| Последние слова могли относиться, конечно, только к тем источникам церковного права, которые до сих пор не были еще известны на Руси в славянском переводе. Между тем русскому митрополиту стало известно, что у южных славян, именно в Сербии, недавно появился новый славянский перевод греческого номоканона с толкованиями, сделанный первым автокефальным архиепископом сербской церкви св. Саввой, и что эта новая славянская Кормчая принята и в соседней Болгарии. Сюда то (в Болгарию), к одному полунезависимому деспоту (т. е. князьку) Иакову – Святославу, происходившему от русских князей (вероятно – галицких) и обратился м-т Кирилл с просьбой о высылке на Русь списка новой славянской Кормчей. Святослав охотно исполнил просьбу нашего митрополита, послал ему список Кормчей, снятый с экземпляра, хранившегося в Болгарской патриархии. В письме своем к Кириллу II, писанном в 1262 г. и вставленном в саму Кормчую, Святослав назвал посланную книгу «Зонарой», как-бы усвояя содержащиеся в ней толкования именно этому канонисту. На самом же деле новая славянская Кормчая была переводом уже известного нам канонического синопсиса с толкованиями Аристина. Южные славяне назвали ее книгой Зонары, надо думать, потому, что у самих греков имя этого канониста сделалось нарицательными для всякого толкователя церковных правил. Впрочем, нужно заметить, что в новую славянскую Кормчую принято и несколько толкований Зонары, хотя этот толкователь, как известно, имели дело не с синопсисом, т. е. не с сокращенными текстом церковных правил, а с полным. Сравнительно с первоначальным славяно-русским номоканоном, новая Кормчая заключала в своем составе значительное число источников церковного права, которые до сих пор были у нас неизвестны, именно: правила двух константинопольских соборов (861 и 879 г.), бывших при патриархе Фотии ; постановления Константинопольского патриаршего синода, большей частью по делам брачным, и новеллы императора Алексея Комнина. Кроме того, в ней находились разные канонические ответы и трактаты греческих иерархических лиц 11–13 вв. |
| Столь же значительным для этого периода было творчество вардапета Киракоса Гандзакеци (около 1200–1271), который известен тем, что учился в школе, основанной Гошем, попал в плен к монголам, составил Минеи и написал «Историю», содержащую множество сведений о событиях той эпохи. 4. Армяно-византийские церковные отношения во второй половине XII века В истории Армении XI век ознаменован миграцией армян на территории восточных провинций Византии и увеличением числа приходов, признающих над собой власть Константинополя, из чего следует, что в этот период среди армян стало преобладать православие. Византийское присутствие в Армении перестало ощущаться лишь после вторжения турок-сельджуков во второй половине XI в. Православные армяне оказались под юрисдикцией Грузинского патриархата, и через полтора века их епископы уже именовались грузинскими и воспринимались как грузинские. На протяжении многих веков Армянская и Византийская церкви неоднократно предпринимали попытки объединения: впервые в 654 г. в Двине при католикосе Нерсесе III (641–661) и византийском императоре Констанции II, затем в VIII в. при патриархе Константинопольском Германе и армянском католикосе Давиде I (728–741), в IX в. при патриархе Константинопольском Фотии и армянском католикосе Захарии I. Одна из самых серьезных попыток объединения церквей была предпринята в XII в. В начале 1165 г. состоялась беседа о различиях между Армянской и Византийской церквами между епископом Нерсесом Шнорали, братом католикоса Григора III, и зятем императора Мануила Комнина; последний попросил Нерсеса записать их разговор и ответить на вопросы, которые ему передали греческие архимандриты. Нерсес Шнорали подготовил состоящее из двух частей «Изложение веры Армянской церкви». В первой части он подробно рассмотрел вопросы о Св. Троице и воплощении Иисуса Христа, a во второй – обрядовые особенности Армянской церкви. В том же 1165 г., незадолго до своего избрания католикосом, Шнорали вступил в переписку с византийским императором Мануилом Комнином и патриархами Константинопольскими Лукой и Михаилом III. Император и патриарх Константинопольский Лука, обсудив «Изложение веры», пришли к выводу, что оно может послужить основой для объединения Армянской и Византийской церквей. Нерсес Шнорали, ставший к этому времени католикосом (1166–1173), отправил императору еще одно послание, уточнив, что объединение должно происходить не по примеру хозяина и слуги, а как равного с равным, на основе Библии и Священного Предания. Где бы ни обнаружились богословские и обрядовые отклонения, будь то у армян или у византийцев, они должны быть исправлены. |
| И. д. доцента по кафедре истории Греко-восточной церкви со времени отпадения Западной церкви от вселенской до настоящего времени, в связи с историей Славянских церквей и Румынской (группа Б. 1), Федор Россейкин студентам II курса прочитал следующие отделы науки: —46— Обзор причин разделения церквей. Столкновение Константинополя с Римом в IX в. при патриархе Фотии. Христианство в Болгарии. Отпадение Западной церкви от вселенской в XI в. Полемика между греками и латинянами. Отношения между Восточной и Западной церквами в эпоху крестовых походов. Лионская уния. Флорентийская уния. Гибель византийской империи. В качестве практических занятий служило чтение с историческим и археологическим комментарием актов Константинопольского собора 879 года (Πρακτικ τς γας συνδου συγκροτηθεσης ν Κωνσταντινουπλει, – π νσει τς το Θεο γας κα ποστολικς κκλησας). И. д. доцента по кафедре истории философии (группа А. 1) священником Павлом Флоренским студентам II и III курсов на теоретических лекциях были прочитаны следующие курсы: I. –Мысль Востока и мысль Запада: Философия и религия. Католицизм и православие. Сущность эллинизма и его значение для современности. Философия западная и философия русская. II. – Структура истории античной философии: Судьба слова φιλοσοφα в древности. Миграция философских идей. Древняя философия и древняя религия в их взаимоотношениях. Три периода развития древней философии. Древняя философия и христианство. III. – Подготовка античного идеализма: возникновение, развитие и падение софистической философии. Софистическая философия, как тип безрелигиозного «просветительства». IV. –Возникновение новейшего идеализма: Философия Им. Канта в её отношении к предшествовавшим и к последующим философским системам. Природа научного мышления. Кантовский критицизм и религиозный опыт. На практических лекциях были изучаемы диалоги Пла- —47— тона «Лизис», «Пир», «Эвтидем» и, отчасти, «Гиппий Больший». При этом обращалось особенное внимание на историческое и филологическое исследование греческой терминологии и на связь античной философии с античной религией. Для большей наглядности и точности при разборе софистических приемов аргументации применены были мотоды символической логики (логистики). |
| Фотий был замечательнейший наставник, редкий друг, разумнейший и твердый правитель. Фотию не чужды были и особенные дары высшей духовной благодати; враждебные ему писатели описывают случай, как его молитвами спасен был Константинополь от нападения Россов. Как все это примирить с тем темным сатанинским характером, который стараются приписать Фотию враги его? Но, признавая высокие достоинства Фотия, враждебные ему писатели стараются сколько возможно менее говорить о них: потому большая часть жизни Фотия и самые значительные годы его патриаршеского управления, самые славные его деяния оставляются у них на заднем плане; или на самые высокие качества и славные подвиги его они своими объяснениями стараются навести какие-либо неблаговидные тени. И в этом состоит едва ли не самая фальшивая сторона их повествований. Нет ни одного высокого качества, нет ни одного славного деяния Фотия, на которое бы враждебные ему писатели не наводили мрачной тени разными инсинуациями. Признавая ум Фотия и его необыкновенные познания, они стараются представить, что этот ум имел превратное направление, что эта мудрость была низменного мирского характера, что она состояла лишь в изучении светских и преимущественно вредных и богопротивных наук, что и почерпалась она из темного бесовского источника, и что учение Фотия имело неправославное еретическое направление. Описывая его необыкновенную преданность наукам, они стараются все это объяснить из тщеславия. Описывая щедрую его благотворительность, объясняют ее лишь желанием привлечь к себе народ. Описывая широкую миссионерскую деятельность, построение им церквей и монастырей, и это все объясняют тщеславием, славолюбием. Признавая за Фотием необыкновенный дар привязывать к себе учеников, подчиненных, друзей, даже врагов, объясняют это лестью, приманками, иногда принуждениями, заклятиями, даже чарами. Не сказывается ли и в этом крайняя степень закоренелого злостного предубеждения против Фотия? Но описывая нехотя и со всякими оговорками и инсинуациями доблести Фотия, враги его являются чрезвычайно ревностными и словоохотливыми, когда дело доходит до изображения его темных будто бы качеств и дурных дел. |
| Было еще на западе несколько соборов по поводу полемики, возбужденной Фотием против папства, по поводу обличения им неправильных нововведений, распространившихся в западных церквах. Но об этих соборах сохранились очень немногие и очень неудовлетворительные сведения – вероятно потому, что и сами распространители и попустители церковных нововведений на западе в то время не давали себе ясного отчета в их смысле и происхождении. Есть основания предполагать, что и на востоке – в странах, уже подчиненных магометанскому господству, по делам, касавшимся Фотия, и вопросами, возбужденными им, было несколько церковных соборов: но от них не дошло никаких документов, и о них не сохранилась никаких ясных сведений. Восходя в обозрении источников Фотиевой истории все выше и выше, от писаний и памятников наименее достоверных к более твердым и значительным мы должны наконец сказать об источнике самом важном. Это – собственные письма и сочинения Фотия. Несомненно и всеми признано, что при изучении всякого исторического и литературного деятеля наилучший источник – его переписка, особенно интимная и не преднамеренная, если она притом касается разнообразных отношений жизни и деятельности этого лица; а также его литературные произведения, в которых невольно отражается и внутренний мир наполнявших писателя идей и интересов, и внешние его приемы, отношения и характеристически свойства. Исследователи истории патриарха Фотия, кажется, могли бы находиться в этом отношении в самом благоприятном положении, и по видимому остается только удивляться, как мало они доселе пользовались этим положением. Указанный источник – чрезвычайно обильный и разнообразный. Одни письма Фотия составляют такой обширный сборник, который объемом своим, пожалуй, превосходит все другие, вместе взятые, источники сведений о нем. Писем Фотия напечатано более 260: между тем и теперь не только нельзя иметь уверенности, что уже все его письма сделались известны, но напротив можно иметь уверенность, что многие из них уничтожились и случайно и по особенным стараниям его врагов, а другие может быть еще и существуют, но остаются необнародованными. |
| В первом он писал о низвержении Фотия и восстановлении на его место Игнатия: Habeat itaque in quibus malis ecclesiam nostram, quando imperii divinis orationibus vestris gubernacula suscepimus, invenerimus male jacentem, insanabiliter languentem, legitimo rectore denudatam, tyrannide detentam, alieni pastoris servituti subjectam, omnia instar ancillae patientem magis, quam more reginae quidquam gerentem. Во втором письме, содержащем просьбу к папе Николаю прислать своих легатов на имеющий состояться в Константинополе соборе по делу Φотия и умиротворения константинопольской церкви, император Василий, напомнив, в приведенных словах, содержание первого своего письма к нему и заметив, что он с своей стороны уже сделал, что мог и что было в его власти для умиротворения церкви, т. е. низложил Фотия и восстановил Игнатия, затем в том же самом тоне продолжает: Verum nobis nihil amplius debere fieri visum est, nisi, ut Photius quidem a sede removeretur, et secum quiescere hortaremur... At vero Ignatius sanctissimus et spiritalis pater noster... per aequam et justam veritatem ad proprium thronum revocaretur: reliquis antetn finem imponendum, immo vero et haec eadem approhandum, atque horum sequentia terminandum; spirituali sanctitati vestrae dimisimus (Harduin. V, 790). Достойно примечания, что император старается поставить достигнутую им узурпацией верховную власть в империи в связь с благом Церкви. – Показания внука Василия I Македонянина, Константина Порфирородного, находятся в полном согласии с приведенными широкими вещаниями его деда. И он также говорит об исцелении ран империи, устранении всякой неправды и восстановлении справедливости. В частности, повествуя о низложении Φοтия и восстановлении на его место Игнатия, он старается показать, что император Василий I и в этом деле явился восстановителем законности и права и что Фотий стал канонически и законно править Церковию лишь после смерти Игнатия (Theoph. Contin. lib, V de Basil. Maced, cap. 30–32, p. 257–262; cap. 44, p. |
| Итак, последним выводом из подробного нашего рассмотрения обвинений солунских братьев духовными немецкими и решения по этим обвинениям папою может и должно быть только одно непоколебимое убеждение, что и по отношению к верованию и учению в догматическом разногласии восточной церкви с западною они остались твердо преданными первой и не только не отступили от нее, при всех стеснениях и навязчивости со стороны противников, но заставили решительным своим голосом и очевидностью правоты своей склониться в пользу истины и самого первосвященника римского и тем торжественно признать заблуждение расширившейся новизны в церкви западной. Другими словами, и теперь, после столкновения с выявившимися уже религиозными особенностями в последней, Кирилл и Мефодий представляются точно так же, если еще не более, ревностными блюстителями чистоты восточного православия и горячими обличителями пагубного раскола западного, какими видели мы их в первые годы пребывания в Моравии. А г. Штульц, в порыве католического увлечения, позволяет себе, между прочим, уверять несведущий народ, будто из процесса 880 гола zárove ukázalo se, e nemá Method obecenství njakého s nectným Fotiem 385 . О Фотии, однако же, сколько известно, не было и помину во все время решения дела Мефодиева; если же судить об общении при отдаленном расстоянии лиц, но единству мысли и духа, то как же не сказать, не убегая намеренно от правды, что Мефодий на Западе был самым ревностным и неуклонно верным проводником в жизнь идей великого Фотия, высказывавшихся им в Византии; как не признать, ознакомившись с результатом обвинений немецких, что архиепископ Моравский был победоносным борцом против того, на что выходило грозное указание и обличение от патриарха Константинопольского? Да, общение между обоими было тем теснее и направление тем единомысленнее, чем более относилось оно к единству духа и чем тожественнее для обоих служило источником этого духа восточное православие. До какой степени прозрачна чистота такого источника и как благоразумно умел пользоваться ею Мефодий, окруженный мутными водами Запада, всего лучше доказывает его победа над заблуждениями противников в смысле обличений Фотиевых, победа, провозглашенная устами самого папы. |
| Говоря о поставлении Григория Цамблака в 1415 г. В. Г. Ченцова не упоминает о занимавшем общерусскую кафедру митрополите Фотии и о прибытии данного архиерея из Константинополя сначала в Литву (в 1409 г.), а затем только отправившегося в Москву (1410 г.). Даже само начало повествования об этих событиях в статье выглядит несколько странно: «В Литве после кончины Киприана была сделана попытка " захвата " митрополичьего престола – избрание Григория Цамблака». Создается впечатление, что сразу после смерти Киприана (а не через 9 лет, как на самом деле) литовские епископы попытались «захватить» едва ли не пустующий митрополичий престол, занятый в действительности законным митрополитом Фотием в Москве. Между Литвой и Московской Русью действительно существовали большие противоречия, которые и подтолкнули литовского князя к попытке образования собственной митрополичьей кафедры. И надо сказать, что она даже почти удалась, если бы не скорая смерть Григория. Данная параллельная иерархия в Русской Церкви просуществовала всего 5 лет (1415–1420 гг.). Вероятно, около 1418 г. Григорий, наконец, добился признания в Константинополе , но вряд ли при этом за ним сохранился титул «митрополита Киивскаго и всеа Русии» , который он употреблял после своего возведения на «Киевский» митрополичий престол (в Новогрудке), поскольку двух митрополитов с одинаковыми титулами тогда не допускалось . Соответственно, образованная в 1415 г. литовская церковная иерархия Григория Цамблака не была еще одной «общерусской», поскольку таковой всё это время оставалась московская иерархия, возглавляемая тогда законным митрополитом Киевским и всея Руси Фотием. Последний, по-видимому, где-то в 1420 г. после смерти Григория Цамблака составил ставленую грамоту Владимирскому и Берестейскому епископу, сохранившуюся в формулярном изводе, в которой напомнил о единстве Русской Церкви как изначально установленном обычае . Московская и Киево-Литовская иерархии и вопрос преемственности от древнерусских митрополитов После смерти Фотия Константинопольским патриархом Иосифом II в качестве Киевского митрополита был поставлен бывший Смоленский епископ Герасим, однако время его деятельности на митрополичьей кафедре оказалось настолько непродолжительным (поставлен в 1432/33 г. и пострадал в 1435 г.), что даже неизвестно, успел ли он получить признание в Московском княжестве. По указанию литовского князя Свидригайло митрополита Герасима сожгли на костре в Витебске. Таким образом, попытка литовских властей установить на своей территории общерусскую митрополичью кафедру была уничтожена собственными же их руками. И, возможно, не случайно Исидор, назначенный Константинополем на Русскую митрополию, зная о судьбе своего предшественника, направился не в Литву, а именно в Москву . А после бегства из Москвы в 1441 г. он также не пожелал нести служение митрополита Руси, хотя мог бы делать это на Литовских территориях (в том числе и в самом Киеве). |
| Похвальные отзывы о Фотии позднейших писателей собраны у Икономоса в издании амфилохий (Οκονμος op. cit. Προλεγμενα σελ. ξβ′) у Валетты в его издании писем Фотия (Βαλττα op. cit. σελ. 100–122) и Генгенрётера (В. III, S. 4). К ним можно прибавить отзывы Ehrhard’a (K. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Litteratur. München 1897. 2-te Aufl. S. 73) и Крумбахера (ibidem S. 515). Последний говорит: «После безотрадной пустоты, господствовавшей в духовной жизни византийцев с середины VII в. до конца иконоборчества, сразу встает, как горный утес над пустынной равниной, самая мощная фигура, какую знает история греческой литературы, патр. Фотий… После двух самых темных столетий средних веков, Фотий является историческому наблюдателю как изумительная, трудно объяснимая в своем возникновении величина». Похвальные отзывы повторяются всеми, кому приходится говорить об учености Фотия. Ср. Bury-Gibbon. op. cit. p. 515. Johan. Dräseke. Die Syllogismen des Photios. Zeitschrift für wissenschaftl. Theologie. 44 Jahrgang (N. Folge 9) 4 Heft. S. 553. 990 Mansi XVI, 165 C; p. 197 A. Ep. Metrophani, ibidem, p. 416, A. Anastas. Praefacio in conc. VIII, ibidem, p. 5 E. 991 Anast. Praef. in cone. VIII. Mansi XVI, 5 E. В доказательство неправославия Фотия указано его учение о двух душах, но дальнейший рассказ самого же Анастасия дает всей этой истории совершенно иное освещение, снимающее с Фотия всякое подозрение в неправославии. 993 Гергенрётер говорит: успехи «питали гордость честолюбивого молодого человека, которая в позднейшие годы его жизни выступает сильнейшим образом, как несомненная черта его характера». О гордости и честолюбии Фотия говорилось очень много еще его современниками-врагами, и Гергенрётер подтверждает свой приговор ссылкой на Никиту Пафлагона (Hergenröther I, 335 Anm. 117. Vita Ignatii p. 509. P. G. CV). Но не всегда гордость одинакова и едва-ли всегда заслуживает она осуждения. Конечно, в устах Никиты, узкого сурового монаха, понятны упреки Фотию в тщеславии и гордости, предъявляемые только потому, что «вопреки евангельскому изречению – кто хочет быть мудрым в веке сем, да будет неразумным – Фотий утвердил свое сердце и ум на гнилом и песчаном основании светской мудрости». |
| «Возрождение» – для Византии весьма условный термин. Можно говорить определенно лишь о предвозрожденческих тенденциях, к которым следует отнести: во–первых, широкое использование византийскими авторами античных сюжетов и образов, что способствовало секуляризации литературы, формированию свободы мировоззрения, возникновению рационалистического подхода к действительности; во–вторых, светские интересы и настроения в византийском обществе; в–третьих, утверждение в литературе наряду с официальным книжным языком языка народного. Фотий (около 820 – около 891 г.) Политическая и литературная деятельность патриарха Фотия была первым значительным культурным явлением в послеиконоборческий период. Самый род деятельности Фотия определялся спецификой тех условий, которые создавала эпоха начинающегося подъема культуры. Фотий происходил из знатной константинопольской семьи, которая пострадала от иконоборцев: его отец потерял имущество и служебное положение. Несмотря на это, он дал сыну лучшее по тем временам образование. Фотий стал энциклопедически образованным человеком. В его лице нашли выражение и поддержку тенденции к объединению и независимости внутренних сил Византии и ее независимости от Рима – те самые тенденции, которые составляли характерную черту византийской государственной жизни также и в последующие столетия. Карьера Фотия как патриарха и фактического правителя государства началась внезапно. Причиной стремительного возвышения императорского протоспафария и секретаря были раздоры между кесарем Вардой и патриархом Игнатием, которого лишили сана и отправили в ссылку. Варда угадал в Фотии незаурядные дипломатические способности; по инициативе кесаря Фотий был назначен преемником Игнатия. Было устроено так, что будущий патриарх прошел все ступени священства за несколько дней и в день рождества 857 г. служил обедню в храме св. Софии уже как глава византийского духовенства. Стремление к независимости от Рима и борьба за самобытность религиозной и общегосударственной жизни Византии с этого момента красной нитью проходят через всю жизнь и деятельность Фотия. Два раза его смещали с патриаршего кресла; Рим двенадцать раз предавал его анафеме, хотя периодически у него шла дружеская переписка с папством. |
|
|
