальи Иртениной 3 мин., 26.02.2014 Каким знает образованный русский человек Андрея Рублева? Таким, каков он в житии? Таким, каков он в научной литературе? Ни в коей мере. Образ иконописца утвердился в коллективном сознании нашей интеллектуальной элиты таким, каким сыграл его артист Анатолий Солоницын в знаменитом фильме Андрея Тарковского. А там он предстает в виде интеллигента, истерзанного проблемами творчества, которые, как показывает Тарковский, стояли перед творческой личностью всегда, – вне зависимости от времени и государственного устройства. И, может быть, даже вне религиозной принадлежности. Не то, чтобы автор этих строк хотел наброситься с критикой на картину Тарковского – нет, фильм был и остается одним из пиков нашего кинематографа, тут не о чем спорить. Но в ту эпоху, когда он появился на свет, о христианском аспекте личности Рублева можно было сказать чуть-чуть, самую малость. Тарковский сказал то, что позволялось, и, думается, еще многое сверх того. Укорять его за «малую православность» фильма было бы просто глупо. На нескольких десятилетий Тарковский вообще играл роль самого крупного религиозного мыслителя от кино. Другое дело, что времена изменились. И то, что было в творчестве Рублева чисто христианского – не вечно интеллигентского, а именно христианского – то есть, по большому счету, то, что составляло стержень и смысл его трудов, до сих пор не было достойно представлено в русском искусстве и словесности. Лишь совсем недавно появился роман известного православного писателя Натальи Иртениной «Андрей Рублев, инок». И эта книга закрыла зияющую брешь. Рублев получил у Иртениной принципиально иную, можно сказать, нарочито иную трактовку, чем у Тарковского. В романе нетрудно разглядеть даже своего рода полемическое заострение: «Рублев – иное». Иконописец предстает в первую очередь монахом, христианином, персоной, погруженной в истину веры, а уж потом живописцем. |
| 379 И действительно, история распространения раскола показывает, как сильно способствовали распространению раскола устроявшиеся в лесах скиты и монастыри. Они имели какую-то особенную, могучую притягательную силу. Едва устроялся где-либо в глуши лесов раскольнический скит каким либо расколоучителем, как тотчас же разносилась об нем молва по окрестностям и сотни, тысячи суеверных стремились в эти пустыни, думая обрести там успокоение или спасение своей души, а бродяги и гулящие люди, люди бездомовные, праздношатающиеся, не хотевшие трудиться, работать, служить обществу, каковых тогда было множество по всей России, расчитывали найти здесь безопасный притон, даровую, готовую хлеб-соль. Лесные чащи наполнялись, таким образом, хижинами и шалашами таких отщепенцев. Поселялся где-либо в лесной пустыне расколоучитель – инок старец с несколькими людьми, устроял небольшую часовню, заводил колокол». Жители окрестных мест слышали вдруг, в необитаемом дотоле месте, звон колокола, спешили на этот призывный звук, встречали старца, молящегося в чаще дебри, с участием внимали его рассказам о преследованиях, которым будто бы подвергалась вера праотцов, о пришествии антихриста, о близком конце мира. Имена Никона и Никонианцев произносимы были с проклятиями, сетования об утрате православия сопровождались слезами и простодушные поселяне с благоговением взирали на отшельника, потом возвращались к нему, чтобы слушать его поучения, приносили ему посильные дары, требуя за них только его благословения и понемногу совращались в раскол. Иные поселялись вокруг своего учителя, оставляя вместе с жилищами своими семейства, имущества, все обольщения житейския». 380 Так наполнялись народом во многих местах монастыри или скиты раскольнические, центры учений, направленных против православной церкви. Так, когда беглый дьячек Шумского погоста Данило Викулин основал первый беспоповщинский скит на Выге реке в олонецком уезде и разнеслась о нем молва по заонежскому поморью, к нему сначала набралось до 49 человек, потом начали стекаться целыми семействами мужи, жены и дети всякого возраста и вскоре число отшельников возрасло более 150, не считая около них живших еще в отшельничестве и других скитах. |
| Как гениально и глупо: контейнер ценных контрабандных грузов из России приходит по нашей договоренности в Штаты на какого-нибудь америкашку. Груз растаможивают, и если все гладко, то тут появляемся мы с Гришей и забираем груз, а америкашка после этого просто-напросто исчезает. И нам не нужно ему обещанные проценты платить. Казалось бы, сколько уже таких контейнеров получено! Мы с Гришкой озолотились. И нам, и нашим детям хватило бы. Нужно остановиться было, так нет ведь! Кстати, перед последним делом сидело во мне смутное предчувствие, что сгорим. И опять не остановился… Ну вот и остановили добрые люди. Не-на-ви-жу!!! Так что в Джорданвилль ты теперь, Вера, без меня ездить будешь. Не знаю, правда, станут ли монахи за такого, как я, молиться. А могилу отца Василия ты от меня обязательно поцелуй, или как там это делается… Он добрый был, понимающий. Только мне от этого сейчас не легче. Ну вот и все. Пропади все пропадом!” Александр со злостью швырнул ручку, ударил по пластиковому столику кулаками, уронил на них голову и отчаянно зарыдал. Тем временем к рябой решетчатой двери камеры молча подошли двое, надзиратель и заключенный. Надзиратель нажал кнопку, дверь автоматически открылась. Потом он смерил заключенного неприветливым взглядом и на плохом английском с пуэрто-риканским акцентом небрежно бросил: – Hey, Russian, there’s a guest for you until morning. (Эй, русский, к тебе тут гость до утра). Глава непоследняя. Рукопись " Начальник тишины " XI. Блаженство Напрасно ставят капканы на пути тех, у кого есть крылья. Когда оканчивается земной путь христиан, за ними приходит Начальник тишины, Начальник покоя, и берет их в Свой блаженный покой, потому и зовут их “покойниками”. “И тако сего жития изшед о надежди живота вечного, в присносущный достигну покой, идеже празднующих глас непрестанный…”, – говорится в молитве после святого Причащения. Там, в жизни вечной, непрестанная молитва-просьба, молитва-плач, преобразится в непрестанную хвалу Богу, в непрестанный глас празднующих. |
| По крайней мере пятая самая важная глава «монастырского устава» Нила Сорского («о различии нашего борения и победы на осмь начальнейших помысл страстных») имеет ближайшую связь со второй половиной сочинения Кассиана «De Institutis Coenobiorum», которая тоже содержит в себе описание борьбы с восьмью главными пороками. В том и другом сочинении можно видеть одну основную идею, одну общую психологическую почву исследования. Следуя за Кассианом, Нил Сорский также делает попытку психологического описания, анализа главных страстей, с которыми должен бороться инок, и с помощью такого рассмотрения этих страстей старается указать средства побеждать их (средства эти также общи, как и у Кассиана). В «Главах» Нила Сорского можно находить даже более частные точки соприкосновения с упомянутым сочинением Кассиана: русский автор делает прямые заимствования из сочинения Кассиана, и говорит даже иногда его словами, хотя и не называет его по имени 18 . Несомненно, что имя И. Кассиана было хорошо известно в древнерусской письменности. Сборник библиотеки Троице–Сергиевской Лавры (XV–ro в.) 756 л. л. 461–476 содержит в себе часть из аскетических сочинений преп. Кассиана под таким заглавием: «Преподобного отца нашего Аввы Кассиана Римлянина о злобных осмих помыслах»; также сборник XV–ro в. 760 л.л. 168 и сл. Правда, нужно сказать, что в указанных древнеславянских рукописях это сочинение Кассиана находится в сокращенной редакции, в какой оно было переведено с латинского на греческий, а с последнего уже и на славянский. Сочинения преп. И. Кассиана таким образом очевидно могли быть читаемы древними русскими иноками и ценимы по достоинству. Один из ближайших учеников Нила Сорского , Иннокентий Охлебишин с таким же уважением относился к писаниям И. Кассиана, как и сам Нил Сорский . Об этом можно судить по тому факту, что в своем «Надсловии» Иннокентий Охлебишин не раз в подтверждение себя приводит слова «Святого Кассиана». Таким образом, и наши русские иноки–богословы, равно как и западные, и восточные представители христианской жизни и богословской мысли одинаково знают преп. |
| Неудивительно, что после первого и такого внушительного урока русский народ усвоил себе аскетическое, чисто монастырское понимание христианства. В том же направлении монастыри оказывали влияние на народ еще чрез так называемых «учительных монахов», к которым, при поголовной почти неспособности приходского духовенства к народному учительству, охотно стекались новопросвещенные русские люди. Выдающейся тип учительного монаха представляет собой инок Авраамий Смоленский. О Никите-Затворнике Печерском известно, что, обладая способностями и даром учительства, он не был во имя этого даже ритористом своего подвига и принимал у себя в затворе искавших у него наставлений. Правда, нет оснований думать о большом количестве таких исключительно одаренных и популярных учительных монахов; однако и рядовое монашество практиковало пастырскую обязанность учительства в самых широких народных кругах, благодаря древнерусскому институту духовничества, состав коего, как мы уже упоминали, пополнялся преимущественно монахами. Право исповеди, право быть в тесном смысле «духовным отцам» своих пасомых у нас, по примеру греческой церкви, не принадлежало всем без исключения иереям в силу самого их сана, а составляло привилегию наиболее опытных из них в духовной жизни (по идее, облекавшихся званием духовников по особому епископскому благословению). Наиболее опытными на практике были признаны иереи из монахов, которые принимали к себе на исповедь мирян всех состояний и возрастов, состоя в этом служении или при приходских церквах, или даже внутри монастырей. Всем мирянам предоставлялась полная свобода в выборе духовных отцов и только рекомендовалось держаться избранного руководителя в христианской жизни до конца дней своих. Влияние духовного отца на своих «покаяльных детей» обеспечивалось тем высоким и непререкаемым авторитетом, какой приписывается ему в многочисленной серии как переводных, так и оригинальных древнерусских церковно-практических памятников. В одном древнем иноческом поучении послушание духовному отцу доводится до такой крайней заповеди, обращенной к иноку: «аще бо ти и повелено будет отцом твоим воврещися в море, да речеши ему: «боюся послушания отче», и аще речет: «не бойся, вниди, яко велико имение притяжавый», т. е. |
| 53 Башлаев Фёдор Васильевич – гласный ЦГД с 15 декабря 1910. Винокуров Иван Андреевич – кандидат в ЦГД в 1911. Пирогов Яков Алексеевич – купец 2-й гильдии, гласный ЦГД с 1907, член учётно-ссудного комитета Царицынского отделения Госбанка, в 1911 за особые заслуги награждён золотой медалью с надписью «За усердие». Пятаков Иван Яковлевич – Царицынский городской голова до 1907, затем гласный ЦГД. Имел обыкновение начинать речь с воспоминаний: «Когда я был городским головою...» Серебряков Григорий Н. – гласный ЦГД с 1907, наряду с братом организатор царицынской товарной биржи и владелец завода металлических изделий, почётный гражданин Царицына. Никонов П. И. – купец, гласный ЦГД с 1910, член Городской врачебно-санитарной исполнительной комиссии в 1911. 56 Цепь главы города – должностной знак, носимый на одежде во время выполнения владельцем служебных обязанностей. 58 Название «Нора» закрепилось на немецкой и русской сцене за драмой Г. Ибсена «Кукольный дом» (1879), из всех его произведений вызвавшей самые ожесточённые дискуссии. 59 Ср.: «Изобретательные корреспонденты, устраивая Илиодору всероссийскую «рекламу», помогают ему обманывать своих петербургских врагов и друзей. «Враги» боятся какого-то чуть ли не «восстания» в Царицыне, а друзья воображают, что они поддерживают какую-то грозную «силу». Если бы те и другие побывали здесь – глубоко разочаровались бы. Всё это так «грандиозно» исключительно только в расстроенном корреспондентском воображении» (Лунин К. По России (Письмо из Царицына)//НЗ. 1912. 7/8. С. 17). 60 Сад Очкина – в нач. ХХ в. центральное увеселительное заведение Саратова: варьете, шансонетные певицы, куплетисты, фокусники и т. п. 61 Виталий (Максименко; 1873–1960), архиеп. – с 1902 архим. Почаевской лавры, ред. ж. «Русский инок» и др. изданий, глава крупнейшего отдела СРН. 63 В гротескных портретах Леонардо да Винчи разрабатывал методы «идеального типа деформации», с беспощадной художественной правдой изображая всевозможные модели уродливого, безобразного в облике человека. |
| Относительно иерусалимских обычаев Павел сделал им уклончивый ответ, не желая вовсе поминовения на православной литургии, которое служило бы знаком единения с церковью: «...когда старейшины потребуют от нас пожертвования (говорил он), то мы по силе нашей дадим; а не будут требовать, мы просить о том не желаем, ибо мы пришли не ноги умывать, ни целования принимать, а пришли единственно поклониться на месте, где стояли нозе Христовы». Переменить же мантии и камилавки Павел и Алимпий решительно отказались. «После сего (замечает Павел) ноги нам не умывали и о записке имен и пожертвований денег даже и не воспомянули, и мы остались в покое телом и совестью своею» 371 . На третий день по приезде в Иерусалим, в тех же отведенных им патриарших покоях, Павел и Алимпий имели с иноком Парфением торжественное, в присутствии многих свидетелей, прение о вере, или лучше – об обрядах, употребляемых православной церковью и у глаголемых старообрядцев. Сначала происходило горячее и длинное прение, разумеется, о перстосложении, потом о кресте двучастном и об имени Иисусе. Павел решительно и смело высказывал свои обычные доказательства в защиту старообрядческих мнений по всем этим вопросам 372 ; инок Парфений, со своей стороны, горячо, как и всегда, защищал православные обряды. Участие в прениях, и больше с примирительной целью, принимали также некоторые из присутствовавших, особенно петербургские иеромонах Иосиф и «… скромный иеромонах Тихон, Афонской же горы, русский уроженец». Этот последний, в минуту самого запальчивого препирательства, «… восстав с места, начал с лаской убеждать: «Молю вас, оставьте вы все эти безуспешные разговоры и споры, ибо это дело совсем не наше, но высших архипастырей»; и, обратясь собственно к Павлу с Алимпием, прибавил: «Поверьте, други, все наши архипастыри всегда молятся о всех заблудших и желают миру, но вы не смиряетесь» 373 . Описав эти споры с противниками, – споры слишком горячие и, как бывает обыкновенно с такими спорами, ни к чему не приведшие, Павел делает такое замечание: «Все сие происшествие слышно было, кажется, не только живущим в патриархии, но и самому патриарху Кириллу; ибо отведенная нам келья была на самом лобном месте. А как никто из них не разумеют русского языка, кроме эконома иеромонаха Дионисия и старейшего из архиереев духовника, коего называют святым Петром 374 , то никто из них не входил к нам, давали всю волю состязаться без всякого перерыва… Так окончилась беседа, или прение наше, поскольку уже время наступало разойтись всем увещателям нашим по своим местам. Однако разошлись с миром, и после сего сражения уже мы успокоились». |
| X, 50); причислял он в этом отношении к народу и верующих из общества, полагая в этом сознании несомненную надежду на спасение даже для самого закоренелого злодея, как это выражает пропойпа Мармеладов в своем знаменитом монологе, одном из лучших перлов нашего писателя (V, 22). Велика эта черта даже в презренном грешнике, а соединенная с любовью, смирением и светлым и глубоким образованием она золотым венцом всегдашнего успеха увенчивает проповедника истины, давая ему путь к уразумению тайн внутренней жизни ближних, открывая возможность полюбить и понять их доброе и через это окончательно покорить их сердца вечной! истине Примирителя. Без этого свойства правдивости и соединенной с ним светлой, широкой всесторонности, автор даже и религиозность невысоко ценит, как это видно в отзыве одного из его героев о Версилове и в типах Хохлаковой и о. Ферапонта; изуверы и гордецы бывают по видимому религиозны, но им автор уделяет симпатии еще менее, чем увлекающимся скептикам, или кутилам. «Тут причина ясная: они выбирают Бога, чтобы не преклоняться перед людьми, – разумеется, сами не ведая, как это в них делается: преклоняться перед Богом не так обидно. Из них выходят чрезвычайно горячо верующие, – вернее сказать, горячо желающие верить: но желание они принимают за самую веру 31 . Из этаких особенно часто бывают под конец разочаровывающиеся. Про господина Версилова я думаю, что в нем есть и чрезвычайно искренние черты характера – (VIII, 60). Отсюда еще раз видно, как далеки от истины те, которые представляют Достоевского человеком партии; но ошибаются и те, что утверждают, будто бы в лице о. Ферапонта он осуждает аскетизм отшельников: возражение на это есть прямое в беседе о. Зосимы: «Русский инок», где говорится о необходимости уединения и подвигов для духовного возрастания. – Осуждая научное просвещение без любви христианской и религиозность, чуждую любви и ненавидящую просвещение, автор однако совершенно свободен от неблаговидейшим образом высказываемых ему упреков в нелюбви к русскому духовенству. |
|
|
