| О мотивах суицидов и основах детской жизнестойкости Теперь вернёмся к центральному вопросу нашего обсуждения. Анализ мотивов совершения детьми и подростками самоубийств за период 2009–2010 гг. показал, что чаще всего несовершеннолетние сводили счёты с жизнью по причинам: – семейных разногласий и конфликтов, боязни наказания со стороны родителей; – неразделённых или прерванных романтических отношений (в подростковом возрасте дети уверены, что первая любовь – это навсегда и относятся к ней крайне серьёзно). Среди других поводов для суицида выявлены: – конфликты со сверстниками и друзьями; – учебная неуспеваемость, низкий уровень школьной адаптации; – бестактное поведение отдельных педагогов (психологическое насилие), конфликты с учителями; – демонстративное поведение с суицидальными намерениями, повлекшее за собой смерть; – тяжёлая болезнь или смерть близких родственников; – антисоциальный образ жизни родителей (алкоголизм и безработица); – лишение родителей родительских прав; – аддиктивное поведение (наркотики, алкоголь и пр.), которое влечёт за собой финансовые проблемы и проблемы с правоохранительными органами; – боязнь уголовной ответственности за совершение правонарушения; – осознание собственного виновного поведения; – подростковая беременность; – сексуальное насилие (зачастую ребёнок считает себя виноватым в произошедшем); – физические недостатки ребёнка; – наличие психического заболевания; – низкий уровень жизни; – влияние деструктивных сект и субкультур. Суицидологические исследования опровергли утверждение, что большинство самоубийц – душевнобольные. Выяснилось, что количество душевнобольных среди самоубийц не превышает их числа среди тех, кто умирает своей смертью . То есть суицид в общем случае мало связан с психическим расстройством. Также развенчан миф о том, что чаще сводят счёты с жизнью дети из социально неблагополучных семей. Существенную роль в этиологии суицидального поведения несовершеннолетних играет размещение в информационно-телекоммуникационных сетях общего пользования информации, популяризирующей самоубийства, провоцирующей ребёнка на лишение себя жизни. |
| 16 И когда у кого-либо из таких появляется желание вернуться на свет, Судьба на него восстает, крепко держат на месте Непроходимые волны печального моря. 17 Возможно, она совсем не там, ибо умертвила себя, хотя и будучи невинной, но чувствующей за собой преступление? Что, если она (что могло быть известно только ей самой), увлеченная сладострастием юноши, сочувствовала ему, хотя он и употребил против нее насилие; и не прощая себя за это, сокрушалась до такой степени, что полагала возможным искупить свое преступление только смертью? Хотя и в этом случае она не должна была убивать себя, если бы могла с пользой приносить покаяние перед ложными богами. Но если это действительно так, и ложно то, что их было двое, но прелюбодействовал один, а напротив – совершили прелюбодеяние оба, один с употреблением явной силы, другая – с тайным соизволением: то она убила себя не невинную. В этом случае ученые защитники ее могут сказать, что она не находится в преисподней среди тех, Что невинными будучи, Сами себя умертвили. Таким образом, дело сводится к тому, что отрицанием человекоубийства утверждается прелюбодеяние, а оправданием в прелюбодеянии возводится обвинение в человекоубийстве. Выхода решительно нет, коль скоро вопрос ставится так: «Если она прелюбодействовала, то за что ее хвалят; а если осталась целомудренной, то за что она убита?» Но для нас при опровержении тех, которые, будучи чуждыми всякого помышления о святости, смеются над христианскими женщинами, потерпевшими в плену насилие, – для нас в примере этой благородной женщины достаточно и того, что так прекрасно сказано в ее похвалу: «Было их двое, но прелюбодействовал один». Ведь именно так обычно представляют себе Лукрецию: что она не могла осквернить себя никаким соучастием в прелюбодействе. А что она, и не совершив прелюбодеяния, убила себя за то, что сделалась орудием прелюбодеяния, в этом выразилась не любовь к целомудрию, а болезненное чувство стыдливости. Стыдно ей было, что над нею совершилось чужое непотребство, хотя и без ее участия; и римская женщина, до крайности жаждавшая доброго о себе мнения, побоялась, чтобы о ней не подумали, будто бы то, что она претерпела через насилие, она претерпела добровольно. |
| Клоунада — отдельная тема. Мы живем в эпоху иронии, постиронии, стендапа. Ирония — это отношение не всерьез. При неолиберализме никто ни во что верит, не верят и что Систему можно сломать; остается воображаемая свобода; а ирония — это и есть воображаемая свобода. Джокер — шутник, который в эпоху тотальной постиронии шутит в самой жизни самой жизнью; иронизирует, так сказать, объективно. Это фильм — про материализацию иронии, тоже очень удачная черта. «Раз вы все такие смешливые, ну давайте пошутим». Или, по-другому: «ну, это мы сейчас пролетарии, неудачники, но неолибералы говорят, что мы можем добиться успеха». Джокер понимает, что это ложь; его маска — не маска на самом деле, а выявление подлинной классовой сущности. Он клоун в глазах капиталистов, и так будет до тех пор, пока пролетарии не осознают себя пролетариями и не сломают Систему. Финал фильма — это не революция конечно, максимум ее намек. Возможна правая интерпретация: да, конечно, при капитализме полно проблем, полно несправедливости, полно трагедий, но посмотрите, ведь все эти революционеры — кровавые психопаты, пожалуй, при капитализме лучше, чем при революции. Такое толкование возможно, но принципиальней — удачность образа: скажем, если очередной реальный псих в следующий раз начнет расстреливать людей в маске Джокера — это не потому что «Джокер» его на это толкнул, а потому что «Джокер» удачно словил общественные настроения, удачно создал образ современного субъекта. Выхода мы не видим. Субъективное насилие террориста есть следствие объективного насилия Системы; оно деструктивно, на данный момент стихийные протесты не могут сформировать революцию (конструктивный синтез нового порядка), а следовательно выливаются в деструктивное насилие (теракты, самоубийства, наркомания и пр.). Интересно, что герой слетает с катушек, когда государство лишает его лекарств от психического расстройства, — то есть лишает наркотиков. В США тем временем — опиоидная эпидемия; что будет, если американцев лишить опиоидов? (Наркотики тоже — деструктивный протест, то есть протест, не нашедший себе конструктивного выхода.) Джокер — это образ всех тех, кто хочет снести Систему, но не может (тут он уже не только «маленький», но и «лишний» человек). |
| Джокер, прежде чем стать Джокером, весьма любил смотреть телевизор — этот наркотик для широких масс, этот главный поставщик идеологии. Характерно, что именно популярного телеведущего убивает Джокер, что провоцирует восстание. Герой «Серотонина» в депрессии, в общем, ничем не занимается кроме еды и телевизора. Тема шутки в «Серотонине» отсутствует (кроме небольшого фрагмента, чье значение я не буду преувеличивать), но зато у Уэльбека есть целый роман про комика — «Возможность острова». Любовь? Ее катастрофа — главная тема всего творчества Уэльбека. «Серотонин» — это собственно воспоминания героя о его любовях, которые кончились фиаско; воспоминания героя, который до сих пор любит, но не может вернуть возлюбленную (ко всему прочему его либидо убито таблетками). Социальный провал? Герой Уэльбека не неудачник, не нищий, не безработный. Но всю жизнь трудясь экспертом в области сельского хозяйства, понимая всю гибельность неолиберальной политики, он ничего не смог с ней поделать. К слову, Уэльбек всегда описывал в самых черных тонах современный капитализм, но в «Серотонине» он впервые прямо называет без всяких затей источник зла — свободный рынок, неолиберализм. И в «Джокере», и в «Серотонине» описывается и прямо назван враг — капитализм (давно такого в искусстве не было). Восстание? «Серотонин» изображает восстание фермеров, доведенных до отчаяния неолиберальной политикой. Восстает, правда, не герой, а его друг: но и этот друг тоже потерпел фиаско в браке, в работе, в жизни, «в смысле жизни», не псих, но алкоголик и т. д. Он, как и Джокер, в полном отчаянии, и только в отчаянном восстании возвращает себе — на мгновение, но возвращает — радость, смысл, достоинство, красоту. Конец постмодерна? Уэльбек никогда не был постмодернистом, его творчество — живое, ибо всегда работало с социальными и экзистенциальными проблемами. Интересно, что Джокер сначала хочет убить себя, и только потом решает убивать других. В «Серотонине» сначала — вооруженное восстание, а потом — самоубийство. Подобная же зеркальная противоположность: Джокер убивает мать, герой «Серотонина» хочет убить сына своей возлюбленной, но не убивает. В общем, насилие — против себя или против других — это деструктивный выход протеста, не находящий конструктивного решения; плод отчаяния. Фильм и роман по-разному работают с одними и теми же горькими реалиями. Наркотик — «мягкое насилие» по отношению к себе: у Джокера все начинается с того, что государство больше ему лекарств не дает. Герой Уэльбека стартует с того, что начинает их принимать. |
| М., 2001. 9. Входящая здесь тема непротивления злу обеспечивает тексту Соловьева репутацию антитолстовского памфлета. См. характерную реакцию Г. П. Федотова (Федотов Г. П. Об антихристовом добре//Путь. Париж, 1926. См. также: Свенцицкий В. Л. Толстой и Вл. Соловьев. М., 1907; Садковский С. М. Вл. С. Соловьев о графе Толстом. М., 1901; Булгаков С. Н. Васнецов, Достоевский, Вл. Соловьев, Толстой: (Параллели)//Литер. дело. СПб., 1902. С. 111–139; Минц З. Г. Из истории полемики вокруг Льва Толстого: (Л. Толстой и Вл. Соловьев)//Ученые записки ТГУ. Тарту, 1966. Вып. 184. С. 89–110; Лосев А. Ф. Владимир Соловьев и его ближайшее окружение//Литературная учеба. М., 1987. С. 151–154; Буслакова Т. П. Владимир Соловьев о Л. Толстом//Из истории русской литературы конц. XIX – нач. ХХ в. М., 1988. С. 149–160; Сербиненко В. В. Спор об антихристе: Вл. Соловьев и Г. Федотов//Общественная мысль: Исследования и публикации. М., 1990. Вып. 2. С. 29–40; Мелешко Е. Д. Философия непротивления Л. Н. Толстого. Систематическое учение и духовный опыт. Тула, 1999; Духовная трагедия Льва Толстого/Сост. A. Н. Стрижев. М., 1995. Ср. тезисы Соловьева о поборании Зла смертного мира сверхчеловеческим Добром: «Самоубийство – насилие над собою – есть уже нечто более высокое и более свободное, чем насилие над другими. Сознавая свою несостоятельность, человек тем самым становится выше этой своей несостоятельности, и, произнося себе смертный приговор, он не только страдает, как подсудимый, но и действует властно, как верховный судия. …Самоубийца не только сознает человеческую несостоятельность в себе, но и возводит ее во всемирный закон, что уже есть безумие. Он не только чувствует зло, но и верит в зло. Сознавая свой недуг, он не верит в исцеление и потому приобретенную тем сознанием силу и свободу может употребить только на самоуничтожение. К самоубийству приходит всякий, кто сознает всечеловеческое зло, но не верит в сверхчеловеческое Добро. Только этой верой человек мысли и совести спасается от самоубийства» (Указ. соч., 312). Панораму полемического диалога с Толстым его современном см. в антологии: Лев Толстой: Pro et contra/Сост., вступ. ст., комм. и библ. К. Г. Исупова. СПб., 2000. |
| Такое рождение не нужно для так называемого общественного идеала. Он довольствуется человеческою природою, как она есть, – это идеал грубый и поверхностный, и мы знаем, что попытки к его реализации только утверждают и умножают уже господствующие в мире зло и безумие. Такого грубого и поверхностного, безбожного и бесчеловечного идеала не было у Достоевского, и в этом его первая заслуга. Он слишком хорошо знал все глубины человеческого падения; он знал, что злоба и безумие составляют основу нашей извращенной природы и что если принимать это извращение за норму, то нельзя прийти ни к чему, кроме насилия и хаоса. Человек, который на своем нравственном недуге, на своей злобе и безумии основывает свое право действовать и переделывать мир по-своему, такой человек, каковы бы ни были его внешняя судьба и дела, по самому существу своему есть убийца; он неизбежно будет насиловать и губить других и сам неизбежно погибнет от насилия. – Он считает себя сильным, но он во власти чужих сил; он гордится своею свободою, но он раб внешности и случайности. Такой человек не исцелится, пока не сделает первого шага к спасению. Первый шаг к спасению для нас – почувствовать свое бессилие и свою неволю, кто вполне это почувствует, тот уже не будет убийцею; но если он остановится на этом чувстве своего бессилия и неволи, то он придет к самоубийству. Самоубийство – насилие над собою – есть уже нечто более высокое и более свободное, чем насилие над другими. Сознавая свою несостоятельность, человек тем самым становится выше этой своей несостоятельности, и, произнося себе смертный приговор, он не только страдает, как подсудимый, но и действует властно, как верховный судия. Но и здесь суд его неправеден. В решении на самоубийство есть внутреннее противоречие. Это решение исходит из сознания своего бессилия и неволи; между тем самое самоубийство есть уже некоторый акт силы и свободы – почему же этою силою и свободой не воспользоваться для жизни? Но дело в том, что самоубийца не только сознает человеческую несостоятельность в себе, но и возводит ее во всемирный закон, что уже есть безумие. Он не только чувствует зло, но и верит в зло. Сознавая свой недуг, он не верит в исцеление и потому приобретенную тем сознанием силу и свободу может употребить только на самоуничтожение. К самоубийству приходит всякий, кто сознает всечеловеческое зло, но не верит в сверхчеловеческое Добро . Только этой верой человек мысли и совести спасается от самоубийства. Он не должен остановиться на первом шаге – сознании своего зла, но должен сделать второй шаг – признать сущее Добро над собою. И немного нужно здравого смысла, чтоб, чувствуя все зло в человеке, заключить к Добру, независимому от человека, и небольшое нужно усилие доброй воли, чтоб обратиться к этому Добру и дать ему место в себе. Ибо это сущее Добро уже само ищет нас и обращает пас к себе, и нам остается только уступать Ему, только не противодействовать Ему. |
| Закрыть itemscope itemtype="" > " Лучшее средство от терроризма - атеистическое воспитание " 12.02.2004 885 В борьбе с терроризмом я бы сделал упор на атеистическое воспитание. Любой по-настоящему религиозный человек потенциально готов к терроризму. Для него нет смерти, а есть переход в другой мир. А если он погибнет в священной войне, убивая неверных, то его " другой " мир будет заведомо лучше " здешнего " . Поэтому верующим человеком очень легко управлять, послать на самопожертвование и на убийство, освятив его высшей целью. Особенно это относится к ближневосточным религиям - иудаизму, христианству, исламу. " Кто не со мной, тот против меня " - учил Христос, и добавлял: " Не мир пришел Я принести, но меч " . Ему вторит Магомет в Коране: " А как встретите тех, которые не уверовали, то - удар мечом по шее " ... В этом отношении ближневосточные религии не сильно различаются между собой, их историческая миссия всегда состояла в том, чтобы упорядочивать насилие, нацеливать его, предотвращая социальный хаос, объединять верных против неверных ( " они - мы " ). Задача устранить насилие с политической арены впервые встала перед человечеством только в XX веке, и здесь уже инерция религиозного мышления становится самоубийственной. Я много лет изучаю явления агрессии, насилия. То, о чем я сейчас говорю, - выстрадано: стержневым направлением борьбы с терроризмом должно быть формирование атеистической морали, светской картины мира. Многие журналисты думают, что смертников зомбируют, используя гипноз и прочее. Но гипноз осуществляют не психологи или психотерапевты, а проповедники в мечетях, церквях и прочих молельных домах. Как понять двадцатилетнюю красотку, решившуюся взорвать себя ради священной цели - уничтожить вместе с собой с десяток неверных? Так ведь ее любимый погиб, его убили " крестоносцы " (по ТВ не стесняются показывать, как поп обмахивает кадилом русских солдат!), он теперь в раю окружен прекрасными гуриями, и наша героиня мечтает скорее оказаться среди них. Самый прямой путь - взорвать себя вместе с врагами. Самопожертвование во имя Аллаха - дело святое, беспроигрышное... Вот на что надо внимание обращать. Ведь известно: не поняв - не одолеешь! |
| И вот, не будучи в состоянии показать людям своей совести, она решила представить их глазам эту казнь, как свидетеля своих помыслов. Она краснела при мысли, что ее могут счесть сообщницей проступка, если она терпеливо снесет то, что сделал над нею другой. Этого не сделали христианские женщины, которые, снеся подобное, продолжают жить. Они не наказали себя за чужое преступление, чтобы к чужим злодействам не добавить своих; а это так бы и было, если бы по той причине, что враги, отдавшись страсти, обесчестили их, они из стыда совершили бы над собою человекоубийство. У них есть внутренняя слава целомудрия, свидетельство совести. Они имеют ее пред лицом Бога своего и не ищут большего там, где нет большего, что они могли бы сделать по совести, — не ищут, чтобы ради избежания оскорблений со стороны людской подозрительности не уклониться от предписаний божественного закона. Глава 20. Нет ни одного авторитета, который бы давал христианам в каком-либо случае право на самоубийство В самом деле, не случайно же в священных канонических книгах нельзя найти божественного предписания или дозволения на то, чтобы мы причиняли смерть самим себе даже ради приобретения бессмертия или ради избежания и освобождения от зла. Когда закон говорит: «Не убивай» (Исх.20:13), надлежит понимать, что он воспрещает и самоубийство, ибо, сказав это, он не прибавляет «ближнего твоего», подобно тому, как, воспрещая ложное свидетельство, он говорит: «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» (Исх. 20:16). Впрочем, и тот, кто дал ложное показание против самого себя, не должен считать себя свободным от этого преступления. Потому что правило любить ближнего любящий должен как бы примерять на себя, ибо написано: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22:39). Если же тот, кто делает ложное показание о самом себе, виновен в лжесвидетельстве не меньше, чем если бы он дал его против ближнего (хотя в заповеди, возбраняющей ложное свидетельство, возбраняется ложное свидетельство именно против ближнего, и людям недостаточно рассудительным может показаться, что ею не воспрещается лжесвидетельствовать против самого себя), то насколько же очевиднее выражена мысль, что человеку непозволительно убивать самого себя, коль скоро в заповеди «не убивай», к которой не сделано никакого дальнейшего добавления, никто не представляется исключением, даже и сам тот, кому это заповедуется? Некоторые стараются распространить эту заповедь даже на животных, считая непозволительным убивать никого из них. Но в таком случае почему не распространять ее и на травы, и на все, что только питается и произрастает из земли? Ведь и этого рода предметы, хотя и не обладают чувствами, называются живыми, а потому могут умирать, — могут, следовательно, быть и убиты, коль скоро употребляется по отношению к ним насилие. Поэтому апостол, говоря о семенах их, пишет: «То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет» (1 Кор. 15:36). И в псалме написано: «Уби градом винограды их» (Пс. 77:47). |
| Весь ужас этого греха заключается в том, что совершивший его не способен уврачеваться и исправиться. В древности самоубийц хоронили вдали от кладбищ, не ставили на могилах крестов. За них не служили заупокойные обедни, сорокоусты, панихиды. Этот грех называли «грехом Иуды», хотя, конечно, не он первый ушел из жизни самовольно. Грех этот сегодня актуален не меньше, чем в прошлом. Критикуя, нужно всегда смиряться. Легко здоровому человеку осудить неисцелимо больного, просящего смертельный укол. Легко обвинить в трусости солдата, сдавшегося в плен, особенно если ты не то что не воевал, но даже не служил в армии. Не приведи Бог испытать то, что чувствуют несчастные, лезущие в петлю или перешагивающие через перила. Мы не хотим их судить, мы просто хотим разобраться. Может показаться, что на самоубийство толкает невыносимость внешних условий: голодные дети, безработица, угрозы и насилие с чьей-то стороны и проч. Но жизнь опровергает этот первичный взгляд. Примитивные общества, живущие впроголодь и ведущие натуральное хозяйство, не знают массовых случаев самоубийств. Жуткая история XX века — история ГУЛАГа и Освенцима — говорит о том, что в этих лагерях смерти, где, казалось бы, легче всего человек мог укоротить себе век и избежать будущих страданий, люди цеплялись за жизнь и вопреки всему старались выжить. Самоубийство, несомненно, имеет другие корни, нежели просто несносность жизни. В «Дневнике писателя» Достоевский отмечает, что с отменой телесных наказаний нравы в России, конечно, смягчились, но возросло нетерпение трудностей и количество самоубийств в состоянии нервного срыва. В его произведениях, кстати, часто встречаются решившиеся на этот шаг люди. Это либо экзальтированные юноши, проигравшие в рулетку казенные деньги, либо развратники, сожженные внутри собственными грехами и не могущие больше жить, либо совершающие самоубийство идейно, то есть сознательно возвращающие Богу «билетик», отказывающиеся от дара жизни. Все эти типы присутствуют и в современности. Более всего самоубийству подвержена, наверное, молодежь. Она является группой риска по всем болезненным проблемам. Самоубийство становится особенно опасным в обществе, которое везде и всюду отстаивает права индивидуального «я». Ни род, ни общество, ни религия для тебя не авторитеты. Ты сам волен избирать свой путь, ты сам за все в ответе и у тебя все получится. Так говорят человеку уже давно. А ведь мы знаем, что бывает с ребенком, когда он всюду лезет и говорит «я сам». Брошенный в вихрь жизни, лишенный всяких ориентиров человек изнутри пожирается сильнейшей тоской и смятением. Добавьте сюда сытость и праздность, приплюсуйте наркотики и неизбежную массовую культуру. |
| Фото: shutterstock Красные флажки. Как понять, что подросток может устроить стрельбу Опыт специалиста по поведению из США 21 сентября, 2021 Опыт специалиста по поведению из США Фото: shutterstock Определить, что человек может причинить вред себе и другим, можно по своеобразным «красным флажкам» в его поведении, на которые должен обратить внимание специалист. Один такой признак обычно не означает, что человек может представлять угрозу другим. Но он привлечет внимание эксперта. Роджер Депью Некоторые предупреждающие знаки более важны, чем другие. Например, увлечение огнестрельным оружием и владение им должны насторожить больше, чем положение одиночки — ведь именно владение оружием дает человеку возможность совершить нападение. Но если подросток просто умеет стрелять и не имеет других «красных флажков», то маловероятно, что он может быть опасен. Когда присутствует комплекс показателей, риск становится более серьезным. Человек, который одновременно владеет огнестрельным оружием, является одиночкой, проявляет интерес к прошлым ситуациям со стрельбой, пишет рассказы об убийствах и самоубийствах, демонстрирует отклоняющееся поведение, говорит о возмездии другим, имеет историю психических заболеваний и отказывается от консультаций, очевидно, будет рассматриваться, как более значительная угроза для себя или других. Какие признаки могут указывать на «школьного стрелка» Творчество и другой контент, связанный с жестокостью Сочинения (рассказы, эссе), рисунки (художественные работы, изображающие насилие), чтение и просмотр материалов (предпочтение книгам, журналам, фильмам, музыке, веб-сайтам и чатам с темами жестокости и унижения), а также ролевые игры с актами насилия. Проблемы с гневом Трудности с контролем гнева, потеря самообладания, импульсивность, угрозы. Увлечение оружием и различным снаряжением Особенно тем, которое предназначено и чаще всего используется для убийства людей (пулеметы, полуавтоматические пистолеты, компактные револьверы, стилеты, штыки, кинжалы, кастеты, специальные боеприпасы и взрывчатые вещества). |
|
|
