| 15, 16, 17) монограммы, кресты и византийская орнаментика. Таким образом, в новом атласе коллекций Годмена по персидской керамике 22 , издаваемые ныне впервые сосуды представляют, прежде всего, ту же технику, что и наши херсонесские и феодосийсие, если только исключить несколько более развитых типов, и по времени, пожалуй, более поздних. Мы встречаем, далее, одинаковые или близкие к нашим сюжеты 23 и сходный, а иногда и тождественный стиль 24 . Напротив того, изданные там же, для сравнения, сосуды (в черепках) из находок Эфеса, Афин, Салоник, Мирины отличаются чисто византийским типом, орнаментикою поздне-византийского стиля; ни зверей, ни тем более – звериного стиля здесь нет и орнаменты из лиственных разводов, плетений сменяются только фигурками зайца, рыбы и пр. Животный мир возвращается в находках Фостата близ Каира, вместе с арабесками, и тут же наблюдается видимое родство с южнорусскими находками. Позволяем себе, впредь до подробного анализа других серий замечательных и не изданных памятников, считать пока доказанным, что в этом корсунском деле было на половину столько же греческого, сколько и восточных элементов, откуда бы они ни пришли, из Египта через Сирию и Кавказ, или из Персиичерез Каспийскую торговлю. Так, для примера из того же периода X – XII столетий можем кратко указать на поразительное стильное сходство некоторых антропоморфических сосудов и терракотовых фигурок Феодосии (находки 1895 г.) с терракотами, найденными в Афросиабе близ Самарканда.о еще большей наглядности достигает аналогия в Рис. 17. Кусок блюдечка из Феодосии. Рис. 23. Донышко из Херсонеса. изображениях животного мира: таковы драконы и грифоны, львы и прочие хищники, в их изображениях в коптских рукописях и на херсонесских сосудах. Приводим, по этому, несколько фигур птиц (рис. 18 – 22) из сирийских и коптских рукописей – X стол. 25 : эти фигурки повторены серебряными кувшинами и блюдами с арабскими надписями и херсонесскими глиняными сосудами (рис. 23). Рис. 21. Из коптской рук. |
| Итак, через два года после моего первого с ними контакта и через несколько месяцев после встречи с Йогамуканандой я находился в Маэстик – кафе на берегу моря, где обычно собирались студенты – когда меня заметил один мой знакомый и сказал, что собирается участвовать в первой лекции семинара по Mind Control. Я решил его сопровождать. Семинар проходил в конференц-зале Electra Palace, одного из самых роскошных отелей из Салоник на площади Аристотеля. Он должен был продолжаться четыре-пять дней, участие в нем стоило половину ежемесячной студенческой стипендии. Я встретился с учителем и сказал ему, что не располагаю такой суммой. Он принял меня бесплатно. В то время я читал книги Омраама Микаэля Айванхова, своего рода «белого» мага. Первый день семинара прошел спокойно, и все остались довольны. В конце я искал повод поговорить наедине с учителем. Это был человек лет 40–45, стройный, с атлетическим телосложением. Его звали Паул Грива. По происхождению он был киприотом, греко-американцем второго поколения и жил в Нью-Йорке. Мы понравились друг другу. Он очень хорошо говорил по-гречески. – Ты принадлежишь Всемирному Белому Братству? – спросил я. – Я надеюсь на это, – ответил он. Мы продолжили обсуждение. Когда он понял, что я прочел и имел понятие о многих вещах, связанных с йогой, то сказал мне что он тоже йог. Я немного удивился, потому что я никогда не представлял себе йога, одетого в костюм. – Я практикую Крийя-йогу, а моим мастером был Парамахамса Йогананда. Здесь я работаю, чтобы заработать немного денег. Его наставника я знал по одной из его книг. Я прочел ее, когда был студентом на первом курсе. Я тоже желал когда-нибудь с ним встретиться. Мы продолжили обсуждение, и я узнал, что Паул был продвинутым йогом. Я признался ему: – Я чувствую, что все, что я делаю, изменяет меня; мои дела, слова, мысли, влияют на меня глубоко внутри, изменяют мою душу. Я не знаю, как должен жить. Не знаю к чему стремиться. Я очень тщательно работаю над собой каждый день, но без какого-либо плана, не имея какой-либо модели, в силу обстоятельств. Так не желательно продолжать, a как надо – я не знаю. |
| Симеон (1–я пол. XV в.) — архиепископ Фессалоникийский, возглавлял оборону Салоник при турецкой осаде. Известен своими трудами по осмыслению церковного богослужения, в частности «Толкованием на Литургию», «Книгой о Храме». Изд.: Писания св. отцев и учителей Церкви, относящиеся к истолкованию православного богослужения. Т. 2. СПб., 1856. ( < < back) < >< back) > < >< back) > См.: История Византии. В 3–х т. М., 1967. Т. 2. С. 49–79; Успенский ЛЛ. Богословие иконы Православной Церкви. Изд. Западноевропейского экзархата Московского патриархата, 1989. С. 71—117; Бычков В.В. Малая история византийской эстетики. Киев, 1991. С. 155–231; Ostrogorsky G. Studien zur Geschichte des byzantinischen Bilderstreites. Breslau, 1929 (repr.: Amsterdam, 1964); Der byzantinische Bilderstreit. Leipzig, 1980; Stein D. Der Beginn des byzantinischen Bilderstreit und seine Entwicklung bis in die 40–er Jahres des 8. Jahrhunderts. Munchen, 1980; SuttnerE. Chr. Die theologischen Motive im Bilderstreit//La Legittimita del culto delle icone. Bari, 1988. P. 53–70; TMmmel H.G. Bilderlehre und Bilderstreit. Arbeiten zur Auseinandersetzung uber die Ikone und ihre Begrimdung vomehmlich im 8. und 9. Jahrhundert. Wurzburg, 1991; Thummel H.G. Die Friihgeschichte der ostkirchlichen Bilderlehre. Berlin, 1992. ( < < back) Цит. по: Правила Православной Церкви с толкованием Никодима, епископа Далматинско–Истрийского. СПб., 1911. Т. 1. С. 596. ( < < back) < >< back) > Об иконоборчестве см.: Alexander P. J. The Iconoclastic Council of St. Sophia (815) and its Definition//OOP. 1953. 7. P. 35–66; Der byzantinische Bilderstreit. Gutersloh, 1968; Textus byzantinos ad iconomachiam pertinentes/Ed. H. Hennephof. Leiden, 1969. ( < < back) См.: Mansi XIII36C; Vita Stephani//PG 100,445D–446A, 454D; Лазарев B.H. История византийской живописи. М., 1947. Т. I. С. 66–67; Cormack R. The Arts during the Age of Iconoclasm//Iconodasm. Birmingham, 1977. P. 103–111. В храмах допускалась даже светская развлекательная музыка; см.: Mansi XII978B. |
| Теперь уже благодаря ее «затвору», который подарила ей, не желая, Miss Bright (см. «Скажи, Мать»), действовало прикосновение и с ним открытие другого (человека). Господь предназначал ее для прослушивания, для облегчения и исцеления тела и души. Она была физиотерапевтом и во Христе психотерапевтом. В начале 1939г. ей представляется единственный благоприятный случай. Ей предлагают сопровождать душевнобольную девушку в Грецию. Как только она прибыла в Афины, приехала в Маруси, где жили в то время ее родители. Оставалась две благословенные недели в семейной атмосфере, которая ее так укрепляла. Возвращается в Лондон, и через несколько месяцев начинается Вторая мировая война. Приходят трудные годы с бомбардировками и их последствиями. Каждый вечер, в часы затемнения и воздушной тревоги, когда все спускались в подвалы, она, после дневной усталости, бежала и утешала больших и малых. Плиткой чая, утешительным словом, ухаживанием и облегчением. В то время одна еврейская подруга ее из Салоник, S. Scapa, нуждалась в ее поддержке. Она была потрясена потерей семьи в гитлеровских лагерях и испытывала страх, не позволявший ей спуститься в убежище. В такие часы, и пока вновь не завоет сирена, шагали они по пустынным улицам Лондона. Аврилия постоянно с ней говорила и утешала. Этого Сильвия не забывала никогда. До 1987 года они переписывались. От Елены Вирву мы знаем, что когда она не бежала ради других, то спала на своей кровати... «Но не спустишься ли ты в конце концов в убежище?», – говорила она ей, и та отвечала: «Если захочет Бог , чтобы нашла меня бомба, то она найдет меня, куда бы я ни пошла», – и так спала спокойно среди всего того зла. В те годы ей посчастливилось познакомиться со своим будущим духовником, достославным архимандритом (и потом епископом) Иаковом Вирвосом. С его сестрой, Еленой Вирву, которая спасла столько ценных сведений о ее жизни, сохранили они редкую дружбу вплоть до 1987 года, когда та умерла после многолетней болезни. Эта самая подруга рассказала нам два веселых случая, показывающие особый юмор, которым она обладала даже среди самых трудных обстоятельств. |
| Несмотря на все бомбардировки, жизнь текла своим чередом и неиссякаемый ее юмор был всегда жизнерадостным. Итак, однажды, когда она работала в лечебнице одного английского ортопеда и заботилась о ногах некой английской дамы, произошел забавный случай. В то время эта английская мэм почувствовала необходимость нарушить молчание. «Вы француженка, милочка?» – «Нет, – ответила она, – Я гречанка». «Греция с нами в этой ужасной войне?» «Нет», – говорит она с очень серьезным видом. – С... Гитлером». «Надо же?», – добавляет с тяжелым вздохом английская дама. «Мы сражаемся одни, у нас нет друзей...» Как только пациентка ушла, врач, бывший в соседней комнате и слышавший всю беседу, недоумевая и смеясь, спросил, почему она сказала ложь. «Но что же ей сказать? Все газеты и радиопередачи кричат о борьбе Греции, а она спрашивает, с кем мы!» И оба рассмеялись. В другой раз другая пациентка того же врача снова задала ей вопрос: «Вы француженка, милочка?» – «Нет, я гречанка». – «Вы не скажете, греки носят ботинки или ходят босые?» – «Скажу вам, – говорит она очень серьезно, – 2000 лет назад мы были самые культурные люди на Земле, и бродили босиком в сандалиях. С тех пор мы потеряли нашу культуру, подражая другим народам, и сейчас уже, к сожалению, и мы носим ботинки!» Врач в соседней комнате на этот раз не смог сохранить английской флегмы и разразился смехом. За несколько недель до отъезда из Англии ей предложили британское гражданство, но она не приняла. 5. Греция В 1945 году заканчивается война. Все начинают посылать помощь в Грецию. Среди них UNRA и многие иностранные миссионерства. По благословению епископа Фистирского она берется за обучение деятелей, которые уезжают в Грецию. Преподает греческий и французский языки. Вскоре она возвращается в Грецию с квакерами, которые основали в районе Салоник Американскую сельскохозяйственную ферму и Школу домоводства (American Farm School) для детей Македонии. Вместе с ней Charlie House (см. «Скажи, Мать», история с комитетчиком) и Sydney Loch. Там в этом году было посажено деревцо в память ее. |
| Как-то раз приехала Sylvia Scapa, молодая тогда американо-еврейский химик из Салоник, с которой они познакомились при бомбардировках Лондона. В письме к Baba Amte 1–10–1956 из Дели, где работала в центре трудотерапии на улице Queensway, она пишет: «...Silvia всегда проявляла интерес к Индии и к прокаженным. Я же приехала без особого интереса к Индии или прокаженным... Ощущаю своей Родиной всю Землю, и всех людей – братьями... Через несколько дней она приедет к вам. Я ее уже обучила поездами третьего класса и «отдыхом» в залах ожидания на вокзалах. Итак, она уже готова к любым трудностям». В письме 1992г. сама Sylvia Scapa пишет нам: «Я видела, что все миссионеры кипятят воду для питья и, несмотря на это, часто болеют дизентерией. С другой стороны, Лиля и я пили из различных источников, и даже из реки Ганг, и ничем не болели. Но я видела, что каждый раз она крестила ее и говорила: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» и давала мне пить и сама пила...» g. В остальной Индии В феврале 1956 г. она приезжает в Lucknow, куда ее пригласили обучать персонал и лечить больных психиатрического центра, основанного миссионерами-методистами , и где директором был швейцарский преподаватель Boss. Там она встречает Lalita, несчастную девушку, которую описывает ниже в своих беседах (см. «Скажи, Мать», А, О неудачах), и которая благодаря ей стала православной монахиней, доктора Norell, доктора Charles и доктора Sinha, с которым ее связывала, как и с его женой, дружба, продолжавшаяся до смерти в 1991г. Его вдове, госпоже Ка Сина мы обязаны письмами их, которые она любезно прислала нам. В Lucknow встречается она в первый раз и с методистом, великим американским миссионером Стэнли Джонсом. Тогда именно на его вопрос, какова ваша цель в жизни, она ответила: «но... возлюбить...» Он был тот, кто сказал ей, что можно быть хорошим человеком, но не хорошей христианкой, потому что, говорит, она не знала диалектов Индии. Тогда она дала ему прекрасный ответ о пяти языках (см. «Скажи, Мать», Пять языков). В другой раз он сказал ей: |
| Скрытые под бедной научной маской, магия и мистика уже привлекали внимание западного мира, который, в силу какого-то рефлекса, предпочитал «научные» объяснения. Большинство западных людей не имело ничего общего с научным мышлением, однако, по крайней мере в тот период, это явление было модным. Сегодня, по прошествии двадцати лет, вещи, кажется, изменились, имея более выраженное стремление к оккультизму и чистой магии. Университетом мы были заинтересованы только во время сессий, другими словами, только три месяца в год. Итак, мы собирались в каком-нибудь доме, чтобы почитать и учить вместе, а во время больших перерывов мы начинали дискуссии, слушали музыку, пили и курили. Как появился и как сумел интегрироваться Арис в свои 60 лет среди 22-летних молодых людей, достойно удивления. Этого мы так и не смогли выяснить. Во время экзаменов мы собрались в доме одного из наших коллег, «Котенка», якобы для занятий. Там находился Арис. Высокий, около 1.80 метров, худой, с черными волосами вокруг ушей и впечатляющей лысиной. Он происходил из простой семьи и не заканчивал никакого факультета, что было нетрудно заметить. Однако и он с молодости был охвачен интересом к спиритическим явлениям. Был очень хорошо осведомлен и после долгих рассуждений на эту тему он признался, что в конечном итоге остановился на гипнозе. Он детально рассказал нам о духовном мире, настойчиво повторял что там очень красиво, что там слышна прекрасная музыка (он, несомненно, заметил нашу страсть к рок-музыке), что после этого чувствуешь себя спокойным и отдохнувшим, что получаешь необычные силы (например, в одно мгновение ты можешь из Салоник переместиться в Северную Америку), что собственное сознание расширяется и т.д. Вопрос этих «необычных» сил меня сильно заинтересовал, потому что он идеально подходил моему убеждению о том, что человек является чем-то большим, чем просто зубчатым колесом в социальном механизме, что его уровень и возможности являются невообразимыми. Он говорил нам: «Существует материальное тело, точно так же существует и астральное тело, более тонкое, проще говоря, душа, которая во время гипноза отделяется от тела и может путешествовать в пространстве с огромной скоростью, однако она не прекращает полностью подчиняться законам природы». Таким образом, если бы кто-нибудь из нас согласился быть загипнотизированным, тогда он на опыте смог бы познать такое путешествие и вступить в контакт с духовными существами. |
| Хотя через 60 лет император Михаил Палеолог и отвоевал Константинополь, возвратив Византии ее историческую столицу, никогда ей уже не удалось вернуть прежнего величия и власти: она стала одним государством из многих, далеко уже не самым могущественным, постоянно теснимым более энергичными и воинственными соседями, отхватывающими кусок за куском от имперских территорий. Восточная Римская империя сокращалась все больше и больше, стягиваясь вокруг Константинополя и Салоник, да и сам златоверхий Царьград стал печальным, опустошенным “городом призраков”, сохранявшим лишь тусклый отсвет былого величия. Земель больше не было, торговля давно перешла в руки энергичных итальянских республик, армия была лишь кучкой ненадежных наемников, постоянные междоусобицы и безнаказанные налеты грабительских банд разоряли и уничтожали и без того сильно поредевшее население. Империя сражалась, героическими усилиями и напряжением всех сил отдаляя приближающийся конец, неотвратимость которого делалась, однако, лишь очевиднее день ото дня. Как же византийцы видели себя в этом изменившемся мире? Как воспринимали они униженное положение Вселенской империи, которая должна была быть провиденциальным выражением земной власти Самого Христа? До последних дней существования Империи византийцы сохраняли верность теократической идее Царства, сформулированной еще в IV веке церковным историком Евсевием [ 3 ] . Универсализму римской οικουμενη [ 4 ] соответствует универсализм христианской Благой Вести. Уже во II в. отцы-апологеты высказывают мысль о провиденциальном соединении имперского и христианского универсализма. Эта мысль сделалась аксиомой для ромеев (так называли себя жители Христианской Восточной Римской империи). Классически четко, например, она выражена в Рождественской стихире: Августу единоначальствующу на земли Многоначалие человеков преста, И Тебе, вочеловечшуся от Чистыя Многобожие идолов упразднися. Под единем царством мирским грады быша, И во едино владычество Божества языцы вероваша. Понимание империи как церковно-государственного тела с двумя главами — Вселенским Патриархом и Вселенским императором — являлось определяющим фактором в мировоззрении ромеев. |
| Положение изменилось лишь после IV Крестового похода и падения Константинополя в 1204 г. На развалинах Византии образовались три греческих государства, соперничавших за имперское преемство. Трапезундская империя никогда не могла серьезно обосновать свои претензии — слишком далеко она находилась. Династия Ангелов, утвердившаяся в Эпире, благодаря более выгодному географическому положению и своим военным успехам (в 1223 г. она даже отвоевала Салоники), имела гораздо больше шансов на победу. Но в конце концов не Трапезунд и не Эпир, а Никейская империя Ласкаридов была повсеместно признана как преемница Константинополя. Тому было несколько причин, главной и решающей из которых, безусловно, являлось коронование Феодора I Ласкарида законным патриархом Михаилом Авторианом (избранным на Соборе в Никее в марте 1208 г.) [ 17 ] . Более того, Феодор был не только коронован, но и миропомазан, что никогда до этого не делалось при поставлении нового императора. Вероятнее всего, тут сыграло роль влияние западного обряда коронования, уже с давних времен включавшего в себя миропомазание. Латинский император Константинополя был, разумеется, коронован по этому обряду, и, конечно, никейский император никак не хотел быть обойденным. Богословски миропомазание значило: “…личное освящение и посвящение личности императора Церковью, т. е. привносило аспект, не разработанный до этого в Византии. Миропомазание, обычно используемое лишь однажды при крещении, теперь употреблялось во второй раз при короновании императора. При ослаблении политической власти и престижа императоров усиливается акцент на их религиозной и мистической роли, и, следовательно, они начинали зависеть гораздо больше от Церкви — проводника мистической власти” [ 18 ] . Это новое понимание императорской власти было сформулировано в полемике о законности имперского наследства между Никеей и Эпиром, деспот которого Феодор Ангел после завоевания Салоник в 1224 г. был коронован как “Римский император” архиепископом Охридским Димитрием Хомиатином [ 19 ] . В этой полемике победа осталась за Никеей, и точка зрения, что законность императора гарантируется патриаршим коронованием, была принята как единственно правильная. Баланс между imperium и sacerdotium переменился опять, и на сей раз в пользу sacerdotium. |
| Он брал с них проценты, но не теснил их, не желая ставить консульство в тяжкую необходимость сажать в турецкую тюрьму православных людей за долги... Таковы были обстоятельства, когда летом 72-го года явился в этих местах из свободной Греции некто Панайотаки; купец в европейском платье; конечно, демагог и национал-либерал, как почти все Эллины, надевшие, вместо красивой фустанеллы, гадкий пиджак. Человек он был со средствами; купил у кого-то тут часть леса на срубку и наблюдал сам за ходом этого дела. Вот этот-то Панайотаки и обратил особенное внимание ровяникских старшин на Панславизм, которого опасной представительницей явилась здесь голодающая Магдалина. – Вы смотрите, – проповедывал он: – видите, началось в вашей греческой церкви уже русское чтение и пение; за этими двумя-тремя женщинами придут еще другие... Это всё не просто... Русское консульство в Салониках по одной постепенно собирает их здесь; и русские монахи на Афоне, конечно, всячески поддерживают в этом деле консульство... Соберется много этих монахинь, и Россия завладеет не только этой церковью в лесу, но и всей землей нашей... Боритесь теперь, пока еще не ушло время... Надо выгнать эту негодную... Вы ослы, варвары; у вас нет патриотизма; вы не Эллины, вы не потомки великих Эллинов!!... и т. д. Как нарочно, в это самое время один афонский богомолец, русский плотник, вздумал сходить и в Ровяники – поклониться чудотворной иконе. Познакомился, конечно, с русскими женщинами, узнал о жалком положении Магдалины и о том, что ей самой очень холодно жить в келье без печки, и решился сам построить ей маленькую, но удобную хижинку. На материал у нее деньги нашлись тогда, – незадолго перед этим проезжал из Салоник на Афон Якубовский и дал ей денег; плотник начал работать, и хатка была уже почти готова, когда внезапно прибежали из Ровяник старшины, под предводительством „европейца“ Панайотаки: они разнесли русскую постройку в щепки; отыскали самое Магдалину в церкви, выгнали ее оттуда, побили; побили и старую Гречанку, которая вздумала было защищать свою „сестру о Христе“. Панайотаки разыскал славянские богослужебные книги; рвал их, выбросил все из церкви и, говорят, даже некоторые иконы русского письма не пощадил, тоже вынул их... |
|
|
