| Как правило, итальянцы, приезжая в Россию, не утруждали себя изучением русского языка. Если они сочиняли духовные концерты, то сначала писалась музыка, и лишь потом к готовой музыке подбирался текст на славянском языке (таким образом, текст выполнял исключительно прикладные функции и был привязан к музыке вполне формально). Именно итальянским придворным капельмейстерам принадлежит сомнительная честь введения в обычай Русской Православной Церкви исполнения так называемых «духовных концертов» во время причащения священнослужителей. Концерты итальянских композиторов отличались известным профессионализмом, иногда даже мастерством и мелодической яркостью, но по своему духу были абсолютно чужды богослужению Православной Церкви. Это была светская музыка, по стилю ничем не отличавшаяся от оперной музыки тех же композиторов. Некоторые стандарты итальянского инструментального концерта – в частности, непременное требование чередования быстрых и медленных частей, контраста между форте и пиано – были автоматически перенесены на «духовные концерты», предназначенные для исполнения в православных храмах. Помимо концертов, итальянцы писали и собственно литургическую музыку, в частности Херувимские песни (некоторые из их произведений, например Херувимская Сарти, до сих пор звучат на клиросах русских православных храмов). Но и на собственно литургическую музыку были перенесены основные характеристики инструментального концерта. В частности, итальянцы ввели в обычай исполнять первую часть Херувимской песни медленно и тихо, а вторую, начинающуюся со слов «Яко да Царя всех подымем», – быстро и громко, что не соответствует ни тексту Херувимской песни, ни внутренней логике великого входа, совершаемого во время исполнения Херувимской. Эта порочная традиция благодаря итальянцам и их ученикам (в особенности Бортнянскому) настолько прочно закрепилась в русском церковном обиходе, что исполнение «Яко да Царя» в медленном темпе требует сегодня специальной апологии. Учениками итальянцев в начале XIX века стали композиторы М.С. Березовский, А.Л. Ведель и Д.С. Бортнянский. |
| Вопрос. На службе я часто просто наслаждаюсь пением. Правильно ли это? Тогда, конечно, ослабевает внимание в молитве, укоряю себя в этом. Ответ. Ну, если пение отвлекает от молитвы - что делать? Конечно, когда что-нибудь красивое слышишь, особенно в первый раз или не привык еще, тогда оно очень впечатляет и внимание отвлекается. Это естественно. Но отсюда не следует, что нужно с этой красотой бороться. Уже через некоторое время человек привыкает и хорошее пение, наоборот, способствует молитве, вызывает настоящие чувства, которые необходимы при том или ином моменте богослужения. В особенности это касается знаменного распева, который именно на то и рассчитан, чтобы в определенные моменты службы вызывать соответствующие чувства. Мне кажется, что Супрасльский распев очень вдохновляющий. Когда я служу Литургию и наши певчие поют Супрасльским распевом, мне это очень помогает молиться. Сейчас-то я уже привык, а когда наши певчие только-только стали исполнять эту Литургию, я увидел резкое отличие от того, как мне нужно было сосредотачиваться и даже заставлять себя не обращать внимания на пение, когда оно было партесным. Действительно, партесное пение отвлекает от молитвы, оно вообще вызывает совсем не молитвенное настроение: какую-то тоску, грусть, сентиментальность - все что угодно, кроме настоящей сосредоточенности, собранности. И душу оно не возвышает, а напротив, привлекает ее к земле. Я это давно испытал, когда еще был мирянином, ходил в храм. В Успенском соборе нашего города очень хорошо пели, в смысле профессионально, но пели партесные произведения, исполняли Чайковского, других, менее известных, композиторов. Но молиться было просто невозможно. Во-первых, ни слова не было понятно, а во-вторых, при таком пении совершенно не молишься, а как бы присутствуешь в концертном зале. А вот если правильное песнопение отвлекает своей красотой, то это с непривычки. Пройдет несколько богослужений, ты к нему привыкнешь - и тогда оно, наоборот, будет помогать молиться. Тут уж ничего не сделаешь: когда человек видит что-то новое, оно, естественно, его отвлекает. Если мы зайдем в храм и увидим какую-нибудь прекрасную икону, она тоже притянет к себе наше внимание именно красотой и отвлечет от внутренней сосредоточенности. Но впоследствии она же будет способствовать молитвенному нашему настроению, когда образуется некоторая, хотя бы небольшая привычка. |
| Господин Орловский (из Полтавы), как я и ожидал, оказался человеком идейным. Он агитирует в пользу «ядра». (Ты ведь, Линушка, помнишь, к чему призывал нас господин Смоленский. Он тогда же нас называл «ядром» будущего института.) Нам хочется, чтобы нас освободили от обязательного хождения на лекции вместе с мальчатами, ибо это может только тормозить дело, отнимая дорогое время. Москва, 4 сентября 1894 А я, Лина, начинаю успокаиваться. Теперь почти что не тоскую о родине. А раньше – беда!.. Впрочем, и теперь случается, что средь занятий вспомнишь о тебе, и.… все пошло кругом. Глаза бы мои не глядели ни на что. А порядков, друже, все нет и нет. Ученье еще не начиналось; даже расписание не вывешено. Спевки, правда, ежедневно, но от них мало толку. Научаемся регентскому искусству, как и раньше писал, отрицательным путем, то есть показывают, чего не должно быть. Завел я для записи музыкальных заметок книгу и всякую мысль по части теории или хорового пения вношу в нее. Эти мемуары впоследствии сослужат мне великую службу!.. Надумал я брать уроки не на скрипке, а на фортепиано, ввиду таких соображений: на скрипке я играю шесть лет; приемы я усвоил настолько, что они стали моей второй натурой, и посему исправлять их едва ли возможно. Да и нужно ли? Ведь я играю довольно бойко; со временем, даже и при настоящих недостатках, уйду далеко. Между тем фортепиано мне почти совсем не знакомо. Здесь ломать ничего не придется; следовательно, дело пойдет легче и успешнее. А это-то и нужно. Ведь хорошо я придумал? Но кого избрать в учители – пока не знаю, да и решать это до начала правильных занятий, кажется, нельзя, ибо нигде и ни в чем порядку не добьешься. Москва, 5 сентября 1894 Сегодня была служба по случаю именин великой княгини 369 . Пели мы. Я хоть немного был утешен: р и рр капелла исполняет здорово. Так бы и слушал! Что хорошо, то хорошо. Вообще, партесное пение поется гораздо стройней, художественней, нежели простые вещи. Скоро начнем готовиться к концерту, который предполагается в октябре. Это, говорят, весьма интересная и полезная статья. Скорей бы! |
| Блаженны те священнослужители и церковнослужители, которые понимают эту любовь и это попечение Церкви о спасении чад ее и стараются усвоять дух ее, жить этим духом, дышать этим духом и в Церкви и вне ее, и с вниманием сердечным и с благоговением совершают молитвы, песнопения и священнодействия церковные, памятуя, что чрез все это спасаются и они сами, и паства их» 201 . Но в большей части все это в данное время настолько забыто и изломано, что отчасти понятно становится равнодушие христиан к службам, если только неиспорченные религиозные вкусы их еще не привыкли удовлетворяться молитвенным суррогатом в виде концертного исполнения различных песнопений у нас или фальшивых сентиментальных песнопений у сектантов. Поэтому пастырь, как обязанный заботиться прежде всего именно о молитвенной стороне богослужений, на первых же шагах своей деятельности должен обратить внимание на эту уставность церковных служб. Достойно примечания, что Господь первую свою деятельность в Иерусалиме проявил именно в восстановлении должного порядка в храме, доме молитвы, доме Отца Своего, и этим же закончил. Только при этом должно иметь в виду несколько частных соображений [и] коррективных условий. Устав догматического значения не имеет: его цель – удовлетворять идеальной религиозной психологии, но приспособительно к состоянию наличных богомольцев. Не люди для устава, а устав для них. Поэтому приспособления требуются самим существом дела. И прежде всего должно считаться с данной религиозной слабостью. Как бы ни был хорош устав, но не привыкшему к нему или отвыкшему человеку он на первых порах покажется утомительным и отчасти скучным, как нечто еще непонятное, чуждое духу его. Поэтому пастырь должен соблюдать осторожность, умеренность и постепенность в проведении уставной службы – например, совершенно вывести так называемое «партесное» пение, по крайней мере из городских церквей и сразу, в данное время невозможно, но ограничить должно, а взамен этого нужно увеличить части чтения канона и пения стихир. |
| Московская и петербургская школы Нового направления . Для эпохи Нового направления была характерна активизация деятельности музыкально-православной общественности по многим направлениям. Это и организация духовных концертов, духовно-музыкальное образование, научно-исследовательская, работа публицистика – выступления в печати композиторов, критиков, священнослужителей регентов и т. п. по широкому кругу вопросов церковно-певческого искусства. Все это не могло не стимулировать создания большого количества духовно-музыкальных сочинений, как циклических (по приблизительным подсчетам более 50), так и отдельных – более 1000. Различаются московская и петербургская композиторские школы (ветви) Нового направления. Особую историческую роль в Новом направлении сыграла Московская композиторская школа, о чем писал А. Преображенский, подчеркивая ее тесную взаимосвязь с Синодальным училищем церковного пения и Синодальным хором. Постоянно участвуя в богослужениях Большого Успенского Собора, где в отличие от Петербурга веками сохранялось «внимательное отношение к уставной стороне церковного пения», хор, по мнению исследователя, «был до известной степени связан исторической певческой традицией» 117–118]. Современные исследователи также определяют сущность московской композиторской школы «влиянием мощного пласта национальной традиции, который неминуемо «втягивал в себя» любого автора, писавшего в певческих жанрах православной церкви» 20]. Среди композиторов московской школы необходимо назвать С. Рахманинова, А. Кастальского, А. Никольского , А. Гречанинова, П. Чеснокова, Вик. Калиникова, К. Шведова, Н. Голованова. Все они в той или иной степени были связаны с Синодальным хором и училищем церковного пения. К петербургской ветви Нового направления принадлежат Н. Черепнин, Н. Компанейский, С. Панченко, М. Лисицын . Жанровая панорама духовно-музыкальных сочинении. Своеобразие жанровой панорамы авторских сочинений Нового направления мы рассмотрим по двум критериям: – практическое предназначение (храмовое или внехрамовое), |
| Таким образом, во второй половине XVII века в России было положено начало сложному и противоречивому взаимодействию богослужебного пения и музыкального искусства, чем было обусловлено появление церковной музыки. Эта новая историческая ипостась «богословия в звуках», на наш взгляд в той или иной степени связана с феноменом авторского соединения относительной субъективностью музыкального прочтения канонических текстов композиторами, отходом от принципов монодийности и упорядоченности мелодической структуры, а также привнесением в вокально-хоровое звучание стиля инструментальной музыки. Примеры – авторские сочинения второй половины композиторов XVII – начала XVIII веков Н. Дилецкого, В. Титова, итальянских композиторов, работавших в России во второй половине XVIII века – Б. Галуппи, Д. Сарти и их учеников – М. Березовского, Д. Бортнянского, А. Веделя, С. Давыдова и др., а также сочинения композиторов последующих эпох. В подобных сочинениях музыкальная сторона нередко становится самодовлеющей, и таким образом пение теряет непосредственную связь с богослужением, в известной степени становясь его репертурно-концертным сопровождением или иллюстрацией. В этом смысле очень характерно высказывание одного из апологетов многоголосного пения рубежа XIX–XX веков прот. Сергия Протопопова о том, что современный песнотворец (!), в отличие от византийцев вправе только музыкально иллюстрировать (выделено мной – А. К.) текст (124). Таким образом, церковная музыка все более сближается с внехрамовым искусством. Наряду с упомянутым термином «церковная музыка», нередко используется также и понятие «духовная музыка». В определенном плане их можно считать синонимами. Однако на рубеже XX–XXI веков словосочетание «духовная музыка» используется как в узко специфическом, так и в самом широком смысле как «музыка отмеченная влиянием Духа Святаго» (Г. Свиридов). Если к церковной музыке в большинстве случаев относятся сочинения исключительно храмового предназначения, то к духовной музыке наряду с предназначаемыми для исполнения за богослужением можно отнести сочинения, хотя и написанные на богослужебный текст, но в плане музыкальной стилистики довольно далеко отстоящие от церковно певческих традиций (наиболее яркий пример – Литургия св. |
| С. Бортнянский, ученик Галуппи, своим творчеством с одной стороны принадлежит к итальянцам, с другой же стороны дал новое направление русскому церковному и именно хоровому пению. Это новое направление сказывается в некоторых его великопостных песнопениях, тесно примыкающих к кантовому стилю, и в большей согласованности музыки с текстом, чем это наблюдается у его предшественников, не говоря об итальянцах. Бортнянский сознавал величайшую ценность русских древних распевов и их значение для развития национальной духовной музыки, а также понимал, что точно передают характер этих напевов только свойственные им безлинейные нотации. Поэтому он подал проект о необходимости напечатания наших распевов – знаменного и, вероятно, путного и демества, в подлинной безлинейной нотации, что, по его словам, должно послужить «развитию контрапункта отечественного». К сожалению, линейная нотация и «партесное» (теперь стали его больше называть «нотное») пение слишком укоренилось в практике церковных певцов и проект этот не был осуществлен. «В качестве Директора Придворной Певческой Капеллы, Бортнянский получил право цензурировать духовно-музыкальные произведения, предназначавшияся для исполнения за богослужением. Ни одно новое произведение не должно было исполняться без предварительного одобрения Бортнянского. Однако, указ был составлен так, что можно было понять его двояко: или что право это дается только Бортнянскому лично, или же, что оно дается всем последующим директорам Капеллы. Так, преемники Бортнянского по директорству и поняли этот указ. В то время подобная строгая мера была необходима. В разных местах, в частных хорах, появились доморощенные, невежественные композиторы, которые стали сочинять музыку для богослужебных текстов, и не стеснялись при этом просто подтекстовывать арии из итальянских и францусских опер. «Бортнянский известен больше всего как автор многочисленных концертов, которым он дал стройную трехчастную форму, беря как текст отдельные стихи из псалмов. Концерты заняли в богослужении место причастных стихов, вытеснив собою уставный причастный стих, сведшийся к короткому речитативу вместо того, как прежде, петься широкой, развитой (путевой) мелодией. |
| За нравственностью в таких частных хорах должны были следить благочинные 659 . Митрополит Филарет выражал желание, чтобы Синод предписал: «1) наблюдать, чтобы вольные певчие хоры в Москве известны были епархиальному начальству; 2) местным благочинным и приходским, по местопребыванию хоров, священникам иметь наблюдение: сохраняется ли в них благочиние и благонравие, и о противном сему доносить епархиальному начальству; 3) если в котором хоре обличится повреждение нравственности и неблагоговение в церкви, такому прекращать дозволение петь в церкви». Как видно, церковные власти не касались музыкальной стороны, но могли вмешиваться во внутреннюю жизнь хоров, поющих в церкви. А так как в то время не было еще в хорах женщин, а верхние партии исполнялись мальчиками, то, нужно думать, певчие – особенно мальчики – жили общежитиями. Впрочем, иногда благочинные вмешивались и в характер исполнения хором песнопений, если почему-либо находили, что пение не соответствует богослужению 660 . Львов зорко следил за тем, чтобы при богослужении хорами не исполнялись вещи, не получившие его одобрения. При этом иногда получались недоразумения из-за неуместного вмешательства мало осведомленных в церковном пении лиц (а то и лиц просто невежественных) из гражданской администрации, не в меру усердных и доносивших теми или иными путями Львову о замеченных ими якобы нарушениях строго предписанных Львовым правил относительно церковного пения 661 . Концертное пение стало проникать и в некоторые монастыри (особенно не очень удаленные от Москвы): «Пение по нотам я не запрещал, – пишет митрополит Филарет 662 , – но пения партесного 663 никогда в женских монастырях не находил порядочным, и потому никогда не одобрял. В нем более труда, нежели пользы, – более тщеславия мнимым искусством, нежели назидания и помощи молитве. Учите и пусть учат прочих утверждать церковный порядок на благоговении и страхе Божием. Тогда будет он хорош и без умножения и разнообразия полицейских распоряжений». В этом можно усмотреть взаимодействие нового, отошедшего от богослужебности хорового церковного пения в мирских церквах и мирского быта, надзор за которым принадлежал полицейским властям. Интерес, проявляемый к свободно сочиненному церковному пению, давал некоторым монахиням повод пробовать ввести его и в монастырях, в которых нередко монахинями бывали и лица, принадлежащие к бывшим помещичьим кругам. А в то же время полицейские власти, уместно или неуместно, следили за выполнением «строжайших предписаний» директора Придворной певческой капеллы. |
| Однако истинное возвращение к этим истокам не может быть осуществлено средствами музыки даже самым гениальным композитором, ибо для того чтобы осуществить этот возврат, композитор должен упразднить композитора в себе и стать рас-певщиком. На пути же музыкального композиторского творчества может создаться лишь видимость этого возвращения, при которой музыка будет имитировать богослужебное пение, создавая некое подобие или изображение его. Именно эта принципиальная изначальная чуждость композиторского творчества церковности была четко сформулирована преосвященным Амвросием, архиепископом Харьковским и Ахтырским. В его статье, посвященной исполнению Литургии П.И.Чайковского, среди прочих высказываются следующие соображения: «Очевидно, что песнопения Божественной литургии были взяты г.Чайковским только в виде материала для его музыкального вдохновения, как берутся исторические события и народные песни и легенды; высокое достоинство песнопений и уважение к ним нашего народа были для него только поводом приложить к ним свой талант; это было либретто для его духовной оперы. Но, православные, будьте довольны тем, что песнопения Литургии на этот раз попали в руки талантливого композитора и исполнителей и заслужили рукоплескания и овации, а могут попасть к людям, менее даровитым; явится обедня какого-нибудь Розенталя или Розенблюма, и ваши священнейшие песнопения будут ошиканы и освистаны. Будьте готовы и на это» с.440–441]. Столь резко отрицательное мнение о композиторском творчестве в Церкви не было одиночным среди русских архипастырей конца XIX – начала XX вв. Так, И.Гарднер приводит жалобы одного из регентов, пишущего следующие примечательные строки: « ... было бы полезно подчеркнуть косность Священного Синода, играющего тормозящую роль в деле развития техники пения у хористов; чуть ли не большинство высших иерархов твердили: «не нужно нам «партесного» пения – пойте простое», ... эти высшие иерархи дошли до того, что настояли на том, чтобы на регентских дипломах было напечатано запрещение исполнять концерты!» Жалобы упомянутого регента доходят до прямого протеста и непослушания: «Преосвященные высшие иерархи! Вы являетесь хозяевами вверенной Вам духовной области, а каждый регент является хозяином на клиросе». Таким образом, роль композиторского творчества в Церкви оценивалась весьма неоднозначно, и для того чтобы лучше разобраться в этом вопросе, необходимо ознакомиться с некоторыми постановлениями Святейшего Синода относительно богослужебного пения. 22. Святейший Синод и богослужебное пение |
| Забвение уставности пастырями сравнодушивает верующих к службам или, в худшем случае, приучает их довольствоваться певческими концертами. В заботах о молитвенной стороне богослужения всякий пастырь должен обратить внимание на богослужебную уставность. Конечно, устав догматического значения не имеет. Его цель – удовлетворять идеальной религиозной психологии приспособительно к наличному состоянию молящихся. Не люди для устава, а устав для них. Поэтому пастырь, организатор уставных служб, обязан считаться с человеческой немощью. На первых порах применения устав может быть утомителен, скучен, непонятен и чужд духу, и вводить его целесообразнее всего умеренно и постепенно. Хорошо начать бы с ограничения партесного пения за счет увеличения пения стихир и чтения части канонов. Придерживаться устава следует твердо, но без чрезмерного ригористического удлинения. Иначе молящиеся начинают отягощаться, раздраженно роптать и неодобрительно отзываться о пастыре-уставщике, говоря: " Всем он хорош, да уж очень долго служит… заморит совсем! " Без приспособления устава к силам верующих обойтись никак нельзя, как показывают примеры Златоуста и Василия Великого, сокращавших Литургии ради немощных. Где положить предел приспособлениям, сказать трудно. Искренно молитвенное настроение пастыря и рассудительность сами подскажут ему меру возможного приближения к уставу. Посильное осуществление этой задачи увеличит посещаемость храма верующими и вызовет любовь к богослужениям, истово и молитвенно совершаемым. Когда читающие и поющие в храме переживают произносимое и пастырь делает возгласы в чувстве живого общения с Богом, тогда количественное расширение богослужения вместе с качественным совершением его облегчает утомление молящихся и возрождает любовь к уставности. Надобно сознаться, что богослужение у нас выполняется далеко не всегда безупречно. Долг пастыря – заботиться о том, чтобы пение и чтение в храме было разборчивым,– не торопливым и не растянутым, и чтобы верующие правильно полагали на себя крестное знамение. К сожалению, духовная слабость, теплохладность, многозанятость, чрезмерная суетливость увлекают очень многих пастырей к механическому произношению богослужебных молитв и возгласов, в котором не слышится живого отношения к Богу и сердечного участия. Когда поверхностное служение не затрагивает пастырского сердца, тогда создается впечатление, что пастырь служит не для Бога, а по нужде и обязанности. Подобная механичность охлаждает молящихся, и от их чутких душ пастырь никак не скроет своего холода. |
|
|
