| А. Ф. обратился к юбиляру на латыни: Doctor magnificus, virtutibus paestans admodum, re philologica pulcherrima peragens, industrissime, gratulo!.. Semper tecum, sagacissime, prudentissime! Один раз вместо латинского et сказал немецкое und. А. Ф. не помню по какому поводу сказал в связи с темой Софии: «Своя ноша не тянет». 25.2.1973. Скрябин был талантливый как Ницше. Тоже, как Ницше, стал профессором и бросил. Потому что время нет для сочинения своих произведений, которые настолько сложны в сравнении с классическими. Бывает, человек сам играть не умеет, но может научить других. Это особое отношение к музыке. У исполнителей, наоборот, нет возможности преподавать; у них же там страшный труд, надо по 10 часов в день играть чтобы стать хорошим пианистом. Мой «Античный космос» в ФБОН написан. Paly (?), один ученый 70-х годов XIX века, считал, что эпос Гомера позднего происхождения, причем текст двигался вплоть до времени Александра Македонского. Поэтому у Гомера находят мысли, которые только у досократиков могли быть. Поздние и теоретические представления. Я тоже представил бы Гомера прямо как догматическое богословие. Но у Paly, наверное, здорово сделано. Я занимался эпиграфикой у Новосадского. Два года на нее угробил, получил пять, с тех пор 50 лет не пришлось этим заниматься. Олег Широков другое дело, он диалектами занимается, ему эпиграфика нужна. 19.3.1973. Благой лучший специалист по Пушкину. Благой хорошо относится ко мне, печатает мои статьи по символу, бывал у нас раза два-три после защиты диссертаций. У меня с ним отношения приличные, даже теплые. Большевистский несколько, но умеренно. Кое на кого наступал, его многие не любят. Лучший литературовед. Ну, кого еще назвать? Храпченко? Да это ерунда. Поспелов? Да нет… А Благой и книги печатает, личность высокая и почтенная. Давит всех, его и поэтому не любят. Но он и не нуждается в особой поддержке, сам всё делает. Мой юбилей? В 1967 году намечался 75-летний; тогда Василенко был, назначил комиссию. Теперь другое, теперь не то. О моем юбилее не слышно, а уже бы пора рассылать приглашения. — Я был бы рад произнести слово, но едва ли удастся. |
| Заметим, что здесь тоже невозможно забывать основной эстетический принцип Платона: эстетическое является у него не просто бескорыстным, незаинтересованным и беспредельным созерцанием каких-то абстрактно-идеальных сущностей, но всегда является только оформлением чего-нибудь вещественного, одушевленного или духовного и вообще чего-нибудь объективно существующего. Поэтому мышление прекрасно не само по себе, не просто только субъективно-человечески, но всегда - вместе с тем бытием, которое является для него предметом, имманентно которому оно само только и существует. Наконец, произведения Платона наполнены восторгами перед этим мышлением, чистота которого заключается не в его дуалистическом разъединении с бытием, но как раз в его монистическом объединении с этим бытием. Чистым мышлением для Платона является как раз то мышление, которое максимально близко к бытию и к его тоже чисто бытийным первоосновам. Таким образом, чистое мышление вполне может и должно трактоваться нами как субъективная эстетическая модификация в том широком смысле слова " модификация " , который мы установили в начале. Глагол noeo, " мыслю " , или существительные noys, " ум " , " разум " , или noema, " мысль " , несомненно, связаны с основой gno-, указывающей на познание, и притом на не только чувственное, но и вообще малодифференцированное от внутренних состояний человека, от разного рода аффектов, эмоций и волевых актов. Особенно в этом отношении показателен у Гомера глагол gignosco, который мы вынуждены прозаически передавать как " познаю " . Один из старых исследователей, А.Фульда , уже прекрасно различал три вполне чувственных значения глагола gignosco у Гомера: чувственное восприятие как факт (например, II. V 85); чувственное восприятие вместе с актами мыслительного сравнения и сопоставления (например, П. XI 390); чувственное восприятие как показатель внутренней фиксации познавательного процесса (например, II. I 411). Несколько позже другой исследователь, Скерло , установил, что инфинитив " видеть " у Гомера часто понимается близко к инфинитиву eidenai, " знать " , как это и следует из тождественности корня того и другого инфинитива. |
| Эту хорошую мысль, по-видимому, менее подрывают дешевые насмешки относительно «просмотров», «обозрений» и «взглядов». Учителя неразумные следуют только старой, укоренившейся привычке. Но если даже разумные учителя не всегда решаются выбирать для чтения более значительные отделы, оставляя при этом кое-что в стороне, то главной причиной этого является неприятная манера многих учителей. В своем стремлении к законченному целому они идут πρα το μετρου, вычеркивая места не безусловно необходимые, и таким образом действительно разрывают или рассекают поэта самым непростительным образом. Это содействует только развитию бессмысленного преподавания и лени, когда начинают 1-м стихом и прочитывают столько, сколько придется. Истина и здесь будет лежать посредине. Каждый учитель, читающий Гомера, должен знать всего Гомера. Я настаивал бы на том, чтобы во время годичного пребывания учителя в семинарии и во время пробного года в отношении Гомера с дидактических точек зрения выполнялось то, чего не делается в университете. Учитель, прежде всего сам и не справляясь с каноном учебного заведения, должен составить себе ясное представление об основе предполагаемого чтения. Хорошую услугу могут оказать ему при этом совет директора и существующие сборники избранных мест, но все это не должно его стеснять. При этом хорошими руководящими нитями для установления единства рассказа могут здесь оказаться основные элементы действия: начало, средина, конец. Особенно нужно настаивать – οτως ν νεπφθονον εη επεν – на том, чтобы конец, завершение произведения не были как-нибудь забыты или оставлены без внимания «по недостатку времени». Это требование безусловно вытекает из фактов. Если, согласно с традиционным порядком гомеровских поэм, такой остов установлен, то его можно будет, принимая во внимание обычную незначительность времени, наполнить содержанием, по возможности без пробелов и устойчиво. При этом часто придется выпускать значительные части, даже целые песни. При этом не будет необходимости уродовать автора и у всех нас оскорблять художественное чувство; это не должно также уменьшать высокое уважение ученика к художественному произведению. |
| О характере гимназии и педагогическом направлении ее учителей и руководителя можно, главным образом, судить по способу чтения Гомера, по тому, как высоко ценят его в преподавании, по его отношению к другим школьным писателям и остальным задачам и результатам преподавания, а равно и по тому, насколько любят ученики Гомера и что они из него выносят. Правда, о влиянии руководителя школы теперь следует говорить с ограничениями. В настоящее время, когда все должно быть нивелировано; когда даже и в школьной жизни часто слишком сильно склоняются к шаблону, решительное, налагающее свою печать влияние директора все более и более отходит на задний план. – Мы всегда должны бы считать своим officium nobile дать возможность широкому кругу наших образованных людей читать Гомера на его родном языке, как его песни возникли, распространились и были закреплены 3000 лет тому назад. Он должен, по возможности, оказывать непосредственное влияние, что, впрочем, не исключает того, чтобы некоторые пробелы восполнялись переводами, которые могли бы вместе с тем показать вполне ясно, что многого в них передать нельзя. Здесь нужно читать на уроках, по возможности, больше, как можно, менее объяснять подробностей и отыскивать, насколько это возможно, в существенных чертах общую связь. Нормальный ученик и его разумные родители здесь всего скорее поймут, чтó такое для нас классическая древность, и это понимание должно стать их прочным убеждением. Мне кажется также, что здесь вообще в преподавании господствует здоровое направление, но нам предстоит еще побороть довольно многочисленные разнообразные предрассудки, которые не дают вполне развиваться лучшим результатам преподавания. Для своей дидактической задачи школа большею частию поразительно мало может воспользоваться тем, что сообщает нам университет в области «высшей критики», чему он учит и что дает затем. Сколько бы ни появлялось смелых исследований относительно происхождения гомеровских поэм, относительно вставок и противоречий в них, для школы Гомер – один поэт, а обе его большие эпопеи – художественные произведения, отличающиеся единством содержания. |
| Было время, когда Гете ставил себя рядом с Гомером, Шекспир — против Гомера. Гервинус считает, что Шекспир недооценил Гомера, как было вначале у Гете, но потом Гете и Шиллер преклонились перед ним. Шекспир недооценил античное искусство, как его современник Бэкон — философию, оба не склонялись перед авторитетом. Шекспир был несправедлив к Гомеру, как Бэкон — к Аристотелю. Гервинус указывает и на другую причину, чисто психологического порядка: возрождение Гомера в шекспировские времена «побудило Шекспира показать слабости прославленной древней поэзии» . В таком случае дело не в недооценке, а в чувстве соперничества. Гомер был для Шекспира конкурентом на первое место в мировом литературном Пантеоне. То же было и с Толстым, который «расправился» с Гомером в общих фразах в начале 3й части «Войны и мира», а с Шекспиром — в книге того же названия . Шекспир допустил опошление классики, и если можно говорить о псевдоклассицизме, то в отношении к Шекспиру. Послешекспировский классицизм пошел не по пути Шекспира, а в сторону подлинного классицизма. Вытеснение эпоса драмой и перевод его в драму также не удержались. 17 и 18 вв. на Западе и в России дали высокие образцы классического эпоса. Байрон обновил эпическую поэзию, внеся в нее лирический элемент. Основателем немецкого классицизма 18-го века считается Готшед , который вместе с Опицем дал нормы классицизма, под сильным влиянием французского классицизма. Главными формами были: анакреонтика, комедия, драма, галантная и чувствительная поэзия Рококо . Сильное влияние на развитие классицизма в Германии оказала книга искусствоведа Винкельмана «Размышления о подражании греческим произведениям». Веймарский классицизм Гете и Шиллера находился под влиянием работ Винкельмана. В них находили Гете и Шиллер совершенное художественное выражение идеала «прекрасного человечества», видя его основу в единстве индивидуального человека и общества. Этот идеал противостоял убожеству феодальной Германии. Идеал «прекрасной», облагороженной природы пришел из Франции. Образцами веймарского классицизма являются баллады Шиллера на классические темы, «римские элегии» и гениальная «Ифигения» Гете. Значительную роль сыграли и представители классической филологии: Виламович и его ученик Карл Рейнгард, с его книгой «Завещание античности». Книга Ницше «Происхождение трагедии» обновила интерес к классицизму на Западе. |
| Это – археологические раскопки, из глубины земли они извлекают памятники, относящиеся ко временам мифов. Откопанные города и кладбища, дворцы и храмы, произведения скульптуры и живописи, оружие, утварь и предметы культа уже в значительном числе случаев дают возможность решить, какому из толкований мифа отдать предпочтение. Произведенные археологические исследования, сделанные открытия и добытые находки с несомненностью утверждают в мысли, что в мифах несравненно больше исторического материала, чем это предполагалось доселе. Содержание и смысл мифов заставили создать теорию, что древнейшая история Греции связана с островом Критом. Этой теории держался Курциус. Археологические исследования последних лет установили два факта, что в глубочайшей древности Крит уже был островом кипучей жизни и что культура острова стояла ниже той, изображение которой дается в эпосе Гомера. Исследования в малой Азии, на островах и в европейской Греции установили ряд культурных ступеней, которые Греки прошли еще до Гомера. Шлиман на Гиссарлике нашел семь поселений или городов последовательно возникавших один за другим, причем седьмой по мнению Шлимана представляет собой Трою Гомера. Первый и второй город по степени древности дают образчики самой грубой культуры, которую только встречали в поселениях древних греков. Несколько выше остатки культуры находятся на острове Фере (теперешнем Санторине), гораздо высшую культуру нашли раскопки в Микенах. Типы этих древнейших культур дали и раскопки в Крите. Мифология представляет Крит родиной самого Зевса, но главным образом критские сказания связываются с именем царя Миноса, причем Минос и его потомство представляются имевшими влияние на судьбы многого во всей Греции. В конце концов мифология поставляет Миноса вместе с Эаком и Радамантом вершителем и посмертных судеб греков, представляя этих трех лиц судьями подземного мира. Минос согласно мифам, был сыном Зевса и Европы. Европа была дочерью сидонского царя Агенора. Когда Европа вместе с своими подругами собирала цветы на лугу, Зевс, пленившийся красотою царевны, приблизился к ней в образе быка, все тело которого блистало как червонное золото, на лбу было серебристо белое пятно, на голове два прекрасных рога подобных серпам молодой луны. |
| Некоторые из этих терминов употребляются у Платона довольно редко, как, например, enthoysiasis (Phaedr. 249e), enthoysiasmos (Tim. 71e) или enthoysiasticos (Phaedr. 263d, Tim. 71e). Немного чаще употребляется enthoysiadzo (Ion 533e, 535c, 536b; Phaedr. 241e, 249d, 253a; Apol. 22c, Men. 99d, Crat. 396d, Theaet. 180c, Phileb. 15e). Чаше других употребляются термины, связанные с существительным mania. Редки у Платона также слова: baccheyo, " неистовствую " ; baccheia, " неистовство " ; baccheios, " неистовый " . Учитывая достижения современной науки на основании приводимой ниже библиографии, а также производя наши собственные наблюдения над этой экстатической терминологией Платона, попробуем сделать выводы максимально общего характера и притом, конечно, по преимуществу применительно к эстетике. Во-первых, в " Ионе " ни в какой мере не содержится учения об абсолютном художественном иррационализме, но только проводится борьба против грубо производственного вульгаризма в оценке искусства. Как мы уже хорошо знаем из анализа " Иона " , платоновский Сократ проповедует здесь, что врачебному искусству нужно учиться не у Гомера, который его изображает, но у врачей, и кораблевождению - у водителей кораблей и что рапсод рецитирует Гомера не на основании какого-нибудь умения и не на основании какого-нибудь понимания Гомера, но чисто интуитивно - на основании божественного вдохновения, на основании наития свыше. С первого взгляда действительно может показаться, что здесь перед нами проповедь исключительно только экстатизма, то есть иррационализма. Это совершенно неправильно. На самом деле Платон доказывает тут лишь ту простую истину, что художественное произведение не есть курс медицины, не есть наука о мореплавании, не есть руководство для плотников, слесарей и т.д. Разве это иррационализм? Это только весьма энергичная попытка отстоять оригинальность искусства как некоей специфической деятельности, и больше ничего. А если здесь говорится о божественном вдохновении, то ведь в результате этого вдохновения у поэтов возникает строго оформленное художественное произведение со своими точными и весьма четкими законами (взять хотя бы, например, всю тонкую и последовательную теорию гекзаметра). |
| Евстафий Солунский (ок. 11151195) – византийский филолог, писатель, церковный деятель (сначала писец патриаршей канцелярии в Константинополе, затем профессор Высшей патриаршей школы, митрополит Солуни [Фессалоники] с 1175 г.). Среди его многочисленных учеников были митрополит Афин Михаил Хониат , Григорий Антиох и др. Евстафий Солунский увлекался античной литературой, прекрасно знал поэмы Гомера, использовал цитаты из произведений древнегреческих авторов в монодиях и письмах, в речах к императору Мануилу I, к константинопольскому патриарху. Он составил разнообразные комментарии (исторические, литературно-стилистические, лексические, аллегорические) к одам Пиндара, к комедиям Аристофана, к путевым заметкам александрийского поэта II в. н.э. Дионисия Периегета, к поэмам Гомера «Илиада» и «Одиссея», в которых использовал все известные ему гомеровские схолии, сочинения греческого географа и историка Страбона, грамматика Афинея и многих других, сохранив для науки ценные античные материалы. Евстафию Солунскому удалось постичь секреты гомеровского искусства и уловить разницу в характере авторского мировосприятия в «Илиаде» и «Одиссее», в соотношении правды и вымысла. Он отметил огромную историко-культурную роль Гомера – «поэта, изобилующего словами», у которого «все нашли... убежище». В трактате «Об ипокризе» он так же высоко оценил нравственное звучание античных трагедий, склонявших «зрителей и слушателей к красоте добродетели». Литературное творчество Евстафия Солунского отличается многогранностью. Он – автор «Похвалы св. Димитрия», в которой описываются живописные сады Фессалоники; нескольких сатирических памфлетов («Об исправлении монашеской жизни», «О лицемерии»), высмеивающих алчность монахов, их стремление обманом завладеть чужими землями; повести «Взятие Солуни» о норманнском вторжении в 1185 г. В этой повести в центре внимания писателя – бедствие, обрушившееся на цветущий город, убийства, грабежи и зверства «толпы», сметавшей все на своем пути. Как указывает Евстафий Солунский , одной из его задач было «веское порицание и обличение» прямых и побочных виновников «несчастья», среди которых – император Андроник I Комнин, расправившийся со знатью, чиновники-бюрократы и чернь, принявшие участие в смуте. Наряду с яркими индивидуальными характеристиками писатель создает коллективный образ жителей Солуни, разделенных на три разряда – воины, духовенство, простолюдины. Евстафий Солунский отказался от скрытых символов, обратился к деталям, к мелочам быта, ярко передал накал страстей, что отличало повесть «Взятие Солуни» от других произведений византийской литературы. |
| Вот скольким условиям нужно было выполниться, чтобы перевод “Одиссеи” вышел не рабская передача, но послышалось бы в нем слово живо, и вся Россия приняла бы Гомера, как родного! . Зато вышло что-то чудное. Это не перевод, но скорей воссоздание, восстановленье, воскресенье Гомера. Перевод как бы еще более вводит в древнюю жизнь, чем сам оригинал. Переводчик незримо стал как бы истолкователем Гомера, стал как бы каким-то зрительным, выясняющим стеклом перед читателем, сквозь которое еще определительней и ясней выказываются все бесчисленные его сокровища. По-моему, все нынешние обстоятельства как бы нарочно обстановились так, чтобы сделать появление “Одиссеи” почти необходимым в настоящее время: в литературе, как и во всем, — охлаждение. Как очаровываться, так и разочаровываться устали и перестали. Даже эти судорожные, больные произведения века, с примесью всяких непереварившихся идей, нанесенных политическими и прочими броженьями, стали значительно упадать: только одни задние чтецы, привыкшие держаться за хвосты журнальных вождей, еще кое-что перечитывают, не замечая в простодушии, что козлы, их предводившие, давно уже остановились в раздумье, не зная сами, куда повести заблудшие стада свои. Словом, именно то время, когда слишком важно появленье произведенья стройного во всех частях своих, которое изображало бы жизнь с отчетливостью изумительной и от которого повевало бы спокойствием и простотой почти младенческой. “Одиссея” произведет у нас влияние, как вообще на всех, так и отдельно на каждого. Рассмотрим то влияние, которое она может у нас произвести вообще на всех. “Одиссея” есть именно то произведение, в котором заключились все нужные условия, дабы сделать ее чтением всеобщим и народным. Она соединяет всю увлекательность сказки и всю простую правду человеческого похождения, имеющего равную заманчивость для всякого человека, кто бы он ни был. Дворянин, мещанин, купец, грамотей и неграмотей, рядовой солдат, лакей, ребенок обоего пола, начиная с того возраста, когда ребенок начинает любить сказку, ее прочитают и выслушают без скуки. Обстоятельство слишком важное, особенно, если примем в соображение то, что “Одиссея” есть вместе с тем самое нравственнейшее произведение [ 42 ] и что единственно затем и предпринята древним поэтом, чтобы в живых образах начертать законы действий тогдашнему человеку. |
| Относительно чтения вообще ср. мою «Методику латинского преподавания» (стр. 105; русск. перев. стр. 153–154). Ознакомление с метрикою трагиков хорошо разбирает G. RICHTER, Lehrpr. 7, 79 сл. 60. Известное число мыслей из греческих авторов прочно усваивается благодаря тому, что эти места буквально заучиваются наизусть. Пригодна ли для этого также и проза, как рекомендуют некоторые, я не знаю по опыту. Но поэтами должно здесь пользоваться в очень обширных размерах. Мы, позднейшее поколение, могли бы здесь кое-чему поучиться у наших отцов, над которыми напрасно подсмеивались за множество приводившихся ими цитат. Чтение Гомера вообще пойдет быстрее в том случае, если вначале ученики будут заучивать наизусть те 5–10 стихов, которые разучены во время урока. Но и впоследствии прекраснейшие места из Гомера и целый ряд хоров должны быть усвоены учениками в гимназии, как κτμα ες ε. He должно было бы также забывать того, что, как справедливо говорит W. Münch, Verm. Aufsätze, 2, А., стр. 293, текст оживает только тогда, если он воспринимается слухом без содействия зрения, и поэтому в качестве предварительной ступени к заучиванию наизусть учеников рано следует приучать по временам с закрытой книгой следить за читаемым текстом. 61. При окончании более значительных отделов: песни у Гомера, приключения в Одиссее, дня битвы в Илиаде, книги или дидактической единицы у Ксенофонта, Геродота, Фукидида, речи Демосфена, платоновского диалога, трагедии, или, наконец, для заключения читаемых произведений известного автора нужно делать обобщающие обозрения. Они имеют величайшее значение, хотя одни из преподавателей не делают этих обобщений по «недостатку времени», а другие – так как они никогда не видали ничего подобного. Само собою предполагается, конечно, что подобная дидактическая единица действительно проходится на урока вместе с окончанием известного времени или класса. Если этого, как еще часто бывает в действительности, не достигается, если преподавание обрывается по средине дидактической единицы где попало вместе с звонком служителя и заключительной молитвой, то это безусловно следует порицать как недостаток самого элементарного дидактического сознания и неуважение к классическим произведениям. |
|
|
