| Кстати, не во всех культурах называть Бога по имени считалось допустимым. Древние евреи из чувства особого благоговения не смели произносить Имя Божие: Ягве (Иегова) в Ветхом Завете — это «неизреченное Имя», священная тетраграмма (то есть сокращение из четырех букв), которую можно перевести как «Я есть Тот, Кто подлинно существует и является источником Своего существования «. Согласно Библии переименования становятся знаком особого преображения, изменения цели существования. Так Господь дал особо значащие имена Аврааму, Сарре, Исааку, Измаилу, Соломону, переименовал Иакова в Израиль. Особый религиозный дар еврейского народа проявился во множестве имен, которые называют «теофорными», то есть «богоносными». Так через свое личное имя человек таинственным образом приобщался к Богу. Имя в Православии В Православии мы дерзаем с благоговением призывать имя Божие, но помним, что недопустимо делать это всуе, то есть в пустых разговорах и клятвах. Очевидно, что христианство, как проявление высшего религиозного опыта человечества, со всей серьезностью относится к личным именам. Это корениться в исповедании нашего Бога совершенной Личностью, Существом мыслящим, разумным. Поэтому, при всем понимании абсолютной неприменимости к Богу любых человеческих имен, мы с уважением относимся к тайне личности и к имени, являющимся отображением, символом этой тайны. Тем более имя христианина отображает таинство неповторимой личности человека, вошедшего в Церковь Христову, оно предполагает личное общение с Богом. Именно в таинстве Крещения христианская Церковь принимает в свое лоно новую душу, связывает ее через личное имя с именем Божиим, называя нового воина Церкви христианином. «Имя Твое именуем…», поём мы в воскресном гимне, то есть называемся Твоим именем. Именно это имя — «христианин» связывало воедино христиан первых веков перед лицом гонений языческого Рима. При этом мученики даже отказывались называть судьям свои прежние имена, ассоциирующиеся с суетной языческой жизнью. Как писал протоиерей Сергий Булгаков , «человеческое именование и имявоплощение существует по образу и подобию божественного боговоплощения и наименования… всякий человек есть воплощенное слово, осуществленное имя, ибо сам Господь есть воплощенное Имя и Слово». |
| Другой национальный спалатский собор 1059–1960 г. вновь постановил, чтобы славянское наречие было изгнано из богослужения, и чтобы славяне не могли быть допускаемы к священству 1685 . Александр (1061–1073) утвердил эти определения и запретил славянам, не изучившим предварительно латинского языка, принимать священство 1686 . Наконец Григорий VII в письме к богемскому князю Вратиславу называл дерзкими тех, которые требовали литургии на славянскому языке, и уверял, что совершенно не в его власти дать такое разрешение 1687 . Враждебное отношение пап к славянскому богослуже- —140— нию не ограничилось декретами. Архидиакон Фома в своей Historia Salonimana рассказывает, что после спалатского собора 1059 года было воздвигнуто настоящее гонение на славянских священников. Им запрещено было священно служение, а их церкви были насильственно закрыты 1688 . Но, как всегда, бывает в подобных случаях, преследование еще более воспламенило любовь славян к их богослужебному языку. Бенусси говорит, что „папские запрещения остались мертвой буквой вследствие пассивного сопротивления тех, которые должны были бы быть первыми в исполнении их, а также вследствие партийности и невежества деревенского духовенства 1689 . Не ошибаются те, которые, как Гётц, утверждают, что славянская литургия есть произведение свободного порыва, личное, собственное дело славянского апостола Мефодия 1690 . Несмотря на противодействие и враждебность Рима, славяне не отказывались от своего национального и вместе с тем религиозного наследия и через столетие после смерти Александра II, другой Александр, третий (1159–1181) в 1177 г., при своем торжественном въезде в Зару, были встречен звучными славянскими гимнами, воспеваемыми несметной толпой народа 1691 . Таким образом документы IX–XI веков показывают, что в это время славянский обряд в епархиях Далмации и Кроации существовал, но признание этого факта не дает еще права заключить, что римская церковь его узаконила раз навсегда. В сознании римских первосвященников допущение славянского богослужения было только временной мерой, которую следует отменить, как только исчезнет опасность отпадения неофитов и их присоединения к византийской церкви. |
| князем. Дурные отношения впервые обнаружились, когда Симеон Гордый стеснил новгородцев. Святитель Моисей жаловался патриарху на св. митр. Феогноста, не давшего ему кресчатых риз, которые имел св. Василий. Патриарх дал ему ризу, но увещевал покоряться митрополиту. Митр. Алексий жаловался патриарху на преемника Моисея архиеп. Алексия, указывая, что тот самовольно надел кресчатую ризу. Патриарх велел архиепископу снять таковую, объяснив, что это отличие принадлежит не кафедре, а есть личное. При св. м. Киприане новгородцы не желали признавать митрополичьих судебных прав. Митрополит в 1391 г. прибыл сам в Новгород. Его приняли с почетом, но отказались представить спорные дела на суд, заявив: «мы клялись, что не будем зависеть от суда митрополитов, и написали о сем грамату». После долгих безплодных убеждений митр. Киприан оставил Новгород, не дав благословения непокорным, и известил о сем патриарха. В свою очередь новгородцы жаловались патриарху Антонию. Последний ответил им, что он подтверждает отлучение, произнесенное митрополитом, который имеет полную власть над ними. Одновременно он отправил своего уполномоченного митрополита вифлеемского рассмотреть дело на месте. Вел. кн. Василий I вступился в это дело, т. к. новгородцы отказывались платить ему «черный бор» (по полтине с деревни). После военных действий новгородцы в 1393 г. принуждены были смириться, обещали платить дань, отправили грамату митрополиту, который прислал им свое благословение. В Троицкой летописи по этому поводу говорится: «не дивись сему, таков обычай новгородцев ... Они люди суровые, непокорные, упрямые, неосновательные (непоставны). Кого из князей не оскорбляли они? Кто из князей угодил на них?» В 1398 г., когда вновь вспыхнула война с вел. князем Василием I, из за Двинских областей, владыка Иоанн благословил новгородцев на брань. После окончания войны он был вызван в Москву и более трех лет пробыл там в заключении. В дальнейшем он приезжал в Москву советоваться с митрополитом по духовным делам, чего раньше не бывало. |
| Забота о раненых стала профилем общины. В 1877 году, когда Россия объявила Турции войну, почти половина сестер общины вместе с начальницей снова отправилась на фронт – это был самый большой сестринский отряд из всех посланных московскими общинами сестер милосердия. Сестры, оставшиеся в Москве, принимали у себя раненых: на свои средства Шаховская построила на территории общины деревянный Лефортовский госпиталь на 200 мест – один из самых больших в городе, который был закрыт последним из временных московских госпиталей в сентябре 1878 года. Эти подвиги очень благотворно сказались на судьбе общины: многие воины русско-турецкой войны вносили средства на содержание ее престарелых сестер. Но главное – в 1881 году император Александр II в знак высоких заслуг общины взял ее под личное покровительство (сохранившееся при его преемниках), и отныне она называлась Александровской общиной «Утоли моя печали». В тот же год государь был убит, и в его память на первом этаже больницы освятили небольшой храм во имя Александра Невского – по именинам погибшего императора. Августейшее покровительство потом спасло саму общину. В 1885 году княгиня решила расширить свое учреждение – построить второй корпус для сиротского приюта, богадельни для престарелых сестер, фельдшерской школы, но средств на это не было. Она заложила Московскому кредитному обществу все свои владения в Лефортове, но вовремя уплатить кредит не смогла, и имущество общины описали. И тогда император Александр III приказал выдать общине казенные деньги на погашение долга, а остальную задолженность покрыла городская дума. Общину спасали ради ее неоценимой помощи стране. Подвиги сестры общины совершали и в мирное время: помогали в разных уголках страны, где бушевали эпидемии, где свирепствовал голод. В 1892 году под Нижним Новгородом вспыхнула азиатская холера. Отряд сестер снова возглавила сама Шаховская, она устроила плавучий госпиталь на Волге в четырех верстах от города, чтобы не допустить в него болезнь. Остальные сестры отправились фактически по всей стране в губернии, охваченные эпидемиями холеры, тифа и цинги, и заходили в такие дома, куда отказывались зайти иные врачи. А угроза жизни была не меньшей, чем на войне. Известный публицист А.В. Амфитеатров выразился точно: «Сестрица идет в общину с клятвою – жалеть всех, кроме себя самой». Самое страшное испытание для сестер настало в 1892 году, когда они отправились в Якутию устраивать лепрозорий. Тогда некая благотворительница из Англии посетила местную колонию прокаженных и, вернувшись в столицу, забила тревогу. Под впечатлением от ее рассказов сестры вызвались поехать к больным. Английская дама сумела достать и деньги, обратившись к цесаревичу Николаю Александровичу. Августейшая семья внесла пожертвование на лепрозорий, и он был устроен в декабре 1895 года в честь Николая II, который послал княгине Шаховской приветственную телеграмму с благодарностью. |
| За свою жизнь Г. Покровский был лично знаком с тремя Патриархами — Алексием I, Пименом и Алексием II. С последним профессор подружился задолго до избрания его на Патриарший престол. Малоизвестен тот факт, что доктор Покровский спас будущего Патриарха от гангрены, когда его отказывались лечить другие врачи. Память об этом хранит собственноручное благодарственное письмо Алексия II, которое можно увидеть на выставке, как и икону «Спас Мокрая брада» XVII в., подаренную доктору Патриархом Алексием II. Именно Г. Покровский хранил в своем доме чудотворную икону прп. Саввы Сторожевского, спасенную из разоренного звенигородского монастыря, и передал образ в обитель накануне ее 600-летия. Переписка с Патриархом Алексием II по этому поводу также представлена на выставке. На торжественной церемонии открытия выставки выступили директор музея им. А. Рублева Геннадий Попов, директор департамента министерства культуры РФ Сергей Архангелов, зачитавший благодарственное письмо министра культуры РФ в адрес Марфы Андреевны Покровской, которая присутствовала на открытии. Директор музея заверил дарительницу, что переданное ею собрание, включающее более трехсот предметов, не будет разделено и всегда будет храниться и выставляться как «коллекция Покровских». На церемонии выступил также человек, близко знавший Г.А. Покровского и всю его семью — настоятель храма свт. Николая в Ромашково (Одинцовский район) протоиерей Алексий Бабурин. Будучи молодым медиком, А. Бабурин учился у профессора Покровского. «Он был вторым после архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) человеком, которому я старался подражать», — вспоминал о. Алексий. Он свидетельствовал о том, что многие люди живут уже не один десяток лет после операций, проведенных Г.А. Покровским, при самом пессимистическом диагнозе. Когда же Алексий Бабурин принял священный сан, знаменитый хирург стал его духовным сыном. Священник рассказал, что чета Покровских с 1990 г. вошла в число постоянных прихожан храма в Ромашково. Знаменательно, что в 30-е гг. именно в этом храме, вплоть до его закрытия, Г. Покровский прислуживал архиепископу Алтайскому и Бийскому Иннокентию. В начале 90-х гг., во время возрождения храма, профессор пожертвовал Госпремию для написания икон и принимал личное участие в проектировании иконостаса. Кроме того, профессор передал в дар храму святые мощи, древние книги и другие реликвии, что дало возможность в скором времени возобновить богослужение. |
| Трудности сплотили общину: крестным ходом мы ходили к зданию областной администрации: пикетировали, служили под окнами молебны и даже заколачивали вход в помещение промышленной выставки, а сами на ступеньках совершали молебен. Последнее подействовало. Договор о передаче церкви общине я подписывал на ступеньках храма. Но это был еще не конец наших мучений. Пришлось нам, во исполнение постановления областной администрации, продолбить стену, которая отделяла нас от промышленной выставки. Устроили переносной алтарь, и я начал служить. Но немало было и радостного. С прихожанами тремя большими автобусами мы выезжали на освящение истоков Волги, на место подвигов преподобного Савватия Ошинского, ездили на его пруд, который он выстроил, к его келлии. Возродили чествование памяти этого святого, как и чествование иконы Божией Матери «Тучная Гора», образа которой не было тогда даже в кафедральном соборе. Тогда у меня не было и в мыслях, что я стану архиереем… – …да еще в таком непростом регионе как Приднестровье. Правительство республики среди очень немногих гражданских лиц наградило вас орденом «За личное мужество». С точки зрения православного христианина и архипастыря, в чем заключалось это мужество? – Мужество было хотя бы в том, что не поддался унынию в крае, где происходил массовый отток населения. За пятнадцать лет население Приднестровья сократилось на одну треть, и уезжали в основном работоспособные люди. В селах, где я сам открывал храмы, лет десять спустя их существование оказывалось под вопросом. Приходилось в сельские церкви ставить священников-монахов, потому что семейным было там не прожить. Мужество заключалось и в том, что приходилось находить общий язык и с руководством Приднестровской республики, и с Кишиневом, в лице Православной Церкви поддерживать между ними связующую нить, тогда как светские правители отказывались встречаться друг с другом. – А были в жизни в условиях непризнанной республики радостные моменты? – А разве четырнадцать лет без радостных моментов можно прожить? Обнесли храм забором, покрасили, поставили новый иконостас – вот и радость. Когда после года проживания в гостинице перебрался в собственный дом, приобретенный по дешевке у цыган, – вот и радость. Число приходов стало расти, количество духовенства увеличиваться: совершаешь службы, а вокруг духовенство твоего рукоположения – вот самая главная радость. И взаимоотношения между нами сложились простые и естественные. Я и сейчас с радостью приезжаю в Тверь, где остались мои духовные чада. Надеюсь, так же буду приезжать и в Приднестровье. |
| Однако в главных прерогативах царя по управлению Кафолической Церковью Василий II ничуть не сомневался. По примеру св. Никифора II Фоки и Иоанна Цимисхия он самолично поставлял патриархов на кафедры, и без его приказа ничего в Церкви случиться не могло. Впрочем, царю пришлось выдержать настоящую войну со своими епископами, решившими после смерти Николая II Хрисоверга в 991 г. навязать императору свою кандидатуру. Почти четыре с половиной года патриаршая кафедра пустовала, выросшие в идеологии «византийского папизма» восточные епископы дружно отказывались хиротонисать кандидатов в патриархи, предложенных императором, а царь не принимал кандидатов, отобранных архиереями. Только в 995 г. царь назначил Константинопольским патриархом Сисиния II (995–998), а до этого дня столичный престол вдовствовал (!). Вслед за ним василевс поставил патриархами столицы Сергия II (999–1019) и Евстафия (1019–1025), которых остальным архиереям пришлось лишь хиротонисать 634 . Итак, очередной мятеж провалился, и Василий II сделал соответствующие выводы. Предательство и клятвопреступления среди самых близких людей ожесточили его сердце и наполнили подозрительностью. Правда, волновали императора не личное благосостояние и возможность поглощать в неописуемых количествах блага, даруемые жизнью молодому мужчине, а судьба Византийской империи. Бережливый и экономный, аскет в душе, Василий II быстро отставил в сторону все забавы и совершенно отказался от украшений и роскошных платьев. При торжественных приемах его простую одежду украшало лишь несколько жемчужин. Только они позволяли определить, что перед собеседником находится царственная особа. На его столе никогда не было мяса и вина, и Василий II был чрезвычайно набожен – клирики обожали своего государя. Его лицо было постоянно сосредоточенным – все понимали, что император озабочен государственными вопросами и, главное, безопасностью Римской державы. Перемену, произошедшую с царем, ощутил на себе даже его брат Константин, которому василевс оставил всего лишь небольшую личную стражу, разогнав все остальное окружение и сановных бездельников, постоянно вьющихся возле того. Правда, он не лишил брата любимых удовольствий – охоты и бани, а также прощал некоторое легкомыслие 635 . Самопожертвование императора было настолько сильно, что он даже не удосужился жениться – пребывая день и ночь в заботе о Римском государстве, он не нашел для этого времени. Глава 2. Царь-Болгаробойца. Победные марши византийской армии на Востоке и Кавказе |
| Такие попытки привлечения епископов к суду были в нравах того времени. Можно судить, насколько было обеспечено спокойствие епископов, особенно в больших городах, где при исполнении своих разнородных обязанностей они неминуемо рисковали возбудить недовольство многих лиц и нажить себе массу врагов. Дамас не удовлетворился свидетельством своей невиновности, удостоверенной императорским приговором; он пожелал, чтобы его дело было рассмотрено на соборе. Собор епископов, съехавшихся со всех кондов Италии, собрался в Риме в 378 году. Он обратился к императору с петицией, которая дошла до нас вместе с ответом Грациана. Епископы напоминали ему, что в один из предыдущих фазисов дела Урсина император, сделав постановление, возлагавшее на полицию обязанность удалить виновника смуты, поручил папе возбуждать преследование против тех епископов, которые держатся на стороне схизматика. Эта петиция была весьма основательной. При том положении религиозных дел, какое было создано императором Валентинианом, государству не могло прийти в голову вмешиваться в церковное судопроизводство; его дело было наблюдать, чтобы не нарушалось общественное спокойствие. Однако, могли возникнуть случаи, когда церковные постановления и та польза, какую они оказали бы общественному порядку, могли остаться неосуществимыми, вследствие чрезмерного невмешательства со стороны государства. Поэтому епископы ходатайствовали 708 , чтобы им оказывали содействие, во-первых, дабы принудить непокорных епископов являться на суд, а затем, чтобы не позволять низложенным епископам сеять смуту в церквах, которые уже изъяты духовным судом из их ведения. Указано было на несколько определенных случаев. Епископы пармский и пуццольский отказывались подчиниться приговорам об их низложении; упомянуты также африканский епископ Реститут и римский донатистский епископ Клавдиан. Но внимание собора было особенно обращено на дело Исаака: собор хотел добиться, чтобы, по крайней мере, папа был обеспечен от подобных посягательств. «Император, – говорил он, – рассмотрел поведение Дамаса, и отныне клеветникам должно быть запрещено привлекать его к суду». Если есть основание возбуждать дело, и повод к нему лежит вне компетенции собора, то пусть оно по крайней мере будет повергнуто на личное рассмотрение императора. Кроме только что произошедшего случая, был указан еще прецедент: папа Сильвестр, обвиненный святотатцами, был вызван на суд императора Константина. |
| Второй путь – «умеренный» церковный сепаратизм. Он предпочитался людьми, которые более глубоко, но и более индивидуалистично обращались ко Христу, у которых не «общинность», а личное возрастание во Христе было на первом месте. Впоследствии за этим сообществом христиан закрепилось особое название – «мирные земли», «Stillen im Lande» (Пс. 34, 20). Они уклонялись от каких бы то ни было догматических и канонических споров и стремились проводить жизнь в тихости (Stille), отрешённости от духа мира сего, молитве и предании всего себя Богу. С внешней стороны они старались не выделяться никакими особенностями поведения, добросовестно исполняя свои гражданские, семейные и бытовые обязанности. Они не составляли никакой «параллельной» церковной структуры, но или ходили каждый в свою церковь, или же, по большей части, отказывались от внешне-формальной церковной жизни. «Мирные земли» собирались домашними кружками для молитвы, духовного чтения и взаимного назидания; в определённое время (подчёркнуто в небогослужебное), раз в неделю или в две, проводились большие собрания для проповеди и молитвы. Духовность «мирных земли» основывалась на упомянутом выше квиетизме. Квиетизм – это духовная практика, оформившаяся в XVII веке в Католической Церкви, но вобравшая в себя традицию умного делания как Древней Церкви, так и средневековой западной церковной мистики. Главный принцип квиетизма – отказ от «самостной» деятельности в духовной сфере, приуготовление души к принятию и раскрытию в себе действия Божия и обретение через это покоя в Боге. От человека здесь требуется противление греху, терпение внутренних и внешних искушений, сердечная молитва и всяческое «погашение» активности, происходящей от человеческой падшести. Эта духовная методология хорошо «ложится» на основной постулат протестантизма – спасение только верой, поскольку квиетистская практика состоит в том, что человек познаёт свою немощь и падшесть и всецело вверяет себя Богу, прилагая усилия не к стяжанию благодати «своими трудами» (католическая «аскетика синергии»), а к тому, чтобы, храня себя от греха и пребывая в молитве, настроиться исключительно «приимательно» , верою ожидая действия Божия («аскетика веры»). В силу этого квиетизм органично прижился на протестантской почве реформатского пиетизма. |
| Мюльхайм, 9 марта 1735 г. (1, II, 76) Церковный сепаратизм – в отличие от раскола, не создание собственной «параллельной церкви», а, при формальной принадлежности к господствующей Церкви, неучастие в её внешней жизни. Сепаратистами могут быть только сознательные христиане, желающие проводить более или менее строгий христианский образ жизни, не связывая себя с официальной церковностью (а не просто крещёные, но индифферентные к Церкви люди). Сепаратисты-протестанты решительно уклонялись от посещения богослужений, устраивая у себя по домам молитвенно-проповеднические собрания. См: Tersteegen, Gerhard. Auserlesene Lebensbeschreibungen Heiliger Seelen... Essen, 1785. Т. 1, стр. XIII – XVIII. «Церковь Антихриста», «Церковь – вавилонская блудница» (или просто «Вавилон») – широко распространённые в протестантской среде именования земной церкви, отступившей от Христа. Первоначально (во времена Лютера) так бранили Римо-Католическую Церковь; затем у радикальных пиетистов и сепаратистов, не говоря уже о сектантах, эти именования стали относиться к любому церковному сообществу, с которым те или иные околоцерковные группы расходились во взглядах. – Терстегену совсем не свойственно это выражение; стало быть, он обыгрывает один из обвинительных пассажей своего адресата. Мирные земли», «Stillen im Lande» (Пс. 34, 20) – члены разных церквей, которые более глубоко, чем прочие, но и более индивидуалистично обращались ко Христу и у которых не «общинность», а личное возрастание во Христе было на первом месте. Они уклонялись от каких бы то ни было догматических и канонических споров и стремились проводить жизнь в тихости (Stille), отрешённости от духа мира сего, молитве и предании всего себя Богу. С внешней стороны они старались не выделяться никакими особенностями поведения, добросовестно исполняя свои гражданские, семейные и бытовые обязанности. Они не составляли никакой «параллельной» церковной структуры, но или ходили каждый в свою церковь, или (по большей части) отказывались от внешне-формальной церковной жизни. «Мирные земли» собирались домашними кружками для молитвы, духовного чтения и взаимного назидания; в определённое время, раз в неделю или в две, проводились большие собрания для проповеди и молитвы. По сути это был «умеренный» церковный сепаратизм, оформившийся в своеобразное сообщество в среде нижнерейнского реформатского пиетизма. От сепаратизма как такового «мирные земли» отличались тем, что вопрос об участии (или степени участия) в церковной жизни предоставлялся личному решению каждого. Герхард Терстеген, духовно воспитанный в традициях «мирных земли», был наиболее значительным представителем этого движения, которое достаточно широко распространилось именно благодаря его влиянию. |
|
|
