| Далее, надо постараться дать понять, что хотя в жизни очень много гадости, но в жизни есть и место радости, есть условие, при котором ты скажешь «спасибо» жизни, судьбе, промыслу, Богу, родителям – одним словом, благодарность тому, что ты есть, что ты родилась. Надо сделать так, чтобы она прониклась тем, что для чего-то нужно и это лето, и она, и институт, и здоровье… И с другой стороны – человеку надо помочь хоть что-то захотеть. То есть от «Пошли вы все на фиг, мне плохо!» перейти к «А что сделать, чтобы было хорошо?». И тогда уже можно начинать выправлять ценности человека, думать, к чему можно стремиться. Множество проблем растворится само собой, когда человек будет что-то делать, как мы говорили, не от чего-то, а для чего-то. И вот тогда мы поможем этой девчонке и вытащим ее. — К сожалению, сейчас очень типична ситуация, когда родители и подросшие дети начинают жить в разных мирах, соприкасаются лишь за столом, в каких-то домашних делах и не более. В остальном же, ребенок живет совершенно своей жизнью. Каковы здесь самые типичные ошибки, совершаемые родителями? — Тут абсолютно четко работает евангельская истина: смерть вообще и суицид в частности побеждается только одним – любовью, именно родительской любовью. И беда в том, что нас не учат или мы сами не знаем, не прислушиваемся к тому, как правильно любить детей. Потому что любить можно совершенно по-разному. Любить можно удушающе и капризно: у меня есть сорокалетние пациентки, которые каждый час должны отзваниваться маме, где они находятся, потому что мама чуть что угрожает: «Дочка, я так волнуюсь, что у меня разорвется сердце, если ты мне не позвонишь и не будешь дома ровно через 43 минуты после того, как закончится твой рабочий день». Это злоупотребление, это насилие, это гадкий двойник подлинной родительской любви. Другое искажение – замена сопричастности баловством, т.е. «возьми все, что хочешь, а только душевно от нас отстань. Дай нам пожить для себя, мы живем хорошо, а ты делай вид, что ты счастлив. Что тебе нужно для этого? Приставку игровую? Ладно, подожди, к Новому году купим, учись пока хорошо». И вместо любви получается торговля и полная духовная глухота. |
| Запомним — несоответствие между стремлением человека что-то выразить и минимумом информации, который он готов сообщить, является серьезным поводом насторожиться. — Если ситуация развивается дальше и имеет вид некоего шантажа: «Если ты…, то я тогда…», как отличить: это кокетство и желание пошантажировать или это настоящая беда и надо идти к врачу, к психологу? Либо можно просто сказать: «Все это глупость, не бери в голову, иди, занимайся своими делами»? — Реально может насторожить детализация намерений, когда человек начинает подыскивать способ, а не просто говорить: «Я уйду, меня не будет». Когда он стал выбирать технологию, когда включилось уже программа поиска конкретного варианта ухода из жизни – это уже серьезный сигнал. Если человек говорит о веревке, забирается на 14 – 18 этажи зданий. Потому что редко бывает, чтобы такие действия совершались просто так. Когда есть такие предварительные сигналы, то необходимо немедленно принимать меры. — А если такого еще не произошло? Вот реальная история: старшеклассник шантажировал мать, требовал одно, другое, и говорил, что иначе повесится. Выпросил компьютер. Когда потребовал подключить компьютер к интернету, мать отказалась, сказав что не в состоянии этого сделать сама и предложила решить этот вопрос с отчимом. Когда она через 15 минут вышла из ванной, то увидела, что ребенок повесился в дверном проеме своей комнаты. Какая здесь была сделана ошибка? Или это совершенно непредсказуемо? — Тут дело совершенно не в ребенке, здесь речь идет о диагнозе для всей семьи. В большинстве здоровых семей такое произойти вообще не может. Видимо, мать в своих отношениях с ушедшим отцом или с отчимом дала понять, что существуют такие способы достижения своей цели, как насилие и шантаж. Потому что ребенок обычно сам до этого не додумывается, а если он додумывается на ранних стадиях (3–4 года), то скорее пробует сначала ударить маму, ущипнуть, и только потом начнет соображать, что ей будет еще больнее, если он что-то сделает с собой. И если все это принималось, если в семью вошла возможность достижения целей путем насилия — физического, эмоционального или угрозы насилия — тогда уже запустилась программа, что это разрешено, это работает, это допустимо… |
| Интерес к внутреннему миру человека был объявлен буржуазным. Романы, в которых этот интерес сумел пробиться сквозь цензурные рогатки, можно перечесть по пальцам. Если бы психология приносилась в жертву социально–революционной тенденции, это было бы объяснимо политически. Но в советской России процветал и авантюрный роман. Интерес фабулы, в его чисто внешнем, синематографическом волшебстве, принимался суровым большевизмом как законный отдых борца. Лишь интерес к миру души признавался разлагающим. Этой тенденции не объяснить одной политикой. Политике шла навстречу новая литература, с ее тенденциями. Наконец, насилие политики само является орудием той идеи, того замысла новой культуры, которая не ограничена в своем проявлении большевизмом, но представляет последний крик века. В Европе эта тенденция — роман без души — выражается не столь победно… Здесь она парализуется могучим сопротивлением старого мира, который дает, быть может, накануне умирания, самые прекрасные свои цветы. Во Франции психологический роман, конечно, связан с именем Пруста, открывшим новую глубину человеческой жизни и новые, неиссякаемые темы для психологизирующего искусства. Но Пруст весь, целиком, своими корнями и даже культурными интересами — в ΧΙ–ΧΙΧ веке. Его Франция, его человечество — это Франция 90–х годов. Пруст — не зачинатель, а завершитель. Еще позже, как раз в самые последние годы, расцвел психологический роман в Англии. Но Англия в своем развитии чрезвычайно отстала от Европы. Ее интеллигенция переживает сейчас, с одной стороны, эпоху декаданса, с другой — нечто напоминающее русские 60–е годы и Достоевского. Я не хочу сказать, что психологизм в Англии, как и вся ее культура, обречены. Напротив, они могут оказаться источником победоносной и творческой реакции. Но, конечно, не здесь бьется сейчас пульс нового, безумного, самоубийственного мира. Живопись освободилась от психологизма так давно, что скоро можно будет справлять столетний юбилей преодоления в ней человека. Приблизительно— с импрессионистов. |
| Но в среде молодого поколения Достоевский различает и иные, более сложные, трагические фигуры. Таков Кириллов: восстание против унижающей человека власти бога толкает его на самоубийство, которое он рассматривает как проявление высшей свободы личности перед лицом играющих ее жизнью чуждых ей сил, выражение признания человеком власти над собой одного лишь собственного «своеволия». Своим «идейным самоубийством» Кириллов хочет показать пример другим людям, рассматривая себя как нового Мессию, жертвующего собою для всех. Горячая любовь к России, ее народу, из низов которого он вышел, гуманистическое сострадание к людям переполняют сердце убитого заговорщиками Шатова. Наконец, самый сложный образ романа — Ставрогин — один из последних в литературе XIX b. трагических выразителей темы романтического «демонизма». Это человек острого, аналитического ума и большой внутренней силы, полный сжигающей его ненависти к лицемерным устоям общества, в котором он вырос и воспитался. И в то же время анархическое отрицание старой, лицемерной морали побудило Ставрогина в молодые годы, бросив ей вызов, с головой погрузиться в разврат. В это время он совершил отвратительное преступление, мысль о котором позднее никогда не покидала его, — насилие над полуребенком, девочкой Матрешей. Рассказ об этом преступлении и вызванных им муках совести составляет содержание особой главы романа — «У Тихона» (так называемой «Исповеди Ставрогина»), которую редакция «Русского вестника», где впервые был опубликован роман, исключила при печатании «Бесов», сочтя ее слишком смелой, и она была опубликована впервые уже после Октябрьской революции. После совершенного преступления Ставрогин не находит душевного покоя, чувствуя в сердце неизменно ту же роковую пустоту. В нем ни на минуту не умолкает голос совести, которая, как безжалостный и неподкупный судья, напоминает Ставрогину о потере им своего человеческого лица. Став виновником гибели не только Матреши, но и Хромоножки, искалечив жизнь двух других героинь — Марьи Шатовой и Лизы Дроздовой, — Ставрогин на последних страницах романа кончает с собой. «Бесы» были восприняты современниками в ряду тогдашних охранительных, «антинигилистических» романов, направленных против освободительного движения. И до сих пор буржуазные реакционеры и мещане обыватели на Западе стремятся тенденциозно использовать «Бесов» в борьбе против коммунизма. Между тем К. Маркс еще в 70-х годах XIX b. провел ясную и четкую разграничительную линию между мелкобуржуазным анархизмом Бакунина и Нечаева, их релятивизмом в политике, этике и эстетике, программой мещанского вульгарного казарменного коммунизма и чуждой какой бы то ни было тени этического релятивизма, глубоко чистой и благородной по своим целям, по политическим методам и средствам борьбы программой революционной марксистской партии. |
| Где бы та буря ни обрушивалась на человека, она оставляла после себя крушение и отвержение всего возвышенного, всего божественного в нем, в отношениях между людьми. От всего благородства, выпестованного христианским духом и моралью в древние времена, осталось лишь нечто отдаленно напоминающее ниву, побитую градом. Ложь и насилие выползли из потайных нор и нагло и хвастливо зашагали среди бела дня по широким улицам, рядясь в тогу «натурализма». «Натурализм» в литературе стал означать описание аморальности, в искусстве и моде – бесстыдство оголения, в гостях и дома на кухне – презрение к посту, в браке – плотскую, скоро расторгаемую связь, в семье – самоволие молодых, в делах – состязание в обмане, в обществе – борьбу во что бы то ни стало, в политике – стремление к власти и обогащению, в международных отношениях – захват чужого либо искусным обманом, либо силой. Европейская школа была при этом главным очагом, главной цитаделью натурализма, который означал, в сущности, отрицание Бога и Его нравственного закона и веру в природу и в законы природы. Видя, в какую пропасть и к какому хаосу влечет натурализм европейцев вообще, некоторые ученые попытались прописать все же некие моральные правила для людей, некую этику. Были написаны книги «Естественная мораль», «Мораль без санкций», «Гуманность как социальная этика», «Социальная этика в свете естественных законов» и тому подобные. Это была этика, не подкрепленная авторитетом, без света и силы, но все-таки работы эти показывали озабоченность некоторых потоками мутных вод натурализма, захлестнувших Европу. То были пригоршни песка, которыми трезвомыслящие хотели остановить наводнение после разрушения плотины. А плотиной этой, вековечной плотиной, был твердый нравственный закон Бога. Никакая сила не могла заменить ту плотину, и менее всего надуманная теория о естественных законах. «Назад к природе!» – таким был девиз европейского натурализма. При этом не подразумевалось, что человек должен жить в соответствии со своей духовной и нравственной природой, ибо это неминуемо привело бы к духовному идеалу, данному человечеству в заповеди Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный ( Мф. 5:48 ). Напротив, этот лозунг подразумевал, что человек должен жить так, как живет вся остальная природа, то есть: достичь совершенства в хитрости как лисица, в жестокости – как волк, в коварстве – как змея, в прожорливости – как одно известное домашнее животное, в сексуальности – как другое известное домашнее животное, в похитительстве – как ястреб, в ненависти и убийстве собственных детей – как некоторые другие пернатые и, наконец, в самоубийстве – как скорпион даже тогда, когда в натурализм перестанут верить. А в него рано или поздно должны перестать верить, как и во всякую другую ложь. |
| Иногда кажется, что эта история не такая уж фантастическая, и превращенные взрослые безответственно творят свои шалости в разных сферах жизни, как бы поменявшись с детьми местами. Что же касается игрушек, то порой поражаешься вопиющей безграмотностью их изобретателей в сфере детской психологии. Ведь игрушка для ребенка – не просто забава, а культурное орудие, с помощью которого он осваивает огромный и сложный мир, постигает законы человеческих взаимоотношений и вечные истины. Мы изобретаем, а затем приобретаем игрушки для детей, исходя из своих потребностей, собственных неосознаваемых, порой, пристрастий. Посмотрите, что продается в наших магазинах и коммерческих ларьках. Вот миниатюрные наручники и резиновая дубинка. Подарив любимому чаду эти «атрибуты правосудия», родители должны понимать, что ориентируют ребенка не на профессию полицейского, а на глубоко скрытые агрессивные тенденции, когда насилие – самый короткий путь решения проблем. Но это вовсе не значит, что любое оружие провоцирует жестокость. Когда-то мой четырехлетний сын, получив в подарок пластмассовый меч, тотчас направился с ним в темную комнату и через некоторое время вышел из нее счастливо улыбающимся: «Он убежал, Бармалей!» Игрушечный меч оказался грозным орудием мальчика против страха темноты, средством овладения собственным поведением. Самая главная защита ребенка, как ни парадоксально, – обезоруживающее дружелюбие: помните, мудрая мама советовала Крошке-Еноту: «Улыбнись тому страшному, кто сидит в пруду»? А современный ребенок, берущий в руку пистолет или автомат, сразу направляет его на другого человека – сверстника или взрослого. Вы никогда не обращали внимания, что при этом детское лицо сразу искажает злобная гримаса? И эта злоба не способна его защитить, а лишь вызвать встречную агрессию. На силу ведь всегда найдется еще большая сила. Вот придуманные взрослыми игрушки – трансформеры, как будто вышедшие из преисподней бесы, демоны, монстры и монстрики. Это некрофильские образы, способствующие демонизации детского сознания и его танатизации (от Танатос – бог смерти) являются одним из факторов все увеличивающихся детских самоубийств. Дети не хотят взрослеть, бояться жить, их страшит будущее. Чего удивляться растущим невротическим реакциям наших детей, их депрессивным состояниям, когда им приходится жить вместе с нечистой силой, от которой нет защиты, поскольку взрослые не дали. Дети сами выбирают эти игрушки, скажете вы, они им нравятся. Но ведь это мы предоставили им этот выбор и подготовили почву для потребности в нем. |
| - А какие чувства и образы возникают в детском сознании при взгляде на бронзовых мальчика и девочку, стоящих в окружении величественных чудовищ? - Дети, естественно, будут отождествлять себя не с чудовищами, а с бронзовыми малышами, так как их психология, их внутренний мир ребенку гораздо понятней. А малыши, обратите внимание, изображены с завязанными глазами. Как при жертвоприношении. Это еще больше их принижает, подчеркивает их беспомощность и зависимость. Слепцу требуется поводырь. Такие ассоциативные связи внедряют в сознание ребенка мысль о необходимости подчинения той силе, которая его окружает. - А окружают его монстры... - Вот именно! Есть такая наука " виктимология " наука о жертвах. И ученые, работающие в этой области, обнаружили, что если человек относится к себе как к жертве, по отношению к нему обязательно будет совершено насилие, ибо он внутренне уже готов к нему, подсознательно ждет его. Дети из шемякинской скульптурной композиции очень красиво сделаны, к ним нельзя не проникнуться теплыми чувствами. Значит, отождествляя себя с ними, наши живые дети будут усваивать психологию жертвы и не смогут противостоять насилию, злу. А многие детские психиатры говорят вдобавок о том, что психология жертвы зачастую толкает ребенка к самоубийству. - А может ли " памятник порокам " породить рост детских страхов? - Конечно, может. Даже взрослым людям страшно смотреть на этих чудищ. Что же говорить о детях?! У меня на Болотном сквере состоялся весьма любопытный разговор с одним подростком. Я спросила: " Как ты считаешь, хорошо, что здесь поставили такой памятник? " Он мне в ответ на подростковом сленге: " Ага! Клево! Прикольно! " - " А у тебя есть младший брат или сестра? " - спросила я. " Да, есть брат, ему пять лет " . - " Ну, а ты бы хотел его сюда привести? " Паренек мгновенно посерьезнел, посмотрел на фигуры пороков и ответил: " Да вы что? Ему же потом ужастики будут сниться, он мне спать не будет давать " . Я говорю: " А автор памятника считает, что этими фигурами можно учить и даже лечить детей, избавлять их от каких-то негативных влияний " . - " Ах, вот как?! возмутился парнишка. Ну, я сейчас пойду скажу ему пару слов. " И действительно, подошел к Шемякину и начал задавать вопросы, чем вызвал большое раздражение маэстро. Потом вернулся ко мне и сказал: " Ладно, мы с ребятами принесем бутылки и взорвем эту гадость " . Это, конечно, юношеский максимализм, но согласитесь, интересно, что поставленный в позицию старшего брата даже самый обычный, вероятно, не очень образованный подросток понимает, как вреден для детской психики шемякинский памятник. А маститый Шемякин, претендующий на роль нашего учителя жизни, не понимает! |
| Организаторы сети указанных сообществ подводят отобранных подростков, в зависимости от индивидуальных склонностей, темперамента и других личностных особенностей, к мысли об убийстве либо других людей (вербуемые в «ИГ», а также радикалы околонацистского толка, такие, как «хабаровский стрелок»), либо себя (контингент суицидальных групп). При этом условно-«игиловский» и условно-суицидальный контингенты частично совпадают. Учитывая, что террорист-смертник, помимо гибели других людей, также совершает самоубийство, логично предположить, что в глобальном плане за этими процессами стоят одни и те же структуры. Прослеживается четкий западный след этого явления (существенная часть контента околосуицидальных сообществ является переводом англоязычных первоисточников; паблики активно внедряют на российской почве темы, более характерные для Запада, в частности, проабортную тематику ). В настоящий момент создатели широкого спектра околосуицидально-депрессивных сообществ переходят к решению задач общественно-политического характера . С марта 2017 г. значительно вырос удельный вес контента открыто антироссийского и деструктивного содержания. На первый план выходит продвижение антихристианских (в том числе направленных конкретно против Русской православной церкви и Патриарха Кирилла), протеррористических (де-факто оправдывающих совершение террористических актов и обесценивающих страдания их жертв) и пропедофильских «идей» в широкие подростковые массы. Поступательное нагнетание немотивированной агрессивности, активная раскрутка мемов, пропагандирующих жестокость и насилие, маркируют переход на новый этап, на котором, по замыслу организаторов, должна будет пролиться кровь. Соответствующие демотиваторы (посвященные, в частности, трагедии в школе «Колумбайн», персонажу мультфильма «Джефф-убийца», постулирующие, что «Я хочу быть автоматом, стреляющим в лица» и т.п.) собирают десятки тысяч (!) «лайков» , что свидетельствует о подготовке/наличии в подростковой среде благоприятной почвы для совершения разного рода насильственных преступлений - в том числе, идеологически и религиозно немотивированных терактов . |
| Вл. С. Соловьёв в кн. «Три речи в память Достоевского» ( Соловьев. Т. 3. С. 212) связывал происхождение новоевроп. Г. с ошибочным толкованием христ. веры и ее разрушением в эпоху «свободного просвещения Европы». По мнению Соловьёва, христ. вера в Царство Божие сочетает веру в Бога с верой в человека и в природу (Там же). Разделение этого целостного феномена христ. веры на 3 обособленные и существующие сами по себе веры, происшедшее в Европе, считал Соловьёв, отразили сменявшие друг друга основные течения ее умственной истории: 1) мистицизм как «созерцание Божества» и игнорирование человеческой свободы и материальной природы; 2) Г. как поклонение «человеческому началу» и упование на «безусловную самозаконность и верховенство человеческого разума»; 3) натурализм (или реализм и материализм) как окончательное отрицание Бога и преклонение «перед мертвым механизмом природы» (Там же. С. 212-213). Противопоставляя ложному Г. (как односторонней вере в неисчерпаемые силы и возможности автономного человека) «истинный гуманизм», Соловьёв отмечал, что подлинная вера в человека всегда связана с верой в Богочеловека (Там же. С. 214) и без нее вырождается в эгоизм и насилие над другими людьми, в убийство и самоубийство как в неотвратимые последствия продуманного до логического конца безбожия. Соловьёв писал, «что только отказавшись… от своей безумной сосредоточенности в себе, от своего злого одиночества, только связав себя с Богом в Христе и с миром в Церкви, можем мы делать настоящее Божие дело…» (Там же). К. Н. Леонтьев в Г. видел торжество эгалитарно-либеральных принципов Нового времени, разлагающих человечество, и считал новоевроп. гуманность антитезой христианству. В основе этого противопоставления, по мнению Леонтьева, лежит понимание любви; в гуманистическом мировоззрении любовь автономна, обязана своим происхождением только человеку, в христианстве - дарована Богом и представляет собой совокупность разнообразных форм, соединяющих людей друг с другом в Боге. Г. и гуманность, отождествляющие себя с односторонне понимаемой человеческой любовью, считал Леонтьев, представляют собой «вторичное упрощение форм», к-рое сводит эту любовь, опирающуюся на мораль лица или разум человечества, в конечном счете к утилитаризму. В отличие от Г. в христианстве любовь лишь одна из составляющих частей его сложной, разнообразной и богатой природы. Как отмечал Леонтьев, «в христианстве между многими другими сторонами есть и гуманность, или любовь к человечеству «о Христе», т. е. не из нас прямо истекающая, а Христом даруемая, и Христа за ближним провидящая - от Христа и для Христа» ( Леонтьев К. Н. Восток, Россия и славянство. М., 1996. С. 324). |
| – Рассматривается законопроект, приравнивающий любое телесное наказание к физическому насилию. Ремню не место в воспитательном процессе? Или и поощрение, и наказание – необходимые, архетипические инструменты? – К счастью, этот закон еще не принят – проект вынесен на общественное обсуждение до конца года. И это прекрасная возможность для людей принять участие в таком важном решении и выразить свое мнение. По моему мнению, это абсолютно неоправданное и очень опасное вмешательство государства в тонкий механизм детско-родительских отношений и в семью вообще. Инициаторы принятия этого закона идут против здравого смысла, юридически отождествляя телесное наказание ребенка с физическим насилием. Думаю, что всем ясно, что ребенка, особенно маленького, иногда просто необходимо шлепнуть по попе, чтобы повлиять на его поведение. Разумеется, речь не идет о регулярной порке детей – речь об одном из адекватных методов обоснованного наказания. Некоторых детей можно воспитать без единого удара, но есть и дети, которых просто невозможно контролировать иначе. Цель телесного наказания – вызвать у ребенка небольшую боль, а не нанести повреждения. Телесное наказание – шлепок по попе – применимо, когда речь идет о совсем маленьком ребенке, который еще не понимает объяснений, чтобы предостеречь его от поведения, опасного для него самого. Второй случай, когда такое наказание оправданно, – если ребенок ведет себя агрессивно и применяет насилие по отношению к другим детям, взрослым или животным. Тогда ребенок на своем примере понимает, что то, что он делает, другому причиняет боль. Маленький ребенок не знает, что его воздействие может сделать кому-то больно, потому что он воспринимает других людей и живых существ как подвижные картинки. А так мы учим его, что у других людей есть чувства, что человек может чувствовать боль и что нельзя делать другому так, как не хочешь, чтобы сделали тебе. Таким образом в ребенке развивается сочувствие и эмпатия – умение поставить себя на место другого. И третья ситуация, в которой родитель может и должен применить физическое наказание, – когда ребенок не воспринимает все прочие методы воздействия. Это и есть основная мысль: родители – это не покрываемые законом монстры, которые ждут не дождутся, как бы поиздеваться над собственным ребенком, так что государству необходимо защищать детей от родителей, а разумные и ответственные взрослые люди, которые больше всех на свете любят собственных детей и которые по природе вещей больше всех заинтересованы в том, чтобы их чадам было лучше. |
|
|
