| Приведу пример. О преподавании богословия Иннокентием Поповским автор дословно говорит следующее: „Иннокентий Поповский с половины 1702-го по 1706-й г.; преподанный им курс состоял из трактатов: 1) in primam partem Summae Theologiae doctoris angelici divi Thomae de Deo optimo, maximo, uuo et trino; 2) de jure et justitia; 3) de augustissimo incarnationis Verbi Divini mysterio; 4) de angelis, beatitudine et actibus humanis; 5) de sacramentis; 6) de virtutibus, vitiis, peccatis, justificatione et meritis; 7) de virtutibus theologicis fide, spe et charitate и 8) de paenitentia, – сохранившиеся в рукоп. библ. Киево-Софийскаго собора 220 (первых четыре трактата, с некоторой перетасовкой в последнем нескольких диспутаций, сравнительно с другими его записями), (стр. 1–502, по второму счету, истр. 1–291, по третьему счету, – два первых трактата) и (трактаты 5–6); Киевской духовной семинарии (VIII. 1.25, трактаты 3–8) и Смоленской духовной семинарии (А. 820. 0.7, трактаты 5–8)“. – Из приведенного текста не видно, почему указанные трактаты, преподанные с половины 1702 года до половины 1706 года, принадлежат Иннокентию Поповскому. Обращаемся к примечаниям, находящимся под текстом. Здесь относительно интересующего нас вопроса находится, единственное указание: именно, что имя Поповского, как профессора богословия, названо в рукописи Смоленской духовной семинарии под годами 1705 и 1706, с замечанием в начале первого трактата (очевидно, de sacramentis) о том, что им было преподано и anno superiore. Таким образом, мы имеем указания о преподавании Поповскям богословия в Киевской Академии за годы 1704, 1705 и 1706. Но почему автором относится начало его преподавания к половине 1702 года и приписываются ему первые из указанных трактатов? Относительно всего этого никаких указаний у г.Вишневского не находим. Остается делать предположения, что привело автора к означенному убеждению (выраженному в форме положения), -и предположения эти могут быть разнообразные. Автор в одном из примечаний по поводу богословских трактатов Поповского говорит следующее: „трактаты каждого курса мы указываем в хронологической их последовательности, руководясь для установления ее теми датами, которые то в начале, то в конце каждого почти трактата имеются в том или другом его экземпляре“. |
| Иннокентий тоже из Киевской лавры вызван на учительство в Моск. акад., мы говорим, что он окончил учение в 1706 г. Но по окончании учения он мог заниматься науками. В Ирк. сем. биб-ке есть учебник, принадлежавший св. Иннокентию, по философии и метафизике Феофана Прокоповича , 1707 и 1708. Есть догматическое и обличительное богословие Иоасафа Кроковского, писанное чужою рукою, и есть богословские трактаты о добродетели и покаянии, 1710; и о вере, надежде и любви, 1711 – оба Феофилакта Лопатинского, собственноручно писанные св. Иннокентием в Москве. Спрашивается, почему он списывал философию и метафизику в 1707 и 1768 г. в Киеве, а богословские трактаты 1710 и 1711 г. в Москве? Не окончил ли он в Киеве только философии и первых двух лет богословского курса и по какому-либо случаю не прекратил ли учения? Так как в это время Иннокентий мог принять монашество в лавре и затем продолжать богословское учение в Киеве, еще два года, 1708 и 1709 г., а остальные два года по богословию мог доканчивать в Москве. После вызова в Москву в 1710 г., будучи определен учителем словесности, он мог вместе в продолжение двух лет дослушать уроки по богословию, как то делали другие воспитанники Киевск. акад., вызванные в Москву. Касательно года окончания академии св. Иннокентия встречается недоумение и с другой стороны, а именно: если возьмем во внимание семестры для преподавания богословия в академии в это время, судя по учебникам того времени, то увидим, что первый четырехгодичный семестр богословия продолжался с 1693–1697 г., второй с 1697–1701 г, третий, по случаю преобразования академии или по чему-либо другому, начался с 1702 г. и кончился 1706 г., четвертый с 1706–1711 г. Этот последний год богословского семестра в Киевск. акад. совпадаете окончанием богословского семестра и в Моск. дух. акад., как видно из вышеприведенных трактатов Феофилакта Лопатинского. Следовало бы поэтому признать, и признаем, что св. Иннокентий, окончив курс Киевск. акад. в 1706 г., поступил затем в монашество, посвящен в иеромонаха и в 1710 г. |
| Чтобы было известно – что будет преподаваться в новой школе Глюка к своему приглашению приложил «каталог учителей и наук». Кроме обучения языкам французскому, латинскому и немецкому учителя предполагали преподавать и научные предметы: 1) «Иоанн Рейхмут учит географию и из философии делательные Итику и Политику, такожде и вышним учеником латинский риторским изъяснением располагает от гисторических затворов Курция и Иустина, от поетистских же Виргилия и Орация истолкует и своих ко орацио-творению проводит. 2) Христиан Бернард Глюк учит философию картезианскую, когда угодные ученики будут, такожде и язык греческий, еврейский, сирийский и халдейский в пользу всем охотникам теологских сладостей. 3) Отто Биркан аритметискую науку изъявит». Кроме того 4) Стефан Рамбур, танцевательный мастер, телесное благолепие и комплименты чином немецким и французским научает и 5) Иоанн Штурмевел конский учитель охотников от первых детей научает кавалерийским чином ехати и лошадей во всяких школах и манерах умудрити». III. – Паус (1705–1706 гг.) и Битнер (1706–1710 гг.). Глюку не долго пришлось преподавать: вскоре он (5 мая 1705 г.) умер 11 , и на место его обер-инспектором гимназии 14 (29) мая был определен один из учителей ее Иоганн Вернер Паус (род. 1 ноября 1670 г.) с тем, чтобы он занял место директора ее по приезде из Германии лица неизвестного ученостью для занятия должности обер-инспектора. Это лицо не приехало и Паус оставался во главе школы все время своего пребывания в ней, впрочем непродолжительного: 5 июля следующего 1706 г. ему «от той школы отказано за его многое неистовство и развращение». «Магистр» Ив. Паус прибыл в Москву в январе 1702 г., будучи прислан сюда к пастору старой немецкой кирхи Шарсмиту «высочайшим школьным профессором» в г. Галле – для учения школьного греческому, латинскому и еврейскому языкам; «для учения детей на время к пастору Шарсмиту», как он сам говорил (учился в Саксонии «и по надлежащим наукам дошел до философии; ... Высочайшие мастеры учинили его в г. |
| Вспыхнул астраханский бунт: Дон повел себя хорошо, и царь за такое поведение в феврале 1706 года пожаловал козаков войсковыми клейнотами, послал им пернач серебряный с каменьем золочен, бунчук с яблоком и с доскою и с трубкою серебряною золочен, знамя большое, писанное на камке золотом, шесть знамен камчатых станичных. Но Петр, награждая козаков за верную службу, не забыл, что указ 1705 года о сведении городков не был исполнен. В 1706 году он отправил на Дон прежнее требование: свесть городки, построенные после азовских походов не по указу и не на шляхах, свесть, не дожидаясь нового указа, а в городках, что на шляхах, жильцов всех переписать, старожильцев козаков оставить для почтовой гоньбы, потому что чрез те городки установлена будет к Черкаску и до Азова обыкновенная ради скорости почта, а новопришлых людей выслать в те места, откуда кто пришел. Новопришлых людей не высылали, и число их увеличивалось все более и более. В каких размерах происходило в описываемое время бегство крестьян, можно судить из следующих донесений: «В нынешнем 1706 году, в январе и феврале, в Шуйском уезде, в вотчине Покровского женского монастыря села Ярлыкова, в разных числах в ночах крестьяне с женами и детьми, 26 семей, со всеми своими животы бежали незнамо куды». Так было в северных областях, откуда нелегко было пробраться на какую-нибудь украйну: что же в местах, близких к Дону? Но на великую реку бежали не одни крестьяне; мы видели, что туда бежали работники с публичных работ, забравши деньги вперед; туда в последнее время прибежало много солдат и драгунов из армии фельдмаршала Шереметева, когда он шел из Астрахани в Киев. Царь не хотел терпеть более, особенно когда нужда в служилых и платящих людях увеличивалась все более и более, и в 1707 году отправил на Дон полковника князя Юрия Владимировича Долгорукова с отрядом войска для отыскания всех беглецов и высылки их на прежние места жительства. Есть известие, что и сами старшины, атаман Лукьян Максимов с товарищами, сильно оскорбились этим окончательным уничтожением исконного козацкого права и решились под рукою помешать Долгорукому: тем более должны были встревожиться новоприбылые люди, беглые, которым предстояло теперь расстаться с вольною жизнию на великой реке. Дело шло теперь не о том только, помочь или нет астраханцам отстоять старое платье; притом же на Дону было не без людей, которые жалели, что Дон повел себя не так в астраханский бунт. В Качалинском городке дьячки говорили: «В Астрахань сосланы с Москвы болваны, чтоб им покланяться, и астраханцы кланяться им не стали, и за то что над ними сделалось? Напрасно и тех отдали, которые и в Черкаском были!» Теперь надобно было стать за собственную волю; людей, которые должны были отчаянно ратовать против исполнения царского указа, теперь было много на Дону; нашелся и предводитель. |
| он начал завоевание Ингрии (теперешняя Петербургская губерния) осадой города Нотебурга (старинного новгородского пригорода Орешка), крепости, расположенной при истоке Невы из Ладожского озера. Взяв его 11 октября, Петр переименовал его (как ключ к морю) в Шлиссельбург (Schlüssel–kлюч). О взятии его Петр писал Виниусу: «Правда, что зело жесток сей орех был, однакож, слава Богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно свое дело исправила». Вестной следующего 1703 г. Петр от истоков Невы двинулся к ее устью, и 1 мая взял расположенную здесь крепость Ниеншанц, на месте которой 16 мая 1703 г. был основан Петербург. Покончив завоевание течения Невы, Петр продолжал действовать в Ингрии и Лифляндии. В 1704 г. в течение одного месяца были взяты Дерпт, Нарва и Ивангород. Все эти победы были одержаны так легко, конечно, благодаря тому, что Карл все усилия устремил на сокрушение Августа, «увяз в Польше», по выражению Петра. Захватив значительную долю Балтийского побережья, значит, достигнув своей заветной цели, Петр двинулся на помощь союзнику и вступил в польские владения. Но здесь русские войска стали терпеть опять неудачи. 15 июля 1705 г. Шереметев был разбит на голову при Гемауергофе, и зиму 1705–1706 гг. армия принуждена была оставаться в Гродне, окруженная шведами, так что ей грозила опасность быть отрезанной от России. В январе 1706 г. Петр отправился к войску из Москвы, но не мог пробраться в Гродно. Однако в марте русским удалось отступить. Между тем дела Августа приняли очень дурной оборот: уже вся Польша была у него отнята, он бежал в Саксонию. Карл последовал за ним туда. К осени 1706 г. он добил Августа окончательно и в октябре заключил с ним мир в Саксонском городке Альтранштадте. Август отказывался от союза с Россией и от польского престола. На его место был возведен Карлом преданный ему польский вельможа Станислав Лещинский. Август имел слабость выдать шведам Паткуля, который и был колесовал. Так Петр лишился и второго союзника. Было ясно, что теперь Карл со всею силою устремится на Петра, чтобы покончить с ним. |
| В 1704 г. он выхлопотал у преемника Селимова, Казы-Гпрея (1704 – 1706), позволение для одного польского иезуита поселиться в Бахчисарае и свободно исполнять миссионерские обязанности среди бахчисарайских рабов, большею частию католиков и поляков. Но через десять месяцев после своего прибытия этот иезуит умер от чумы вместе с 20,000 рабов в конце 1704 года 315 . В тоже почти самое время и константинопольские иезуиты начали внушать французскому послу при порте, маркизу Фериолю, что в Крыму необходимо учредить иезуитскую миссию и ходатайствовать об этом пред правительством. В 1706 г. прибыл в Константинополь вышеупомянутый медик Ферранд и присоединил свой голос к голосу иезуитов. Он подробно описал жалкое состояние христиан, живших в Крыму, и так тронул Фериоля, что тот решился всеми мерами постараться об учреждении в Крыму иезуитской миссии. Один из константинопольских иезуитов Дюбан вызвался положить этой миссии начало и ехать в Крым, где царствовал в это время Казы-Гирей. Вот как описывает Дюбан свое прибытие в Крым в свою первую деятельность там в письме к маркизу Торси от 20 мая 1713 г. «я счастлив, что выбор пал на меня. Я никогда не забуду его (Фериоля) благородства, по-истине царского. Он не только почтил новую миссию, начатую мною, своим покровительством, но еще вызвался поддерживать ее собственными своими средствами и выставить ее в благоприятном свете пред его величеством. Вам известны, монсеньор, письма, полные жара и христианства, которые он писал в то время; он писал также очень настоятельные письма и к хану татарскому, своему старому другу, и прилагал к ним богатые подарки. Снабдив меня изобильно всем, что он считал нужным для моего путешествия, он доставил мне возможность отправиться немедленно. Я отплыл 19 августа того же (1706) г. в сопровождении господина Ферранда... Лишь только мы ступили на землю, как только о том и думали, как бы отправиться в Бахчисарай, столицу страны и обыкновенное местопребывание хана. Письма и богатые подарки Маркиза Фериоля очень скоро доставили нам самую ласковую аудиенциею. |
| В 1706 г., веря полученным доносам, епископ Пуатье предписал Г. де М. прекратить проповедническую деятельность и покинуть территорию еп-ства. Г. де М. отправился в паломничество в Рим. Там он познакомился с Дж. М. Томмази, одним из доверенных лиц папы Климента XI . Томмази организовал ему аудиенцию у папы (6 июня 1706). В беседе Г. де М. обратил внимание папы на необходимость проповеди Евангелия на западе Франции. Климент XI, обеспокоенный проблемой распространения янсенизма, разрешил Г. де М. вернуться во Францию для «возрождения духа христианства», пожаловал ему титул «апостольского миссионера». По возвращении Г. де М. в Пуатье местному духовенству вновь удалось добиться запрета на его служение на территории еп-ства. Вскоре он получил возможность проповедовать в 2 бретонских еп-ствах, Сен-Мало и Сен-Бриё (с февр. по сент. 1707). Потом, после запрета проповедовать в Сен-Бриё, он исполнял обязанности исповедника и проповедника в приорате св. Лазаря, рядом с Монфором. Однако епископ Сен-Мало, на чьей территории находился Монфор, вскоре отстранил его от службы. Следующие 3 года Г. де М. провел в Нантском еп-стве, в нояб. 1710 г. вступил в Третий орден проповедников-доминиканцев. В 1711 г. был приглашен в еп-ства Люсон и Ла-Рошель. 10 мая того же года по просьбе еп. Люсонского Ж. Ф. Сальга де Лекюра в кафедральном соборе произнес проповедь о молитве розария . В Ла-Рошели с разрешения епископа провел т. н. духовные упражнения в больнице св. Людовика IX, вызвавшие резонанс в еп-стве. Местное духовенство обвинило Г. де М. в религ. фанатизме, но епископ встал на его защиту. В кон. 1711 - нач. 1712 г. Г. де М. проповедовал в деревенских приходах. По просьбе Люсонского епископа отправился с проповедями на о-в Йё в Бискайском зал., затем в Нант и Ла-Гарнаш (еп-ство Люсон). Осенью 1712 г., вернувшись в Ла-Рошель, написал «Le Traité de la Vrais Dévotion à la Sainte Viérge» (Трактат об истинном почитании Пресв. Девы). Этот текст долгое время оставался неизвестным, только в 1842 г. рукопись была обнаружена священником из основанного Г. де М. Общества Девы Марии. Цель конгрегации священников-миссионеров, условной датой основания к-рой считается начало проповеднической деятельности Г. де М.- 1705 г., он видел в обновлении христ. рвения в приходах с помощью молитв розария и проповеди среди неверующих (в 2003 Общество Девы Марии насчитывало ок. 1 тыс. членов - An. Pont. 2005. P. 1437). |
| Князь Репнин находился, потом, при взятии Нетебурга, переименованного Шлиссельбургом (1708 г.), в Ниенжанца (1703 г.); подучил от Короля Польского орден Белого Орла; участвовал; 8 июня 1704 г. под Нарвою в следующей военной хитрости: узнав чрез перехваченное письмо, что Шведы ожидали Генерала Шлиппенбаха с свежим войском, Петр Великий приказал двум полкам пехотным и двум конным надеть синие мундиры, взять Шведские знамена и повел их к городу, между тем, как другой отряд в зеленых мундирах, под предводительством Репнина и Меншикова, напал на мнимых противников. Шведы выслали вспомогательное войско, которое потерпело сильное поражение. Вслед за тем Нарва взята была приступом (9 августа). В конце 1704 года Князь Репнин повел вверенный ему корпус к Полоцку, где остановился на зимних квартирах, тревожа неприятеля Партизанскими действиями. Под его командою находилось тогда девять пехотных полков и пять драгунских. Он участвовал (1705 г.) во взятии Государем Митавского замка; отправлен (1706 г.), в Гродно с пехотными полками; имел разные стычки с неприятелем, на которых, хотя и оставался победителем, но отступал к границам руководствуясь приказанием не давать в Польше Карлу XII генерального сражения. «Мы слыщали – писал к нему Петр Великий – «что. у вас был; «бой и, чрез милость Божию победу наши одержали, но со всем тем надобно поступать осторожно. На счастие отнюдь надеяться не надлежит, ибо оно всегда непостоянно». Король Шведский подошел к Гродно (в янв. 1706 г.). Август II повел войска свой в Саксонию. Россияне, отдаленные от главной армии, оставленные союзниками, нуждались в провианте. Им надлежало отступить и маневр этот, казавшийся трудным, даже невозможным без сражения, искусно произведен Генердл-Фельдмаршалон-Лейтенантом Огильвием и Князем Репниным. В 1767; году Репнин снова расположился с войсками в Польше. Наступил 1708 год, достопамятный в его жизни: армия наша, под предводительством Шереметева, занимала, в начале июля, близь местечка Головчина, позицию вдоль по Бабичу. |
| Но и правительство терпело от нового управления в бывших церковных вотчинах: оно подати получало далеко несполна; недоимка накоплялась год от году; в крестьянстве начались возмущения и отложения 330 ); как крестьяне так и бобыли чинились ослушными ведомцам Приказа 331 ; беглецы и ослушники отправлялись на Волгу и на Дон, поступали в разбойнические шайки, чинили грабежи и пр. 332 . Правительство усиливало строгости взыскания податей, – чрез это увеличивалось число беглецов. Оно принимало строгие и энергические меры к уничтожению бегства: предписывало переписи дворам и лицам, устраивало поиски за беглецами, чинило страшные наказания за укрывательство их и пойманным в бегстве 333 . Правительство и крестьяне сознавали невыгоды нового управления бывших вотчин церковных учреждений и изыскивали средства к устранению их. Благоразумные крестьяне прибегали к законным средствам для поправления своей горькой судьбы при новых порядках. Любопытный пример в этом представили крестьяне вотчины Симонова монастыря, села веси егонской с деревнями. Они чрез выборных испросили у Приказа разрешение устраивать свои поземельный дела и отправление податей и повинностей посредством выбранных из их среды мирским приговором раскладчиков, «чтобы за пустые покидные тягла оплачиваючи... не разориться вконец до основания» 334 . – Правительство для устранены невыгодного положения вотчин Приказа указом 1706 года запретило воеводам въезжать в вотчины Приказа и предписывало не раз, чтобы без указу из Монастырского Приказа никто ничего, не мог требовать в его вотчинах 335 . В том же 1706 г. сам Приказ докладывал Государю: «многие монастырские крестьяне разбежались, а иные вымерли, и дворы их ныне пусты, а всякие денежные и хлебные сборы правят за беглых и умерших и за пустые дворы на оставшихся крестьянах, и в том есть немалая тягость, и чтобы за пустые дворы на оставшихся никаких сборов не править». На этот доклад последовала резолюция: «отложить до переписчиков» 336 . Там же Приказ жалуется государю: «Дворцовые крестьяне ищут и отвечают и всякими сборы ведомы в одном Приказе Большого дворца, а ныне в Канцелярии; а монастырские крестьяне – таковы ж, и во многие приказы волочат, и воеводы по городам многую чинят им обиду; а если будут ведомы в одном Монастырском Приказе, и от тягости монастырским крестьянам будет свободнее». |
| Сначала, впродолжение первых восьмидесяти лет (1631–1711), оно преподавалось в виде отдельных трактатов, без всякой почти систематической связи между ними и без строгого отделения догматов веры от других христианских истин. Потому и называлось Богословием вообще, а не Богословием догматическим, хотя по преимуществу рассматривало догматы. Все это известно из трех-четырех учебников киевской Академии, сохранившихся в рукописях. Древнейшим из них (читан. с 1642 по 1646 г.) в размещении трактатов следует порядку известного Богословия Фомы Аквината, 118 где видны еще следы некоторой системы; во втором учебнике (1693–1697) трактаты не связываются уже между собой ничем внутренним, а только внешними словесными переходами от одного трактата к другому, помещаемыми в начале каждого; в третьем (1702–1706) и в четвертом (1706–1711) учебниках по местам недостает и такой внешней связи. Рассуждая о Боге, о воплощении, о Церкви, о таинствах и других догматах веры, все эти учебники имеют трактаты и о грехах и о добродетелях, т.е. о предметах Богословия нравственного. Метод в раскрытии истин господствует здесь чисто схоластический. Это ряд состязаний (disputatio), из которых каждое разлагается на несколько вопросов; вопросы делятся на новые вопросы, выражаются в частнейших положениях; затем следуют доказательства, многочисленные возражения, опровержения. Направление в этих учебниках – в духе Церкви православной и строго полемическое, особенно против папистов и протестантов, от чего спорные предметы рассматриваются с величайшей обширностью, и им посвящаются, после раскрытия истин с положительной стороны, еще особые состязательные трактаты (tractatus Theologiae controversae). Почему школьное Богословие явилось у нас сначала в таком не систематическом виде и с таким методом, это объясняется тем, что, по форме, оно пересажено к нам из Европы, где воспитывались почти все первые наставники киевской Коллегии, и где, в лучших училищах, продолжала еще господствовать схоластика. 119 Направление же объясняется духом и вместе тогдашними обстоятельствами православной Церкви, которая и в Греции, и в России, как юго-западной, так и восточной, подвергалась тогда сильнейшим нападениям со стороны римских католиков и протестантов. |
|
|
