| Здесь на самом Крещатике крестились сыновья великого Владимира, не много далее граждане Киева на устье Почайны, ныне поглощенной Днепром, где была некогда пристань Киевская. Что может быть трогательнее слов самой летописи блаженного Нестора? – «Владимир послал по всему городу, говоря: если кто не обретется завтра на реке, богатый или убогий, тот будет мне противник. Люди же все, услышав сие, с радостью пошли и радостно говорили друг ко другу; если бы не добро сие было, не прияли бы сего князья и бояре! – (Какая младенческая простота нравов, достойная новорождаемых в царствие Божие!) На утро вышел на Днепр сам Владимир с пресвитерами Царевны и Корсунскими, и собралось бесчисленное множество людей; все взошли в воду и стояли иные по шею, другие до персей, младенцы же ближе к берегу, а иных младенцев держали взрослые на руках. Священники, стоя на берегу, творили молитвы, и видима была радость великая. Владимир же, радуясь, что познали Бога сам он и люди его, воззрел на небо и воскликнул: Боже великий, сотворивший небо и землю! призри на новых людей Своих, дай им, Господи, уведать Тебя истинного Бога, как уведали страны Христианския, и утверди в них веру правую и несовратимую, и мне помоги, Господи, на сопротивного врага, да, надеясь на Тебя и на Твою державу, побеждаю козни его.» Каменный памятник Крещатика воздвигнут в начале нынешнего столетия благочестием Императора Александра, и на сей священный водоем два раза в год совершаются крестные ходы: один, более торжественный, в день преполовения из собора Софийского Митрополитом со всем духовенством: другой же, более смиренный, бывает в день памяти равноапостольного князя из приходской соседней церкви Рождества Христова, которая стояла в древности на самом устье Почайны. Под сенью Крещатика долго стоял я. опираясь на края священного водоема: взор мой безотчетно блуждал по юдоли, ухо прислушивалось к ее звукам. Ниже к реке несколько белых хижин мелькало из-за развесистых ракит, и в них слышался как будто говор, а вдали на Днепре протяжная песнь. |
| Здесь, на самом Крещатике, крестились сыновья великого Владимира, немного далее – граждане Киева, в устье Почайны, ныне поглощенной Днепром, где была некогда пристань Киевская. Что может быть трогательнее слов самой летописи Блаженного Нестора: «Владимир послал по всему городу, говоря: если кто не обретется завтра на реке, богатый или убогий, тот будет мне противник. Люди же все, услышав сие, с радостию пошли и радостно говорили друг ко другу: если бы не добро сие было, не приял бы сего князь и бояре»? Какая младенческая простота нравов, достойная новорождаемых в Царствие Божие! На утро вышел на Днепр сам Владимир с пресвитерами Царевны и Корсунскими, и собралось бесчисленное множество людей; все взошли в воду и стояли иные по шею, другие до персей, младенцы же ближе к берегу, а иных младенцев держали взрослые на руках. Священники, стоя на берегу, творили молитвы, и видима была радость великая. Владимир же, радуясь, что познали Бога сам он и люди его, воззрел на небо и воскликнул: «Боже Великий, сотворивший небо и землю! Призри на новых людей Своих, дай им, Господи, узнать Тебя, Истинного Бога, как увидели страны христианские, утверди в них веру правую и несовратимую, и мне помоги, Господи, на сопротивного врага, да надеясь на Тебя и на Твою державу, побеждаю князя его». Каменный памятник Крещатика воздвигнут в начале нынешнего столетия благочестием Императора Александра, и на сей священный водоем два раза в год совершаются крестные ходы: один, более торжественный, в день Преполовения, из собора Софийского митрополитом со всем духовенством; другой же, более смиренный, бывает в день памяти равноапостольного Князя, из приходской соседней церкви Рождества Христова, которая стояла в древности в самом устье Почайны. Под сению Крещатика долго стоял я, опираясь на края священного водоема; взор мой безотчетно блуждал по юдоли, ухо прислушивалось к ее звукам. Ниже к реке несколько белых хижин мелькало из-за развесистых ракит, и в них слышался как будто говор, а вдали на Днепре протяжная песнь. |
| В первой половине XIX в. русские паломники стали чаще посещать Галилею. В 1819 году сюда добрались две отважные паломницы из Шуйского уезда Владимирской губернии: “села Лежнева девица Анна Алексеевна и вдова Прасковья Степановна”. По возвращении в Россию их рассказ о святых местах был напечатан отдельной брошюрой; сюда вошли и сведения о храме Благовещения. “Ходили мы во граде Назарете, где Божия Матерь жила в дому Иосифове, — сообщают русские паломницы. — Тут церковь французская (францисканская — а. А.) увешана вся атласами (дорогой материей — а. А.), а где Божия Матерь читала книгу, на том месте положено наподобие звезды сребрянной, а над звездой престол французский” 7 . Таково бесхитростное повествование простых сельских женщин. Но в Назарете бывали и такие православные публицисты, как А. Н. Муравьев (1806–1874), А. С. Норов (1795–1869) и др. Участник Отечественной войны 1812 года Авраам Сергеевич Норов посетил Палестину дважды — в 1835 и в 1861 годах. Во время своего первого путешествия по Святой Земле А. С. Норов прибыл в Назарет и поклонился местным святыням. Войдя в католический храм, русский пилигрим спустился в пещеру Благовещения — “с левой стороны алтаря по нескольким широким ступеням из белого мрамора”. Здесь А. С. Норов прочел то место из Евангелия от Луки, в котором повествуется о Благовещении Деве Марии. Интересно замечание русского паломника о насельниках католической обители: “Латинские братья назаретского монастыря почти все испанцы, но говорят по-итальянски; они очень гостеприимны” 8 . (К середине XIX в. в этом католическом монастыре насчитывалось 10 священников-монахов и 7 из белого духовенства). Многие русские паломники мечтали посетить Палестину хотя бы один раз в жизни. Немногим из них довелось побывать в Святой Земле дважды, но даже из этого ряда выделяется пешеходец Виктор Каминский, который исходил Ближний Восток вдоль и поперек, причем Назарет он посетил трижды. Его первое путешествие в Святую Землю относится к 1851 году. Прибыв в Назарет вместе с группой русских богомольцев, Виктор Каминский направился в католическую обитель Благовещения. |
| В первой половине XIX в. русские паломники стали чаще посещать Галилею. В 1819 году сюда добрались две отважные паломницы из Шуйского уезда Владимирской губернии: «села Лежнева девица Анна Алексеевна и вдова Прасковья Степановна». По возвращении в Россию их рассказ о святых местах был напечатан отдельной брошюрой; сюда вошли и сведения о храме Благовещения. «Ходили мы во граде Назарете, где Божия Матерь жила в дому Иосифове, – сообщают русские паломницы. – Тут церковь французская (францисканская – а. А.) увешана вся атласами (дорогой материей – а. А.), а где Божия Матерь читала книгу, на том месте положено наподобие звезды сребрянной, а над звездой престол французский» 7 . Таково бесхитростное повествование простых сельских женщин. Но в Назарете бывали и такие православные публицисты, как А. Н. Муравьев (1806–1874), А. С. Норов (1795–1869) и др. Участник Отечественной войны 1812 года Авраам Сергеевич Норов посетил Палестину дважды – в 1835 и в 1861 годах. Во время своего первого путешествия по Святой Земле А. С. Норов прибыл в Назарет и поклонился местным святыням. Войдя в католический храм, русский пилигрим спустился в пещеру Благовещения – «с левой стороны алтаря по нескольким широким ступеням из белого мрамора». Здесь А. С. Норов прочел то место из Евангелия от Луки, в котором повествуется о Благовещении Деве Марии. Интересно замечание русского паломника о насельниках католической обители: «Латинские братья назаретского монастыря почти все испанцы, но говорят по-итальянски; они очень гостеприимны» 8 . (К середине XIX в. в этом католическом монастыре насчитывалось 10 священников-монахов и 7 из белого духовенства). Многие русские паломники мечтали посетить Палестину хотя бы один раз в жизни. Немногим из них довелось побывать в Святой Земле дважды, но даже из этого ряда выделяется пешеходец Виктор Каминский, который исходил Ближний Восток вдоль и поперек, причем Назарет он посетил трижды. Его первое путешествие в Святую Землю относится к 1851 году. Прибыв в Назарет вместе с группой русских богомольцев, Виктор Каминский направился в католическую обитель Благовещения. |
| 19 декабря 1857 г. по приказанию министра М.Н. Муравьева управляющий Нижегородской удельной конторы Владимир Иванович Даль (автор «Толкового словаря живого великорусского языка») в комиссию дел технических и строительных препроводил проект и смету, по которым была построена каменная церковь в селе Федосьине Балахнинского уезда (ныне село Смольки Городецкого района Нижегородской области) для выяснения «в какой степени план этот и смета могут быть приняты при сооружении церквей в тех казенных имениях, где по местным обстоятельствам окажется необходимым, или казенные крестьяне сами пожелают строить каменные церкви и сообщить свое заключение о сем, для доклада г. министру, обозначив, в чем должны заключаться изменения, если бы комиссия находила нужным допустить оные в чертеже». 23 декабря 1857 г. о результате рассмотрения проекта построенной каменной церкви в селе Федосьине Нижегородской губернии архитектор И.И. Свиязев докладывал министру: «По измерениям плана, в церкви может поместиться до 700 человек; он весьма удобен для сельской церкви, но фасад, составленный с хорошим вкусом, может быть упрощен, с устройством небольших деревянных глав на крыше, а не на своде, как по фасаду следует предполагать. Что же касается до суммы, то по смете, составленной на основании урочного положения и самым умеренным ценам на рабочие силы и материалы, постройка церкви оценится более 10000 руб.». 30 декабря 1857 г. министр Муравьев при получении доклада из комиссии дел технических и строительных «о возможности принять проект и смету каменной церкви, построенной в селе Федосьине, в руководство при сооружении церквей в казенных имениях западных губерний» приказал, «чтобы комиссия, соображаясь с проектом Федосьинской церкви, изготовила два новые для каменных церквей проекта вместимостью каждый на 500 человек и из них один двухпрестольный, а другой с одним престолом, и чтобы в обоих сих проектах сохранен был тот самый наружный вид, какой имеет Федосьинская церковь». Таким образом, Федосьинская церковь стала образцом для проектирования церквей в Российской империи. |
| В условиях репрессий для Церкви было жизненно важно решить проблему подготовки новых кадров церковнослужителей, а следовательно — церковного образования. Со второй половины 1920-х гг. Патриаршая Церковь в отличие от обновленцев не имела возможности легально давать своим членам начальное, среднее или высшее духовное образование 5 . Разумеется, попытки подпольно продолжать дело церковного образования не прекращались. По всей стране при храмах во множестве возникали кружки, призванные дать детям и подросткам (а это каралось особенно строго) азы христианского воспитания. В 1926 г. такой кружок при поддержке местного епископа Августина (Беляева) существовал в Иваново-Вознесенске. Весной 1929 г. такие кружки работали в Кинешме, Юрьевце и том же Иваново-Вознесенске. Иногда число их посетителей было значительным. В Ачинском округе кружок Закона Божьего посещали 84 человека 6 . Порой организаторы кружков ставили перед собой более сложные задачи, чем преподавание Закона Божьего, и вели занятия по апологетике и Священному Писанию. Вокруг изучения Нового Завета строилась работа кружков Христианского студенческого движения (ХСК), возникших в России перед Первой мировой войной под влиянием христианских студенческих кружков в Германии. Целью движения была проповедь Евангелия среди молодежи. Проповедь эта была внеконфессиональна: в кружки входили православные, лютеране, баптисты; прозелитизм среди членов ХСК был запрещён. Говорить о ХСК в контексте церковного образования нам позволяет тот факт, что многие их члены в процессе работы в кружках примкнули к Российской Православной Церкви, некоторые стали священниками и епископами. Среди них были один из лидеров ХСК священномученик Владимир Амбарцумов, активный член студенческих кружков Н. Е. Пестов в дальнейшем — известный автор православного самиздата. В 1924 г. движение было запрещено, часть его членов арестована, но кружки продолжали действовать нелегально 7 . Отметим, что активность приходских и студенческих религиозных кружков вписывалась в общий контекст подъёма неформальных объединений в 1920-е гг. Достаточно хорошо известны и изучены такие научные объединения, выросшие из студенческих кружков, как Московский лингвистический кружок и Общество изучения поэтического языка (Опояз) в Петрограде 8 . В контексте нашей темы характерен пример философского студенческого кружка, организованного в Москве В. Н. Муравьёвым и описанного в воспоминаниях архимандрита Сергия (Савельева) 9 . Многие его участники во второй половине 1920-х гг. стали активными членами Церкви. 2. Подпольная Академия в Москве |
| «Взгляните над нами, в большом куполе и во всех главах, изображена отчасти та же мысль: – там Господь Вседержитель окружен сперва небесными Силами, потом Праотцами, Патриархами, потом Пророками и Апостолами, наконец лики Мучеников и Исповедников покрывают столбы храма, в знамение, что кровью Мучеников утвердилась Церковь , и оттого доселе кладет Она мощи их в основание Своих престолов. Кругом все стены исписаны деяниями Святых, или притчами Евангельскими в лицах. Немногие знали грамоту, когда начал строиться храм сей, а всех надобно было учить Закону Божию: посему издавна принята была в церквах стенная живопись вместо мертвых букв, чтобы всякий молящийся Христианин мог сам прочесть сию живую повесть. Всех же лиц в целом соборе слишком две тысячи; отцы наши хотели, чтобы вся торжествующая на небесах Церковь призирала на молитву воинствующей на земле. Когда же откроются Царские двери, которые выражают, иконою Благовещения и Евангелистов, радостную весть о нашем спасении, то и на стенах алтаря представятся лики Святителей, там где приносили они бескровную жертву, и сия самая жертва изображена в таинственных видах. Такова священная полнота соборного храма.» Митрополит остановился на минуту, чтобы собраться мыслию и словом, и потом опять продолжал: «Как сии четыре столпа подпирают своды церковные, так и Церковь Российская имеет свои четыре живые столпа: Петра, Алексия, Иону и Филиппа, которые здесь положены краеугольными камнями собору, кроме однако же Алексия: он заменен двумя своими преемниками Кннрияном и Фотием. В северной части алтаря Вы поклонитесь мощам Петра Чудотворца, который перенес из Киева и Владимира престол Митрополии в Москву и чрез то сделал ее столицею; он же предсказал и грядущую славу ее Государей, и потому каждый их великий подвиг есть как бы торжественный «аминь» на слова Святителя. С ним рядом преемник его Феогност. Грек родом, поддержавший достоинство и нрава Церкви в России и в Орде, где едва не пострадал за них. Великий Митрополит Алексий, управлявший княжением в младенчество Донского, один из лучших мужей государственных и Пастырей, каких имели отечество и Церковь , избрал себе местом вечного покоя Чудов монастырь, свое строение. Позади нас, в юго-западном углу собора почивают два Митрополита, знаменитые строгою жизнью и глубоким учением, Киприян и Фотий, первый же еще и правительственною мудростью, ибо он умел содержать в союзе церковном Русь и Литву, после него распавшиеся. В противоположной стороне чудотворец Иона, блюститель отечества в смутные времена Темного, а у южных врат собора св. Филипп Митрополит, не убоявшийся в этом самом храме обличать Грозного.» |
| Вставала ль багровая луна, как древний щит Олега и Святослава, из-за лесистых дебрей, столько раз оглашавшихся звуком их ловлей, – я уже был тут и любовался, как огненным столпом отражался месяц в темных водах и как боевой Днепр, будто почуя зов древних своих витязей, весь облекался серебристою бронею, ждал опять ладий Варяжских, чтобы нести их к Царьграду: – но вместо их боевых ладий, одни только убогие челноки рыбарей мелькали там и здесь по широкому пространству вод! – Подымался ли золотой круг солнца, как светлый венец Владимира, снимая с гор Киевских румяную пелену туманов, – опять я тут в прохладе утра, и взор мой жадно обнимал всю очаровательную окрестность от могилы Оскольдовой до могилы Олеговой и дальнего села Ольги, доколе ранний благовест всех церквей и обителей старого Киева и Подола не вызывал меня из созерцания минувшего. – Еще мало было жизни в сей безмятежной природе: кое где только по зеленому обрыву утесов несколько коз и овец щипали росистую траву, и высоко реяли надо мной быстрые птицы в прозрачной синеве неба: а глубоко подо мною на столь же ясной лазури Днепра чернелись, как птицы, легкие челноки рыбарей. Но жаждущему былого часы вечера отраднее часов утра. – Он спит тогда, древний Киев, облаченный месяцем в призрак своего минувшего величия! – Ярко сияют кресты на златоверхих главах Михайловских и на обновленной церкви Десятинной: храм Первозванного высоко стоит на отдельном холме своем, издали, как бы светлый образ самого Апостола, благословляющего начало Руси на горах Киевских. – Огни горят на дальнем Подоле, расширяя его в полусвете месяца: огни горят и на пустынных островах Днепра, связуя все в одно обширное целое. – Так он спит, древний Киев, доколе не разоблачит его утреннее солнце. – Но подле него не дремлет другой старец, давний друг его Днепр. Как некий вещий баян при дворе великокняжеском, напевает он в слух князя Киева упоительную песнь о славных днях его юности: как цвели в теремах его девы красные, княжны Русские, как бились в битвах доблестные сыны его, князья всея Руси, и как молились за них его дивные иноки в своих дремучих лесах и вертепах! Много волн на Днепре, – что волна, то струна серебристая: вся река, как орган Русской славы! Но вот иная песнь несется по водам: – о чем поешь ты, мирный рыбак, на утлом своем челноке? – про буйные дни Гетманщизны, как резались Ляхи с ватагой казаков и с Крымцами билась Сеча, а там по степям Гайдамаки ходили! – Как две, раздвинутые веками, эпохи сливаются здесь в один голос рыбаря и реки! – какой хаос событий и воспоминаний под одним серебристым покровом лунной ночи, в виду твоих древних святилищ, о Киев! Читать далее Источник: Путешествие по святым местам русским/[А.Н. Муравьёв] : в 4-х Частях. - 5-е изд. - Санкт-Петербург : Синод. тип., 1863./Ч. 1. - VIII, II, 324 с. Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Вставала ль багровая луна, как древний щит Олега и Святослава, из-за лесистых дебрей, столько раз оглашавшихся звуком их ловлей, – я уже был тут и любовался, как огненным столпом отражался месяц в тёмных водах, и как боевой Днепр, будто почуя зов древних своих витязей, весь облекался серебристою бронею, ждал опять ладей варяжских, чтобы нести их к Царьграду: – но вместо их боевых ладей, одни только убогие челноки рыбарей мелькали там и здесь, по широкому пространству вод! – Подымался ли золотой круг солнца, как светлый венец Владимира, снимая с гор киевских румяную пелену туманов, – опять я тут, в прохладе утра, и взор мой жадно обнимал всю очаровательную окрестность, от могилы Оскольдовой до могилы Олеговой и дальнего села Ольги, доколе ранний благовест всех церквей и обителей Старого Киева и Подола, не вызывал меня из созерцания минувшего. – Ещё мало было жизни в сей безмятежной природе; кое-где только, по зелёному обрыву утёсов, несколько коз и овец щипали росистую траву, и высоко реяли надо мной быстрые птицы в прозрачной синеве неба; а глубоко подо мною, на столь же ясной лазури Днепра, чернились как птицы, лёгкие челноки рыбарей. Но жаждущему былого часы вечера отраднее часов утра. – Он спит тогда, древний Киев, облечённый месяцем в призрак своего минувшего величия! – Ярко сияют кресты на златоверхих главах Михайловских и на обновлённой церкви Десятинной; храм Первозванного высоко стоит на отдельном холме своём, издали, как бы светлый образ самого апостола, благословляющего начало Руси на горах киевских. – Огни горят на дальнем Подоле, расширяя его в полусвете месяца; огни горят и на пустынных островах Днепра, связуя всё в одно обширное целое. – Так он спит, древний Киев, доколе не разоблачит его утреннее солнце! – Но подле него не дремлет другой старец, давний друг его Днепр! Как некий вещий Баян, при дворе Великокняжеском, напевает он вслух князя Киева упоительную песнь о славных днях его юности: как цвели в теремах его девы красные, княжны русские, как бились в битвах доблестные сыны его, князья всея Руси, и как молились за них его дивные иноки в своих дремучих лесах и вертепах! Много волн на Днепре, – что волна, то струна серебристая; вся река как орган русской славы! Но вот иная песнь несётся по волнам! – о чём поёшь ты, мирный рыбак, на утлом своём челноке – про буйные дни Гетманщины, как резались ляхи с ватагой казаков, и с крымцами билася Сеча, а там по степям Гайдамаки ходили! – Какие две, раздвинутые веками эпохи, сливаются здесь в один голос рыбаря и реки! – какой хаос событий и воспоминаний, под одним серебристым покровом лунной ночи, в виду твоих древних святилищ, о Киев! II. |
| Нигде Христианство не было менее гонимо при самом начале своем, как в нашем отечестве. Летопись говорить только о двух Христианских мучениках, Варягах Феодоре и Иоанне, умерщвленных яростью народною, когда один из них, по любви отеческой, не хотел выдавать сына, обреченного Князем Владимиром в жертву Перуну. Вероятно, самое рвение Князя к богам языческим, коим воздвигал он кумиры и умножал требища, внушило соседним народам желание обратить мощного властителя к своей вере, и таким образом слепое его стремление к неведомому божеству получило истинное направление. Болгары Магометанские, первые прислали послов своих с предложением веры; но видимая благость Провидения внушила ему решительный отказ, по несогласию на некоторые их уставы, хотя религия чувственная могла обольстить человека, преданного страстям своим. И Хазарские Евреи льстили себя надеждою привлечь Князя, превознося свою религию и древнюю славу Иерусалима. «Но где же земля ваша?» спросил их мудрый внук Ольги: «разорена гневом Божиим за грехи отцов» отвечали Евреи, и не захотел он принять закона отверженных. Приходили и учители Западные из Немецкой земли, склонять к Христианству Владимира; но они казались ему чуждыми, ибо Русь знакома была только с Византией: «идите к себе, сказал он им, ибо отцы наши сего не принимали от вас». Посольство Греческое было всех успешнее. Философ некий, или инок Константин, обличив недостатки прочих исповеданий, красноречиво изобразил Князю судьбы Божии по всемирной истории, и искупление рода человеческого кровью Христовой, и воздаяние в будущей жизни. Сильно подействовал рассказ его на язычника, обремененного тяжкими грехами бурного возраста, особенно когда инок показал ему, на иконе страшного суда, судьбу праведных и грешных: «добро сим одесную, а сим горе ошуюю!» воскликнул тронутый Владимир: но еще боролась в нем чувственная природа с небесною истиною. Отпустив посла с дарами, он медлил решиться, и хотел прежде испытать о вере со своими старцами, чтобы вся земля Русская участвовала в деле его обращения. Совет княжеский присудил послать избранных мужей, для наблюдения каждой веры, на месте ее исповедания, и это общественное согласие объясняет скорое впоследствии принятие Христианства на Руси: ибо, вероятно, и народ был в ожидании сей перемены. |
|
|
