| Вот рассматривается случай, «если у кого-либо из вас сын или вол упадет в колодезь» ( Лк. 14, 5 ). Почему, собственно, такое сопряжение «сына» именно с «волом»? Грекоязычные переписчики со временем даже заменили «сына» на «осла» (каковое изменение перешло в латинский и другие переводы, вплоть до русского). Но дело в том, что по-арамейски все три существительных созвучны почти до неразличимости: «сын» – b " ra, «вол» – b " ira, «колодезь» – вега. Для нашего уха такие созвучия отдают чем-то не очень торжественным, и мы называем их каламбурами; но учительная традиция восточных народов искони пользовалась ими как праздничным убранством речи и одновременно полезной подмогой для памяти, долженствующей цепко удержать назидательное слово. В этом пункте проповедь Иисуса, звучавшая перед жителями северной Палестины по-арамейски, не отличается от проповеди Гаутамы Будды, звучавшей полтысячелетия ранее перед жителями северной Индии на языке пали: appamado amatapadam, pamado maccuno padam appamatta na miyantti, ye pamatta yatha mata 162 . И там, в Индии, почти каламбурное сцепление слов закрепляло в уме сцепление понятий («бес-суетность», appamado – «путь бес-смертия», amatapada). Серьезно это было или несерьезно? Серьезнее некуда. Но это не солидная, специфически «буржуазная» новоевропейская серьезность пуритан, да и не «возвышенное» в античном вкусе. «Возвышенное» – слишком греческая категория, в ней слишком много эстетизма, культа культуры и пафоса дистанции, чтобы иметь какое-нибудь отношение к поэтике Дхаммапады и тем паче Евангелий. Библейское мироотношение, выразившееся в самой лексике древнееврейской и арамейской речи, живет антитезами «жизни» и «смерти», «мудрости» и «суеты», «закона» и «беззакония», оно различает святое и пустое, важное и праздное – только не «возвышенное» и «низменное»: последняя антитеза полагается лишь культурой, ориентирующейся на категории греко-римской классики, и вне ее лишается смысла. Нам лучше на время забыть об аттической мере и правильности, о величавой осанке Ватиканской статуи Августа, о звоне латыни Вергилия. |
| — Россия, — сказал он, — была издревле страною по преимуществу земскою. Искони в ней собирались, у подножия престола, земские чины и рассуждали о нуждах страны. «Земские чины приговорили, а царь приказал» — такова была установившаяся формула. Земство и царь составляли одно нераздельное целое, на единодушии которого созидалось благополучие всей русской земли. К сожалению, назад тому более полутора веков, земство без всякого повода исчезло с арены деятельности. Не стало ни целовальников, ни ярыжек (в среде присутствующих — сдержанный смех: «ярыжек!»). Их место заняла сухая, беспочвенная бюрократия (смех усиливается). И что же вышло?! Благодаря земству нам некогда был открыт широкий путь в Константинополь; великий князь Олег прибил свой щит к вратам древней Византии; Россия вела обширный торг медом, воском, пушным товаром. Это не я говорю, а летописец. Благодаря бюрократии — мы до своих усадеб осенью едва добраться можем («браво! браво!»). Мосты в разрушении, перевозов не существует, дороги представляют собой канавы, в грязи которых тонут наши некогда породистые, а ныне выродившиеся лошади. Наша земля кипела медом и млеком; наши казначейства были переполнены золотом и серебром — куда все это девалось? Остались ассигнации, надпись на которых тщетно свидетельствует о надежде получить равное количество металлических рублей. Такова неутешительная картина недавнего прошлого. Но всякой безурядице бывает предел, и просвещенное правительство убедилось, что дальнейшее владычество бюрократии может привести только к общему расстройству. Теперь перед нами занялась заря лучшего будущего. Я допускаю, что это только заря, но в то же время верю, что она предвещает близкий восход солнца. Но не будем самонадеянны, милостивые государи. Мы так отучились ходить на собственных ногах, что должны посвятить немало времени, чтобы окрепнуть и возмужать. Вооружимтесь терпением и удовольствуемся на первых порах тою небольшою ролью, которая нам предоставлена. Перед нами дорожная повинность, подводная повинность, мосты, перевозы, больницы, школы — все это задачи скромные, но в высшей степени плодотворные. Удовлетворимся ими, но в то же время не будем коснеть и в бездействии. Так шло дело везде, даже в классической стране самоуправления — в Северной Америке. Сначала явились мосты и перевозы, но постепенно дело самоуправления развивалось и усложнялось. Наконец наступила новая эра, которую я не считаю нужным назвать здесь по имени, но которую всякий из нас назовет в своем сердце. Наравне с другими народами, и мы доживем до этой эры, и мы будем вправе назвать себя совершеннолетними. Мы достигнем этого благодаря земским учреждениям, скромное возникновение которых мы в настоящую минуту приветствуем. Поднимаю бокал и пью за процветание нашего молодого института. Я сказал, господа! |
| «Вследствие таких хитростей и неправд, – писал Хмельницкий, – пустили мы против ляхов часть Войска Запорожского». Понятно, что в глазах царя это письмо нисколько не оправдывало своеволия и явного нарушения статьи, определявшей поведение гетмана относительно послов иностранных, а тут еще вести из Крыма: «Сказывал московским посланникам переводчик: как он был у ближнего ханского человека Сефергазы-аги, то при нем были посланники от Богдана Хмельницкого пять человек и говорили, чтоб хан по-прежнему стоял за черкас и оберегал их. Ближний человек заметил, что гетман учинился в холопстве у государя московского: тогда черкасские посланцы отвечали ему: «Как гетман бил челом в подданстве московскому царю, с тех пор от великого государя никакой нам помощи, заступленья и обереганья нет». 23 апреля Хмельницкий писал государю с посланцем Коробкою: «Турецкий султан сбирается на Украйну в союзе с королем польским и императором Фердинандом; хан крымский также готов со всеми ордами, только не знаем, где хочет ударить. Все это делается по научению ляцкому, потому что ляхи искони извыкли прелестями своими разные монархии губить: так православных российских князей прельстили и седалища их пресветлые ни во что обратили; а теперь ни о чем больше не промышляют, как только о том, чтоб разорить православие, что не раз и ваше царское величество узнал. Теперь ляхи, видя свою свыше от Бога назначенную погибель, вашему царскому величеству покоряются, а в сердцах у них яд змеиной ярости кипит. Покоряются вашему царскому величеству, а сами к султану турецкому послов отправляют, просят, чтоб помогал им христиан воевать, и за эту помощь все вашего царского величества украинские города обещают, от Каменца Подольского начиная. Узнавши об этом от владетеля молдавского, извещаем тебе и молим твое царское величество, не верь отступникам ляхам. И то тебе, великому государю, извещаю, что, будучи недосужным, за изволением всех полковников, поручил я гетманство сыну своему Юрию Хмельницкому, о котором низко челом бью, молю, чтоб твое царское величество милостив к нему был». |
| Мы сказали: «можно поучиться»... Наши русские моралисты уже и учились в прежнее время как у тех, так и у других, – и научились многому хорошему (конечно, иногда и худому), о чем в свое время у нас уже была речь 119 . Наша русская нравоучительная – богословская наука в последнее 10-летие далеко шагнула вперед, что в свое время и было нами разъяснено. Этого прогресса у нас не замечают! только лица: или незнакомые, как должно, с обширной русской литературой по нравственному богословию (особенно со статьями в многочисленных периодических изданиях и с провинциальными исследованиями) и нравственной философии и потому обыкновенно толкущиеся на одном месте, трудящиеся над тем, что уже сделано, но что им-то неизвестно и проч, (здесь – особенно разительное доказательство необходимости знать литературу предмета: иначе прогресс труден, даже невозможен, если все будут начинать с начала, игнорируя то, что уже сделано), – или все еще находящиеся во власти уже отжившего свое время мнения о крайней бедности русской (и самостоятельной, и переводной) нравоучительной богословской и философской литературы и никак не желающие расстаться с ним (припоминается случай, как один почтенный человек систематически жаловался на отсутствие у нас – в России противораскольнических журналов; когда же ему в одном богословском журнале иронически указали на существование таковых, то он оправдывался ссылкой на закоренелую привычку делать упреки данного рода, бывшие прежде уместными, – не справляясь с тем, не являются-ли они ныне уже анахронизмом...), или иногда неспособные (бывают и такие) оценить достоинств обширной русской литературы по данному предмету, или в беспочвенном высокомерии своем не желающие видеть у других ничего, кроме недостатков и совершенно игнорирующие достоинства других и те условия, среди каких последние трудились (и эти субъекты, к сожалению, не мие; они, впрочем, у нас встречаются нередко и в других областях), и проч. Пора нам бросить такие предрассудки и т. п., – пора оставить жалкое «самооплевание», к какому мы, к прискорбию, искони привыкли, – пора бросить погоню только за ловлею часто воображаемых лишь недостатков у других..., пора, словом, дружными усилиями двигать всем русскую науку вообще, нравоучительную в частности, вперед и вперед! При этих условиях дальнейший успех её в будущем обеспечен несомненно, но только при них. |
| Языческая наука и философия могут, правда, оказывать слишком большую услугу христианскому знанию, но не содержанием своим, бледный свет которого совершенно ничтожен пред яркими лучами богооткровенной истины, а своею формою, своим искусством переводить возвышенные предметы знания на язык естественного разума. Тем исчерпывается весь смысл и вся цель светского образования для христианина. – По силе таких условий, строго определявших характер и направление христианской мысли, в области христианского ведения пресекалось развитие свободнофилософского мышления, и порывалась существенная связь между языческой философией и христианством. Этого было достаточно для того, чтобы чрез малое время утратилась всякая охота и самая способность к пониманию древних философов, что действительно и случилось в ближайшую после золотого века эпоху. Но у св. Григория Нисского , как и у других знаменитых современников его, еще слишком живо было чувство уважения к философии, основанное на глубоком ее изучении, слишком сильны были природные стремления к философствованию, чтобы удержать их от чисто отрицательного отношения к сокровищам человеческой мудрости. Их продолжали еще занимать вопросы, искони составлявшие достояние философствующих умов, и их творения озарены последним прощальным блеском древней философии. В действительных отношениях к продуктам естественной человеческой мысли св. Григорий не совсем строго следовал тем правилам, какие утвердил принципиально, в духе общецерковных воззрений своего времени. Он не ограничивался признанием за философией только формальновспомогательного значения, но находил и в самом содержании ее нечто достойное принятия в область христианского учения. Он усвоил некоторые фи лософские идеи и перенес их в систему своего богословия, хотя ни разу не признался в том открыто и не обосновал даже права на подобные заимствования. Напротив, сам он и в этом случае оставался при твердом убеждении, что в Божественном Откровении·– источник всякой истины, и потому заимствованным идеям всегда старался придать такой вид, как будто они имеют библейское происхождение. |
| Характеризуя современное духовное состояние нашего общества, наблюдатель проронил знаменательное слово: «в России понижение общего уровня должно было отразиться в явлениях, еще более печальных, нежели где-либо». Почему же? Да потому, что наше образованное общество, со времени Петра Великого, только повторяет зады европейской цивилизации. Никто в настоящее время не станет спорить против усвоения нами плодов европейской цивилизации, но нельзя же не замечать и горьких последствий нашего продолжительного подчинения западу. Древнее русское общество можно укорять в грубости, но нельзя в нем отрицать энергии и внутренней цельности народных творческих сил. Но с тех пор как высшие, руководящие классы народа пошли в науку западу, эта духовная цельность народного организма нарушилась. «По ту сторону (то есть, в простом народе) продолжала пребывать «тьма невежества», то есть, сохранялись, вместе с внешним старинным обликом, старинный быт, дух, предания и заветы Руси старой... одним словом, самое зерно русской народной, исторической сути и мощи... По сю сторону (в образованном классе) – новый мир, новые люди, пестрый свет зачавшейся цивилизации, – одним словом – «образованность» (в переводе с немецкого Bildung), по преимуществу в наружных, внешних ее проявлениях и начиная с самых низших ее ступеней. По ту сторону – застой, крепость старине до суеверия; по сю – форсированный «прогресс» и также суеверная, но притом раболепная и подобострастная духовная крепость европейскому западу». (И. С. Аксаков. IV. 753). К нашей современной интеллигенции смело можно приложить стих Шиллера: Не наша их земля растила, Не наше солнце грело их! «Наше духовное бессилие есть плод отчужденности нашего образованного общества от основных духовных начал, которыми искони жив был русский народ. Сила общества только в том, чтобы быть верным носителем и выразителем народной мысли, совершать работу народного самосознания. Без этой силы – бессильны сами по себе и народные массы, которым не достает сознательности, и общество, которому не достает живого питания корней: обе среды останавливаются в своем развитии; цельность и правильность отправлений всего народного организма и кровообращения в нем – расстраиваются» (И. Аксаков т. II. 262). |
| Между словами иноязычными в славянском тексте Св. Писания должно отличить грецизмы от латинизмов, вошедших в греческий текст. Очевидно, что сии последние, как менее вразумительные переводчикам, или же, как термины технические, условные, остаются в большей неприкосновенности: собственно, же грецизмы иногда и переводятся в нашем тексте. Так εντουρων, как слово латинского происхождения, постоянно передается в О.Е. словом кентурион, и только в одном месте, именно Мр. 15, 44, 45 , переводится сотником: но и здесь видим не твердое употребление слова сотник, ибо это Евангелие, повторяяся в О.Е. дважды, лист. 17 в, и лист. 194 в., в одном месте удерживает слово сотник, а в другом кентурион; у Ул. hunda-faps, т.е. господин, начальник сотни. Что же касается до ατνταρχος, то оно постоянно переводится сотником. Тоже должно заметить и о χιλαρχος, коему, как слову греческому, понятному переводчикам, соответствует тысящник. Тем более объясняется в Евангелии явление кентуриона, как латинизма, что деление властей славянских на десятников, пятидесятников, сотников и тысяцких было искони у Славян, равно как и у Готфов, у коих, по древнейшим законам, были millenarii, quingentenarii, centenarii, decani 140 . В житии Св. Симеона, пианном Дометианом, 1264, значится: и призва все власти царьства свого, великы и малы, десетникы и петидесетникы и сътникы и тысуштникы. – Латинского же происхождения ουστωδα передано в О.Е. кустодия, у Ул. свое, народное vardjans, т.е. стража, от vardja страж. Напротив того, греческое слово φυλα переводится стража: в к страж тать придеть, πο φυλα, Мат. 24, 43; и темница: в тьмьници ν φυλα, Мат. 25, 39. Слово кустодия, как латинизм, до позднейшего времени оставалось не понятным: так в Церковном Уставе, писан. в 1608 г., осуждается ложное толкование этого слова: «что нарекут kycmoдiю Пилатову девицу ключницу то есть ересь все то не было kycmoдiя есть воинов полк рекше рать». Вост. опис. Рум. Муз. 717. – От лат. legio, λεγεν, в О.Е., легеон, у Ул. не только laigaion, но и своеземмое harjis, т.е. войско, толпа. – census, νσος, в О.Е. кин’с, у Ул. kaisara-gild. – sudarium, σουδριον, в О.Е. сударь, у Ул. не только aurali, но и fana, может быть родственное лат-у pannus, но не чуждое и прочим нем. наречиям, и даже переходящее в значение знамени, vexillum, в нем. fahne. |
| Примечательно, что, согласно «Хронике» Саксона Анналиста (XII в.), западнославянское племя ободритов или бодричей называли еще ререгами. Таким образом, Рюрик могло быть даже не именем, а этническим прозвищем князя. Согласно Ипатьевской летописи и по мнению В.О.Ключевского, варяг-ободрит Рюрик искони жил в Ладоге, откуда и был призван словенами в Новгород. В этом случае никакого «призвания варягов из-за моря» не получается, поскольку славянин Рюрик был в Ладоге предводителем наёмной варяжской дружины. Приглашённый новгородскими старейшинами для прекращения внутригородских усобиц вместе с братьями Синеусом и Трувором, он женился в Новгороде на знатной новгородке Ефанде (Едвинде), от которой имел сына Игоря и двух дочерей. Братья Рюрика - Синеус и Трувор - явились в город вместе с ним, и после их смерти Рюрик присоединил к Новгороду вотчину Синеуса Белоозеро (населённую чудью и весью) и вотчину Трувора Изборск (город кривичей), после чего объявил Новгород столицей всей Русской земли в 864 году. Славянское имя одного из братьев Рюрика - Синеус - служит определённым подтверждением этой версии. По четвёртой версии, Рюрик ведёт своё происхождение от Пруса, брата римского императора Августа, правившего балтийскими венедами-пруссами. Существует и пятая версия. Согласно ей, братья Рюрика Синеус и Трувор вообще не существовали, просто русские летописцы не поняли и исказили при переводе иностранный текст, повествовавший о приходе Рюрика на Русь со своим домом (сине-хус " ом) и верной дружиной (тру-вор " ом). Немногие исследователи, разделяющие эту точку зрения, считают, что никакого приглашения от новгородских словен не было, а наоборот, конунг, правивший в Ладоге, воспользовался внутренними междоусобицами в городе и сам прибыл в Новгород. Одна из летописей сообщает в связи с этим о восстании недовольных Рюриком в городе во главе с Вадимом Храбрым, которое было подавлено. Вадим, по этой версии, был убит, его сторонники бежали на юг, в Киев. Здесь необходимо отметить, что историческая значимость «Рюриковского эпизода» обусловлена значимостью Рюриковичей как таковых в общерусском контексте, в контексте же древней новгородской истории он не представлял собой ничего значительного и примечательного, поскольку вопреки общепринятым представлениям Рюрик был отнюдь не первым приглашённым князем в Новгороде. Выяснить это помогает древнерусская агиографическая литература (жития святых), отчего-то традиционно не учитываемая светскими историками. Например, в конце VIII в. в Новгороде правил князь Бравлин, совершивший набег аж на далёкий Крым. В древнерусском «Житии Стефана Сурожского» (XV в.), восходящем к византийскому житию, читаем: «По смерти же святого мало лет минуло, пришла рать великая русская из Новаграда. Князь Бравлин, очень сильный, пленил [всё] от Корсуня и до Керчи. Подошёл с большой силой к Сурожу, 10 дней бился зло там. И по истечении 10 дней Бравлин ворвался в город, разломав железные ворота». |
| Всем сказанным и обнимаются все известные нам данные о пред-исповедном увещании по русскому рукописному чину исповеди. Обобщая эти данные, мы не можем не прийти к тому выводу: хотя трактуемое пред-исповедное увещание едва ли не в каждом списке излагалось своеобразно, но по преимуществу редактировалось в трех указанных нами видах, а в своем существе всегда было выражением одной редакции, именно той самой, которая была употребительна в юго-славянских исповедных чинах. Крайнему разнообразию его внешнего изложения весьма способствовало между прочим то, что оно вносилось в чин исповеди не в качестве самостоятельной статьи, а только, как особая тирада вообще в уставном элементе этого чина. Несколько другое можно сказать о поучении по исповеди. В противоположность предыдущему увещанию, это поучение всегда вносилось в виде особой статьи и редактировалось в различных видах. Сравнительно с предыдущим, оно реже встречается в исповедных чинах и нередко заменяется общим указанием на его необходимость чрез выражение «и поучит (т. е. духовник по исповеди) исповедника». Тем не менее обязательность его при исповедном чине вообще сознавалась русскими духовниками искони. Поэтому-то экземпляр такого поучения имеется даже при переводном уставе исповеди И. Постника. В этом экземпляре мы знакомимся с древнейшим представителем трактуемого поучения. Поучение надписывается: – «Поучение с н.омъ и дъщеремъ д х.овьнымъ», предваряется благословением: Б л.гослови бъ того кр .ть .нина, нже прочитаютъ заповдь сию. всмъ с р.дцемъ своимъ и творяща ю аминь», – и начинается словами: «Блгъ и преблг б ъ., рекъ п р.ркъ повдайте пьрвое грхъ сво .»... Не входя во все подробности, считаем достаточным указать только характерные черты в содержании этого, действительно, наиболее замечательного в ряду других по-исповедных поучений памятника. Все содержание его распадается, главным образом на два отдела. В первом из таковых духовник определяет, как исповедник должен исполнять возложенную на него епитимию. Второй отдел, более любопытный, заключает в себе целый кодекс нравственных наставлений касательно доброго в будущем жития исповедавшегося. «Боуди |
| Собрав исторические достопамятности Славян древних, скажем нечто о языке их. Греки в шестом веке находили его весьма грубым. Выражая первые мысли и потребности людей необразованных, рожденных в климате суровом, он должен был казаться диким в сравнении с языком Греческим, смягченным долговременною жизнию в порядке гражданском, удовольствиями роскоши и нежным слухом людей, искони любивших искусства приятные. Не имея никаких памятников сего первобытного языка Славянского, можем судить о нем только по новейшим, из коих самыми древними считаются наша Библия и другие церковные книги, переведенные в IX веке Св. Кириллом, Мефодием и помощниками их. Но Славяне, приняв Христианскую Веру, заимствовали с нею новые мысли, изобрели новые слова, выражения, и язык их в средних веках без сомнения так же отличался от древнего, как уже отличается от нашего. Рассеянные по Европе, окруженные другими народами и нередко ими покоряемые, Славянские племена утратили единство языка, и в течение времен произошли разные его наречия, из коих главные суть: 1) Русское, более всех других образованное и менее всех других смешанное с чужеземными словами. Победы, завоевания и величие государственное, возвысив дух народа Российского, имели счастливое действие и на самый язык его, который, будучи управляем дарованием и вкусом Писателя умного, может равняться ныне в силе, красоте и приятности с лучшими языками древности и наших времен. Будущая судьба его зависит от судьбы Государства... 2) Польское, смешанное со многими Латинскими и Немецкими словами: им говорят не только в бывшем Королевстве Польском, но и в некоторых местах Пруссии, Дворяне в Литве и народ в Силезии, по сю сторону Одера. 3) Чешское, в Богемии, в Моравии и Венгрии, по утверждению Иорданову ближайшее к нашему древнему переводу Библии , а по мнению других Богемских ученых среднее между Кроатским и Польским. Венгерское наречие именуется Славакским, но разнится от Чешского большею частию только в выговоре, хотя Авторы Многоязычного Словаря признают его особенным. Впрочем, и другие Славянские наречия употребляются в Венгрии. |
|
|
