| Под конец — сами произведения Хемингуэя. Мы старались подобрать цитаты, важные для понимания христианской проблематики. «Старик и море» , цитаты: « — В Бога я не верую, — сказал он. — Но я прочту десять раз «Отче наш» и столько же раз «Богородицу», чтобы поймать эту рыбу. Я дам обет отправиться на богомолье, если я ее и впрямь поймаю. Даю слово. Старик стал читать молитву. По временам он чувствовал себя таким усталым, что забывал слова, и тогда он старался читать как можно быстрее, чтобы слова выговаривались сами собой. «Богородицу» повторять легче, чем «Отче наш», — думал он. — Богородица дева, радуйся, благодатная Мария, Господь с тобою. Благословенна Ты в женах, и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси души наших. Аминь. — Потом он добавил: — Пресвятая Богородица, помолись, чтобы рыба умерла. Хотя она и очень замечательная. Ведь не знал же я, Господи, что она такая большая!.. Но я ее все равно одолею, — сказал он. — При всей ее величине и при всем ее великолепии. «Хоть это и несправедливо, — прибавил он мысленно, — но я докажу ей, на что способен человек и что он может вынести». — Я ведь говорил мальчику, что я не обыкновенный старик, — сказал он. — Теперь пришла пора это доказать. — Они одолели меня, Манолин, — сказал он. — Они меня победили. — Но сама-то она ведь не смогла тебя одолеть! Рыба ведь тебя не победила! — Нет. Что верно, то верно. Это уж потом случилось». «По ком звонит колокол» , цитаты: «Они были коммунистами и сторонниками железной дисциплины. Ты чувствовал себя членом монашеского ордена. Ты чувствовал себя участником крестового похода. Это единственное подходящее слово, хотя оно до того истаскано и затрепано, что истинный смысл его уже давно стерся. Несмотря на бюрократизм, на неумелость, на внутрипартийные склоки, ты испытывал то чувство, которого ждал и не испытал в день первого причастия. Это было чувство долга, принятого на себя перед всеми угнетенными мира, чувство, о котором так же неловко и трудно говорить, как о религиозном экстазе, и вместе с тем такое же подлинное, как то, которое испытываешь, когда слушаешь Баха, или когда стоишь посреди Шартрского или Лионского собора и смотришь, как падает свет сквозь огромные, витражи, или когда глядишь на полотна Мантеньи, и Греко, и Брейгеля в Прадо. Оно определяло твое место в чем-то, во что ты верил безоговорочно и безоглядно и чему ты обязан был ощущением братской близости со всеми теми, кто участвовал в нем так же, как и ты. Это было нечто совсем незнакомое тебе раньше, но теперь ты узнал его, и оно вместе с теми причинами, которые его породили, стало для тебя таким важным, что даже твоя смерть теперь не имеет значения; и если ты стараешься избежать смерти, то лишь для того, чтобы она не помешала исполнению твоего долга. Но самое лучшее было то, что можно было что-то делать ради этого чувства и этой необходимости. Можно было драться. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Потом приходят вести от правителя единственного византийского города, который так и не был сдан тюркам, точнее был кратковременно сдан, потом заново занят христианами – это город Спаса Нерукотворного, город Эдесса на восточном берегу Евфрата. Во главе города стоял тоже армянин, но армянин-халкидонит, армянин Византийской Церкви – Торос, куропалат Торос (куропалат – это титул), который хитростью смог отбить этот город у тюрок и номинально считался подданным Алексея Комнина, совершенно номинально, потому что город отрезан от всех, даже дальних рубежей Византийской империи. Эдесса Опять же, когда мы говорим об этих франках, которые так свободно курсируют, маленькие отряды свободно курсируют по Киликии, по северной Сирии, иногда думаешь, как к ним относились? Потому что многие историки преподносят историю Первого крестового похода так, что это люди, которые словно бы очутились на Марсе. Их никогда не видели, таких людей, говорящих на северофранцузских или южнофранцузских диалектах, в кольчугах этих, в шлемах, тяжелую рыцарскую конницу никто никогда не видел. Они никогда не видели Восток, ничего подобного. Но нет. Франкские наемники, рыцари-наемники, сержанты-наемники, латинские пилигримы, итальянские торговцы были в этих землях уже на протяжении ста лет в период второго византийского правления. Они были очень хорошо известны. Их там были буквально тысячи еще в 80-х годах XI века, то есть десятилетия до. Историки до сих пор спорят – и, к сожалению, материала точного нет для того, чтобы понимать – крестоносцы соприкасались там с какими-то оставшимися франками, которые были византийскими наемниками, или нет, но с теми, кто их знал, точно соприкасались. И Торос, который привык воевать в окружении франкских наемников, думает: «Чудесно, вот еще один наемник». Призывает Бодуэна в Эдессу. Тот пересекает Евфрат, на западном берегу у него уже свои владения. Он пересекает Евфрат, въезжает в марте 1098 года в Эдессу. Когда он понимает, что Торос предлагает ему положение наемника, он, опираясь уже на популярность среди армянского населения, армянских князей, а Эдесса была населена и армянами, и православными сирийцами-мелькитами, и огромным числом сиро-яковитов, сирийских отделенных христиан, Бодуэн грозит повернуться и уйти, и бросить Тороса на произвол судьбы, если тот не признает его своим наследником, если тот даже при жизни не разделит с ним власть над городом. |
| Можно сказать, что Васильевский не только поднял интересный и капитальный в общей истории вопрос, но и обстоятельно решил его с помощию привлечения новых материалов, которые до него оставались в тени и не были поставлены в надлежащее освещение. Уже и здесь эффектно выделяется оригинальная сторона таланта Васильевского прокладывать новые пути в изучение избранных вопросов и вычитывать в давно известных текстах то, чего другие в них не подмечали. Только недостатком критики и отсутствием специальной школы можно объяснить то обстоятельство, что блестящее исследование Васильевского не было подвергнуто в нашей литературе дальнейшим выводам и не получило закрепления в науке, как важный исторический факт. Но русское исследование было в своё время замечено в специальной западно-европейской литературе. Граф Риан, известный знаток средневековой литературы, в особенности крестовых походов, подверг критике вопрос о подлинности памятника, на котором основывается аргументация Васильевского. Сейчас же за появлением исследования графа Риана ( Riant, Alexii Comneni Romanorum imperatoris ad Robertum I Flandriae comltem epistola spuria. Generae 1879) Васильевский напечатал статью: «Письмо Алексея Комнина к графу Роберту Фландрскому», где снова возвращается к вопросу, предметом коего было исследование «Византия и печенеги», и приводит новые доказательства в пользу подлинности письма. К решению в высшей степени тонкого спора наш учёный приводит свидетельства средневековых писателей, на которые Рианом не было обращено внимания (известия Эккегарда и Метохита), и с успехом удерживает за собой последнее слово в этом научном вопросе. Важные дополнения к событиям первого крестового похода – хотя уже более со стороны деталей – находим ещё в издании, помещённом Васильевским в Православном Палестинском Сборнике (т. VI, вып. 2, Спб. 1886 г.), жития Мелетия Нового. До известной степени житие Мелетия имеет такое же значение для XI века, как жития Луки и Никона Метаноите для Х-го. Весьма ценны находимые в житии данные о западных крестоносцах, прибитых бурей к Пирею, афинской гавани; драгоценны заметки о византийских администраторах Эллады. Маленькая заметка о Льве Никерине, который у западных писателей является под именем Bulgarorum princeps Nichita, разрешает важное историческое недоразумение. |
| Неслучайно именно здесь, у святилища языческого бога-козла, вопрошал Господь учеников, за кого они почитают Его. И в тот самый миг, когда Петр от лица всех сказал в ответ: «Ты – Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16:16), – в тот миг «умер Великий Пан». Человечество стряхнуло с себя древний панический страх и философские путы языческого пантеизма – в сознании нового живого Богосыновства. Кончилась эра язычества, родилось христианство. Крепость Нимрод К северу от Баниаса с дороги, поднимающейся по гребню одного из отрогов Ермона, открывается вид на крепость Нимрод. Она не относится к библейским памятникам, хотя история ее и связанные с нею легенды по-своему интересны. Начнем с легенд. Нимрод – имя библейского великана, одного из правнуков Ноя, о котором в книге Бытия сказано кратко, но выразительно: «Хуш родил также Нимрода; сей начал быть силен на земле; он был сильный зверолов пред Господом. Царство его в начале составляли: Вавилон, Эрех, Аккат и Халне в земле Сеннаар» (Быт. 10:8–10). Быть «сильным звероловом» – уже немало для той полулегендарной поры жизни человечества, к которой относится рассказ о первых послепотопных поколениях. Но важнее другое. Приведенные строки Библии содержат первое в мировой истории известие о государственно-политическом объединении. Названные города, входившие в «царство Нимрода», – это хорошо известные современной истории и археологии древние центры Шумера, прародины городских цивилизаций. Более того, потомки Нимрода станут организаторами первого социально-утопического проекта на земле – строительства Вавилонской Башни. Чернеющая на скале крепость и впрямь похожа издали на жилище сказочного великана. По арабской легенде, живший здесь Нимрод дотягивался рукой, чтобы зачерпнуть воды в Баниасе. Сама же крепость построена в XIII в. Начало ей положил племянник Саладина Аль-Азиз Осман в 1227 г., когда в ходе Пятого крестового похода возникла опасность прорыва крестоносцев к Дамаску. Усилия по ее укреплению были не напрасны. В 1253 г. она выдержала натиск рыцарского воинства. Но 7 лет спустя была захвачена и разрушена куда более грозным противником – монголами. |
| Совершенно понятно отсюда намерение царя перенести наступательные действия в другую сторону. Подобно царям лучших византийских периодов, Иоанн провел в походах почти все свое царствование, мало оставался во дворце и предпочитал жить в военном лагере. Наступательному движению его против арабов и крестоносцев содействовало передвижение этнографических элементов, вызванное частью первым крестовым походом. Еще в XI в. в политических соображениях византийские цари наделяли некоторых владетелей собственной Армении провинциями и городами в империи, заставляя их в то же время отказываться от владетельных прав в Армении. Таковы были князья Васпурахана из рода Ардзруни, Иоанн Сеннакерим и Дереник, основавшиеся в области с городами Севастия, Ларисса, Абара, т. е. в горной стране при верховьях Галиса и Евфрата. Почтенные титулом магистра, бывшие владетели Васпурахана привели с собой большую колонию соотечественников и основали здесь густое армянское ядро. Спустя некоторое время владетель Ани из фамилии Багратидов, Какиг II, принужденный поступиться в пользу Константина Мономаха своими наследственными землями, получил в удел несколько имперских городов в феме Каппадокия и Харсианы. С течением времени продолжалась волна передвижений из Армении, за владетельными лицами пошли их бояре и землевладельцы. Так, некто Абелхариб получил в удел Тарс и Мопсуестию, а магистр Григорий наделен землями в феме Месопотамия. Переселение армян с конца XI в. продолжало еще более усиливаться вследствие напора турок-сельджуков. Для армян открыта была возможность селиться в Киликии, куда в конце столетия они переселились в большом числе. Весьма любопытно отметить, что армяне легко уживались и в областях, занятых турками, и что в период первого крестового похода они были распространены в Сирии, Киликии и Каппадокии – под собственными князьями, стоявшими в номинальной зависимости от империи 138 . Движение крестоносцев произвело значительную перемену в положении армянских полузависимых князей. Часть их была или подчинена франками, или лишена их владений, часть могла удержать независимость лишь при помощи византийского царя, у которого искали покровительства армянские владетели. В особенности следует обратить внимание на армянских князей в Киликии и Северной Сирии. |
| Но русские суда потерпели полное поражение, особенно благодаря знаменитому «греческому огню». Остатки русского воинства во главе с Владимиром поспешно удалились. 921 Это было последнее нападение русских на Константинополь в Средние века. Этнографические изменения, происшедшие во второй половине XI века в степях современной южной России, в виде появления половцев, лишили русское государство возможности поддерживать прямые сношения с Византией. Печенежская проблема В XI веке пачинакиты (из греческих источников), или печенеги (из русских летописей), в течение довольно продолжительного времени оказывали громадное влияние на судьбу Византии; и был даже момент, незадолго до первого крестового похода, когда печенеги единственный раз во время своей краткой и варварской исторической жизни сыграли немаловажную роль во всемирной истории, о чем речь будет в своем месте. Византия уже давно знала печенегов, поселившихся с IX века на территории современной Валахии, т. е. к северу от нижнего Дуная, и на равнинах современной южной России, так что территория, занятая ими, простиралась от нижнего Дуная до берегов Днепра, а иногда заходила и дальше. Если на западе граница печенегов соприкасалась с границей Болгарского государства, то на востоке постоянной границы быть не могло, так как с этой стороны непрестанно теснили печенегов другие варварские кочевые племена, особенно узы и куманы, или половцы. Для лучшего понимания последующих исторических событий надо всегда помнить, что печенеги, узы и куманы (половцы) были народы тюркского (турецкого) происхождения, т. е. были, можно сказать, такими же турками, как турки-сельджуки, угрожавшие Византии со стороны Малой Азии в XI веке. Дошедший до нас куманский словарь убедительно доказывает, что куманский или половецкий язык находится в ближайшем родстве с другими турецкими языками, и что различие между ними есть различие только диалектическое. Близкое родство между печенегами и турками-сельджуками имеет для будущего большое значение. Византия рассматривала печенегов, как одного из своих самых важных северных соседей, служивших основой для сохранения равновесия на севере в отношениях империи к Руси, мадьярам и болгарам. |
|
|
