| «Взгляните над нами, в большом куполе и во всех главах, изображена отчасти та же мысль: – там Господь Вседержитель окружен сперва небесными Силами, потом Праотцами, Патриархами, потом Пророками и Апостолами, наконец лики Мучеников и Исповедников покрывают столбы храма, в знамение, что кровью Мучеников утвердилась Церковь , и оттого доселе кладет Она мощи их в основание Своих престолов. Кругом все стены исписаны деяниями Святых, или притчами Евангельскими в лицах. Немногие знали грамоту, когда начал строиться храм сей, а всех надобно было учить Закону Божию: посему издавна принята была в церквах стенная живопись вместо мертвых букв, чтобы всякий молящийся Христианин мог сам прочесть сию живую повесть. Всех же лиц в целом соборе слишком две тысячи; отцы наши хотели, чтобы вся торжествующая на небесах Церковь призирала на молитву воинствующей на земле. Когда же откроются Царские двери, которые выражают, иконою Благовещения и Евангелистов, радостную весть о нашем спасении, то и на стенах алтаря представятся лики Святителей, там где приносили они бескровную жертву, и сия самая жертва изображена в таинственных видах. Такова священная полнота соборного храма.» Митрополит остановился на минуту, чтобы собраться мыслию и словом, и потом опять продолжал: «Как сии четыре столпа подпирают своды церковные, так и Церковь Российская имеет свои четыре живые столпа: Петра, Алексия, Иону и Филиппа, которые здесь положены краеугольными камнями собору, кроме однако же Алексия: он заменен двумя своими преемниками Кннрияном и Фотием. В северной части алтаря Вы поклонитесь мощам Петра Чудотворца, который перенес из Киева и Владимира престол Митрополии в Москву и чрез то сделал ее столицею; он же предсказал и грядущую славу ее Государей, и потому каждый их великий подвиг есть как бы торжественный «аминь» на слова Святителя. С ним рядом преемник его Феогност. Грек родом, поддержавший достоинство и нрава Церкви в России и в Орде, где едва не пострадал за них. Великий Митрополит Алексий, управлявший княжением в младенчество Донского, один из лучших мужей государственных и Пастырей, каких имели отечество и Церковь , избрал себе местом вечного покоя Чудов монастырь, свое строение. Позади нас, в юго-западном углу собора почивают два Митрополита, знаменитые строгою жизнью и глубоким учением, Киприян и Фотий, первый же еще и правительственною мудростью, ибо он умел содержать в союзе церковном Русь и Литву, после него распавшиеся. В противоположной стороне чудотворец Иона, блюститель отечества в смутные времена Темного, а у южных врат собора св. Филипп Митрополит, не убоявшийся в этом самом храме обличать Грозного.» |
| Место, избранное св. князем для сооружения храма, было ему горько памятно мученическою смертью двух Христианских Варягов, Феодора и Иоанна, из коих сын, прекрасный лицом юноша, был назначен по жребию в жертву Перуна, а нежный отец, не хотевший его выдать, вместе с ним погиб от ярости народной. Это были единственные жертвы, пострадавшие на Руси до водворения Христианства, и на их костях соорудил раскаянный князь соборное святилище, которое великолепно украсил мусиею и иконами Корсунскими: но лучшим его сокровищем были св. мощи Климента, епископа Римского, и в честь его находился придел в Десятинной церкви. – Все сии сокровища, дважды расхищенные Ольговичами и при Великом Князе Рюрике, исчезли при разорении Монгольском вместе с храмом; ибо к нему примыкала городская стена старого Киева и около него кипел самый жестокий бой. От всего храма остался только один южный придел Святителя Николая с частью церковной стены. В таком ужасном запустении брошены были священные развалины в течение четырех веков, тяжких для Киева игом Татарским и Литовским, доколе не явился наконец обновитель, сам рода княжеского, в митре святительской. Ревностный Митрополит Петр Могила не вынес зрелища развалин престольнаго соего города, и все. что только могла восстановить рука его в краткое его правление, – восстановила. Он пристроил к остаткам Десятинным малую церковь , частью каменную, частью деревянную, во имя Рождества Богоматери, с приделом верховных Апостол в верхнем ярусе. Несколько неизвестных Греческих письмен, иссеченных на диком камне, вставлены были между кирпичами новой церкви над южным окном, во свидетельство ее древности, как тайные руны, которые обретает путник на пустынных скалах Скандинавских. Там стало опять совершаться Богослужение, прерванное четырьмя веками запустения, прочая же часть обширных развалин оставалась под землею до наших времен. – Еще прежде сооружения церкви, Митрополит, имевший обычай посещать каждую субботу разные храмы своей паствы, пришел помолиться и над остатками Десятинной церкви в убогом ее приделе Святителя Николая. Когда же. по выходе из храма, обозревал его окружность, он нечаянно увидел в близком расстоянии небольшую яму и приказал глубже ее разрыть: но сколь велико было утешение благочестивого пастыря, когда он открыл два мраморные гроба и узнал по их надписям, что в них покоились св. Владимир и его супруга. С благоговением перенес он нетленную главу просветителя Руси в древнюю его церковь на Берестове, где был некогда княжеский дворец, а наконец и в самую лавру, ибо не безопасен был Киев от набегов Крымских. |
| 19 декабря 1857 г. по приказанию министра М.Н. Муравьева управляющий Нижегородской удельной конторы Владимир Иванович Даль (автор «Толкового словаря живого великорусского языка») в комиссию дел технических и строительных препроводил проект и смету, по которым была построена каменная церковь в селе Федосьине Балахнинского уезда (ныне село Смольки Городецкого района Нижегородской области) для выяснения «в какой степени план этот и смета могут быть приняты при сооружении церквей в тех казенных имениях, где по местным обстоятельствам окажется необходимым, или казенные крестьяне сами пожелают строить каменные церкви и сообщить свое заключение о сем, для доклада г. министру, обозначив, в чем должны заключаться изменения, если бы комиссия находила нужным допустить оные в чертеже». 23 декабря 1857 г. о результате рассмотрения проекта построенной каменной церкви в селе Федосьине Нижегородской губернии архитектор И.И. Свиязев докладывал министру: «По измерениям плана, в церкви может поместиться до 700 человек; он весьма удобен для сельской церкви, но фасад, составленный с хорошим вкусом, может быть упрощен, с устройством небольших деревянных глав на крыше, а не на своде, как по фасаду следует предполагать. Что же касается до суммы, то по смете, составленной на основании урочного положения и самым умеренным ценам на рабочие силы и материалы, постройка церкви оценится более 10000 руб.». 30 декабря 1857 г. министр Муравьев при получении доклада из комиссии дел технических и строительных «о возможности принять проект и смету каменной церкви, построенной в селе Федосьине, в руководство при сооружении церквей в казенных имениях западных губерний» приказал, «чтобы комиссия, соображаясь с проектом Федосьинской церкви, изготовила два новые для каменных церквей проекта вместимостью каждый на 500 человек и из них один двухпрестольный, а другой с одним престолом, и чтобы в обоих сих проектах сохранен был тот самый наружный вид, какой имеет Федосьинская церковь». Таким образом, Федосьинская церковь стала образцом для проектирования церквей в Российской империи. |
| Ратовали за православие сильные тогда князья Острожские; но двигателем их был именитый архимандрит Лавры, Никифор Тур, ревнитель православия на Соборе Брестском. Его преемники сделались единственными воителями за Церковь русскую, доколе не обновилась её иерархия благословением Патриарха Иерусалимского. Но и тогда Лавра Печерская оставалась сердцем и средоточием, одна отразившая на юге, весь неприязненный напор унии: туда стекались все молитвенники, оттуда истекала помощь духовная и даже вещественная, по обилию её средств. Когда же настало время действовать просвещением духовным, чтобы преодолеть козни иезуитов, которые повсюду домогались распространить своё учение, то не из Лавры ли опять возник сильнейший им отпор? Братское училище было поистине чадом Лавры, ибо её великий архимандрит Пётр Могила, восшедши на кафедру Святой Софии, сделался не только благодетелем, но и обновителем сего братства, которое пролило столько просвещения духовного на всю русскую землю и доселе процветает, как старшая Академия наша. Итак, смиренные отшельники Антоний и Феодосий, более сделали для Киева, нежели самые князья его, и даже до сих пор Лаврою их дышит Киев, привлекая толпы богомольцев к заветной её святыне. Отнимите Лавру, и изменится весь религиозный характер Киева; заключите врата Святой Софии, как было во дни унии, и утратится предание древнейшей иерархии нашей; если только опустеет Златоверхая обитель, куда зовёт великомученица одних лишь православных богомольцев, хотя она пострадала за Христа в то время, когда ещё не было разделения Церквей, – и опустеет Старый Киев, ибо на сих трёх священных местах: в Лавре, в Святой Софии и в обители Михайловской сосредоточена вся его жизненная сила; там – его душа, его сердце. Без них останется один лишь торговый город, каких много на Руси, но утратится его церковное значение, а чрез это оскудеет и самый город. – Не тоже ли будет и с Римом, когда он перестанет быть столицею западного христианства? Тогда только могут усвоить себе Киев иноверцы, если нарушится жизненная его связь с Россией, т. е. православие, которое издревле пропитало собою весь его внутренний церковный быт. Но доколе теплится тихая лампада над гробом преподобного Антония в ближних пещерах, доколе спускается, при торжественных гимнах, чудная икона Успения в Царских вратах Великой церкви, доколе стоит нерушимая стена Софийская, с ликом Богоматери, осеняющей престол, на котором уже восемь веков приносится бескровная жертва православных, – до тех пор не поколеблется древний град Владимира и Ольги, на его заветных горах, благословенных Первозванным апостолом. «Горы окрест его, и Господь окрест людей Своих», по выражению псаломному о Сионе, граде Царя великого, а Киев – наш родной Сион! |
| Митрополия в Москве 26. Феогност По кончине Св. Петра, который как незыблемый камень, положен был в основание митрополии Московской, пришел, от Патриарха Исайи, Митрополит Феогност (1328 г.) и поселился по дворе своего предместника. Один только Калита мог дать ему пристанище в мирном своем княжении: Галич пал, Киев был уже в руках Гедимина. Грек родом, Феогност постиг однакоже взаимные отношения В. Князя с удельными, и в двадцатилетнее свое правление постоянно содействовал Иоанну и сыну его Симеону гордому, во всех их предприятиях, чем много способствовал к возвеличению княжения Московского; ибо власть духовная, бывшая всегда на стороне В. Князя, давала ему сильный перевес. Так, сопутствуя Иоанну в походе его на Псков, который не хотел отпустить Князя Тверского Александра, требуемого в Орду, Феогност одолел граждан страхом запрещения церковного и тем предупредил новые разорения Монголов; в других обстоятельствах и мятежный Новгород примирился с В. Князем чрез его посредство. Но странствования его, по отдаленным епархиям Русским, были обременительны для духовенства и даже возбудили впоследствии жалобы Владыки Новгородского Моисея к Патриарху. Наипаче в делах церковных оказал Феогност чрезвычайную твердость. Когда Св. Архиепископ Моисей, несмотря на моление веча народного, оставил престол Софийский, Новгородцы послали избранного на его место Василия, для посвящения во Владимир Волынский, где тогда находился Митрополит. И Псковитяне, желая иметь особенного Епископа, отправили туда с тою же целью некоего Арсения. Но, несмотря на все их убеждения и на требования сильного язычника Гедимина, обладавшего Волынью, Феогност не решился нарушить порядка церковного. Князь Литовский уважил сан Митрополита, хотел однакоже схватить Архиепископа; но он спасся бегством и деньгами от погони. Василий был один из знаменитейших владык Новгорода, столько же искусный в делах гражданских, как и духовных; он много украсил Св. Софию, и чрез дружественные сношения с Митрополитом огражден своею областью от В. Князя. Магнус, Король Шведский ревнуя обратить Новгород к церкви Латинской, просил Василия совещаться о вере с его послами; но владыка благоразумно отклонил прение, обратив их к Патриарху. Сам Патриарх Филофей, уважая его достоинства, прислал ему в благословение крещатые ризы и белый клобук, как посвященному в сан архиерейский из белого духовенства, и употребление клобука сего перешло впоследствии к Митрополитам, вероятно, когда некоторые из них поступили в Москву из владык Новгорода. |
| Вдоль северной стены собора, опять продолжаются гробы княжеские: в северо-западном углу, Изяслав сын Боголюбского, которого ратный шелом и стрелы лежат поверх гробовой плиты и даруют исцеление притекающим с верою. Усердные богомольцы надевают на себя шлем сей и, держа в руках стрелы Князя-воителя, внимают молебнам, пред чудотворною иконою Знамения Богоматери, которая поставлена на соседнем столбе; она перенесена в собор из предместья города, потому что ознаменовалась там многими исцелениями. Когда однажды подняли помост подле гробницы Изяславовой, там нашли древний каменный гроб и предполагают, что есть еще несколько других неведомых могил княжеских, потому что недостает некоторых, указанных по летописи. Но еще виден, поверх помоста, гроб Князя Бориса, сына Святого Даниила Московского, который скончался в Нижнем и положен тут, как бы союзом нового Княжества Московского с древним Владимирским. Несколько далее Мстислав сын Боголюбского, и брат его, Великий Князь Михаил, властвовавший не более года, но успевший наказать его убийц и восстановить тишину в смятенной области. За гробом Михаила, в углублении стены, одна обширная могила приняла в себя целое семейство великокняжеское, несчастную супругу Георгия Агафью, дочь ее Княжну Феодору и три юные невестки, Марию, Христину и Феодору, супруги ее сыновей, со всеми внучатами, которые все задохлись от дыма на хорах соборных, во время страшного запаления Монгольского. Хоры сии еще существуют в неприкосновенной целости, и на них устроена ризничная палатка, там, где разыгралась самая страшная драма из летописей Владимирских. Уже одна, ей подобная, совершилась за шесть недель пред тем, в древней Рязани, опустошенной Батыем. Там невестка Великого Князя Рязанского, прекрасная Евпраксия, ожидавшая любимого супруга из стана Ордынского, бросилась из окна со своим младенцем, когда услышала о кончине мужа, убитого за то, что не хотел выдать Хану ее красоты. Тесть ее, Великий Князь Георгий, соименный Владимирскому, у которого напрасно просил помощи против общего врага, решился один предстать несметным полчищам, ибо уже не имел надежды на пощаду. В соборе Рязанском простился он с матерью своею и семейством, и пошел добывать себе венца мученического, с малою, но верною дружиною; по сто Монголов было против каждого ратника; Великий Князь пал со всеми удельными Князьями; один только из них, Олег-Красный, достался в плен врагам, и тот положил душу за исповедание Веры Христовой. Мать Георгия, Великая Княгиня Агриппина, со всеми снохами и внучатами, заключилась, вместе с Епископом Рязанским, в древнем Успенском соборе своей столицы, и там бедственно они погибли в пламени и от меча Монгольского. |
| Но все же отдельные лица оказались и в Магунготане, и в Сикка, и в д.Елани, в д.Романовского, в д.Муравьевском, в д.Малое Такое; конечно, в прошлогодних местах... Надо бы их посетить, но они так разбросаны, а восточная пароходная линия так бедна срочными рейсами (вместо 9 рейсов по западному берегу, здесь лишь 3 рейса!), что на посещение всех христиан мало было бы и месяца! Нет, – особого иерея для православных сюда нужно просить! Окончив свое дело в Карафуточео, сходил я в большую Владимировку, а ныне часть г. Тоехара (рис. 23). До 40–50 домов бревенчатой русской постройки; есть и хижины в 2 окна, но есть и большие, на две избы, дома в 6 окон. Наличники, под окнами березки, все это так напоминает русскую деревню! Но... трубы и здесь разрушены, тоже – и печи; для переносных же печей – железные рукава выведены в сделанные в простенках отверстия. Надворные постройки – всюду одно разрушение! А вот и бывшая Церковь ! Имеет форму креста, вышина сруба 17 венцов. Крыта тесом, есть обитый железом шпиль, не снят еще и крест. Покосилась на юго-восточный угол; но далеко еще не сгнила. Из бывшего алтаря и из южного окна – железные трубы. Сейчас в ней живут «писаришки», – объяснил мне Федоровский. При церкви – сколоченный из досок шатер. В нем есть какие-то два ящика. Может быть – и с церковными вещами, хотя большая часть их принята консулом из Хакодате. Валяются металлические свечи, есть поломанная гробница плащаницы. Разбросанные книжки, среди коих немало «Бросьте курить». Тут же примитивная бывшая звонница; но колоколов уже нет. Один из них, пудов в 15, висит на «хиноми» (пожаркой вышке) в д. Хомутовка; на колоколе видна надпись «Валдай»... Другой, пуда 2, то же на «хиноми» в д. Соловьевка... – Да! Грустно-грустно стало на сердце, когда я посмотрел на сие «разорение» и домов русских, и дома Божьего... И неужели так и не очистится от мерзости запустения дом молитвы?.. А ведь как было бы удобно именно в нем совершать молитвы во время посещения русских, будут ли то впоследствии мои посещения, или – посещения другого иерея... |
| Через низкую ограду Боголюбской обители, увидел я в поле еще одну церковь того же Князя, во имя Покрова Богоматери, на живописном стечении Клязьмы и Нерли. Там, говорят, была складка белого камня, который вывозил он из покоренной им Болгарии, для сооружения великолепного собора во Владимире, и там, чудным образом, остановились нагруженные ладьи, доколе Князь не дал обета воздвигнуть на этом месте храм Богоматери. Странный отголосок событий: во имя Покрова, строит Боголюбский церковь , из камней земли Болгарской, и чрез четыре века, в самый день Покрова, покоряет славный его потомок новую Болгарскую столицу, Казань. Если наблюдать в летописях все подобные случайности, много знаменательного откроется в этом созвучии минувшего с будущим! Поздно вечером достиг я Владимира и уже на рассвете стоял в златоверхом соборе Боголюбского. Один только Архангельский, в Москве, может сравниться с кафедральным храмом Владимира, по княжеской усыпальнице, которая, в течение стольких веков, ненарушимо соблюдается под сенью обоих: там и здесь почиют Державные земли Русской! Но во Владимире – последний отблеск Византийской славы до горького плена Монгольского; ряд его гробниц есть как бы конец замогильной летописи Князей наших, которой начало истреблено варварами, в древнейших святилищах Киева; в Москве же это скромные сперва начатки малого Княжества, разросшегося в Царство, потом в Империю, и во вселенную. Кого не проникнет тайный ужас минувшего, внутри обоих вещих святилищ, где оживают их мертвые в душе каждого входящего? Чье Русское сердце не дрогнет, ступая на могильные неведомые плиты сильных земли Русской, припадая к ракам прославленных нетлением Князей, или еще чающих оного во славе будущего века? И вся эта полнота минувшего сосредоточилась в одном тесном храме! Веет веками из отверстых врат его, как от избытка сердца устами прорываются речи. Станьте между столбов, посреди храма, и на время забудьте спящих в нем по сторонам, если только можно забыть их там, где все о них гласит. Прежде всего окиньте взором художника, эту чудную громаду Византийскую, достойную лучших времен юной России:– невольно поразит вас легкость и высота здания и стройность арок, перекинутых по восемнадцати столбам его, на которых лежат хоры, своды и купол. |
| Чудно отозвался России ровно чрез два столетия 1612 год: Франция заступила место Польши, но также сгорела Москва, и воеводы обступили развалины столицы, и из Нижнего поднялось ополчение; отряды неприятельские устремились к Владимиру до Богородска и заняли Дмитров. Что же помешало им овладеть лаврою, в столь близком расстоянии от Москвы, и расхитить ее богатства, известные в Европе? Тщетно герой Бородинской битвы, Князь Багратион, изнемогая от смертельной раны в обители Троицкой и припадая к раке Преподобного, умолял братию спасти сокровище мощей его и богатства лавры от хищности наступающего врага. Сняли только балдахины от раки и престола, но Митрополит Платон не велел прикасаться к святыне и нарушать веру в защиту Угодника. На праздник Покрова Богоматери, с крестным ходом, были обнесены иконы кругом обители, и в тот же день, отряд неприятельский, направленный на лавру, получил повеление возвратиться с половины дороги. Самая язва, которою дважды страдала столица, миновала лавру, как некая страшная туча. На паперти Троицкого собора хранится надпись на камне, свидетельствующая, что в 1770 году ограждена была обитель святым Угодником от заразы, хотя со всех сторон стекались к нему на поклонение недужные. Даже и зараженные получали исцеление в ограде монастырской; во все время не погиб из них ни один, несмотря на тесноту. Сие чудесное явление повторилось в глазах наших, когда свирепствовала холера в столице и во всех окрестностях. Так недремлющими блюстителями стоят, во вратах своего пристанища, Сергий и Никон, отгребая от него все бурные житейские волны. Из собора посетил я наместника лавры, Архимандрита Антония. Мы и прежде уже знали друг друга, при настоящем же свидании я возобновил приятное для меня знакомство, «Ласковый прием ваш, сказал я ему, делает меня докучливым. Отпустите со мною кого либо из монашествующей братии по стенам, чтобы я мог слышать рассказ об осаде Литовской на самом месте великих подвигов.» «Пока еще не начался благовест, отвечал Наместник, я сам готов служить спутником, по мере слабых моих познаний. |
| гроба, по подобию коего немедленно заложил каменную обширную церковь . Протекло около года; наветы и неудовольствия росли; Государь, удерживаемый боярами, видался редко с Патриархом и перестал даже выходить в собор на его служение; царедворцы нагло над ним ругались, и один из них, Стрешнев, осмелился даже назвать именем его свою собаку. Только искреннее объяснение Патриарха с Царем, могло бы погасить разгоравшееся и раздуваемое пламя, но когда однажды поселится взаимное недоразумение между людьми, любившими друг друга, то самая память прежней любви отравляет раны их сердца, потому что перемена отношений взаимных уже оскорбительна каждому. Наконец представился случай (1658 г.) к совершенному разрыву. Грузинский Царь Теймураз, обуреваемый междоусобиями своей земли и набегами Персов и Турок, пришел лично искать покровительства у могущественного Царя Российского, и с великим торжеством принял его Алексей Михайлович. Патриарх оставил также свое уединение, чтобы участвовать в светлом приеме; во время встречи Теймураза, окольничий царский Хитров, очищая ему путь, ударил боярина патриаршего и с грубостью повторил удар. Раздраженный Никон требовал удовлетворения, но происками бояр не получил его; он надеялся объясниться лично с Государем в храме, на празднике ризы Господней; но, против обыкновения, Царь был удержан от выхода, и князь Ромодановский, пришедший в собор, чтобы объявить о том Патриарху, стал упрекать его в надменности за титло Великого Государя. Тогда Никон потерял терпение и предался гневу; окончив литургию всенародно объявил он, что ради его недостоинства приключаются все войны, моры и неустройства в государстве, и, поставив к иконе Владимирской посох Петра чудотворца, громко произнес, что отныне он уже не Патриарх Московский; снял с себя одежды святительские, несмотря на моления клира и народа, надел простую мантию иноческую, и написав в ризнице письмо к Царю, об отшествии своем с престола патриаршего, сел на ступенях амвона ожидать ответа. Смятенный Государь послал увещевать его, чрез боярина князя Трубецкого; но увещатель был также из числа врагов. Народ плакал и держал двери соборные, Никон остался непреклонным, не хотел более взойти в келлии патриаршие и пеший пошел из Кремля на подворье Иверское, оттоле же, не дождавшись дозволения царского, уехал в обитель Воскресенскую и отказался сесть в посланную за ним карету. Князь Трубецкой приезжал опять, уже в Воскресенск, спрашивать его, именем Государя, о причине отшествия. Никон ответствовал, что ради спасения душевного ищет безмолвия, отрекался от патриаршества, просил себе только трех монастырей, Воскресенского, Иверского и Крестного, благословил Митрополиту Крутицкому Питириму управлять делами церковными, и наконец, в трогательном письме, смиренно просил Царя, о христианском прощении, за скорый отъезд свой. |
|
|
