| Характеризуя современное духовное состояние нашего общества, наблюдатель проронил знаменательное слово: «в России понижение общего уровня должно было отразиться в явлениях, еще более печальных, нежели где-либо». Почему же? Да потому, что наше образованное общество, со времени Петра Великого, только повторяет зады европейской цивилизации. Никто в настоящее время не станет спорить против усвоения нами плодов европейской цивилизации, но нельзя же не замечать и горьких последствий нашего продолжительного подчинения западу. Древнее русское общество можно укорять в грубости, но нельзя в нем отрицать энергии и внутренней цельности народных творческих сил. Но с тех пор как высшие, руководящие классы народа пошли в науку западу, эта духовная цельность народного организма нарушилась. «По ту сторону (то есть, в простом народе) продолжала пребывать «тьма невежества», то есть, сохранялись, вместе с внешним старинным обликом, старинный быт, дух, предания и заветы Руси старой... одним словом, самое зерно русской народной, исторической сути и мощи... По сю сторону (в образованном классе) – новый мир, новые люди, пестрый свет зачавшейся цивилизации, – одним словом – «образованность» (в переводе с немецкого Bildung), по преимуществу в наружных, внешних ее проявлениях и начиная с самых низших ее ступеней. По ту сторону – застой, крепость старине до суеверия; по сю – форсированный «прогресс» и также суеверная, но притом раболепная и подобострастная духовная крепость европейскому западу». (И. С. Аксаков. IV. 753). К нашей современной интеллигенции смело можно приложить стих Шиллера: Не наша их земля растила, Не наше солнце грело их! «Наше духовное бессилие есть плод отчужденности нашего образованного общества от основных духовных начал, которыми искони жив был русский народ. Сила общества только в том, чтобы быть верным носителем и выразителем народной мысли, совершать работу народного самосознания. Без этой силы – бессильны сами по себе и народные массы, которым не достает сознательности, и общество, которому не достает живого питания корней: обе среды останавливаются в своем развитии; цельность и правильность отправлений всего народного организма и кровообращения в нем – расстраиваются» (И. Аксаков т. II. 262). |
| Чтений из других пророков, кроме указанных здесь, нет, но нами известна другая ркп. в одной из московских рукописных собраний, где 12 Ундольского прекрасно дополняется. Эта другая рукопись XVI в., без начала, но имеет середину указанного здесь пророческого текста и дальнейшее его продолжение, а в конце текста послесловие с несколькими любопытными сведениями. В послесловии этом – приводим по памяти – говорится, что составитель толкований – простец, неученый, что он искренне верует в Бога, преклоняется пред божественными писаниями, отметает и даже плюёт на все басни, не исходящие из божественного источника. Если же тому самому лицу, которое писало послесловие, принадлежит – в чем мы не сомневаемся – предисловие к этим толкованиям в ркп. Ундольского, то сведения эти могут быть дополнены тем, что побуждением к составлению толкований было общее желание уяснить заповеди господни для всех верующих, без какого-нибудь особенного частного побуждения: « святые отцы все пророческая и апостольская и притча, и глаголы и словеса преложиша на разум, да ся не блазнять в писании якоже архереи и книжницы взавидевше Христу погибоша». Иудейское неверие служит только поводом к укреплению священных истин в умах верующих: «заповеди господни чисты суть и беспорока, но без рассмотрения нельзя им быть – аще бо ся жидов с рассмотренем и с размом книги почитали, не быша слав гда распяли». Содержание ркп. Ундольского 12 следующее. Лл. 1–5. «Предисловие книги, глаголемей: лучши бысть злата и сребра и камения драгаго». В предисловии этом говорится о высказанных уже нами побуждениях к составлению толкований святых книг Лл. 5–9: «Списание и пророчество великого Моисея Боговидца, ему же дан бысть Богом первый закон на скрижалях. Той же пиша рече: искони сотворил Бог небо и землю, земля же бе невидима и неукрашена, и тма верху бездны. Бездною зовет множество вод, а тмою зовет мглы». Толкования Севериана Гевальского: Нач.: «внимай известно: бездну убо и тму Бог ли сотвори, и вем, глубоко есть разумение». Следует объяснение указанных выше пяти стихов 1 гл. кн. Бытия. |
| И слово бе, по древнему и верному переводу у Бога. Если Слово существовало прежде всякого бытия: то мысль спрашивает со св. Василием: где же было Слово? или со св. Златоустом: как оно было? Было у Бога, говорит тайнозритель. Выражение: быть у Бога, по отношению к святым означает полное блаженство их. В отношении же к Слову то же выражение объясняется для нас словами Господа: и ныне прослави мя, Ты Отче, славою, юже имех у Тебе, прежде мир не бысть ( Ин.17:6 ). Так как предвечная слава Отца означает не только полноту блаженства, но и безграничное могущество воли и ведения: то то же значит и предвечная слава Сына. Бе у Бога по отношению к Слову довременному означает теснейшее общение Сына с Отцем по всем свойствам Божества. Если же Слово бе у Бога, а не в Боге: то значит, оно не есть свойство Божества, а лицо отдельное. Эту самостоятельность слова яснее изображает евангелист, когда называет Слово Сыном единородным, а Того, у Кого бе Слово, Отцем и Сыну усвояет дело личности – исповедание о Боге ст. 18. И Бог бе Слово. Θεος без члена только потому, что предмет речи есть Слово. От того-то оказывается преступным своеволие какого нибудь Ария, которому хотелось бы лишить Слово имени Бога. – С другой стороны Θεος и без члена употребляется о Боге истинном ( Ин.1:6, 18:4 ; Рим.1:7 ), а здесь Слово и по связи речи, как вечное есть истинный Бог . Так говорится о Сыне Божием у ап. Павла ( Рим.9:5 ; Евр.1:2,3 ). И сам Иоанн в послании учит что Сын Божий, есть истинный Бог ( 1Ин.5:20 ). Бог бе. Здесь бе оттеняет и особенную мысль о Слове. Божество принадлежит Слову и в предвечном бытии Его. О Нем нельзя говорить, что Божество стало принадлежностью Его только с известного времени, Слово было от вечности Богом, как и есть всегда Бог истинный. Ст. 2. Сей бе искони у Бога. Повторяется мысль первого стиха, с тем, чтобы утвердить зрителя на верной точке при созерцании Слова, и устранить ошибочное мнение о Слове. Слово от вечности существует, как лицо со славою божественною. Итак, в первых двух стихах предложены три истины: Слово – вечное бытие, Слово – личность самобытная Слово – Бог. |
| Примечательно, что, согласно «Хронике» Саксона Анналиста (XII в.), западнославянское племя ободритов или бодричей называли еще ререгами. Таким образом, Рюрик могло быть даже не именем, а этническим прозвищем князя. Согласно Ипатьевской летописи и по мнению В.О.Ключевского, варяг-ободрит Рюрик искони жил в Ладоге, откуда и был призван словенами в Новгород. В этом случае никакого «призвания варягов из-за моря» не получается, поскольку славянин Рюрик был в Ладоге предводителем наёмной варяжской дружины. Приглашённый новгородскими старейшинами для прекращения внутригородских усобиц вместе с братьями Синеусом и Трувором, он женился в Новгороде на знатной новгородке Ефанде (Едвинде), от которой имел сына Игоря и двух дочерей. Братья Рюрика - Синеус и Трувор - явились в город вместе с ним, и после их смерти Рюрик присоединил к Новгороду вотчину Синеуса Белоозеро (населённую чудью и весью) и вотчину Трувора Изборск (город кривичей), после чего объявил Новгород столицей всей Русской земли в 864 году. Славянское имя одного из братьев Рюрика - Синеус - служит определённым подтверждением этой версии. По четвёртой версии, Рюрик ведёт своё происхождение от Пруса, брата римского императора Августа, правившего балтийскими венедами-пруссами. Существует и пятая версия. Согласно ей, братья Рюрика Синеус и Трувор вообще не существовали, просто русские летописцы не поняли и исказили при переводе иностранный текст, повествовавший о приходе Рюрика на Русь со своим домом (сине-хус " ом) и верной дружиной (тру-вор " ом). Немногие исследователи, разделяющие эту точку зрения, считают, что никакого приглашения от новгородских словен не было, а наоборот, конунг, правивший в Ладоге, воспользовался внутренними междоусобицами в городе и сам прибыл в Новгород. Одна из летописей сообщает в связи с этим о восстании недовольных Рюриком в городе во главе с Вадимом Храбрым, которое было подавлено. Вадим, по этой версии, был убит, его сторонники бежали на юг, в Киев. Здесь необходимо отметить, что историческая значимость «Рюриковского эпизода» обусловлена значимостью Рюриковичей как таковых в общерусском контексте, в контексте же древней новгородской истории он не представлял собой ничего значительного и примечательного, поскольку вопреки общепринятым представлениям Рюрик был отнюдь не первым приглашённым князем в Новгороде. Выяснить это помогает древнерусская агиографическая литература (жития святых), отчего-то традиционно не учитываемая светскими историками. Например, в конце VIII в. в Новгороде правил князь Бравлин, совершивший набег аж на далёкий Крым. В древнерусском «Житии Стефана Сурожского» (XV в.), восходящем к византийскому житию, читаем: «По смерти же святого мало лет минуло, пришла рать великая русская из Новаграда. Князь Бравлин, очень сильный, пленил [всё] от Корсуня и до Керчи. Подошёл с большой силой к Сурожу, 10 дней бился зло там. И по истечении 10 дней Бравлин ворвался в город, разломав железные ворота». |
| Примечательно, что в русском Синодальном переводе XIX века во всем содержании как Ветхого, так и Нового Заветов при обозначении народа слово «язык» (славянского перевода) последовательно заменяется на «язычник». В греческом переводе Ветхого Завета везде вместо «языковъ» славянского перевода и «язычников» русского стоят «этносы». Вводя осудительное понятие «язычников» применительно к народам-языкам, жившим до Пришествия Христа, русский Синодальный перевод отступает как от смысла греческого, так и, тем более, славянского – основного для русского самосознания. В славянском переводе Ветхого Завета повсеместно говорится о «языках» (народах), а не о «язычниках». Дохристианские «языки» тем самым уравниваются в своем исходном достоинстве и возможностях с богоизбранным древнееврейским народом, ведь сами же евреи поведали в ветхозаветном Писании историю своих многочисленных духовных заблуждений и отступлений от праведности, сходных с заблуждениями прочих народов. Для церковнославянского языкового самосознания слово «язычник» (и позже произведенное от него отвлеченное понятие «язычества») становится обозначением ложной, магической веры, духовного заблуждения, многобожия, самообожения – однако только по отношению к народам-языкам, живущим после Пришествия Христа и отвергающим Его учение. Итак, в славяно-русском православном представлении важнейшими началами народности (свойствами народа) искони считались язык общения и передаваемые этим языком дух, вера, мировоззрение, предания, обычаи народа. Для слова «народъ» самым существенным оказывается значение духовного объединения людей вокруг Христа Само же слово «народ» употребляется в славянской Библии сотни раз (при переводе греческих «θνος», «χλος», ««λας» – «этнос», «охлос», «лаос»), причем в Ветхом Завете среди разных оттенков смысла этого слова подавляюще преобладает значение родо-кровного единства (потомство, племя, народ в родо-кровном смысле), с некоторым отпечатком древней родовой магии – применительно ко всем народам; а в Новом Завете самым существенным и частым оказывается, как и в слове «язык», значение духовного объединения людей вокруг Христа – по мировосприятию, вероучению. |
| Осыпется ли вал, которым столько раз обносили старый Киев, и вот выглянут из-под него Златые врата Ярослав – памятник его могущества и величия Киева, или врата Батыевы – горькая память разорения монгольского. То мирный храм Ирины со своими усыпальницами, обретенными чрез столько лет забвения, начинает опять отогревать на родном солнце Киева прах своих усопших; то древняя Десятинная церковь на время раскроет тайны своих подземных сводов, чтобы опять укрыться под щит нового храма, хотя не достигшего ее широких размеров, однако осенившего благоговейно ее священные останки; или из-под горы Перуновой вымываются живыми ключами украшения мертвых кумиров, которые еще блюдет Киев, как в тайнике, вместе с костями их сокрушителей, в материнской утробе своих гор. Киев, колыбель нашей веры, новый Сион наш, подобно древнему, есть град Великого Царя, и к нему может также относиться псаломный стих сей: «Горы окрест него и Господь окрест людей своих» ( Пс. 124:2 ). На четыре неравные части разделен Старый Киев со своими отдельными холмами и зданиями. Вся обрывистая гора, на которой стоит он, возвышается, как крутобережный остров, из глубины окружающих его долин, неприступный только со стороны Днепра, более открытый с других сторон. На самой вершине его теснились в малом городке древние князья, там, где ныне церковь Первозванного; это есть первое отделение Старого Киева, искони обнесенное валом, и к нему принадлежала также верхняя часть Михайловского, а нижняя его половина укреплена только в позднейшие времена. Ярослав много распространил к западу столицу свою, соорудил митрополию и две обители на поле битвы с печенегами, но еще долго находилась вне ограды Старого Киева, глубокая долина, живописно врезавшаяся в недра горы Киевской; она слыла в древности Перевесищем, потому что лежит на скате Старого Киева. Из ограды Михайловской вступил я опять на летописную почву древнейшего населения Старого Киева. Здесь, между монастырем и церковью трех Святителей, еще сохранялась отлогость бывшего Боричева взвоза, где основался Кий, князь Полянский, давший свое истинное или баснословное имя, вместе с братьями и сестрою, месту их жительства и окрестным урочищам. Здесь начало Киева и современных ему названий: Щекавицы, горы Олеговой, и Хоревицы, горы Ольгиной, и реки Лыбеди, – доселе сохранивших те имена, какими искони огласила их Русь. Еще тогда речка Почайна, ныне поглощенная Днепром, протекала у подошвы горы Киевской, и в устье ее, где теперь Крещатик, были пристань и перевоз чрез Днепр. Вверх сего Боричева взвоза киевляне несли в ладьях надменных послов Древлянских, приходившних сватать за своего князя языческую Ольгу после убиения ее супруга, и вниз по той же дороге влачим был, по слову Владимирову, кумир Перунов, гордо возвышавшийся на соседнем холме. Вот и церковь Трехсвятительская, сооруженная Святым князем в честь Ангела свого, Великого Василия, на том месте, где некогда князь тьмы в лице Перуна требовал от него идольских жертв и даже крови мученической. |
| – Осыпется ли вал, которым столько раз обносили старый Киев, и вот выглянут из-под него Златые врата Ярослава, памятник его могущества и величия Киева, или врата Батыевы, горькая память разорения Монгольского. То мирный храм Ирины с своими усыпальницами, обретенный чрез столько лет забвения, начинает опять отогревать на родном солнце Киева прах своих усопших: то древняя Десятинная церковь на время раскроет тайны своих подземных сводов, чтобы опять укрыться под щит нового храма, хотя не достигшего до ее широких размеров, однако осенившего благоговейно ее священные останки; или из-под горы Перуновой вымываются живыми ключами украшения мертвых кумиров, которые еще блюдет Киев, как в тайнике, вместе с костями их сокрушителей в материнской утробе своих гор. – Киев, колыбель нашей веры, новый Сион наш, подобно древнему, есть град великого Царя, и к нему может также относиться псаломный стих сей: «горы окрест его и Господь окрест людей Своих» 14 . На четыре неравные части разделен старый Киев с своими отдельными холмами и зданиями. Вся обрывистая гора, на которой стоит он, возвышается, как крутоберегой остров из глубины окружающих его долин, неприступный только со стороны Днепра, более отлогий с других сторон. На самой вершине его теснились в малом городке древние князья там, где ныне церковь Первозванного, это есть первое отделение старого Киева, искони обнесенное валом, и к нему принадлежала также верхняя часть Михайловского, а нижняя его половина укреплена только в позднейшие времена. Ярослав много распространил к западу столицу свою, соорудив митрополию и две обители на поле битвы с Печенегами; но еще долго находилась вне ограды старого Киева глубокая долина, живописно врезавшаяся в недра горы Киевской; она слыла в древности Перевесищем, потому что лежит на скате старого Киева. Из ограды Михайловской вступил я опять на летописную почву древнейшего населения старого Киева. Здесь, между монастырем и церковью трех Святителей, еще сохранилась отлогость бывшего Боричева взвоза, где основался Кий, князь Полянский, давший свое истинное или баснословное имя вместе с братьями и сестрою месту их жительства и окрестным урочищам. Здесь начало Киева, и современных ему названий, Щековицы, горы Олеговой, и Хоревицы, горы Ольгиной, и реки Лыбеди доселе сохранивших те имена, какими искони огласила их Русь. Еще тогда речка Почайна, ныне поглощенная Днепром, протекала у подошвы горы Киевской, и на устье ее, где теперь Крешатик, были пристань и перевоз чрез Днепр. – Вверх сего Боричева взвоза Киевляне несли в ладьях надменных послов Древлянских, приходивших сватать за своего князя языческую Ольгу после убиения ее супруга, и вниз по той же дороге влачим был, по слову Владимирову, кумир Перунов, гордо возвышавшийся на соседнем холме. Вот и церковь Трехсвятительская, сооруженная св. князем в честь Ангела своего великого Василия на том месте, где некогда князь тьмы в лице Перуна требовал от него идольских жертв и даже крови мученической. |
| Если ты любишь слово, ты не можешь не переживать за него. Всегда ведь, когда появляется письменный язык, сначала возникает поэзия, потому что она легче. Если человек талантлив, он может создавать поэзию, там короткие строчки. А прозаический текст – это же длинный текст, он, правда, развивает язык сильно, но его трудно строить: все знаки препинания продумать, все глаголы на место поставить и так далее. Поэзия, она всегда возникает первой, это у всех народов так было. — Если я правильно вас понимаю, то, опираясь на не очень приятные, или очень неприятные ощущения при переводе некоторых мест, можно заключить, что по идее-то, по замыслу Бога, язык изначально чист, любой человеческий язык? — Я думаю, что так, да, вы правильно говорите, я с вами соглашусь. Наверное, так, и поэтому все языки Господь любит. А как не любить, если «Искони бе Слово», и — Какое Слово! — Так, переводя Священное Писание, мы удаляемся от Вавилонской башни и приближаемся к Христу? — Вполне возможно, да. Когда построили Вавилонскую башню, вот тут люди и разошлись все. Но ведь не только перевод важен – важна сама жизнь по Евангелию. Иначе далеко мы не уйдем от этой постройки, разделяющей народы. Как я уже говорила, больше всего в процессе перевода мне служил древнегреческий подстрочник. Синодальный перевод лежал, новые современные переводы на русский язык, и, естественно, финские различные переводы, поскольку я владею финским языком. — А финские – они больше сделаны с немецкого или шведского? — Нет, они тоже переводятся с подстрочника. Всегда, все языки мы принимаем во внимание. Предположим, иногда не можем найти какое-нибудь вепсское слово. Предположим, тексты, где приводятся названия драгоценных камней, сравнения с ними — в Откровении Иоанна Богослова, в других книгах Священного Писания. Но таких слов у вепсов нет. — И как вы справились с этой задачей? — Перевели: «как блестит снег на солнце». Сделать такое мне позволили. Такие разрешения делаются. Я ведь, прежде чем приступить к переводам Библии, прошла курсы переводчиков. По-моему, в 1990-м году были первые курсы переводчиков Библии. Институт перевода Библии находился тогда в Стокгольме (сейчас он в Москве находится) и мы там прошли длинные курсы, лекции читали с синхронным переводом самые известные теологи со всего мира. И вот там нам уже говорили, что можно перевести как бы само ядро – главное, чтобы люди понимали, о чём идёт речь. |
| Можно сказать, что «Точное изложение православной веры» является первым христианских Катихизисом, т.е. учебной книгой Церкви, и именно как учебник оно не требовало и не допускало оригинальности в обычном смысле. По справедливому замечанию С. С. Аверинцева , от такого рода сочинения требовалось принципиально иное: «излагать материал, почерпнутый откуда угодно, в систематическом порядке, который максимально отвечал бы реальным запросам и реальным возможностям учеников» 16 . И задача эта была осуществлена преп. Иоанном Дамаскиным исключительно успешно. Соединив с глубиной и строгостью богословия простоту и доступность для всех, «Точное изложение православной веры» до сего дня служит и учебной книгой Церкви, и правилом веры, и свидетельством нашего исповедания перед инославными 17 . Огромные достоинства творения (проникновение св. отца в глубинную суть каждого догмата, стремление обосновать последний на данных Св. Писания и церковного предания, в меру возможное приближение догматической истины к человеческому разуму и в особенности строгая верность системы Иоанна Дамаскина духу древней Вселенской Церкви) обусловили его уникальное по своей широте влияние и на Востоке, и на Западе. Уже в X веке в числе первых святоотеческих творений «Точное изложение православной веры» было переведено на славянский язык Иоанном, экзархом Болгарским. Может быть, еще при жизни Дамаскина его сочинение переводили на арабский. В XI веке по поручению папы Вильгельма III «Точное изложение» было переведено на латынь, и этим, правда, не слишком удачным переводом, пользовались и Петр Ломбардский, и позднее Фома Аквинат. Из других догматических сочинений преп. Иоанна нужно назвать прежде всего три знаменитых слова «Против отвергающих святые иконы», которые искони считались лучшим из того, что когда-либо было написано в защиту иконопочитания. Именно Дамаскиным были выражены основные начала учения об иконах, его христологическое основание и смысл: «Иконы возможны только по силе Воплощения, и иконописание неразрывно связано с тем обновлением и обожением человеческого естества, которое совершилось во Христе; отсюда и такая тесная связь иконопочитания и почитания святых, особенно в их священных и нетленных останках» 18 . |
| В этом смысле важную роль играет богослужение. Богослужение – способ или даже точнее, инструмент богообщения. В образе молитвы, в образе аскезы заложено многое. Человек, окунающийся в старое богослужение, восстанавливает в себе средневековое мировоззрение, образ мышления и восприятия искони христианский, неповрежденный современной секуляризацией. Старое богослужение – это путь к идеалам древности. Непонятные и скучные сегодня средневековые молитвенные тексты, из которых состоит наше богослужение, станут «хлебом насущным» не от их перевода на русский, а от того, что воспринимающий стяжет в себе толику средневекового мировосприятия, средневековый «механизм внутреннего бытия». Но почему именно русское средневековье? Почему не перенестись в апостольские времена, или во времена Древней Церкви, и не восстановить богослужение тех времен? Во-первых, чисто технически это непросто. Слишком мало источников, говорящих о древнем богослужении, дошло до нашего времени. Несмотря на это, подобные попытки предпринимались и предпринимаются. Я не вижу в них смысла. Важно восстановить не только внешнюю «атрибутику», но ту духовность, которая за ней стояла. Если этого не делать, то «перенесение» превратится просто в театр и ничего не переменит в душе. В этом случае действительно будет музей (по слову Х. Янараса), заморозивший лишь внешние формы, лишенные жизни. То есть мы пытаемся восстановить даже не просто богослужение как семиотический комплекс, а целиком «образ христианского бытия» того времени. А этот образ «восстановить», в собственном смысле этого слова, практически невозможно. Духовная жизнь состоит из множества компонентов, ее невозможно полноценно зафиксировать на бумаге и где-либо еще, как некую формулу, по которой спустя века непосвященный сможет создать прежний духовный эликсир. Теряется многое, порой основное, и возрождение мертвых внешних форм не дает ничего. Духовность можно лишь перенять, поэтому принципиально важна духовная традиция. Конечно, основы духовности заложены в Евангелии и в творениях святых отцов. И Благодать Божия наставляет взыскующего. Но церковные учителя говорят в один голос, что этого мало – важен опыт предыдущих поколений. И не просто опыт – живой опыт, посвящение в тайны духовного делания, в рамках парадигм «учитель–ученик», «старец–послушник». |
|
|
