| Поднимать О. имел право только король; наличие этого знамени на поле боя означало, что армию возглавляет сам монарх. Военные действия под поднятой О., т. е. при заступничестве св. Дионисия, надлежало вести гл. обр. для защиты христ. веры и католич. Церкви: это могли быть войны с язычниками и иноверцами, крестовые походы, но также и оборона страны и защита «общего интереса королевства» ( Contamine. 1973. P. 210). В кон. XII в. анонимный бретонский поэт и хронист Ригор из Сен-Дени утверждали, что франц. монархи брали «знамя св. Дионисия» на все войны, которые они вели. В «Деяниях короля Людовика VII» (Gesta Ludovici VII regis, кон. XIII в.) говорилось, что франц. монархи брали О., когда отправлялись на войну или в паломничество. Однако в нач. XIV в. Гийом Гиар, автор рифмованной хроники «Ветвь королевских родов» (La branche des royaux lignages, 1306), уже строго ограничивал поводы для использования О.: война с неверными или язычниками, защита христиан и католич. Церкви. Так, напр., в 1382 г., во время похода франц. кор. Карла VI Безумного (1380-1422) против восставших из-за увеличения налогового гнета фламандцев, возникли сомнения в том, можно ли поднимать О. в противостоянии с единоверцами-католиками, но поскольку в условиях схизмы в католической Церкви Фландрия поддерживала папу Урбана VI (1378-1389), а Франция выступала на стороне авиньонского антипапы Климента VII (1378-1394), то фламандцев сочли схизматиками и врагами веры, для борьбы с которыми и предназначено священное знамя. Однако существовали и ограничения для поднятия О. Так, в конфликте в 1386 г. кор. Карла VI с Ги де Монсо, аббатом Сен-Дени (1363-1393), к-рого поддержали монахи и мн. рыцари, аббат выступил против использования О. в походе на Аррас и Амьен, поскольку эти военные действия велись «не для защиты королевства, а для завоевания другой земли» (см.: Contamine. 1973. P. 202-203). В 1414 г. аббат Сен-Дени Филипп Ла Виллетт оправдывал использование О. в противостоянии группировок бургиньонов и арманьяков, т. е. в военных действиях против христиан и соотечественников, тем, что государь обязан защищать «общий интерес королевства», наказывать за грехи и преступления против своего народа, восстанавливать порядок, будучи «рыцарем и наместником Бога» и «рабом справедливости» (Un sermon de Philippe. 1944. P. 459-462). |
| М. начал переговоры с О. Кромвелем об участии Англии в военных действиях против Испании; ему удалось заключить с Англией мирный и торговый договоры (1655), а затем и военный союз (1657). Другим успехом внешней политики М. было его вмешательство в дела Свящ. Римской империи. Подкупом герм. князей он добился того, что избрание Леопольда Габсбурга императором (1658) сопровождалось рядом условий, в т. ч. обещанием не поддерживать Испанию в войне против Франции. В авг. 1658 г. Рейнский союз, в который входили ряд германских князей, заключил с Францией договор о поддержке и соблюдении условий Вестфальского мира. С помощью этого союза М. оказывал влияние на политику Свящ. Римской империи. Среди последних дипломатических побед М.- подписание Пиренейского мира (1659), завершившего войну между Францией и Испанией. Франц. территория значительно расширилась, хотя французы вернули Испании захваченные ими в ходе военных действий районы Каталонии, Франш-Конте и крепости в Нидерландах. К Франции отошли часть Фландрии с несколькими крепостями, большая часть пров. Артуа, пров. Руссильон. М. подписал обязательство не оказывать помощи Португалии, находившейся в состоянии войны с Испанией. Летом 1660 г. мирный договор был скреплен династическим браком Людовика XIV и Марии Терезы, дочери испанского кор. Филиппа IV (1621-1665). 26 авг. 1660 г. молодой король с новой королевой торжественно въехали в Париж. Кардинал, будучи тяжелобольным, не участвовал в шествии. Находясь при франц. дворе, М. получил множество доходных бенефициев и стал одним из богатейших людей XVII в. (ко времени кончины его имущество, которым управлял Ж.-Б. Кольбер, оценивалось в 30-35 млн ливров). М. номинально (см. ст. Комменда ) возглавлял крупные бенедиктинские аббатства Клюни , Корби , Лерен , Ла-Шез-Дьё, Сен-Виктор в Марселе, Сен-Дени , Сен-Жермен в Осере, Сен-Люсьен в Бове, Сен-Медар в Суассоне, Сен-Мишель-ан-л " Эрм, Сент-Этьен в Кане и др. (подробнее см.: Bergin. 1987). В то же время, оставаясь простым клириком, он неоднократно отказывался от бенефициев, получение которых требовало принятия сана священника, прежде всего от епископских кафедр. |
| Проступки, совершаемые школярами на левом берегу, разбирались на острове во Дворце правосудия и карались на правом берегу, в Монфоконе, если только в дело не вмешивался ректор, знавший, что Университет – сила, а король слаб: школяры обладали привилегией быть повешенными у себя. (Заметим мимоходом, что большая часть этих привилегий – среди них встречались и более важные – была отторгнута у королевской власти путем бунтов и мятежей. Таков, впрочем, стародавний обычай: король тогда лишь уступает, когда народ вырывает. Есть старинная грамота, где очень наивно сказано по поводу верности подданных: Cluibui iidelitas in reges, quae lamen aliquoties seditiombus inierrupla, multa peperit privilegia. ) В XV столетии Сена омывала пять островов, расположенных внутри парижской ограды: Волчий остров, где в те времена росли деревья, а ныне продают дрова; остров Коровий и остров Богоматери – оба пустынные, если не считать двух-трех лачуг, и оба представлявшие собой ленные владения парижского епископа (в XVII столетии оба эти острова соединили, застроили и назвали островом святого Людовика); затем следовали Сите и примыкавший к нему островок Коровий перевоз, впоследствии исчезнувший под насыпью Нового моста. В Сите в то время было пять мостов: три с правой стороны – каменные мосты Богоматери и Менял и деревянный Мельничий мост; два с левой стороны – каменный Малый мост и деревянный Сен-Мишель; все они были застроены домами. Университет имел шесть ворот, построенных Филиппом-Августом; это были, начиная с башни Турнель, ворота Сен-Виктор, ворота Борделль, Папские, ворота СенЖак, Сен-Мишель и Сен-Жермен. Город имел также шесть ворот, построенных Карлом V; это были, начиная от башни Бильи, ворота Сент-Антуан, ворота Тампль, Сен-Мартен, Сен-Дени, ворота Монмартр, ворота Сент-Оноре. Все эти ворота были крепки и, что нисколько не мешало их прочности, красивы. Воды, поступавшие из Сены в широкий и глубокий ров, где во время зимнего половодья образовывалось сильное течение, омывали подножие городских стен вокруг всего Парижа. |
| школах. Это решение было негативно встречено как франк. знатью, так и монашеством (мн. мон-ри получали плату за обучение). Вероятно, после 817 г. в нек-рых крупных мон-рях появились раздельные школы для мирян и буд. монахов, напр. в Санкт-Галлене: в монастырской хронике Ратберта ( Ratpert. St. Galler Klostergeschichte (Casus sancti Galli)/Ed. H. Steiner//MGH. Script. Rer. Germ. T. 75. P. 136-239) упоминается о монастырской школе (schola claustri) и сторонних учениках (canonici), проходивших обучение в аббатстве, а на плане «идеального» мон-ря (ок. 825), к-рый сохранился в б-ке аббатства Санкт-Галлен (St. Gallen. Stiftsbibl. Sang. 1092), но был создан, по-видимому, в Райхенау, обозначена школа, отделенная от квартала новициев. Очевидно, что решение Ахенского Собора выполнялось не везде, поскольку даже в крупном имперском мон-ре Сен-Рикье по-прежнему действовала общая школа. Псалтирь имп. Карла Великого. 795–800 гг. (Paris. lat. 13159. Fol. 118v — 119) Псалтирь имп. Карла Великого. 795–800 гг. (Paris. lat. 13159. Fol. 118v — 119) С 20-х гг. IX в. двор перестает быть средоточием образования и культуры во Франкской империи. Интеллектуальными и духовными центрами становятся мон-ри (Сен-Дени, Сен-Рикье, Сен-Вандрий-де-Фонтенель, Корби, Сен-Мартен в Туре, Эльнон (Сент-Аман-лез-О), Ферьер, Лорш, Фульда, Райхенау, Санкт-Галлен) и епископские города (Реймс, Лион, Санс, Безансон, Кёльн и Трир). Известность получили епископские школы в Орлеане, Меце, Реймсе, Лане, Льеже и Утрехте. С нач. IX в. наблюдается культурный подъем в Италии - в Павии, Вероне, Милане, Риме. Реформы Каролингов в сфере образования сначала имели скорее количественный, нежели качественный характер. Предполагалось увеличить число школ, ученики к-рых получали начальное образование: основы лат. грамматики, элементарные правила чтения и письма, счета и песнопения, знание нек-рых священных текстов и молитв. Определяющей была ориентация на тексты Свящ. Писания. Едва научившись читать, ученик приступал к изучению Псалтири; следовало заучить все 150 псалмов, для чего использовались самые разные методы: копирование отдельных стихов на таблички, постоянное цитирование вслух, пение. |
| По сути дела, разворачивание непослушания есть не что иное, как разворачивание европейского субъективизма, и, может быть, наиболее наглядно логика этого разворачивания раскрывается в процессе исследования истории линейной нотации. Подобно тому как история усугубления европейского субъективизма может быть подразделена на четыре этапа — на этап готического субъективизма, этап мистико–номиналисти–ческого субъективизма, этап картезианского субъективизма и этап трансцендентального субъективизма, — так и история линейной нотации может быть подразделена на четыре этапа, которые и чисто смыслово, и хронологически полностью совпадают с вышеперечисленными стадиями развертывания европейского субъективизма. Периоду готического субъективизма соответствует период модальной нотации, длящийся с XII по XIV в. Модальная нотация. — это нотация школы Нотр–Дам перотиновского поколения и нотация эпохи Ars antiqua вообще. Именно фиксирование модальной ритмики при помощи модальной нотации является тем принципиальным моментом, который отделяет перотиновское поколение школы Нотр–Дам от леониновского поколения и в более широком масштабе отделяет эпоху Ars antiqua от эпохи Сен–Марсьяль. Можно утверждать, что значение чисто технического приема, позволяющего письменно фиксировать формулы модальной ритмики, полностью соответствует тому значению, которое имели архитектурные конструктивные приемы, используемые аббатом Сюжером при возведении им собора аббатства Сен–Дени и превратившиеся в фундаментальные принципы постройки всех великих готических соборов, воздвигнутых позднее. Продолжая архитектурные аналогии, можно утверждать далее, что переход от эпохи Сен–Марсьяль к эпохе Ars antiqua полностью соответствует переходу от романской к готической эпохе в архитектуре. Подобно тому как стрельчатая арка сменяет арку полукруглую, так и жесткость модальных ритмических формул сменяет свободный дыхательно–импровизационный ритм, свойственный школам Сен–Марсьяль и Винчестера. Вполне возможно, что модальные ритмические формулы применялись уже при исполнении органумов школы Сен–Марсьяль — на эту мысль наводит анализ мелодических рисунков некоторых из этих органумов, — однако тогда эти формулы не имели никакого отражения в записи, а стало быть, и не могли являться объектом сознательной композиторской работы, заранее планирующей желаемый порядок использования этих формул. |
| «Коринф» Глава 1 История «Коринфа» со времени его основания Нынешние парижане, входя на улицу Рамбюто со стороны Центрального рынка, замечают направо, против улицы Мондетур, лавку корзинщика, вывеской которому служит корзина, изображающая императора Наполеона Первого со следующей надписью: НАПОЛЕОН ИЗ ИВЫ ЗДЕСЬ СПЛЕТЕН Однако они нисколько не подозревают о тех страшных сценах, свидетелем которых был этот самый квартал каких-нибудь тридцать лет тому назад. Именно здесь была улица Шанврери, которая в старину писалась Шанверери, и прославленный кабачок, именуемый «Коринфом». Вспомним все, что говорилось о воздвигнутой в этом месте баррикаде, которую, впрочем, затмила баррикада Сен-Мерри. На эту-то замечательную баррикаду по улице Шанврери, теперь покрытую глубоким мраком забвения, мы и хотим пролить немного света. Да будет нам дозволено для ясности рассказа прибегнуть к простому способу, уже примененному нами при описании Ватерлоо. Кто пожелал бы достаточно точно представить себе массивы домов, возвышавшихся в то время поблизости от церкви Сент-Эсташ, в северо-восточном углу Центрального рынка, где сейчас начинается улица Рамбюто, должен лишь мысленно начертить букву N, взяв вершиной улицу Сен-Дени, а основанием – рынок; вертикальные ее черточки обозначали бы улицы Большую Бродяжную и Шанврери, а поперечина – улицу Малую Бродяжную. Старая улица Мондетур перерезала все три линии буквы N под самыми неожиданными углами. Таким образом, путаный лабиринт этих четырех улиц создавал на пространстве в сто квадратных туазов, между Центральным рынком и улицей Сен-Дени – с одной стороны, и улицами Лебяжьей и Проповедников – с другой, семь маленьких кварталов причудливой формы, различной величины, расположенных вкривь и вкось, как бы случайно, и едва отделенных друг от друга узкими щелями, подобно каменным глыбам на стройке. Мы говорим «узкими щелями», так как не можем дать более ясного понятия об этих темных уличках, тесных, коленчатых, окаймленных ветхими восьмиэтажными домами. Эти развалины были столь преклонного возраста, что на улицах Шанврери и Малой Бродяжной фасады подпирались рядом балок, тянувшихся от дома к дому. Улица была узкой, а сточная канава широкой, прохожие брели по вечно мокрой мостовой, пробираясь возле лавчонок, похожих на погреба, возле толстых каменных тумб с железными обручами, возле невыносимо зловонных мусорных куч и ворот с огромными вековыми решетками. Улица Рамбюто стерла все это. |
| P., 2007. С. В. Ковалевская Развитие музыки в эпоху К. в. вписывается в общую картину историко-культурных и религиозно-политических тенденций в империи Каролингов. Стремление франкских правителей унифицировать богослужение сказалось и на распеве, к-рый воспринимался как органичная часть общественной молитвы. Благодаря этому установлению неск. поколений франк. и рим. музыкантов и литургистов (взаимосвязь галльской и рим. устных традиций остается нерешенной проблемой музыкознания), по большей части безвестных, сумели разработать универсальный и одновременно чрезвычайно гибкий стиль, связывающий тексты лат. молитв с мелодией прежде всего в базовом (для богослужения) наборе псалмовых тонов , а затем и в др. жанрах (формах) распева. В результате предпринятой унификации в период К. в. сложилась ладовая система, определяемая совр. музыковедами как монодико-модальная, в полном объеме присущих ей категорий, из которых ранее всего были зафиксированы типовые мелодические формулы (NOEANE, NOEAGIS, NONENOANE и подобные). Распев, сформировавшийся между 750 и 850 гг. в еп-ствах Руан и Мец, в монастырских школах Сен-Дени и Прюма и в др. центрах каролингской духовной культуры, распространился по всему христ. Западу под названием григорианское пение (cantus Gregorianus), позднее «плавный распев» (cantus planus; по К. Пейджу, «франко-римский распев»). От эпохи К. в. сохранились тонарии (самый древний VIII в.- из мон-ря Сен-Рикье; IX в.- из Сен-Дени, Компьеня, Корби, Меца и др.) и певч. рукописи - ненотированные («Антифонарии мессы», т. е. Градуалы , IX в., из Монцы, Райнау, Компьеня, Корби, Санлиса, Гента и др.) и нотированные (из Санкт-Галлена, Айнзидельна, Лана, Шартра). Хотя наиболее ранние, полностью снабженные невмами певч. книги датируются X в., нотированный Антифонарий (по К. Ливи, «архетип Карла Великого»), возможно, был составлен уже ок. 800 г. Изобретение невменной нотации как системы символической записи музыки (вначале в меньшей степени звуковысотности и ритма, в большей - агогики, динамики, орнаментики и всего другого, необходимого для «правильного» звучания коллективной молитвы) - великое культурное достижение К. в. Общие принципы и конкретные графемы выработанной в эту эпоху системы заложили основу кодификации музыки в Европе на столетия вперед, вплоть до наст. времени. |
| За городскими стенами к самым воротам жались предместья, но отнюдь не столь многочисленные и более разбросанные, нежели на Университетской стороне. Здесь было десятка два лачуг, скучившихся за Бастилией вокруг странных изваяний Круа-Фобен и упорных арок аббатства Сент-Антуан-де-Шан; далее шел затерявшийся средь нив Попенкур; за ним веселенькая деревенька Ла-Куртиль с множеством кабачков; городок Сен-Лоран с церковью, колокольня которой сливалась вдали с остроконечными башнями ворот Сен-Мартен; предместье Сен-Дени с обширной оградой монастыря Сен-Ладр; за Монмартрскими воротами белели стены, окружавшие Гранж-Бательер; за ними тянулись меловые откосы Монмартра, где в то время было почти столько же церквей, сколько мельниц, и где теперь уцелели только мельницы, ибо современное общество требует лишь пищи телесной. Наконец за Лувром виднелось уходившее в луга предместье Сент-Оноре, уже и в то время весьма обширное; дальше зеленело селение Малая Бретань и раскидывался Свиной рынок с круглившейся посредине ужасной печью, в которой когда-то варили заживо фальшивомонетчиков. Между предместьями Куртиль и Сен-Лоран вы уж, верно, приметили на вершине холма, среди пустынной равнины, здание, издали походившее на развалины колоннады с рассыпавшимся основанием. То был не Парфенон, не храм Юпитера Олимпийского, – то был Монфокон. Теперь, если только перечисление такого множества зданий, хотя мы и старались сделать его по возможности кратким, не раздробило окончательно в сознании читателя общего представления о старом Париже, который мы старались воссоздать, повторим в нескольких словах наиболее существенное. В центре – остров Сите, напоминающий исполинскую черепаху, высунувшую наподобие лап свои мосты в чешуе кровельных черепиц из-под серого щита крыш. Налево – как бы высеченная из цельного куска трапеция Университета, вздыбленная, крепко сбитая; направо – обширный полукруг Города с многочисленными садами и памятниками. Сите, Университет и Город – все эти три части Парижа – испещрены множеством улиц. |
| Именно это я имею в виду, когда говорю, что иерархия исходит из принципа, совершенно противоположного взаимности. Всякий раз, когда границы превосходства и подчинения четко проведены и признаются всеми сторонами как рамки, в которых осуществляются отношения, а сами отношения достаточно долгосрочны и не основываются исключительно на грубой силе, регулировать их будет набор устоявшихся норм или обычаев. Иногда обоснованием иерархии считается факт завоевания. Или же она может считаться настолько древней, что объяснения ей не требуется. Но это еще больше усложняет проблему поднесения подарков царям или любому вышестоящему лицу, поскольку всегда есть опасность, что оно будет воспринято как прецедент, включено в число обычаев и далее станет считаться обязательным. Ксенофонт утверждал, что на заре существования Персидской империи ее провинции состязались друг с другом, отправляя в качестве дара Великому царю свои уникальные и самые ценные товары. Это стало основой системы выплаты дани: от каждой провинции требовалось, чтобы она ежегодно подносила одни и те же «дары» . Похожую ситуацию описывает великий историк Средневековья Марк Блок: В девятом веке, когда однажды в королевских погребах в Вере случилась нехватка вина, монахов аббатства Сен-Дени попросили поставить двести недостающих бочек. Затем от них стали требовать делать это подношение ежегодно, и понадобилось издать императорскую хартию, чтобы его отменить. В Адре, как нам говорили, некогда был медведь, принадлежавший местному сеньору. Местные жители, любившие смотреть, как он дерется с собаками, стали его кормить. Через некоторое время зверь умер, но сеньор продолжал взимать с крестьян ломти хлеба . В девятом веке, когда однажды в королевских погребах в Вере случилась нехватка вина, монахов аббатства Сен-Дени попросили поставить двести недостающих бочек. Затем от них стали требовать делать это подношение ежегодно, и понадобилось издать императорскую хартию, чтобы его отменить. В Адре, как нам говорили, некогда был медведь, принадлежавший местному сеньору. Местные жители, любившие смотреть, как он дерется с собаками, стали его кормить. Через некоторое время зверь умер, но сеньор продолжал взимать с крестьян ломти хлеба . |
| В своей политике Л. С. основывался на принципе «одно королевство, один король»: вся власть в гос-ве должна находиться в руках короля, к-рый равен в своих полномочиях императору и не признаёт над собой никакой власти на земле. При личном аскетизме Л. С. не скупился на поддержание величия королевского достоинства, с блеском обставлял торжественные церемонии (заседания в Парижском парламенте, собрания баронов), тратил большие средства на содержание двора. При Л. С. в 1250 г. был составлен новый коронационный чин (ordo), к-рым были зафиксированы изменения, внесенные уже при коронации Л. С. Помимо появления новой королевской инсигнии - т. н. длани правосудия, коронационный чин закреплял последовательность церемонии посвящения в королевский сан (обет короля, опоясывание мечом (посвящение в рыцари), переодевание, миропомазание на царство, аккламация, принятие знаков власти, коронование) и провозглашал превосходство короля Франции над др. властителями как «христианнейшего монарха». Исцеление золотушных через королевское возложение рук с уверенностью фиксируется только со времени правления Л. С. ( Ле Гофф. 2001. С. 626). Величие франц. монархии было зримо воплощено в грандиозной перестройке королевской усыпальницы в Сен-Дени, осуществленной по инициативе Л. С. аббатом Матьё де Вандомом в 1263-1264 гг. Перемещение гробниц королей имело целью закрепить 2 концепции: возвращение к роду Карла Великого (reditus ad stirpem Karoli) и преемственность на троне Франции 3 династий королей - Меровингов, Каролингов и Капетингов. Важным представлялось не только сгладить династические разрывы, стерев память об узурпациях франц. престола Пипином Коротким и Гуго Капетом, и подчеркнуть преемственность королевской власти от Карла Великого, но и преодолеть опасное пророчество о том, что династия Капетингов будет править до 7-го колена (кор. Филипп II Август, дед Л. С., был 7-м королем из этой династии, но каролингское происхождение его матери Адели Шампанской, а также его 1-й жены и матери старшего сына Изабеллы позволило возвести родословную Л. С. напрямую к Карлу Великому). Преемственность на троне Франции 3 династий обеспечивала легитимность и устойчивость королевской власти. 16 гробниц королей и королев были расположены следующим образом: в соборе справа, с запада на восток, от нефа к хорам, покоились правители из династий Меровингов и Каролингов, а слева - из династии Капетингов; в центре были помещены усыпальницы деда и отца Л. С.- Филиппа II Августа и Людовика VIII. После всех преобразований в базилике Сен-Дени хоронили только коронованных особ. Новизна состояла и в том, что королевские останки были подняты из земли и выставлены на всеобщее обозрение, заново изготовлены надгробия со скульптурными изображениями монарших персон. |
|
|
