| Когда, по окончании литургии и торжественного молебна по случаю дня ангела Высокопреосвященнейшего Димитрия, Преосвященный Виталий вышел из храма, то на погосте церковном его встретили прихожане с просьбою благословить братскую трапезу, уготованную ими тут же возле церкви для угощения меньшей братии. Владыка любовно подошел к столам, благословил, и отпробовав хлеба соли, пожелал доброго здоровья храмоздателям, и за тем отправился в собственный дом о. Стефана, где для него и прочих почетных гостей уготован чай и обед. Вечером того же дня Преосвященный Виталий осматривал прочие Полонские церкви и на другой день с утренним поездом отправился в Кременец, благословляемый всеми за его истинно-отеческое обращение с ближними и редкое умение молиться и этим других располагать к молитве. Что же о. Стефан? – Мы заставим его и на этот раз отвечать нам своими собственными словами, заимствуя таковые из его дневника, тем более, что совершенное дело было более, чем дело рук его. Оно было полито его потом и слезами и сопровождалось такими испытаниями, на перенесение которых способен не всякий. Самого вопросите, сам о себе да глаголет. И вот что говорит нам о. Стефан по этому поводу: «Нет слов для выражения того настроения тех мыслей и чувств, какие я переживал в эти блаженные для меня минуты. Труд мой кончен с полнейшим успехом, и я вижу свой возлюбленный храм уже до конца освященным, и следовательно принятым от Господа в пренебесный свой жертвенник. О, это можно только чувствовать, но не сказать. Без сомнения, это была частица тех радостей небесных, о которых апостол сказал: ихже око не виде и ухо не слыша, и на сердце человеку невзыдоша... А потому мне ничего более не оставалось, как смиренно пасть пред Богом, что я и сделал, и долго со слезами молился и молил Его милосердие, чтобы Он принял мою жертву и труд в воню благоухания духовного, во спасение моего недостоинства и моих прихожан, ныне много и премного преданных мне по милости Божией».... Теперь остается сказать еще о ближайших помощниках о. Стефана по сооружению нового храма, с показанием прихода и расхода употребленных на него сумм по мере их сбора и расходования по годам, чтобы яснее видеть: 1) откуда брались эти деньги и 2) во сколько именно этот храм обошелся строителям? |
| Таким образом, престол соединяет в себе два основных представления: о смерти Христа ради нашего спасения и о царственной славе Вседержителя, восседающего на пренебесном Престоле. Внутренняя связь двух этих представлений очевидна. Они полагаются и в основу чина освящения престола. Этот чин сложен и исполнен глубокого таинственного смысла. Воспоминания о Моисеевой скинии и Соломоновом храме в молитвах на освящение храма и престола призваны засвидетельствовать духовное исполнение в Новом Завете ветхозаветных прообразов и богоустановленность священных предметов храма. Чаще всего святой престол устраивается следующим образом. На четырех деревянных столпах высотой в аршин и шесть вершков (в современных единицах измерения эта высота равняется примерно 98 см, так что вместе с верхней доской высота престола должна составлять 1 метр) полагается деревянная доска так, чтобы ее углы точно ложились на столпы, вровень с ними. Площадь престола может зависеть от величины алтаря. Если храм освящается архиереем, то между четырех столпов в середине под доской престола ставится пятый столбец в пол-аршина высоты для поставления на нем ящичка с мощами святых. Углы верхней доски, называемой трапезой, в местах их сопряжения со столпами заливаются воскомастихом — расплавленной смесью воска, мастики, толченого порошка мрамора, смирны, алоэ, ладана. По толкованию блаженного Симеона, архиепископа Солунского, все эти вещества «образуют погребение Спасителя, так как и самая трапеза образует живоносный Гроб Христов; воск и мастика соединяются с ароматами потому, что эти клейкие вещества потребны здесь для укрепления и соединения трапезы с углами престола; в соединении своем все сии вещества представляют любовь к нам и соединение с нами Христа Спасителя, которые простер Он даже до смерти». Престол скрепляется четырьмя гвоздями, знаменующими те гвозди, которыми Господь Иисус Христос был пригвожден ко кресту, омывается теплой освященной водой, красным вином с розовой водой, особым образом помазуется святым миром, что знаменует и возлияние мира на Христа Спасителя перед Его страданиями, и те ароматы, которыми было полито Тело Его при погребении, и теплоту Божественной любви, и благодатные дары Божии, излившиеся на нас благодаря крестному подвигу Сына Божия. |
| Богомудрая княгиня Нашу жизнь озари Светом утренней зари На сцене фестиваля выступили Олег Рубанский и Валерий Марченко, дебютировали на празднике православные исполнители из Житомира - Анатолий Кулиш и дуэт Александра Ткаченко и Лидии Яковлевой Пятый Ольгинский фестиваль прошел в дни празднования великого Юбилея - 1025-летия Крещения Руси. И, конечно, православные барды не могли не возвестить об этом своим зрителям. В песнях всех исполнителей главной составляющей звучал мотив единства Святой Руси, сопричастности судьбе и боли нашей единой православной Родины, чаяние ее славного возрождения. Россия, моя Россия, Страна несказанных мук, Целую язвы страстные Твоих пригвождённых рук. Эта песня на стихи соловецкого узника, священника Анатолия Жураковского, затронула самые трогательные ноты в душах собравшихся. Прекрасная гостья из Северодонецка Ирина Горелова покорила сердца слушателей исполнением романсов и духовно канта «Белый голубь» .В её произведениях также звучала молитва о спасении Отчизны. Одари обожженных гарями Покаянной грустью. Чтобы стали Иваны с Марьями Светозарною Русью. (Ирина Горелова «Молитва к Богородице») Впервые был гостем «Утренней зари» православный исполнитель из Белоруссии Евгений Пименов. Тема единства Православной Руси прошла красной нитью через все выступление Евгения. Слышу -бьются колокола сила. Все стоят, дыханье затая. Это сердце матушки России Бьётся, бьется ,аж дрожит земля! Вот удар и всходит на Востоке Русской Пасхи солнечный цветок. Щемящей нотой сопричастности нелегкой судьбе сербских братьев прозвучала песня «Боль Сербии». Окон глазницы черны и пусты, Руки нечистые рушат кресты, Храмов святыни бесчестят и жгут, Словно окно в преисподнюю тут. Сербия плачет, и слышится стон, Плачут суровые лики икон. Люди утратили кров и покой, Косово кровью полито святой. Вслед за отцом поднимается сын. Храмы восстанут из страшных руин. Не был Господь поругаем в веках! Сербия встанет с колен! А пока - Плачет земля, плачет песок, Плачет над Сербией Праведный Бог... |
| Все эти беглецы, ушедшие частью на запад, частью на восток в Сирию, глашатаи о греческом варварстве, свидетельствовали об огромных потерях, понесенных латинским Западом на Востоке, и старались распространять мысль о неумолимом возмездии. Событиями 1181 г. действительно если не посеяно, то полито зерно фанатической вражды Запада к Востоку. С этими событиями нужно соединять и сицилийский поход в 1185 г., и завоевание латинянами Царьграда в 1204 г. События складывались весьма благоприятно для Андроника. Влияние при дворе и в высшей администрации, по устранении протосеваста Алексея, получили сыновья Андроника. Приверженцы его свободно приходили к нему в лагерь и принимали от него инструкции. Городское население давно уже приготовлено было к встрече Андроника. Но он не спешил в столицу и откладывал торжественный въезд до апреля 1182 г. В это время появилась комета, которая истолкована была как небесное знамение, указующее судьбы империи. Многие охотно верили, что она прямо связана с судьбой Андроника. Если партия Андроника была уже многочисленна в Константинополе, то нет ничего удивительного, что появление кометы объяснено было в благоприятном смысле и послужило новым основанием к возвышению популярности Андроника. Провидение, казалось, отличает для греков своего избранника, давая им в смутное время давно желанного, лучшего царя. Первым делом по вступлении в Константинополь в апреле 1182 г. было торжественное изъявление покорности и почтения к царю Алексею, который с матерью находился в Манганском дворце. Спустя некоторое время была посещена усыпальница Мануила в церкви Пантократора. Присутствовавшие были поражены выражением глубокой скорби, которую обнаружил Андроник; но многие иначе поняли эту сцену и слезы Андроника называли актерством. Скоро, однако, истинные чувства и намерения Андроника стали для всех ясны. Прежде всего он постарался принять на себя правительственные задачи и для этого постепенно устранил от дел своего племянника, которому предоставил развлечения и игры, и его мать с ее приверженцами. |
| Очень искусно выставляя себя защитником попранного права малолетнего Алексея II, попавшего в руки злых правителей, и другом ромеев (φιλορμαιος), Андроник сумел привлечь к себе сердца измученного населения, которое его боготворило. По словам одного современника (Евстафия Солунского), Андроник “для большинства был дороже самого Бога” или, по крайней мере, “тотчас следовал за Ним.” Подготовив в столице надлежащую обстановку, Андроник двинулся к Константинополю. При известии о движении Андроника многочисленная столичная толпа дала волю своей ненависти по отношению к латинянам: она с остервенением набросилась на латинские жилища и начала избиение латинян, не различая пола и возраста; опьяненная толпа громила не только частные дома, но и латинские церкви и благотворительные учреждения; в одной больнице были перебиты лежавшие в постелях больные; папский посол после поругания был обезглавлен; много латинян было продано в рабство на турецких рынках. Этим избиением латинян 1182 года, по словам Ф. И. Успенского, “действительно, если не посеяно, то полито зерно фанатической вражды Запада к Востоку.” Всесильный правитель Алексей Комнин был заточен в темницу и ослеплен. После этого Андроник совершил торжественный въезд в столицу. Для укрепления своего положения он начал постепенно уничтожать родственников Мануила и велел задушить императрицу-мать Марию Антиохийскую. Затем, заставив провозгласить себя соимператором и дав, при ликовании народа, торжественное обещание охранять жизнь императора Алексея, он несколько дней спустя отдал распоряжение тайно его задушить. После этого, в 1183 году, Андроник, шестидесяти трех лет от роду, сделался полновластным императором ромеев. Появившись на престоле с задачами, о которых речь будет ниже, Андроник мог поддерживать свою власть лишь путем террора и неслыханных жестокостей, на что и было направлено все внимание императора. Во внешних делах он не проявил ни силы, ни инициативы. Настроение народа изменилось не в пользу Андроника; недовольство росло. |
| 94) или как садовник с деревом, которое, правда, дико и не приносит благородных плодов, однако не совсем негодно, если кто с искусством садовника возьмет благородной росток и привьет ему, [сначала] сделавши расщелину посредине, потом опять соединивши и связавши, пока оба не срастутся в одно, как два слившиеся источника, – ибо можно видеть в некотором роде так смешанное дерево, правда, не настоящей породы, но из безплоднаго сделавшееся плодовитым, на диких корнях приносящее плоды прекрасной маслины. Или с деревом, которое хотя и дико, но не смотря на это не безполезно для искуснаго садовника, или и с благородным деревом, которое приносит добрые плоды, по иначе чем следует, или с деревом, которое по недостатку искусства не обрезано, не полито и запущено и задушено многими лишними ростками, которые на нем безцельно выростают и взаимно мешают достигать совершенства в росте и приносять плоды. 95) Так он овладел мною и со свойственным ему искусством как бы земледельца осмотрел и проник не только в то, что видимо всем и усматривается на поверхности, но глубоко вскопал и изследовал самыя внутренния основания, ставя вопросы, предлагая [на обсуждение] и выслушивая мои ответы; когда он усматривал во мне что-либо не непригодное, не безполезное и не исключающее надежды на успех, 96) он начинал вскапывать, перепахивать, поливать, все приводил в движение, прилагал все свое искусство и заботливость и тщательно возделывал меня. Терния и волчцы и всякий род диких трав и растений, сколько их в своем изобилии произрастила и произвела моя безпокойная душа, так как она была неупорядочена и неразсудительна, – все это он обрезывал и удалял своими изобличениями и запрещениями. 97) Он нападал на меня и, особенно своим способом доказательства по методу Сократа, иногда повергал меня на землю, если видел, что я, как дикая лошадь, совершенно сбрасывал узду, выскакивал за дорогу и часто безцельно бегал кругом, пока убеждением и как бы принудительною силою – доказательством из моих собственных уст, как уздою снова делал меня спокойным. |
| Маленький человечек с двойным козырьком кричать перестал. По его загорелому лицу, по щекам блестящими ручейками потекли слезы. IX Кто никогда не видал, как растет клюква, тот может очень долго идти по болоту и не замечать, что он по клюкве идет. Вот взять ягоду чернику, — та растет, и ее видишь: стебелечек тоненький тянется вверх, по стебельку, как крылышки, в разные стороны зеленые маленькие листики, и у листиков сидят мелким горошком чернички, черные ягодки с синим пушком. Так же брусника, кровяно-красная ягода, листики темно-зеленые, плотные, не желтеют даже под снегом, и так много бывает ягоды, что место кажется кровью полито. Еще растет в болоте голубика кустиком, ягода голубая, более крупная, не пройдешь, не заметив. В глухих местах, где живет огромная птица глухарь, встречается костяника, красно-рубиновая ягода кисточкой, и каждый рубинчик в зеленой оправе. Только у нас одна-единственная ягода клюква, особенно ранней весной, прячется в болотной кочке и почти невидима сверху. Только уж когда очень много ее соберется на одном месте, заметишь сверху и подумаешь: “Вот кто-то клюкву рассыпал”. Наклонишься взять одну, попробовать, и тянешь вместе с одной ягодинкой зеленую ниточку со многими клюквинками. Захочешь и можешь вытянуть себе из кочки целое ожерелье крупных кровяно-красных ягод. То ли что клюква — ягода дорогая весной, то ли что полезная и целебная и что чай с ней хорошо пить, только жадность при сборе ее развивается страшная. Одна старушка у нас раз набрала такую корзину, что и поднять не могла. И отсыпать ягоду или вовсе бросить корзину тоже не посмела. Да так и промаялась до ночи возле полной корзины. А то, бывает, женщина нападет на ягоду и, оглядев кругом, — не видит ли кто, — приляжет к земле на мокрое болото и ползет. Вначале Настя срывала с плети каждую ягодку отдельно, за каждой красненькой наклонялась к земле. Но скоро из-за одной ягодки наклоняться перестала: ей больше хотелось. Она стала уже теперь догадываться, где не одну-две ягодки можно взять, а целую горсточку, и стала наклоняться только за горсточкой. Так она ссыпает горсточку за горсточкой, все чаще и чаще, а хочется все больше и больше. |
| 92) Таковыми узами, так сказать, крепко связавши, этот Давид держит меня не только теперь, но уже с того времени, и если бы я даже захотел, то я не мог бы освободиться от его уз. Если бы я даже и ушел отсюда, то и тогда он не освободит моей души, которую он, согласно божественному Писанию, держит столь крепко связанною. VII. 93) Впрочем, после того как он с самаго начала таким образом захватил меня и всеми возможными способами преодолел, и после того, как им было достигнуто главное, и я решил остаться, с того времени он [начал поступать со мною] подобно тому, как поступает хороший земледелец с землей, которая невозделана и действительно никаким образом не плодородна, но соленая и сожженная, каменистая и песчаная, или даже с такою, которая и не совсем безплодна и по крайней мере не лишена растительности, но [напротив] даже тучная, и однако невозделана и оставлена в пренебрежении, поросла тернием и диким кустарником и с трудом поддается обработке; 94) или как садовник с деревом, которое, правда, дико и не приносит благородных плодов, однако не совсем негодно, если кто с искусством садовника возьмет благородной росток и привьет ему, [сначала] сделавши расщелину посредине, потом опять соединивши и связавши, пока оба не срастутся в одно, как два слившиеся источника, — ибо можно видеть в некотором роде так смешанное дерево, правда, не настоящей породы, но из безплоднаго сделавшееся плодовитым, на диких корнях приносящее плоды прекрасной маслины. Или с деревом, которое хотя и дико, но не смотря на это не безполезно для искуснаго садовника, или и с благородным деревом, которое приносит добрые плоды, по иначе чем следует, или с деревом, которое по недостатку искусства не обрезано, не полито и запущено и задушено многими лишними ростками, которые на нем безцельно выростают и взаимно мешают достигать совершенства в росте и приносять плоды. 95) Так он овладел мною и со свойственным ему искусством как бы земледельца осмотрел и проник не только в то, что видимо всем и усматривается на поверхности, но глубоко вскопал и изследовал самыя внутренния основания, ставя вопросы, предлагая [на обсуждение] и выслушивая мои ответы; когда он усматривал во мне что–либо не непригодное, не безполезное и не исключающее надежды на успех, 96) он начинал вскапывать, перепахивать, поливать, все приводил в движение, прилагал все свое искусство и заботливость и тщательно возделывал меня.Терния иволчцы и всякий род диких трав и растений, сколько их в своем изобилии произрастила и произвела моя безпокойная душа, так как она была неупорядочена и неразсудительна, — все это он обрезывал и удалял своими изобличениями и запрещениями. |
| – А эта пулемётная рота – будет стрелять? Хабалов такие сведения имел, что – хорошая часть, и всё будет делать. Что ж, нечего и время терять, Кутепов встал и пошёл. Кексгольмцы на Гороховой сразу ему понравились, подтянутая рота, опытный глаз не ошибается. Хорошо, пошли. Странное ощущение – идти на боевую операцию по мирному городу, никогда не ходил. Действовать оружием – самое ясное изо всех действий на земле – но в Петербурге? мало русской кровушки полито на фронте? Впрочем, где-то там это всё происходило (отдалённые выстрелы слышны) – на Невском ничегошеньки, никаких признаков, идут себе люди по своим делам, только меньше обычного, и нет езды по мостовой. Небо было переклонное: то ли прояснеет, то ли сгустится. Но не разрывало серых облаков нигде. Сидел бы у себя на передовых позициях, зачем за отпуском погнался? Особенно нелепое состояние, когда выступаешь не в своей роли, не на своём месте, какая-то обида и можно сделать неверное движение. А нельзя ошибиться. Из Гостиного Двора взял роту своих преображенцев, она сидела там как бы в засаде. Из Пассажа – другую роту, преображенцев же. С каждой здоровался перед строем, у офицеров спрашивал, в каком состоянии рота. Хвалили. А он и сам знал: нынешний запасной батальон – позор преображенцев, такой, что на фронте устроили ещё один запасной батальон, и все приходящие пополнения переучивали, придавая им воинский вид и дух. А тут ещё вот: вчера не получили ужина, и сегодня тоже ни куска в рот. Об этом – Аргутинский мог бы подумать. На передовых доставляют еду и отрезанной части, и под пулемётным обстрелом. Бедные солдаты! Приказал офицерам: на первой же остановке купить ситного хлеба и колбасы для солдат. (Тоже особенность городских действий). Сам Кутепов шёл не по тротуару, а посреди Невского, впереди своего войска, не стыдясь его малочисленности. (Пехоты с ним шло полтысячи, да ещё у Литейного проспекта должны были добавиться). С высоты своего роста он уже давно видел, что навстречу им по мостовой тянется какая-то перегруженная часть. Оказалось – это и есть та самая пулемётная рота, встретили её около елисеевского магазина. (Тут побежали за колбасой и хлебом). Опять неуклюже! при них не было двуколок для пулемётов, для лент, всё это люди несли на себе и шатались (как на фронте перемещаются только в соединительных ходах и когда в атаку бегут). Радуясь остановке, опустили всё на укатанный снег. |
| — «Сказание о князьях владимирских» занимается той же темой с точки зрения правящей династии. Власть московских государей продолжает власть римских императоров; и начало этого перехода от одного Рима к другому удивительно: Август, завладев единовластием в Империи, расставляет своих людей в разных областях Империи: Ирода ставит над Иудеей (где тот убивает младенцев, надеясь убить новорожденного Христа), а «Пруса, родича своего» над Пруссией — и тот как раз оказывается предком Рюриковичей, московских государей. Странная, страшная рифма. — Предыдущий текст также рассказывает о передаче царских регалий от Второго Рима к Третьему, от Византии к Московии. «Сказание о Вавилоне» ставит эту тему в центр, и тут все становится совсем странным: власть московских царей восходит к Вавилону, к Навуходоносору: «два венца: царя Навуходоносора и царицы его. Они же, взяв их, увидели грамоту, написанную греческим языком: «Эти венцы сделаны были, когда царь Навуходоносор воздвиг золотого идола и поставил его на Дирелмесском поле» — эти-то венцы и есть царские регалии, попадающие сначала к царям Второго Рима, а от них — к царям Третьего Рима — Москвы; венцы, царские регалии, связанные с воздвижением золотого идола; притом венцы эти — все, что осталось от Вавилона, где всех пожрали змеи (там вообще страшный рассказ: опустошение, царство смерти, царство змей — в копилочку галлюцинаторной монструозности). Очевидно, что все это какая-то странная, извращенная отсылка к библейской истории: Навуходоносор — разрушитель Иерусалима, персонаж Книги Даниила, первого апокалипсиса со всеми его богоборческими зверями-империями. Итак: «единое кровопролитие» есть основа власти, включая власть Москвы; а Москва наследует Риму и Вавилону: и вот это все есть собственная, внутренняя идеология Московского царства, его самообъяснение, самосознание. Сложно тут не увидеть какое-то подспудное, бессознательное подозрение: да все ли благополучно с тем царством, что основывает себя на кровопролитии и преемстве с Римом-Вавилоном (апокалиптических образах предельного зла)? |
|
|
