| Мне было 17 лет, когда Илья Сергеевич начал писать свою известную картину «Христос Воинствующий». Ему тогда не хватило холста, и он попросил нарастить его. Я должен был включить изобретательность, чтобы успеть выполнить задание к утру. В итоге я даже сделал набросок, который помог папе закончить работу на следующий день. Эти задания были сложными, но очень бодрили, заставляли думать. И.С. Глазунов с преподавателями и студентами на фоне реставрирующеися Академии. Москва. 1994 Такую технику встряски отец применял и к своим студентам мастерской портрета Суриковского института. Мы приходили рано утром, (опаздывать было нельзя) и сидели за работой весь день. Одиннадцать вечера, на дворе зима, мороз, кто-то боится не успеть на последний поезд метро, как вдруг влетает отец, приводит девушку, ставит ее в позу Венеры Милосской и дает задание: за полчаса написать портрет. Все сразу просыпаются, распрямляются и делают бодрый эскиз несуществующей картины. В тот вечер все расходились, вдохновленные новым сюжетом. Однажды, когда я уже учился в Суриковском, папа пришел на урок с муляжным пистолетом и сказал, что у нас осталось 20 минут жизни и мы должны сделать последний эскиз картины, без которого не сможем умереть. Надо было собраться с мыслями и сделать что-то большое, значительное. Он умел побудить студентов работать. Помню, как отец собирал всех в своей мастерской, я носил сосиски из ресторана «Прага», а они читали запрещенного Бердяева, поэтов Серебряного века, смотрели привезенные им из Италии альбомы с работами Микеланджело. Как он в шутку пояснял, это было «добровольно-принудительное вливание культуры». Студенты очень любили эти встречи, моменты общения. Отец был чрезвычайно активным, терпеть не мог вялости. Однажды, до того как я сам стал студентом его курса, он взял меня на практику к студентам в Петербург (папа часто брал меня с собой в такие поездки, хотел, чтобы я был с ним рядом) — они должны были вместе с ним ехать в Новгород и Псков на автобусе. По-барски накормив студентов завтраком в отеле, Илья Сергеевич вдруг узнал, что автобус сломался и поездка отменяется. |
| Определение И., близкое к локковскому по форме, но не по содержанию, давал Д. Юм (1711-1776). Развивая особое понимание идей, Юм в основу человеческого познания полагал восприятия (perceptions), к-рые в свою очередь разделяются на впечатления (impressions) и образы впечатлений - идеи, мысли (ideas), разрабатывал теорию ассоциативных связей между идеями и особое внимание уделял проблеме причинно-следственных отношений между объектами, впечатлениями и идеями. Рассматривая идеи в качестве производных образований от впечатлений, а сами впечатления как имеющие отношения к объекту, предполагаемому в качестве причины другого объекта, и объекту, предполагаемому в качестве его следствия, Юм ставил под сомнение как возможность доказательства существования причинно-следственной связи между самими объектами, так и причинный характер отношений между объектами и впечатлениями. Считая, что человеческий разум в своем познании мира подразделяется на 2 вида - на отношения между идеями и факты, Юм к первым относил знания математические, истинность к-рых обеспечивалась интуитивным или доказательным образом; достоверность фактов обусловлена в элементарных случаях очевидностью непосредственного чувства или памяти, в сложных случаях она связана с его критической концепцией причинности. Юм писал: «Разум есть открытие истины или заблуждения. Истина или заблуждение состоят в согласии либо несогласии с реальным отношением идей или с реальным существованием и фактами. Следовательно, все то, к чему неприменимо такое согласие или несогласие, не может быть ни истинным, ни ложным и никогда не в состоянии стать объектом нашего разума» ( Юм Д. Трактат о человеческой природе//Сочинения. М., 1996. Т. 1. С. 499-500). Ж. А. Кондорсе (1743-1794), представитель сенсуализма и один из идеологов французского Просвещения, в учении об И. исходил из различия между отдельными И. в области наук, техники, искусств, нравственности и всеобщей И. разума, которую он рассматривал в качестве руководящей идеи развития всего человеческого рода и его связующего начала. В осуществлении этой И. в исторической жизни народов (которую Кондорсе представлял в виде последовательно сменяющих друг друга 10 эпох) он видел причину неуклонного прогресса человечества и конечную цель мировой истории. В книге «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума» Кондорсе писал, что в идее этой И. «природа неразрывно связала прогресс просвещения с прогрессом свободы, добродетели, уважения к естественным правам человека» ( Кондорсе Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1936. С. 12). И. в немецкой классической философии |
| 24 сент. 1513 г. Л. да В. уехал из Милана в Рим. До 1515 г. он жил при папском дворе, проводя разнообразные технические и естественнонаучные опыты «в Бельведере, в комнате для занятий, устроенной… Великолепным» Джулиано Медичи, герц. Немурским (Ambros. Codice Atlantico. Fol. 182v). Однако пребывание в Риме разочаровывало Л. да В.: папа Лев Х (Джованни Медичи) не оказывал ему должных почестей и не питал к нему доверия, анатомические занятия Л. да В. стали предметом осуждения и поводом для доносов. После отъезда из Рима и смерти Джулиано Медичи в марте 1516 г. 63-летний Л. да В. остался без покровителя. Вскоре он принял приглашение франц. кор. Франциска I переехать во Францию. В 1516 г. Л. да В. поселился в небольшом замке Клу недалеко от Амбуаза. По свидетельству Антонио де Беатиса, секретаря кардинала Арагонского, Л. да В. привез с собой во Францию ряд картин: «Мона Лиза», «Св. Иоанн Креститель», «Мадонна с младенцем и св. Анной» ( Beltrami. 1919. Р. 149), над которыми продолжал работу, несмотря на ухудшающееся здоровье. Л. да В. пользовался неизменным расположением короля, к-рый восторгался им не только как художником, но и как мудрецом, покровительствовал изданию анатомического атласа на основе его рисунков. Последние годы жизни Л. да В. продолжал работать над своими записями; как придворный мастер он занимался устроением театрализованных празднеств, а также создал для короля проект большого дворцового комплекса Роморантен (Ambros. Codice Atlantico. Fol. 76; Lond. Brit. Lib. Arundel. 263. Fol. 270r), включавшего сложную систему каналов между Луарой и Соной (не осуществлен). Рисунки Л. да В. оказали нек-рое влияние на архитектуру ренессансных франц. замков. С именем Л. да В. связывали также начало строительства замка Шамбор. Голова св. Анны. Эскиз. Ок. 1501–1510 (?) гг. (Королевская б-ка Виндзорского замка, Англия) Голова св. Анны. Эскиз. Ок. 1501–1510 (?) гг. (Королевская б-ка Виндзорского замка, Англия) Ливень затапливает город. Ок. 1508–1511 гг. (Королевская б-ка Виндзорского замка, Англия) |
| «И постимся, и на службы также ходим, без благословения работу не берем. Бывает, когда работы много, даже ночуем в храме прямо на полу. Правда, в период поста нам бывает и послабление – работы тяжелые, высотные, случиться может всякое», – говорит Игорь. В ритме вдохновенья Случаются, конечно, в работе и некоторые сбои, и нередко на финансовой почве. Насколько зыбко материальное положение Церкви, художники студии Игоря Шимякина знают не понаслышке. Строятся и благоукрашаются храмы в основном на средства спонсоров и частных жертвователей, а средства эти, как известно, имеют свойство неожиданно заканчиваться. И происходит это порой в самый неподходящий момент, когда эскиз будущего иконостаса уже разработан. «Бывает, сделаешь эскиз, а заказчику он, оказывается, не нужен, потому что либо спонсор исчезает и нет денег, либо настоятель меняется. И работа пропадает. Такие случаи тоже бывали. Однажды какой-то министр в Москве пожелал стать спонсором храма, для которого мы написали проект. И вот его уже утвердили, одобрили, а министра в тот же день сняли. И храм остался без спонсора и без денег, а проект так и остался на бумаге», – рассказывает художник-физик и подчеркивает, что в конечном итоге все же многое зависит от настоятеля. Если настоятель старательный, искренне желающий сделать что-то для Церкви, работа, как правило, удается. Разработка эскиза будущего иконостаса – самая увлекательная работа для Игоря Шимякина. Каждый иконостас у него не похож на своего предшественника. «Это потому, что мы художники, а не завод и не производственное предприятие!» – с гордостью за дело заявляет Шимякин. Стремление не ставить работу на поток, а заниматься творчеством – одна из причин того, почему у студии нет производственной базы, где как под копирку пилят и строгают похожие друг на друга экземпляры. По этой же причине приходится отказываться от многих заказов. Если не отказываться, то пришлось бы создавать самое настоящее предприятие и становиться генеральным директором, и тут уж будет не до творчества, уверен Игорь, а просто зарабатывать деньги ему совсем не хочется. Жалеет только, что между административными и организационными заботами времени на настенную роспись совсем не остается, а именно этот вид творчества ему близок больше всего. |
| Свобода имела благотворное влияние на гробничную иконографию: лучшие саркофаги с исторически-библейскими представлениями принадлежат ко времени, следовавшему за Константиновым правлением. С гражданским правопризнанием христианства устранены тесные границы, в которых замкнуто было христианское искусство в пространственном отношении: из подземелий оно призвано было к украшению более обширных и светлых святых мест. Со времени Константина повсюду старались разрушенные церкви вновь возобновлять величественнее и пышнее, и сооружать новые, так как число верующих чрезвычайно возросло: большие поверхности стен и широкие своды храмов давали живописи возможность шире и вольнее развернуться и предлагали достойное место для выполнения ее великих задач. С внешней свободой, с этим внешним поводом и вызовом совпадало внутреннее побуждение к более широкой художественной деятельности. Если в первых веках художественные стремления обнаруживаются лишь спорадически и, если еще и в четвертом веке эти стремления встречали сильное противодействие со стороны некоторых учителей церкви, то причина этого, независимо от опасения, какое внушало древнее греко-римское искусство, служившее прототипом для древнехристианского, заключалось в том, что для собственно-христианского искусства нужно было наперед приготовить почву. Нельзя же было идеи или события Откровения прямо превратить в художественные представления: они должны были быть сначала пережиты. Когда пастухи или волхвы ушли из Вифлеема, где они своими глазами видели родившегося Спасителя мира, тогда, наверное, ни одному из них (хотя бы между ними был и живописец) и в голову не приходило набросать эскиз этой чудной картины; точно так же не могло это прийти в голову ни одному из тех, которые присутствовали при распятии Христа Спасителя и при виде совершавшегося там били в грудь ( Лк.23:48 ), или кому-нибудь из богобоязненных мужей, которые в день Пятидесятницы, услышав апостолов, говорящих разными языками, поражены были удивлением ( Деян.2:6 ). |
| О сабораимах он почему-то и не упоминает. Неточности в передаче собственных имён рецензент относит на погрешности переписки, так явилось Лаким вместо Лакиш, или по части выражений технических: „диастора“ вместо „диаспора“ и т. п. Более серьёзной погрешностью является наклонность автора толковать психологически там, где потребна документальная справка, так по вопросу об упоминании „места“ в книге Есфирь там, где ожидалась бы постановка имени Божия. Толкуя это обстоятельство, автор даёт художественно-психологический эскиз, но лучше было бы указать на употребление речения „маком“ в раввинической письменности (даже у эллинистов τπος). В заключении отзыва рецензент считает нужным отметить положительные свойства прочитанной работы: автор владеет техникой еврейского письма, он увлекается своей темой, давая иногда страницы экзегетического пафоса, он способен как к построению общих схем, так и к погружению в микрологию грамматических форм (напр. стр. 158–159), он говорит о праздновании Пурим, как начитанный эортолог и как бытописатель, —271— и имел знания и терпение изучить литургию Пурим по еврейским источникам (Коль сасон); талмудические цитаты в отделе о названии, значении и каноничности книги Есфирь проверены им по подлиннику (Ugolino, Goldschmidt, Schwabe). О. Коновалов владеет знаниями по библейско-археологической терминологии (напр. его толкования терминов: мингаг, мусаф и т. п.), наконец в его труде рецензент с благодарностью должен отметить влияние классных и частных занятий по истории Библии, как манускрипта, что особенно сказалось в отделе о писании мегиллы, свитка книги Есфири, являющегося наитипичным представителем еврейского графического искусства. Излишне говорить, что кандидатской степени о. Коновалов более чем достоин“. б) Экстраординарного профессора священника В.Н. Страхова: „Автору предстояла задача описать еврейский праздник Пурим, доказать его самобытность и время его происхождения. Главным источником для автора служила книга Есфирь, названная так по имени её главной героини – евреянки Есфирь, сделавшейся супругой персидского царя Ахашвероша или Ксеркса I и оказавшей в этом положении бессмертную услугу своему народу спасением от покушения на его истребление царедворцем Аманом. |
| В представленных к концу 1891–92 учебного года и. д. Инспектора Академии списках студентов по поведению поведение 210 студентов означено баллом 5 и 17 баллом 4. Состояние здоровья студентов было удовлетворительно: из 227 студентов пользовались в академической больнице в течение означенного года в сентябре 6 студентов, в октябре 5, в ноябре 8, в декабре – 4, в январе 11, в феврале 12, в марте 15, в апреле 9 и в мае 5. Лебедев А.П. Ошибка: (Критико-библиографический эскиз): [По поводу ответа Самуилова В. Н. на критическую статью о его книге]//Богословский вестник 1892. Т. 3. 11. С. 302–321 (2-я пагин.). —302— В майской книжке «Богословского Вестника» нами помещена была критическая статья: «мысли и чувства по поводу одного русского открытия в области науки древней церковной истории» – статья, касающаяся книги В. Самуилова: «История арианства» и проч… Этою статьей автор, как и естественно, остался недоволен и дал на неё отповедь, озаглавив эту последнюю: «Ответ на статью профессора А. Лебедева » и т. д. (Христ. Чт. Сент.–Окт., стр. 406–425). Здесь он, между прочим, выставляет себя, вопреки ожиданиям, – нашим сторонником по вопросу об отношении Евсевия Кесарийского к арианству, – вопросу, о котором речь шла в вышеупомянутом критическом разборе его воззрений, именно касательно этих отношений. А сторонником нашим он почитает себя потому, что, как ему кажется, и у нас в сочинении «Вселенские соборы IV-ro и V-ro века» (1879 г.) выражены будто бы, те же мысли, какие раскрыты потом и в его книге «История арианства». Автор пишет: «там (т. е. в сочинении: Вселенские соборы») он (т. е. я) ясно и с полным убеждением, ссылаясь на авторитет Баура (?!), высказывает мысль, что Евсевий Кесарийский был главой значительной арианской группы на соборе Никейском и после Никейского периода. Различие наших воззрений от воззрений профес. Лебедева 1879-го года по вопросу об Евсевии заключалось лишь в том, что те же мысли, какие —303— он просто высказывал, мы старались посильно и мотивировать» («Ответ», стр. |
| —543— опытов реставрации священных памятников древне-еврейского культа. Например, речь о каркове жертвенника всесожжения обречена на непонятность без чертежей, равно современное состояние вопроса о мишкане и огеле (2 внутренних покровах скинии) в их отношении к миксаймам (брезентным внешним покровам) более чем туманно, пока слово не подкреплено рисунком. Если вопрос о брусьях – близнецам (тоамим) разрешается г. Ржепиком далеко не бесспорно, то должно сказать, что это более чем трудно устранимое crux interpretationis устройства бревенчатого остова скинии собрания (т. е. ее остеологии, по антропологической схеме ее толкования, см. у Бэра в его символике ветхозаветного культа). В отделе об архитектонике храма, исключительного если не единственно достойного внимания произведения древнееврейского пластического искусства, г. Ржепик сначала говорит о добывании материала для построек в Палестине на основе данных геологического строения почвы Святой земли, потом сообщает сведения по технике кладки стен и дает общий эскиз орнаментации храма и входов погребальных пещер (царей, т. н. судей и т. п.). Копии с моделей Шика иллюстрируют довольно сжатую речь автора о взаимном расположении частей Соломонова храма и об его репродукции в типе храма Зоровавеля – Ирода. Степени кандидата богословия автор вполне заслуживает». 2) Ректора Академии Епископа Феодора: «Сочинение небольшое по объему (212 стр.), но представляющее собой результат серьезного изучения относящихся к данному вопросу сочинений русских и иностранных авторов (см. текст сочинения), читается с громадным интересом, особенно благодаря тому, что автор, как прекрасный художник, богато иллюстрирует текст сочинения изображениями тех предметов, о которых он говорит в сочинении. Благодаря этому пред читателем наглядно проходят и как бы оживают проявления творческого духа Евреев, в тех областях, коих касается автор, именно в области: 1) пластики (23 стр. соч.); 2) живописи (27 стр.), 3) глиптики (40 стр.); 4) архитектуры. Особенно подробно автор говорит об искусстве Евреев в период Синай- |
| Работы продолжались до конца октября и были прекращены с наступлением сезона дождей. Следующий строительный сезон был начат 9 марта 1904 г. В сентябре начали поступать материалы для устройства центрального парового отопления и вентиляции – частью из Генуи, частью из Петербурга (письмо дирекции машиностроительного завода братьев Кертинг от 18 сентября 1904 г.//документ 278). Начавшиеся с ноября дожди вновь затормозили работы, хотя кладка каменных стен, как наружных, так и внутренних, была уже окончена. Совет ИППО был недоволен постоянными задержками в ходе строительства, и 5 августа 1905 г. председателем строительного комитета был назначен инспектор галилейских учебных заведений ИППО Павел Иванович Ряжский. Совет требовал, чтобы к 15 ноября 1905 г. здание было освящено. Как явствует из телеграммы на имя председателя ИППО великой княгини Елизаветы Фёдоровны, подписанной Ряжским, Михайловым, Элкиным и другими членами строительного комитета, 6 декабря 1905 г. новое подворье было открыто. Окончательная отделка здания была закончена к 24 января 1906 г. (документ 282). 272. Договор о строительстве Николаевского подворья ИППО в Иерусалиме, заключённый Советом Общества с архитектором А. Е. Элкиным С.-Петербург, 6 апреля 1902 г. Копия. Милостивый Государь Алексей Евфимьевич, Совет ИМПЕРАТОРСКОГО Православного Палестинского Общества, приступая к сооружению новых помещений для паломников в Иерусалиме, по выраженному Вами согласию, принимает Вас на службу Общества с 1 апреля 1902 г. по 1 сентября 1904 г. на следующих условиях: 1. Ознакомившись в С.-Петербурге с имеющимися в Обществе данными и предположениями относительно сооружения помещений для паломников в Иерусалиме, имеете Вы отправиться в Иерусалим из Одессы не позже 10 апреля сего года. 2. В Иерусалиме подробно и тщательно проверить планы и нивелировку, а также исследовать весь принадлежащий обществу участок земли, так называемый «Старых подворий», с находящимися на нём сооружениями, канализацией и водоёмами. 3. Согласно этим исследованиям определить, где и как удобнее и выгоднее возвести новые сооружения для помещения паломников и составить по этим предположениям эскиз. |
| Вильгельм опустил голову. То, что Александр рассказывал ему о «старике», пугало его. Тот любезный, остроумный, насмешливый Ермолов, в которого он влюбился по пути, был здесь, по-видимому, совсем другим. Они вошли в дом. Ермолов занимал три небольшие комнаты. В передней комнате было уже несколько человек. Потолки были низкие, мебель сборная. У стены стоял огромный турецкий диван. Высокий немолодой офицер, с острым лисьим лицом и чахоточными взлизами черных волос на висках, разговаривал с равнодушным артиллерийским капитаном в чрезмерно длинном форменном сюртуке. Александр познакомил их. Высокий был Воейков, капитан – Лист. Из второй комнаты вышел молодой человек, очень стройный, гладко причесанный и приятный. Он сразу подлетел к Грибоедову и почтительно раскланялся. – Александр Сергеевич, о вас уже Алексей Петрович изволил справляться. Алексей Петрович без вас скучает. – Николай Николаевич Похвиснев, – представил Вильгельму молодого человека Александр. Похвиснев жал руку Кюхле с усердием. – А что, Алексей Петрович нас может теперь принять? – спросил Александр. – Вам всегда можно, Александр Сергеевич, – обязательно ответил Похвиснев, – дозвольте только справиться. И он опять скрылся во внутренние комнаты. – Кто это? – спросил вполголоса Вильгельм. – Чиновник приближенный, – поморщился Александр, – пикуло-человекуло. Через минуту Похвиснев попросил их к Ермолову. Ермолов сидел за столом. На столе лежали ведомости, исчерченная карта, приходо-расходная книга, а сбоку какой-то эскиз. На стенах висели карты; бесконечное количество серых штрихов, сгущавшихся в темные круги; горы были пересечены голубыми и красными линиями. Ермолов не был похож в эту минуту на тот портрет, который писал с него Доу. Мохнатые брови были приподняты, широкое лицо обмякло, а слоновьи глазки как будто чего-то выжидали и на всякий случай смеялись. Он сидел в тонком архалуке, распахнутом на голой груди; по груди вился у него курчавый седеющий волос. Он был похож немного на Крылова. Завидя друзей, он встал и сразу оказался огромным. Он пожал добродушно руку Грибоедову, а Вильгельма обнял. |
|
|
