| Чаще всего альтернативой каменным К. служили деревянные бочки, которые от столь ранней эпохи не сохранились, но встречаются на миниатюрах (напр., Monac. Clm. 22053. Fol. 16, нач. IX в.); известны также каменные К., внешне имитирующие деревянные (напр., мраморная К. IX-XI вв., сделанная из основания колонны, в соборе Сен-Жан-Батист в Перпиньяне). С XI в. в декоре каменных К. проявляются черты романского стиля. К. украшают растительным или геометрическим орнаментом, изображениями арок и колонн (напр., К.в ц. Сен-Дени в Оданк-ан-Бре (деп. Уаза, Франция), кубической формы, каждый угол к-рой украшен 3 резными колоннами), человеческой головы или лица, как, напр., на капителях колонн, обрамляющих К. в приходской ц. Сен-При в Пюи-ла-Валле (деп. Уаза, Франция)). Купель, в которой крестили В. А. Моцарта, в соборе святых Руперта и Виргилия в Зальцбурге Купель, в которой крестили В. А. Моцарта, в соборе святых Руперта и Виргилия в Зальцбурге В XII в. складываются локальные школы, которые тесно связаны с регионами добычи и обработки того или иного материала для К. (напр., черный или голубовато-серый известняк («мрамор») из р-на Турне (Бельгия), бронза из региона р. Маас, свинец из Англии). К. цилиндрической формы начинают вытеснять кубические, появляются чашеобразные К. (напр., К. в ц. св. Кассиана в Чаддесли-Корбетт (графство Вустершир, Англия), датируемая 1160-1170, украшена характерными для Юж. Франции рельефами драконов (змей), которые опутывают чашу с внешней стороны, символизируя первородный грех). Наряду со ступообразными К. на простом основании (напр., сплошь покрытая искусным рельефом К. в ц. св. Бонифация во Фреккенхорсте (близ Варендорфа), созданная в 1129) появляются К. на невысокой цилиндрической опоре (К. ц. Сен-Мартен в Карли (деп. Па-де-Кале) и ц. Сен-Мартен в Жанте (деп. Эна)), иногда фланкированные 4 колоннами меньшего размера (К. в соборе Нотр-Дам в Лане; К. ц. Сен-Мартен в Дане (деп. Па-де-Кале); К. из приходской ц. Сент-Петрок в Бодмине (графство Корнуолл, Англия), капители колонн к-рой украшены ликами ангелов). Встречаются также К. на неск. ножках без центральной опоры (круглая К. на 4 небольших ножках в ц. св. Мартина в Зельвиллере (деп. Н. Рейн), датируемая 1140; К. ц. Сент-Этьен в Альтийаке (деп. Коррез) имеет зооморфные ножки). Романские К. часто украшены выступающими с неск. сторон человеческими «личинами», символизирующими райские реки или 4 ветра, стороны света и т. д. (напр., К. ц. Сен-Ва в Шеране (деп. Нор) и ц. Сен-Жан-Батист в Мартиньи). |
| Прежде чем приступлю к рассмотрению рукописных орнаментов этих последних столетий, надобно сказать два слова об орнаментах скульптурных или прилепах суздальской архитектуры XIIbeka. На основании исследований графа С.Г. Строганова 2 и графа А. С. Уварова 3 , составилось в нашей ученой литературе господствующее мнение, что эти суздальские орнаменты носят на себе отпечаток романского стиля, благодаря участию иноземных, именно, немецких мастеров, которых тогда вызывали князья для сооружения каменных храмов. К этому предмету я еще буду иметь случай воротиться потом, а теперь только замечу, что французский архитектор, потому ли, что вовсе не знает литературы по вопросу о суздальском орнаменте, или же не находит нужным удостоить ее своего внимания, в разрез установившемуся мнению, решительно утверждает, что орнаменты Дмитриевского собора во Владимире носят на себе самый явственный характер азиатский (стр. 64), в доказательство чему приводит из них, между прочим, один листок, в котором видит сродство с каким-то бронзовым индийским фрагментом брахманической эпохи XIV столетия, находящимся в коллекции самого автора. В эту эпоху стиль византийский заметен; в других заставках, не вошедших в изданиестиль византийский заметен; в других заставках, не вошедших в изданиет – утверждает он – Индия и Персия формулируют элементы русской архитектуры, равно как и ее орнаментации (стр. 66). Об архитектуре будет речь впереди; теперь же буду продолжать об орнаменте. Он одинаково господствует и в архитектуре, и в мелких изделиях утвари и одежды, и особенно в украшении заглавных букв и заставок в рукописях, и во всех этих отраслях искусства и ремесла определяет их общий стиль и эпоху. Преимущественно обращу внимание на рукописи, как потому, что это у нас в России самый богатый и разнообразный материал для истории орнамента, так и особенно потому, что, благодаря точности в определении места и времени происхождения рукописей, можно с большей определительностью и ясностью проследить местное и историческое развитие этой художественной формы. |
| В наше просвещенное время стали, наконец, отдавать должную справедливость ранним произведениям грубого средневекового искусства; и если немцы и французы с уважением и любовью обращаются к своим очень невзрачным, часто уродливым миниатюрам и скульптурным украшениям так называемого Романского стиля, искупающим в глазах знатоков свое безобразие религиозной идеей и искренностью чувства; то в глазах наших соотечественников еще большего уважения заслуживают произведения древней русской иконописи, в которых жизненное брожение форм изящных с безобразными и наивная смесь величия и красоты с безвкусием служат явным признаком молодого, свежего и неиспорченного роскошью искусства, когда оно, еще слабое и неопытное в технических средствах, отважно стремится к достижению высоких целей и в неразвитости своих элементов является прямым выражением неистощимого богатства идей, в такой же неразвитости сомкнутого в таинственной области верования. Чтобы эта общая характеристика русской иконописи не оставалась голословной фразой, необходимо войти в анализ некоторых подробностей. Как бы высоко не ценилось художественное достоинство какой-нибудь из старинных русских икон, никогда она не удовлетворит эстетически воспитанного вкуса, не только по своим ошибкам в рисунке и в колорите, но и особенно по той дисгармонии, какую всегда оказывает на душу художественное произведение, в котором внешняя красота принесена в жертву религиозной идее, подчиненной богословскому учению: так что, сравнивая с живописью западной произведения русской иконописи, мы можем говорить вообще о принципах этой последней, не ставя отдельных ее экземпляров наряду с образцами знаменитых мастеров западного искусства. Итак, первый признак русской иконописи – отсутствие сознательного стремления к изяществу. Она не знает и не хочет знать красоты самой по себе, и если спасается от безобразия, то потому только, что, будучи проникнута благоговением к святости и божественности изображаемых личностей, она сообщает им какое-то величие, соответствующее в иконе благоговению молящегося. |
| —598— предметы побочные, неважные и неинтересные. Напротив, сам профессор, как и большинство археологов, склонен был смотреть на свои дисциплины, едва ли как не на краеугольный камень всего научного здания Академии. Эта переоценка дисциплины о тонкостях византийского стиля, его отличья от классического, – романском, готическом, древнерусском и др. стилях, об особенностях древнерусского богослужения и под. по сравнению с Гомерами, Платонами, Ветхими и Новым Заветами, отцами Церкви, Вселенскими Соборами, Кантами и пр. представлялась студентам делом субъективизма и личного увлечения узкого специалиста, – ответного сочувствия во всяком случае не вызывало. Кроме того, И. Д-ч имел странную манеру вычитывать на лекциях целые листы выдержек на латинском и греческом языках. Я попал именно на такую лекцию о стилях и, хотя имел порядочную лингвистическую подготовку, просидел всю лекцию, ничего не понимая. Не удивительно, что, приезжая из Москвы, И. Д-ч иногда находил в аудитории одного только дежурного студента. Раздраженный лектор быстро возвращался в профессорскую комнату, а дежурный бежал в номер с предупреждением слушателей. Собиралось приличное число их, начинались переговоры и уговоры не давать делу официального движения, и кончалось успокоением лектора и благополучным проведением лекции. Наверно эти казусы с большим вредом отражались на здоровье И. Д-ча и ускоряли роковую развязку. Такого же рода были и экзаменационные билеты, – по поводу их происходили возбужденные переговоры студентов с профессором, кончавшиеся тем, что многие, если не все, шли на экзамен с tabula rasa в голове и тем заставляли сильно волноваться раздражительного профессора. В совершеннейшей противоположности с лекциями И. Д-ча стоят его многочисленные литературные работы. Большинство их, особенно его докторская диссертация о церковном уставе, отличаются талантливостью, свежестью, оригинальностью и занимательностью. Каким образом такой интересный писатель в печати мог быть таким невыносимым лектором в аудитории, доселе для меня остается вопросом. Говорю только о моем времени. |
| через Киев, все же, как результат позднейшего развития, не могло прочно ложиться на почву для того не подготовленную; впрочем, надобно отдать справедливость грамотным людям того времени, что они больше интересовались не современными интересами Европы, а тем, что на Западе отживало уже свой век, то есть такими сочинениями, которые, возникнув в раннюю эпоху средних веков, потом, в старопечатных книгах XV и XVI вв., спустились в низшие классы и стали народным чтением. Но, не усвоив себе как следует этого запаса новых идей, не внеся его в нравственные и умственные интересы, наша Русь должна была от него отказаться, будучи застигнута врасплох Петровскую реформою. Впрочем, не будем входить в подробности той уже избитой мысли, что в развитии русской литературы и вообще образованности не было прочной и твердой осадки, что позднейшие слои ложились кое-как, на рыхлой почве, и потому всегда давали трещины и пустые продушины. Твердым на Руси остался только тот первобытный, наивный стиль духовных стихов, которого характеристику старался я изложить. Народное сознание, остановившееся на грубых начатках христианской цивилизации, которым на Западе соответствует XII в. или уже много XIII, встретило Петровскую реформу с тем оторопелым, тупым изумлением, которое с давних времен воспитывала русская фантазия мрачным стилем, господствовавшим не в одних духовных стихах. Это сознание могло обнаружиться только между раскольниками и еретиками, то есть в том только простонародье, которое вследствие Петровской реформы еще не совсем отупело и не разучилось мыслить и читать. Эти фанатики поняли разрыв между жизнию народною и вносимою на Русь немецкою образованностью – конечно, самым нелепым образом, в отсталых формах того романского, чудовищного стиля, и эпоху, обновленною реформою, назвали звериным веком нарождающегося антихриста: следовательно, в самом просвещении, приносимом к нам с Запада, и вообще во всех явлениях новейшей истории находили они только новую пищу своим мрачным, чудовищным видениям. |
| Молодому профессору приходилось таким образом без предварительной специальной подготовки создавать науку, читать лекции 20 по тем предметам, которыми в достаточной степени и сам не владел. Трудность подобного положения начинающего молодого профессора может вполне понять только тот, кто сам испытал все это своим личным горьким опытом. Покойный Иван Данилович не пришел в отчаяние, а со свойственною ему энергией, которую он не утратил до последних дней своей жизни, усидчивостью и добросовестностью принялся за изучение этой новой науки, созданной новым в ту пору академическим Уставом 1869 года. Основательное знание, которое он приобрел еще на школьной студенческой скамье, древних языков – греческого и латинского и новейших – Французского и немецкого значительно облегчило его труд, при изучении источников и пособий для своей новой специальности, а стремление и страсть молодого человека идти новыми путями, непроложенными другими, какие открываются всякому начинающему заниматься археологиею, все это в значительной мере придало сил молодому профессору и он с жаром предался изучению своей специальности. Плоды этого изучения скоро же начинают появляться и в печати. В упомянутом нами реферате покойный И. Д. Мансветов возражал графу А. С. Уварову на то положение последнего, что орнаментовка фасадов Дмитровского собора во Владимире, состоящая из обронных изображений чудовищных животных и разного рода человеческих фигур, хотя и была особенно употребительна в архитектуре романской, но не была исключительною принадлежностию романского стиля и не может иметь решающего значения, при вопросе о романском влиянии на произведения церковного зодчества нашего в Суздале и Владимире, что доказывал покойный председатель в своем, упомянутом нами, реферате. «С этою целью, говорил покойный профессор Мансветов, мы позволяем себе привести несколько фактов из истории византийского искусства, показывающих, что данные образцы орнаментовки не только не были чужды Византии, но нашли себе здесь приложение и в области промышленного производства и в искусстве церковном». |
| Имперский крест. 1370–1382 гг. (Сокровищница дворца Хофбург, Вена) Имперский крест. 1370–1382 гг. (Сокровищница дворца Хофбург, Вена) Дискуссия о пресуществлении в католич. богословии, к-рая продолжалась до IV Латеранского Собора 1215 г., способствовала тому, что К. (особенно с изображением Распятия) мог служить иллюстрацией реального присутствия Христа во время Евхаристии. Кроме того, все более личный характер, к-рый приобретала вера, подразумевал прямое обращение к Христу, пострадавшему за грехи человечества, что требовало наличия Его образа на престоле. Согласно Гонорию Отёнскому (XII в.), К. ставили на престол, чтобы во время молитвы он был символом Христа, напоминал о Его страстях и призывал людей следовать за Ним ( Honor. August. Gemma animae. 135). Одним из ранних сохранившихся примеров алтарного К. может служить серебряный «малый» К. св. Бернхарда, еп. Хильдесхайма (ок. 1130-1140; Музей собора в Хильдесхайме). Алтарные К. были особенно распространены на территории Свящ. Римской империи, в Тоскане и Ломбардии, а также в Дании и на юге Швеции, неск. примеров алтарных К. романского стиля сохранилось в Англии, Франции и Испании. Не существовало специальных предписаний о материале для изготовления алтарных и процессионных К. в средневековье, сохранившиеся - в основном бронзовые или медные, обычно золоченые. В описях часто упоминаются золоченое серебро и золото, под последним, вероятно, также подразумевалась позолота. В бедных приходах К. могли быть деревянными. Редкие примеры К. из слоновой кости - английский К. c изображением Распятия, сер. XII в. («Клойстерс», Метрополитен-музей, Нью-Йорк); К. Гунхильды, до 1076 (Нац. музей Дании, Копенгаген) и др. Лиможские эмалевые К. со 2-й пол. XII в. распространились по всей Европе. Процессионные К. часто украшали драгоценными камнями и жемчугом, напр. К. Лотаря (кон. X в., сокровищница собора в Ахене); в их перекрестьях располагаются мощи, как в «большом» К. св. Бернхарда (Музей собора в Хильдесхайме). Основная форма алтарных и процессионных К.- латинский с прямыми концами, которые могут быть расширенными, трапециевидными, крестовидными или закругленными. |
| Церковную археологию и литургику преподавал Иван Данилович Мансветов . Высокий, стройный брюнет с большими серыми глазами и часто с нежным румянцем на щеках. Он казался мне настоящим красавцем. Страдавший недугом легких, он был чрезвычайно раздражителен, и у него происходили частые столкновения со студентами по поводу лекций и экзаменов. Дело в том, что в Академии царили: философия с Платоном, Кантом и др., богословие с Василием Великим , Григорием Богословом и др. Писание, история – церковная всеобщая и русская, гражданская русская, литература иностранная и русская, – а литургика и церковная археология рассматривались как предметы побочные, неважные и неинтересные. Напротив, сам профессор, как и большинство археологов, склонен был смотреть на свои дисциплины, едва ли как не на краеугольный камень всего научного здания Академии. Эта переоценка дисциплины о тонкостях византийского стиля, его отличия от классического, – романском, готическом, древнерусском и др. стилях, об особенностях древнерусского богослужения и под. по сравнению с Гомерами, Платонами, Ветхим и Новым Заветами, отцами Церкви, Вселенскими Соборами, Кантами и пр. представлялась студентам делом субъективизма и личного увлечения узкого специалиста, – ответного сочувствия во всяком случае не вызывало. Кроме того И. Д-ч имел странную манеру вычитывать на лекциях целые листы выдержек на латинском и греческом языках. Я попал именно на такую лекцию о стилях и, хотя имел порядочную лингвистическую подготовку, просидел всю лекцию, ничего не понимая. Не удивительно, что, приезжая из Москвы, И. Д-ч иногда находил в аудитории одного только дежурного студента. Раздраженный лектор быстро возвращался в профессорскую комнату, а дежурный бежал в номер с предупреждением слушателей. Собиралось приличное число их, начинались переговоры и уговоры не давать делу официального движения и кончалось успокоением лектора и благополучным проведением лекций. Наверное эти казусы с большим вредом отражались на здоровье И. Д-ча и ускоряли роковую развязку. Такого же рода были и экзаменационные билеты, – по поводу их происходили возбужденные переговоры студентов с профессором, кончавшиеся тем, что многие, если не все, шли на экзамен с tabula rasa в голове и тем заставляли сильно волноваться раздражительного профессора. |
| Что евреи не бывают дураками. Это одно из стихотворений, которое является для меня тем, на чем я стою. – У меня, кстати, и вопрос такой был: какие стихи для Вас программные? – В том числе и это: Неторопливо истина простая В реке времён нащупывает брод: Родство по крови образует стаю, Родство по слову — создаёт народ. Не оттого ли, смертных поражая Непостижимой мудростью своей, Бог Моисею передал скрижали, Людей отъединяя от зверей? А стае не нужны законы Бога, — Она живёт заветам вопреки. Здесь ценятся в сознании убогом Лишь цепкий нюх да острые клыки. Своим происхождением, не скрою, Горжусь и я, родителей любя, Но если слово разойдётся с кровью, Я слово выбираю для себя. И не отыщешь выхода иного, Какие возраженья ни готовь, — Родство по слову порождает слово, Родство по крови — порождает кровь. Про понятие Бога – Я обратила внимание, что в последнее время Вас привлекает тема духовности, поисков Бога. – У меня есть стихотворение, написанное в 88-м году, когда я в последний раз был за рубежом в экспедиции: В старинном соборе играет орган Среди суеты Лиссабона. Тяжёлое солнце, садясь в океан, Горит за оградой собора. Романского стиля скупые черты, Тепло уходящего лета. О чём, чужеземец, задумался ты В потоке вечернего света? О чём загрустила недолгая плоть Под каменной этой стеною, — О счастье, которого не дал Господь? О жизни, что вся за спиною? Скопление чаек кружит, как пурга, Над берега пёстрою лентой. В пустынном соборе играет орган На самом краю континента, Где нищий, в лиловой таящийся мгле, Согнулся у входа убого. Не вечно присутствие нас на Земле, Но вечно присутствие Бога. Звенит под ногою коричневый лист, Зелёный и юный вчера лишь. Я так сожалею, что я атеист, — Уже ничего не исправишь. – Только не говорите, что Вы – атеист! — Я этого и не говорю. Я занимался историей Земли, дрейфом континентов, мировыми катастрофами и даже предложил свою модель конца света. Не так давно у меня вышла книга «Мифы и тайны науки», в которой я пытаюсь найти объяснение древним легендам, в том числе и библейским, с позиций современной науки. |
| Вероятно «правильной» ориентировкой рогатины мастера посчитали острием вниз, что соответствует положению копья на канонических изображениях святого Георгия, поражающего змея. Наша рогатина несет серию отдельных изображений животных, рунических символов, растительных и геометрических элементов, которые ориентированы по направлению к острию пера (рис. 1, 2, 4). В вязи на боковых гранях втулки и переплетениях, используемых в других элементах композиции, угадываются кельтско - скандинавские и византийские стилистические корни. Весь орнамент объединен единым замыслом, который адресует исследователя к мировой и, прежде всего, скандинавской мифологии. Стиль изображения животных декора нашей рогатины не имеет аналогов в орнаментах известных науке образцов средневекового оружия, а копий в особенности. Представление об исходном замысле создателя декора рогатины дают фотографические изображения (рис. 2А-Г) и прорисовка его развертки (рис. 4). Прорисовка выполнена с элементами реконструкции некоторых деталей, где это позволили повторы элементов орнамента, следы рисунка на железной основе и логика его построения. Реконструкция выполнена для большей наглядности, но она не затронула отсутствующие информативные и смысловые детали. Рис. 4. Развертка - прорисовка декорированной части рогатины (с элементами реконструкции изображений) Манера изображений орнамента рогатины перекликается с различными стилями эпохи викингов, но отличается более детализированным и реалистичным подходом к изображениям как настоящих, так и фантастических существ, в которых почти всегда можно опознать характерные черты конкретных животных. Эта художественная особенность характерна для романского стиля, который, стремясь к изобразительной реальности, впитал в себя кельтско - скандинавские традиции на византийской основе. В этой стилистике изображено птицеподобное существо с головой зверя на эмалевой накладке XII века из Лувра (рис. 5). Рис. 5. Накладка на шкатулку с изображением «птицы». Эмаль, начало 12 века, Лувр. |
|
|
