| «Так страшна эта вещь, т. е. молитва не просто умная, но действующая умом в сердце (сердечная), — что и истинные послушники всегда находятся в страхе и трепете, боясь и трепеща, чтоб не пострадать в этой молитве (от) какой–нибудь прелести. Тем более мирским людям, жительствующим без послушания, если они от одного чтения книг понудятся (на эту) молитву, предстоит опасность впадения в прелесть (преп. Паисий Величковский БП–260). Как мы увидим далее, опасения этих двух близких нам по времени духовных руководителей идут от древних Отцов. как говорили они, высшая степень этой молитвы есть «меч Божий», и именно поэтому они опасались, что, вместо поражения врагов, он будет употреблен за самозаклание… Но удивительно не это справедливое опасение, а то, что несмотря на него, все они — и древние, и новые Отцы — упорно и настойчиво все же учат этой молитве. Точно какая–то величайшая опасность для человека, провидимая ими, ощущаемая ими, понуждает их пренебречь опасностью меньшей. Это величайшая опасность в том, что в мире совершенное скудеет память Божия: В эпоху казалось бы полного внешнего благополучия православной Византии, в 14 веке, св. Григорий Синаит не нашел на Афоне почти ни одного монаха, который бы знал сердечную молитву Иисусову и жил в ней. Все уж переходило на внешность и все больше забывалось то истинное, внутреннее, пламенное единение с Богом в благодатной молитве, о котором все учение древних Отцов. Человек обретает в непрестанной молитве искомую им краткость, и, в то же время, ища своих собственных теплейших слов к Богу, он в тих, не им составленных словах, находит свое самое нужное и свое самое собственное: исповедание Христа — Богом, а себя — грешником, к Его любви взывающим. Основание молитвы — земля ее — полнейшее смирение, восхождение ее или небо — любовь Божия. «Начало всякого боголюбезного действования есть с верою призывание спасительного имени Господа нашего Иисуса Христа… и с сим призыванием мир и любовь» (бл. Каллист и Игнатий Д5 337). «Память о Тебе греет душу мою, и ни в чем не находит она покоя на земле, кроме Тебя, и потому ищу Тебя слезно и снова теряю, и снова желает ум мой насладиться Тобою» (авва Силуан. ЖМП, 1956, 2, 3). «Кто любит Господа, тот всегда Его помнит, а память Божия рождает молитву. Если не будешь помнить Господа, то и молиться не будешь, а без молитвы душа не пребудет в любви Божией, ибо через молитву приходит благодать Святого Духа» (он же, там же). |
| Наша рассеянность ума и есть забвение, питаемое леностью. «Три силы сатаны предшествуют всем грехам, — говорили еще Отцы, — первая забвение, вторая — нерадение, третья — греховное вожделение. От забвения рождается нерадение, от нерадения преступное вожделение. Если ум столько будет трезвен, что воспротивится забвению, то он не впадет в нерадение; если не вознерадит, то и не подчиниться вожделению; если не подчинится вожделению, то никогда не падет, вспомоществуемый благодатью Христовой» (От. — 490). «Памятью о Христе Иисусе собирай расточенный ум свой» (преп. Филофей Син. Д III–457). Ум, через молитву, с самой первой ее ступени, должен начинать собирать свои расточенные силы, чтобы войти в новую жизнь. «Тому, кто погружает мысль свою в здешние заботы, невозможно вдыхать в себя ощущение оного нового мира» (св. Исаак Сирин Д II–687). Молитва, даже еще в несовершенной или неумелой своей форме, т. е. в начале молитвенного труда, есть уже выход человека из пяти измерений мира человеческих представлений, дел и забот, из мира тленной телесности, в мир измерений иного века. Человеку и страшно от непривычки, и в то же время он знает, что вступил на верный корабль, уносящий его среди ночи на родину. «Молитва есть преемница наития Духа Святого» (еп. Феофан Д1 214). Вот почему нам и сказано: непрестанно молитесь (1 Фес. V, 17), — это все равно, что сказать: непрестанно стремитесь к Богу. Это для нас труднее всего, так как это существо религии, а не ее периферия, и погрузить всего себя в воды любви Божией, как в неизвестную стихию неумеющим плавать, нам слишком страшно. «Кто ежедневно принуждает себя пребывать в молитве, тот духовною любовью к Богу воспламеняется к божественной приверженности и пламенному желанию и приемлет благодать духовного осеяющего совершенства» (Макарий Великий Д1 215). «Когда кто пребудет в собранности ума и в таком его простертии к Богу, тогда, сильным самопринуждением утесняя быстротечность своих мыслей, мысленно приближается он к Богу, встречает неизреченное, внушает будущего века» (св. Григорий Палама Д5 35). |
|
|
