| к принципам православной церкви. Очевидно, что при таком взгляде на гуситское движение имели для нас значение и те факты, которые приводятся нашими учеными в пользу «православия» чешского народа до Гуса и в гуситскую эпоху: только избегая крайностей делаемых отсюда выводов, мы понимаем эти факты не в смысле главным образом причин, так сказать, решающих, вызывающих и прямо направляющих гуситское движение к конечной его цели – сближению чехов с современной им греко-восточной церковью, но в смысле факторов, объясняющих характер гуситского движения, определяющих его ход и направление – как чешско-славянского народно-религиозного движения, которое, при известных более благоприятных условиях (о чем ниже), могло бы привести к сближению чехов с православным востоком. Подтверждением этого может служить содержание, переиздаваемое теперь нами памятника. Таким образом, не разделяя крайностей выводов некоторых наших ученых относительно фактов «православия» чешского народа до Гуса и в гуситскую эпоху, или иначе – смягчая крайности их выводов, мы, тем не менее, признаем правильную их точку зрения (хоть и с известными ограничениями) на гуситское движение как движение особенное в ряду других предшествующих и современных ему религиозно-реформаторских попыток на западе. И я очень рад, что мне приходится пояснить свою мысль и точку зрения известных наших ученых – в противоположность западно-европейским католическим и протестантским ученым – переизданием и объяснением ниже печатаемого памятника, хотя бы при этом, как и вообще при возможном открытии других подобного рода памятников, представилась необходимость сделать к высказанному ранее нами взгляду поправки согласно с новыми данными и требованиями исторической истины. Неудивительно поэтому, что даже чешско-моравские братья XVI-XVII столетий, не смотря на свои отклонения от начал Гусовой реформы, связывали последнюю с проповедью св. Кирилла и Мефодия в Чехии. Так напр., Странский в своем сочинении «Respublica Bojenia» (Лейден 1634, 1643, Амстердам 1713 и др. |
| Эти, и подобные слова и доводы, с одной стороны, неоплатные долги и отчаянное положение – с другой, заставили несчастного согласиться на предложение провинциала и ректора, обещавших, во-первых, уплатить за убийство принца 200 ливров 35 ; во-вторых, сделать его почтарем в г. Ивре, что давало сто ливров годового жалования, и, в-третьих, дать внуку его Жану Панн место каноника в г. Турне. На другой день, утром, провинциал исповедал и причастил его, и после мессы подтвердил данные обещания. Тогда Панн, со своей стороны, обязался приложить всевозможные старанья, дабы успешно выполнить возложенное на него поручение, а провинциал, отпуская его, произнес: «Иди с миром, ибо, как ангел идешь под Божьим покровом». На покрытие путевых издержек иезуиты выдали ему вексель на сумму двенадцать ливров с уплатой в Антверпене на имя купца Франсуа Тибо. Из Дуэ Панн направился в Бюсрод, а затем на корабле в Антверпен. Получив здесь двенадцать ливров, он отослал одиннадцать своей жене на пропитание семьи при письме, в котором извещал, что едет в Голландию по известному ей, жене, делу. Из Антверпена он на корабле прибыл в Зеландию, а оттуда в г. Лейден, куда вступил в субботу 23 мая. Здесь его встретили два иезуита, переодетые ландскнехтами, постоянно побуждавшие его приступить к делу и подбодрявшие его. Так как он ходил по городу, заговаривая то с тем, то с другим и расспрашивая, какой наружности принц Мориц, какого он роста, какую носит бороду, то обратил на себя внимание, и его стали также спрашивать, на что ему все эти сведения. На это он отвечал, что ему очень хочется увидеть принца, что он так наслышался о его доблестях, но до сих пор не имел счастья его видеть. Наконец, так как он не прекращал своих расспросов, то его заподозрили в злостном намерении, и городской голова посадил его в тюрьму. На нем найдены были бумаги, относившиеся к замышленному убийству; его привели к допросу, и он без особого принуждения признался во всем. Обоих иезуитов не разыскали. Панн сознался, что купил четырехгранный нож, для совершения задуманного преступления. Свое показание он повторил на нескольких допросах в течение двенадцати дней без малейших изменений и уверял, что оно истинно, каждый раз с великим сокрушением, смиренно, на коленях и со слезами прося прощения и помилования, говоря, что согласился на это дело по своей простоте и пр. |
| Повсюду в Центральной Европе, от Тосканы до Фландрии, от Брабанта до Ливонии, купцы не только снабжали солдат — этим они занимались по всей Европе, — но и заседали в правительствах, которые вели войны, а иногда и сами облекались в доспехи и отправлялись воевать. Список таких мест весьма внушителен: не только Флоренция, Милан, Венеция и Генуя, но еще и Аугсбург, Нюрнберг, Страсбург и Цюрих; не только Любек, Гамбург, Бремен и Данциг, но и Брюгге, Гент, Лейден и Кельн. Некоторые из них — здесь можно вспомнить Флоренцию, Нюрнберг, Сиену, Берн и Ульм — создали солидные территориальные государства . Самый известный пример этого — Венеция. На протяжении XI века венецианцы создали настоящую купеческую империю, захватив такие острова, как Крит и Кипр, и обустроив на них сахарные плантации, которые впоследствии стали обрабатываться в основном африканскими рабами, что предвосхитило модель, позже установившуюся в Новом мире . Этому примеру вскоре последовала Генуя; одним из самых прибыльных занятий генуэзцев стало совершение набегов и ведение торговли в Черном море с целью приобретения рабов, которых они затем либо продавали мамелюкам в Египет, либо отправляли работать на шахтах, взятых в аренду у турок . Генуэзская республика также изобрела уникальный способ финансирования войны под названием «война по подписке», который состоял в том, что организаторы военных экспедиций продавали паи инвесторам, предоставляя им взамен право на получение соответствующей доли добычи. Впоследствии те же самые галеи с теми же самыми купцами — искателями приключений на борту первыми проложили путь через Геркулесовы столбы вдоль Атлантического побережья во Фландрию и на шампанские ярмарки, куда они везли мускатный орех, красный перец, шелка, шерстяные изделия и, разумеется, переводные векселя . Было бы поучительно, на мой взгляд, остановиться ненадолго на этом термине — «купец — искатель приключений». Изначально он просто обозначал купца, ведущего дела за пределами своей страны. Однако именно в это время, между 1160 и 1172 годами, в самый расцвет шампанских ярмарок и итальянских торговых империй, термин «приключение» (“adventure”) стал приобретать свое современное значение. |
| Автором другого проекта в те же годы стал гетман Малороссии Кирилл Разумовский, который предложил основать в Киеве университет с четырьмя факультетами; академия должна была войти в него в качестве богословского факультета. Но так как Разумовский связывал этот план с предложением сделать должность гетмана наследственной в своем семействе, его проект был отвергнут. Возможно, что именно эти идеи Разумовского побудили Екатерину II поручить президенту Малороссийской коллегии (учрежденной вместо гетманства) графу Румянцеву, чтобы он обратил особое внимание на Киевскую Духовную Академию, ибо «ученики по богословию, которые готовятся в малороссийских учебных заведениях к занятию духовных должностей, заражаются, следуя вредным правилам римского католицизма, началами ненасытного честолюбия». Двумя годами позднее, в 1766 г., шляхетство Малороссии подчеркивало в наказе своим депутатам в Комиссию по составлению нового законоуложения необходимость открыть в Киеве вместо «латинской школы» (т. е. Киевской Академии) университет. В наказе Малороссийской коллегии говорится: «В Киеве академия, а гимназии в Чернигове и Переяславле… отнюдь не на тех основаны правилах, каковы Ее Императорскому Величеству угодно подавать к исправлению народа» . Ни один из этих проектов не был утвержден императрицей, но число семинарий возросло: они были открыты в Калуге (1775), Полтаве (1779), Астрахани и Переяславле (1785), Слуцке (1789) и Минске (1793). Пришедшая в упадок епархиальная школа в Астрахани была преобразована. В 1765 г. Екатерина распорядилась послать 16 лучших учеников за границу (6 — в Оксфорд, по 5 — в Лейден и Геттинген) для изучения богословия и подготовки к преподаванию в духовных академиях. Однако по возвращении большинство из них получили назначения в светские учебные заведения. Идея разделения семинарий на высшие и низшие была в известном смысле реализована митрополитом Петербургским Гавриилом Петровым. Благодаря его стараниям Александро–Невская семинария получила название Петербургской главной семинарии. Сюда должны были направляться лучшие ученики епархиальных училищ, чтобы готовиться к преподаванию в семинариях и духовных школах . |
| Уж не дерзают ли эти жалкие животные думать, будто я настолько пал, что выступлю на защиту своей правдивости? Хоть я и еху, но во всей Гуигнгнмии отлично известно, что благодаря наставлениям и примеру моего досточтимого хозяина я в течение двух лет оказался способным (хоть это и стоило мне огромного труда) отделаться от адской привычки лгать, лукавить, обманывать и кривить душой — привычки, которая так глубоко коренится в самом естестве всей нашей породы, особенно у европейцев. Я мог бы высказать еще и другие жалобы по поводу этого досадного обстоятельства, но не хочу больше докучать ни себе, ни вам. Должен откровенно признаться, что по моем возвращении из последнего путешествия некоторые пороки, свойственные моей натуре еху, ожили во мне благодаря совершенно неизбежному для меня общению с немногими представителями вашей породы, особенно с членами моей семьи. Иначе я бы никогда не предпринял нелепой затеи реформировать породу еху в нашем королевстве. Но теперь я навсегда покончил с этими химерическими планами. 2 апреля 1727 года Часть первая. Путешествие в Лилипутию Глава 1 Автор сообщает кое-какие сведения о себе и о своем семействе. Первые побуждения к путешествиям. Он терпит кораблекрушение, спасается вплавь и благополучно достигает берега страны лилипутов. Его берут в плен и увозят внутрь страны. Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире; я был третий из его пяти сыновей. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, он послал меня в колледж Эмануила в Кембридже , где я пробыл три года, прилежно отдаваясь своим занятиям; однако издержки на мое содержание (хотя я получал очень скудное довольствие) были непосильны для скромного состояния отца, и поэтому меня отдали в учение к мистеру Джемсу Бетсу, выдающемуся хирургу в Лондоне, у которого я провел четыре года. Небольшие деньги, присылаемые мне по временам отцом, я тратил на изучение навигации и других отраслей математики, полезных людям, собирающимся путешествовать, так как я всегда думал, что рано или поздно мне выпадет эта доля. Покинув мистера Бетса, я возвратился к отцу и дома раздобыл у него, у дяди Джона и у других родственников сорок фунтов стерлингов и заручился обещанием, что мне будут ежегодно посылать в Лейден тридцать фунтов. В этом городе в течение двух лет и семи месяцев я изучал медицину, зная, что она мне пригодится в дальних путешествиях. |
| Они посылают солдат и выставляют африканцам ультиматум - гереро на этих землях больше не будет - их либо перебьют, либо выселят. После сражения, в котором африканцы терпят поражение, они уходят на британскую территорию, где их помещают в «демократический» концентрационный лагерь. Когда через пять лет - в 1908 году делают перепись населения, оказывается, что во всей Юго-Западной Африке, а не только на немецкой территории, осталось только 15-20% от довоенного населения гереро. Во второй половине XIX века Конго становится колонией еще одной просвещенной страны - Бельгии. Бельгийская колониальная администрация, по прямому указанию короля Леопольда II организует там жесточайшую потогонную систему. Такой системы больше не было нигде - местное население обкладывалось огромной трудовой повинностью, как правило, по сбору каучука, за невыполнение которой сжигались целые деревни и районы. Зачастую, на весь сезон сбора каучука, бельгийские солдаты и надсмотрщики берут в заложники женщин и детей, при этом, если план по сбору не выполнялся, некоторых из них убивали. От солдат и надзирателей в качестве доказательства «целевого» расхода патронов требовали представить отрубленные руки. Первыми не выдержали сами бельгийцы - ужасная жестокость обращения с африканцами привела к всенародному возмущению и подданные просто вынудили короля Леопольда продать свои владения бельгийскому государству. В течении 200 лет - с XVII по середину XIX века территория современной Ганы была подчинена Голландии. Так вот в 1838 году, местный король Баду Бонсу II сделал большую ошибку - он посчитал, что может вести себя с голландцами, как со своими соплеменниками. Баду Бонсу плохо убивает двоих голландских проповедников и прикрепляет их головы к своему трону в качестве трофеев, ну и вообще, так... для красоты. Провисели они там недолго, а вот голову самого Баду Бонсу II совсем недавно случайно отыскали в запасниках медицинского центра Университета г. Лейден в банке с формальдегидом, куда её 171 год назад, перед отправкой в Амстердам, поместил ни разу не толерантный голландский генерал Ян Вервеер. Так, что, адыгам, сожалеющим, что Черкесии «не повезло с географией» и она не попала под влияние Англии, либо какой-то другой «цивилизованной» страны, возможно, стоит просто почитать учебники истории этих стран и тогда они своей географии просто позавидуют! Идея же о том, что Англия симпатизировала Черкесии, как минимум, по-детски наивна. Англия не симпатизировала Черкесии - она противостояла России и в этим смысле конфликт на Кавказе был ей как нельзя более выгоден потому, что путем посылки дешевых припасов черкесам англичане продлевали сроки Кавказской войны и создавали ситуацию, которая вынуждала русские войска находиться на Кавказе, а не где-то в Средней Азии, либо на Дальнем Востоке, где они неминуемо столкнулись бы с войсками английскими. |
| Эти обстоятельства заставили Петра удалиться из Саардама, где он прожил всего восемь дней. 15-го августа приехал он в Амстердам, куда вслед за тем прибыло и русское посольство. В Амстердаме прожил он четыре месяца. Здесь, при посредстве бургомистра Витсена, который был некогда в России, Петр определился простым рабочим на ост-индскую верфь и с чрезвычайным увлечением, для собственного изучения кораблестроительного искусства, трудился над постройкою фрегата, заставляя и своих русских волонтеров работать вместе с собою. Но голландский способ кораблестроения не вполне удовлетворял его: голландцы были только практики, теоретическая часть у них была в небрежении; Петр проведал, что в этом отношении англичане стоят выше голландцев, и задумал ехать в Англию с целью дальнейшего своего усовершенствования в кораблестроении. Петр занимался не одним кораблестроением; его также занимало все другое: и фабрики, и анатомия, и естествознание; он ездил в Лейден наблюдать над вскрытием трупов, изучать разные аппараты и микроскопы, занимался также гравированием и в то же время не терял из виду внутренних и внешних дел своего отечества, следил за делами в Польше, Турции, за своими кумпанствами, продолжавшими строить корабли в России, договаривал и нанимал мастеров для отправления в Россию и не оставлял без внимания хода политических событий в Европе. С замечательною проницательностью предсказал он тогда разрыв с Францией после Ризвикского мира, которому радовались голландцы, названные царем за такую недальновидность дураками. В Утрехте царь познакомился с английским королем Вильгельмом III, был принят им отлично, и это утвердило его в намерении ехать в Англию. Он взял в Голландии от корабельного мастера, у которого работал, аттестат на имя Петра Михайлова и в январе 1698 года прибыл в Англию. Принятый в Лондоне радушно королем, осмотрев наскоро достопримечательности Лондона, Петр поспешил к своему любимому делу, поселился в трех верстах от Лондона, в городке Дептфорде, на королевской верфи, принялся за работу под руководством мистера Эвелина, начал прилежно изучать теорию кораблестроения и заниматься математикою, ездил оттуда в Вульвич осматривать литейный завод и арсенал, обозревал госпитали, монетный двор, где наблюдал производство работ с целью применить к России виденные им способы, посещал парламент, побывал в Оксфордском университете, толковал с англиканскими епископами о различии вер, заходил даже в квакерскую общину, посещал разные мастерские, и не было, говорили англичане, такого искусства или ремесла, с которым не ознакомился бы русский царь, но потом он все-таки возвратился опять к своему любимому кораблестроению. |
| 3) Исполнить, несмотря на оную персону, всякими мерами, какими бы ни были. Всем генералам, штаб- и обер-офицерам указ слушаться во всем капитана Румянцова. Между тем он писал Апраксину о недорослях; Ушакову о наборе рекрут; Петру Михайловичу Голицыну — о буковых деревьях, для насаждения оных в приморских окрестностях Петербурга; Шереметеву — о его беглом холопе, записавшемся в рекруты, Ушакову — о выдаче сего холопа; Долгорукову о сатисфакции за Кановакова; Колычеву — о приискании мамонтовых и других костей и проч. Голиков по обыкновению своему восклицает: удивительно! что за попечение, что за присутствие духа! Голиков прав. Петр получил от Румянцова известие, что царевич находится в Тироле в крепости Эренсберге. Петр требовал его выдачи; цесарь тайно переслал царевича в Неаполь, где и скрыл его в тамошнем замке. 7-го марта Петр из Амстердама отправился и прибыл в Гаагу 8-го, где остановился у Куракина. Здесь 14-го марта Мор писал с него портрет. Отселе повелел, между прочим, в Петербург: ехать одному кораблю со смолою, юфтью и воском в Венецию, о чем уже с сенаторами списался. Голицыну о недорослях и проч. и проч. 17-го Петр прибыл в Лейден, осмотрел университет, записывая, что ему казалось нужно или замечательно; потом фабрики и проч. и возвратился в Гаагу, а 19 поехал в Роттердам, где и пробыл до 24-го. 24-го марта из Роттердама, отправя Екатерину в Гаагу, сам на яхте поехал Петр во Францию. При нем находились: Толстой, князь Куракин, Шафиров, князь В. Долгорукий, Иван Бутурлин, генерал-поручики; генерал-адъютант Ягужинский, кабинетные секретари Макаров и Черкасов, лейб-медик Арескин, духовник и проч. и команда гренадер. Петр, дорогою осмотрев шлюзы и канал города Флисинга, писал (от 28-го марта) Апраксину, объявляя ему, что неприязненные действия между Англией и Швецией начались и что должно ожидать войны. Петр приказывает ему быть в море при флоте у Дагерорта, также меж Рогервика и Финского берега. «Неприятелю страх, а людям обучение; в случае нужды всё готово, а ретирада безопасная: место узкое, обойти флот нельзя». |
| Александр III был так измучен смотром, что поездку в Беловеж пришлось отложить на несколько дней. – Выбор этого места для отдыха Императора едва ли можно было назвать удачным, – заявила Великая княгиня. [Беловежская пуща, в которой находился охотничий дворец, была единственным местом в Европе, помимо Кавказа, где водились зубры. Площадь ее составляла почти 30 000 акров (около 12 000 га).] – Железнодорожная станция находилась за много верст, и я помню казавшуюся нескончаемой дорогу среди мрачных лесов. Деревянный охотничий дворец со всех сторон окружали огромные деревья. Он производил угнетающее впечатление. Не понимаю, как можно было выбрать именно его. Поначалу Император вместе со всеми остальными выезжал на охоту, но стал к ней безразличен. Потерял аппетит, перестал ходить в столовую, лишь изредка велел приносить еду к нему в кабинет. Во время таких трапез лишь Ольге разрешалось приходить к отцу. Над обитателями охотничьего дворца повисла мрачная туча тяжелого предчувствия, но никто не решался высказаться вслух. Наконец Императрица вызвала из Москвы доктора Захарьина. – Я до сих пор помню его, – заявила мне Великая княгиня. – Знаменитый этот специалист был маленьким толстеньким человечком, который всю ночь бродил по дому, жалуясь, что ему мешает спать тиканье башенных часов. Он умолял Папа приказать остановить их. Думаю, от его приезда не было никакого толка. Разумеется, отец был невысокого мнения о враче, который, по-видимому был главным образом занят собственным здоровьем. [В книге Салтуса “Императорская оргия”, вышедшей на английском языке в 1960х годах в Нью-Йорке, утверждается, что доктор Захарьин не только не лечил Царя, но отравил его]. Не прошло и двух недель, как Императорская семья покинула Беловеж и отправилась в Спалу, охотничье угодье недалеко от Варшавы. Состояние Государя ухудшалось. Вызвали знаменитого берлинского специалиста профессора Лейдена. Он было хотел скрыть диагноз от Августейшего пациента, но Александр III настоял на том, чтобы ему сказали правду. Диагноз оказался страшным: водянка. Профессор Лейден, хотя и неохотно, признал, что надежды на выздоровление нет никакой. Император тотчас вызвал телеграфом в Спалу своего второго сына. |
| Великий князь Георгий Александрович в 1890 году заболел туберкулезом и жил в Аббас-Тумане у подножья Кавказских гор. Никто не мог понять, зачем Государю понадобилось заставить сына совершить столь длительное путешествие в Польшу. – Думаю, мне понятно, почему он это сделал, – сказала Великая княгиня. – Поняв, что он умирает, Папа хотел увидеться с сыном в последний раз. Помню, как счастлив был Папа в тот день, когда Георгий приехал в Спалу, но бедный Жорж выглядел таким больным. Хотите верьте, хотите – нет, но Папа часами просиживал ночью у постели сына. Между тем все члены Императорской фамилии узнали жестокую правду. Королева Эллинов Ольга Константиновна тотчас предложила отцу свою виллу Монрепо на острове Корфу. Профессор Лейден признал, что пребывание в теплом климате может благотворно подействовать на больного. Было решено отправиться в Крым и на несколько дней остановиться в Ливадии прежде чем отплыть на Корфу. Но когда Царская семья прибыла в Ливадию, стало ясно, что ехать никуда нельзя. Состояние Государя было угрожающим. – Всякое движение причиняло ему мучительную боль. Папа не мог даже лежать в постели. Ему становилось немного легче, когда его подвозили в каталке к открытому окну, откуда он мог видеть олеандры, сбегающие по склону к берегу моря. Стояло начало октября. Воздух был напоен ароматом винограда. Пригревало солнце. Но никто из обитателей Ливадии не замечал ни великолепной погоды, ни красот природы. Государь умирал, и врачи ничего не могли предпринять, лишь каждый день назначали больному новую диету. Всегда с недоверием относившийся к наркотикам, Император отказывался от всяких болеутоляющих лекарств. – Однажды, – проговорила Великая княгиня, и голос ее дрогнул, – я сидела на табурете рядом с его креслом. Неожиданно Папа прошептал мне на ухо: “Деточка моя милая, я знаю, что в соседней комнате есть мороженое. Принеси его сюда, только так, чтобы никто тебя не увидел. Девочка кивнула головой и на цыпочках вышла из комнаты. Она знала, что доктора запретили отцу есть мороженое. Но знала и то, что ему страсть как хочется отведать его. Она бросилась за советом к миссис Франклин. |
|
|
