| Мир, в котором мы живем, он весь искажен, он весь как минное поле, как поле битвы. Где тут можно найти что-нибудь такое, какой-нибудь оазис, где можно спокойно пересидеть до Страшного суда? Да нет такого места на Земле. И здесь для меня очень важны слова Кьеркегора о том, что если человек относится к Богу как к Силе, как к Разуму, как к Чуду такому, на Которое все время ориентироваться, то человеку как-то надо все время стараться Бога понимать: почему так, почему эдак происходит. Чтобы не ошибиться перед таким Могущественным, Разумным, Сверхсправедливым и таким Правильным Богом. Но если «Бог – есть Любовь» (1Ин. 4:16), то совсем не страшно Его не понимать. Просто надо научиться эту Любовь чувствовать, суметь к этой Любви приблизиться, чтобы она по-настоящему глубоко коснулась человеческого сердца. Потому, что если она коснется сердца, то, во-первых, человек тогда к Евангелию начинает по-другому относиться, к жизни своей религиозной, к самому себе. И, конечно, он к Богу начинает по-другому относиться. А дальше Кьеркегор говорит, что если Бог не есть Любовь всегда, везде и во всем, то тогда вообще нет никакого Бога. Так что человеку надо решиться и принять Бога в свое сердце. Фольклорное Мысль, что Бог посылает какие-то испытания тому, кого Он больше любит – это такой фольклор, вроде присказок-частушек. Вроде того, что нет креста не по силам, Бог посылает нам лишь испытания по силам. Простите меня, Евангелие – это что, по силам?! Как мы можем говорить такую чушь, что крест не бывает непосильным? Да, крест всегда непосилен. Не бывает посильного креста. А вот эти слова: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (Мк. 8: 34) – это по силам? По силам человеку слышать такие слова? Он что-то может сам, не впустив Бога в свою жизнь? Если да, тогда, наверное, есть какое-то другое «евангелие», которое всем по силам. Существует такое адаптированное в умах человеческих «евангелие», где христианство и национальные идеи – это примерно одно и то же; где наши народные традиции и вообще традиции веков и жизнь во Христе – это одно и то же. Да, если такое «евангелие», то оно вполне по силам. «Евангелие» традиций, «евангелие» уставов, «евангелие» имперско-державного сознания, «евангелие» чего угодно. Только Христос в Своем Евангелии ни о традициях, ни о национальных идеях ничего не говорил. Когда все правильно |
| До этого я, правда, уже пробовал читать Библию – в доме Сергея Васильевича Гиппиуса, петербургского режиссера и педагога. Друг мой учился у него в ЛГИТМиКе, и, как-то, когда я приезжал в Петербург, привел меня к нему домой. Сергей Васильевич дал мне почитать Библию, но она была на церковнославянском, и я тогда, конечно, ничего не понял. А на русском начал читать на первом курсе (такая возможность, как ни странно, была в Центральной Театральной библиотеке на Пушкинской), но относился к тексту как к литературному произведению. Какое-то переосмысление, конечно, произошло, и, пересдавая зачет по научному атеизму… Такой предмет был во всех советских вузах, и у нас, как я узнал позже, его преподавал бывший священник. Во времена хрущевских гонений властью «практиковались» публичные отречения священников от веры. Вот и наш преподаватель научного атеизма был из таких отрекшихся, но об этом я узнал позже. А тогда я просто с первого раза не сдал ему зачет. Через несколько дней я к нему пришел, что-то ответил, а потом он меня спросил: «А Вы как считаете: был ли Иисус Христос?» «Конечно, был», ответил я. Он поставил мне зачет и попрощался. В том, что Христос историческая личность, я уже не сомневался, но до осознания, что это Богочеловек, что Он воскрес, прошло еще несколько лет. Как и многие в то время, прошел через увлечение Востоком: Тантрой, Агни-йогой, Рерихом, Блаватской, Гурджиевым. А потом, уже после армии, когда работал в Уфе… Я, как и посоветовал мне Алексей Вадимович, отложил свое решение до окончания института, но оно не изменилось. По-прежнему не хотел работать в профессиональном театре. Я год прожил в Москве, даже пытался организовать фольклорный театр при Институте истории Академии наук, встречался по этому поводу с работавшим там Сигурдом Оттовичем Шмидтом, а потом решил вообще завязать с театром и ушел в армию. Потом вернулся в Уфу. Руководил народным театром «Товарищ». В Уфе много крупных заводов, у каждого был свой Дворец культуры, в одном из них мы и занимались. |
| “Войдите в Хешбон, устроится он, и утвердится Сихонов град!” (см. Чис 21:27). К этим же временам прикреплен цитируемый той же книгой Чисел образчик древней трудовой песни, песни-заклинания: “Кладезь, излейся! Пойте ему! Кладезь! — князья вскопали его, добрые из народа изрыли его, посохами своими, своим жезлом!” (см. Чис 21:17–18). Если перед нами погребальное причитание, то оно опять-таки связано со значительным историческим моментом и с известными историческими личностями; его предмет — гибель первого израильского царя Саула и его сына Ионафана, его автор, если верить преданию, — счастливый соперник Саула и друг Ионафана, царь Давид. Вот эта заплачка: “О, слава Израиля! Она сражена на твоих высотах! О, как мощные пали? Не рассказывайте в Гате весть, на стогнах Аскалона слух, чтоб не радоваться филистимским дочерям, дочерям необрезанных не ликовать! Да не будет вам ни росы, ни дождя, горы Гелбоа! Да не будет вам плодоносных полей! Ибо там повержен мощных щит, Щит помазанника Саула! Без крови мертвых, без тука мужей не возвращался Ионафанов лук, не возвращался без дела Саулов меч! Саул и Ионафан, радость и краса! Не разлучились они и в смерти своей. Были они легче орлов, были они крепче львов! Дочери Израиля, о Сауле восплачьте: в узорную багряницу он вас одевал, давал на ризы золотой убор. О, как мощные пали? Пали они в бранный час, сражен Ионафан на высотах твоих! Скорблю о тебе, Ионафан, мой брат; дорог ты был для меня, любовь твоя — превыше любви жен! О, как мощные пали? Как оружие браней погибло?” (см. 2 Цар 1:19–27). Этот жанр в фольклорном обиходе древних евреев носил наименование “кина”; разумеется, он был отлично знаком и другим народам ближневосточного круга. Слезная проникновенность, достигаемая в конце песни, когда Давид оплакивает Ионафана как сердечно любимого друга, имеет аналогию в аккадском эпосе о Гильгамеше; вспомним плач Гильгамеша над мертвым Энкиду. Так обстоит дело и с другими фольклорными жанрами. Чему только не находится место в библейском рассказе — даже задорной присказке на актуальную политическую тему: но всегда при условии — присказка эта должна фиксировать какое-нибудь знаменитое событие, хотя бы, например, разделение Израильского царства на Северное, или Израильское, и Южное, или Иудейское. Недовольные царем Иеровоамом северные племена (колена) отрекаются от иудейской династии и как бы от самого основателя династии — Давида, сына Ишаи: |
| Рождество – это не фольклорный праздник и не день забавы и смеха, не ночь ряженых, а та ночь, когда невозможное стало возможным, та ночь, когда в мир родился беспомощный Младенец, но в этом Младенце пребывала полнота Божия. Рождество Христово – это событие историческое и сегодняшние историки точнейшим образом соотнесли все факты, о которых говорится в Евангелии и даже явление звезды, с конкретными историческими событиями 4–го года до нашей эры, но это историческое событие выходит за рамки исторического времени, за рамки линейного времени. Это событие и историческое, но оно становится личным событием в жизни каждого из нас. Абсолютно личным событием, а у каждого из нас, какое-то свое время и поэтому Христос, который рождается не для кого-то, а для меня, для тебя, для каждого из нас, он приходит в этот мир не по законам исторического времени, а по законам жизни каждого из нас, нашей личной, собственной жизни. И вот если Рождество Христово еще не стало личным событием в твоей жизни, значит ты еще не христианин, значит, ты еще стремишься быть им, стремишься стать, потому что вне этого нет христианства, вне этого нет православия. Православная вера – это наша личная встреча с Иисусом, это встреча, которую надо пережить, встреча, о которой трудно, почти невозможно, рассказать. Вот я помню лет двадцать тому назад в рождественскую ночь в московском храме Иоанна–воина ко мне обратилась одна старушка, она буквально светилась, сияла и она мне сказала: «Мне так хорошо, я так чувствую Господа, я все понимаю, но я не могу рассказать об этом, вот если бы у меня были слова, то я вернувшись домой рассказала бы моим дочке, внучке, зятю о том что здесь такое в храме, о Христе и они бы сюда не пришли, они бы сюда побежали, но у меня нет слов, чтобы рассказать об этом». И вы знаете, не только вот у этой старушке, а очень часто у людей образованных, у великих богословов тоже не хватает слов, для того чтобы рассказать об этой встрече. Каждому из нас необходим наш собственный, наш личный религиозный опыт, чтобы эта встреча состоялась. Понимаете, но невозможно рассказать о любви – надо любить, и тоже самое с Богом, тоже самое с нашим христианством. Рассказать о каких-то главных моментах в нашем личном христианстве, увы, невозможно. Можно рассказать о Боге. Можно говорить о Боге, можно говорить, что мы знаем о Боге, а мы должны знать не о Боге, а мы должны знать Бога. |
| Какое наследие имеется в виду? Доникейское христианство? В таком случае это раннее христианство, далекое от посленикейского. Патриотическое наследие, уходящее в поздний эллинизм? В последнем случае мыслители Возрождения действительно к нему прибегали, черпая в нем не столько то, что являлось христианским, сколько то, что оставалось в нем неоплатоническим. В первом случае современники Возрождения — идеологи реформационных движений — действительно обращались к социально–этическим идеям раннего христианства, чему в исихазме места не нашлось ни в его византийском оригинале, ни в его восточноевропейских копиях. Понятие о «христианской античности» фактически заслоняет вопрос об отношении русского феодального общества к античности в прямом смысле слова. Оправданы ли искания на обходных путях, тем более сомнительной надежности, пока не опробованы прямые пути поиска? Древнерусская письменность знала имена Аристотеля, Демокрита, Диогена, Зенона, Ксенофонта, Менандра, Пифагора, Платона, Плутарха, Сократа, Софокла, Филона, Фукидида, Эпиктета — какое разнообразие и богатство имен! Правда, знали не их учения и сочинения, но и не только имена. Как правило, пользовались популярностью этические афоризмы античных авторов и эпизоды их биографий. Сведения, конечно, отрывочные, не всегда имеющие точные авторские адреса, но все-таки чаще восходящие к подлинным идеям античных писателей. Примечательны дальнейшие судьбы этого наследия. Оно переходило из одних древнерусских сборников в другие, из века в век, ще–το в XVII в., казалось бы, затерялось, в действительности же претворилось и растворилось в русской народной культуре, обрело в ней новую жизнь (в фольклорных формах) и оказало воздействие на русскую классическую литературу XIX в. Само собой разумеется, афоризмы античных авторов соседствуют в древнерусских сборниках с цитатами из Священного Писания и сочинений отцов церкви. Здесь наличествует однорядовый перечень авторитетов, на что мы в свое время обратили внимание и в чем с нами согласился Μ. |
| Между прочим, отсюда же происходит и ворох сомнительных историй, по поводу которого недоумевает чувствительная к филологии прихожанка одного из московских храмов. Настоящее, церковное, Евангельское, православное святоотеческое христианство совершается внутри сердца человека, оно скромно, неэффективно, непублично, оно чуждо развлечения, требуя ровности жизни и внимания к себе. В некотором смысле оно сухо и буднично. Если человек не живёт им, то у него появляется потребность расцвечивания этой «сухости» внешним (пусть даже и религиозным) развлечением, эффектностью. Об этом прекрасно писал ещё в XIX веке свт. Игнатий Брянчанинов. Отсюда — чудеса, знамения, пророчества о конце света, поиски старцев и стариц, дешёвая апокалиптика, национализм и проч. И всё это тоже вполне подходит под определение лубочности. Фиксируется она в многочисленных устных и письменных историях, по поводу которых ещё в I веке ап. Павел писал: Негодных же и бабьих басен отвращайся, а упражняй себя в благочестии (1 Тим. 4, 7). Итак, на основании вышесказанного определим: лубочное христианство — это профанация, внешнее без внутреннего, христианство без Христа, церковная жизнь без нравственного духовного труда. В чём его главная опасность? Все внешние вещи, в том числе и фольклорные, вполне имеют право на существование, но при одном условии: если они стоят на своём месте в иерархии христианских ценностей. Если же эта иерархия нарушается, тогда происходит то, о чём говорит Господь — соль Церкви теряет свою силу (ср. Мф. 5, 13). И опять же, это не просто отвлечённое умствование. Не раз в своей пастырской практике я сталкивался со следующим явлением. Вот живёт человек, жизнь его ровная и устроенная. Его вполне удовлетворяют купола и колокола, свечи, записки и молебны. Но приходит какое-то серьёзное искушение, испытание, напасть — внешняя, например, наркомания, алкоголизм родственников, или внутренняя — охлаждение веры, душевная усталость, тот же алкоголизм, и т. п. Человек обращается за помощью, разумеется, к Церкви. И тут оказывается, что купола и колокола, записки и молебны, старцы и канавка не помогают… а ни к чему другому человек в Церкви не привык. Ему не объяснили, что для Церкви всё это — внешний «антураж», действенный лишь постольку, поскольку он является выражением нравственного и духовного личного усилия сердца по направлению ко Христу. Не объяснили вовсе не по злонамеренности какой, а потому, что главенствующее значение в современной церковной идеологии, у многих пастырей, в огромном количестве церковной литературы имеет именно лубочное, псевдоцерковное христианство. Как всякая неправда, при столкновении с реальностью такое христианство терпит фиаско, люди разочаровываются в Церкви, отходят от неё, — что мы и наблюдаем не только в личной жизни многих христиан, но и в масштабе исторического процесса. |
| Вот где наша главная проблема в XX веке. Говоря совсем напрямую: из мира «фольклорного сознания», защищавшего нас в течение веков, мы попали в иную действительность, где фольклорное сознание — гибельно! Если же оно находит свой идеал, своего защитника и исполнителя в Воланде, то распавшийся на бесчисленные одинокие маргинальные осколки «народ-богоносец» может стать опасным... «дьяволоносцем». Собственно, тогда и сам народ исчезает, превращаясь в население, в «толпу», утратившую Бога в душе своей и подчинившуюся дьяволу. В романе Булгаков не раз подставляет каждому персонажу зеркало, в котором он видит себя «дьяволизированного». Наступает горький «момент истины»: человек узнает о себе ну, хотя бы то, что слышит Степа Лиходеев: «...вообще они в последнее время жутко свинячут».. И все вообще встречи персонажей с нечистой силой " — это встречи с самими собой «на уровне подсознания. Но какое это искушение — все свалить на «бесов»! Как жаль, что немногие услышали романе тихий, но твердый и ясный голос Иешуа: «Правду говорить легко и приятно». И пусть за эту правду ему нужно будет заплатить страданиями и гибелью, — у самой этой правды — «смерти нет»! Почему же так немногие смогли противостоять искушениям? Почему такой соблазнительной оказалась свобода Маргариты — «свобода от всего»? И почему так и не понятно, что за отказ от истины нужно расплачиваться душой; что «покоем», то есть угасшей памятью, духовной смертью заплатил мастер за капитуляцию перед ложью и насилием, за страх, за невыполнение долга художника перед миром. Долга русского художника перед русской судьбой и русской историей. ...Кстати, мастера почему-то всегда пишут с большой буквы. А ведь в романе он всегда пишется со строчной. У Булгакова он лишен права на заглавную букву. Он — отступник; он трижды отказался от открывшейся ему истины, от своего романа. Попав в «дом скорби», он убеждает Ивана Бездомного: «Не надо задаваться большими планами, дорогой сосед, право! (...) Я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом роде. В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или иной какой-нибудь крик...» |
| Обращение Достоевского к образу «мечтателя» вводило его повесть в русло романтической традиции, давшей ряд вариантов этого образа (Гофман, Жорж Санд; в России — «Невский проспект» Гоголя, повести Н. А. Полевого, М. П. Погодина, А. Ф. Вельтмана, В. Ф. Одоевского, ср. также роман М. И. Воскресенского «Мечтатель» (М., 1841. Ч. 1–4)). В то же время характер «мечтателя» давал автору возможность (в отличие от ранних повестей Достоевского) сблизить внутренний мир героя со своим внутренним миром. Сильное воздействие (о чем свидетельствует и самое имя героини) на обрисовку характера Катерины и ее взаимоотношений с Муриным имела «Страшная месть» Гоголя. Оно ощутимо не только в сюжете, но и в патетически окрашенных речах героини, где очевидны отзвуки песенной, фольклорной стихии. Как отметил друг писателя критик Н. Н. Страхов, в «Хозяйке» Достоевский впервые затронул важную для всего его творчества тему взаимоотношений интеллигентного «мечтателя» и народа. Отсюда связь «Хозяйки» с «Преступлением и наказанием» (образ одинокого молодого мыслителя, противопоставленный миру петербургских трущоб, грязных лестниц, трактиров, полиции; эпизод неудавшегося преступления Ордынова, его психологическое состояние после этого и т. д.) и в особенности с «Братьями Карамазовыми» (Катерина и Грушенька; постановка философско-этической проблемы человеческой свободы в «Хозяйке» и в легенде о Великом инквизиторе). Белинский резко отрицательно отозвался о «Хозяйке», заявив в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года»: «Будь под нею подписано какое-нибудь неизвестное имя, мы бы не сказали о ней ни слова Не только мысль, даже смысл этой, должно быть, очень интересной повести остается и останется тайной для нашего разумения, пока автор не издаст необходимых пояснений и толкований на эту дивную загадку его причудливой фантазии. Что это такое — злоупотребление или бедность таланта, который хочет подняться не по силам и потому боится идти обыкновенным путем и ищет себе какой-нибудь небывалой дороги? Не знаем, нам только показалось, что автор хотел попытаться помирить Марлинского с Гофманом, подболтавши сюда немного юмору в новейшем роде и сильно натеревши все это лаком русской народности . Во всей этой повести нет ни одного простого и живого слова или выражения: все изысканно, натянуто, на ходулях, поддельно и фальшиво». Еще более резки отзывы в письмах Белинского к В. П. Боткину от 4–8 ноября 1847 г., где «Хозяйка» названа «мерзостью», П. В. Анненкову от 20 ноября — 2 декабря 1847 г. и от 15 февраля 1848 г. («ерунда страшная»). В рецензии на отдельное издание «Бедных людей» Белинский писал: |
| Воистину Он – единственное Всеблаговестие для всех существ неба и земли; а вкупе с Ним и благодаря Ему и Пресвятая Богородица – Всеблаговестие, ибо Она родила нам Его – Всеблаговестника. Богочеловеческое домостроительство спасения совершается в Богочеловеческом Теле Христовой Церкви – какое благовестие! Святое Крещение – какое благовестие! Святое Причащение – какое благовестие! Святая исповедь – какое благовестие! Святая любовь – какое благовестие! Святая молитва – какое благовестие! Каждое святое таинство – какое благовестие! Каждая святая добродетель – какое благовестие! Евангелие Спасителя – какое благовестие! Сам Владыка Христос, Богочеловек, – какое Всеблаговестие! Пресвятая Богородица, родившая Его нам, – какое Всеблаговестие! Святая Божия Церковь – какое Всеблаговестие! Ибо Ею мы освящаемся, облекаемся во Христа, обогочеловечиваемся, отроичиваемся, обоживаемся, переживая как свое собственное то, чего не видел человеческий глаз и не слышало ухо и что не приходило на сердце человеку ( 1Кор.2:9 ). Не названо Благовещением ни Рождество, ни Пасха, ни Богоявление, ни Преображение. Почему? Об этом говорит нам церковное песнопение: «Еже от века таинство открывается днесь... Человек бывает Бог, да бога Адама соделает». Благовещение: воплощение Бога – это одна половина, а другая – обожение человека Богочеловеком. Этим в самых общих чертах выражен смысл мира: земли и неба, человека и человечества. В этом всё Евангелие Богочеловека: вочеловечение Бога и обожение человека. Оправдано и засвидетельствовано ли это Благовестие? Да. Ибо всё это совершил и исполнил Богочеловек: Он Сам стал человеком; а люди обоживаются, делаясь составными частями Его Тела – Церкви. Это значит: живя в Церкви, человек последовательно, с помощью святых таинств и святых добродетелей, вытесняет из себя всё греховное, смертное, тленное – и вносит всё святое, бессмертное, Божественное, то есть постепенно обоживается, делаясь причастником Божеского естества в подвиге добродетелей (см. 2Пет.1:3–9 ). Богоносные Отцы свидетельствуют, что люди становятся богами по благодати, тогда как Владыка Христос – единственный Бог по естеству. |
| 8 Важнейшие действия при совершении таинств : – Как совершается таинство Крещения? Что требуется от приступающего ко Крещению? Какие обряды совершаются при этом таинстве? Какое значение имеет наречение вмени? – белая одежда? – крест? – хождение вокруг купели? На чьи руки передается новокрещенный? Какое значение имеют восприемники при крещении младенцев? В чем состоят обязанности восприемников и крестников их? Когда совершается таинство Миропомазания? При произнесении каких слов сообщается благодать Святаго Духа? Что означает помазание частей тела? Что такое миро? Кто имеет право освящать миро? Что требуется от кающегося? Что служит приготовлением к Покаянию? Что такое говение? Что такое епитимия? Перед кем христианин приносит раскаяние? Какое отношение имеет к кающемуся священник, перед которым он кается? Как называется выражение раскаяния перед священником? Как священник преподает кающемуся разрешение от грехов? Какое главное действие при совершении таинства Священства? Сколько степеней Священства? За какой церковной службой бывает рукоположение? Из каких действий состоит чин посвящения? Что означают при совершении таинства Брака венцы? – благословение? – кольца? – хождение вокруг аналоя? – общая чаша? Как совершается таинство Елеосвящения? Почему оно называется Соборованием? Всегда ли больные получают исцеление при Соборовании и, если не всегда, то почему? 9 О погребении умерших и поминовении их : – Как приготовляют к погребению тело умершего христианина? Какое значение имеют: облачение умершего в белые одежды, или одежды звания и светлый покров гроба? Зачем на руки умершего полагается икона? В каком положении ставится гроб умершего на дому? Как гроб умершего переносится в храм? Как он там поставляется? Какое главное содержание молитв и чтений в службе отпевания умершего? Чем заканчивается отпевание? В каком положении опускается гроб в могилу? Какой обряд совершается перед зарытием могилы? В чем выражается попечение церкви об умерших по смерти их? Как называется церковная служба об упокоении умерших? Какое значение имеет поминовение умерших в третий? – девятый? – сороковой день после смерти? Какое значение имеет поминовение умершего в день его кончины? Какие дни назначены церковью для общего поминовения всех умерших христиан? Как называются эти дни? Какие дни назначены для поминовения Православных воинов, на брани убиенных? |
|
|
