| Язык поэм Гомера - результат длительного развития греч. поэтического языка. Поэмы «Илиада» и «Одиссея» представляют собой замечательное явление с т. зр. продолжительности их художественной жизни и влияния на греч. культуру. Язык поэм Гомера, как итог развития ионийского эпоса, сочетает в себе лексику и грамматические формы различных периодов истории - от микенского (XIV-XII вв. до Р. Х.) до аттического (VI в. до Р. Х.). Впосл. этот язык вместе со стихотворными размерами (гекзаметр и элегический дистих) был закреплен за жанром эпической поэзии и отчасти эпиграммы и использовался до XVI-XVII вв. В раннехрист. лит-ре на гомеровском диалекте написаны нек-рые поэтические парафразы книг Свящ. Писания (авторы - Аполлинарий Лаодикийский, Нонн Панополитанский и др.), часть стихотворений свт. Григория Богослова, повествование о храме Св. Софии Павла Силенциария и др. Диалекты классического периода Г. я. архаического и классического времени (VIII-IV вв. до Р. Х.) был полидиалектным. Параллельно с развитием мн. территориальных диалектов складывались и более обобщенные, хотя и местные формы языка - диалектные койне. Они имели по крайней мере 2 варианта: разговорно-обиходный и в той или иной степени стилистически обработанный, употреблявшийся в деловом языке (его особенности отразили надписи) и в языке лит. произведений, где постепенно создавалась некая традиция: определенному лит. жанру должен соответствовать определенный вариант диалектного лит. койне. К классическому периоду (V-IV вв. до Р. Х.) в различных областях многополисного и многоукладного эллинского мира сформировались дорийское койне на Пелопоннесе и в Вел. Греции, эолийское койне в Ср. Греции, ионийское койне в малоазийских областях. Главную роль в это время играло аттическое койне. Диалектные койне различались в основном фонетическими особенностями. Грамматических различий (в форме окончаний) было не много. Дорийское койне Диалекты сев.-зап. Балкан, большей части Пелопоннеса и Вел. Греции по мн. фонетическим и грамматическим особенностям объединяются в одну группу, называемую обычно дорийской. Эти диалекты сохраняли архаические особенности Г. я., поэтому именно дорийские формы греч. слов чаще всего используются при сопоставлении индоевроп. языков. О дорийском лит. койне можно судить по языку офиц. надписей и произведениям поэтов, напр. Алкмана из Спарты (VII в. до Р. Х.). Примеры использования дорийского диалекта в христ. лит-ре немногочисленны ( Синесий Киренский , V в.). Эолийское койне |
| Прп. Мелания Римляныня. Фрагмент минейной иконы. Нач. XVII в. (ЦАК МДА) Прп. Мелания Римляныня. Фрагмент минейной иконы. Нач. XVII в. (ЦАК МДА) Первый жен. М. основал для своей сестры Марии прп. Пахомий Великий . Затем стали появляться и др. жен. М. Богатая римлянка Мелания Старшая (IV-V вв.; см. Мелания Римляныня ) основала М. на Елеонской горе в Иерусалиме, а римлянка Павла учредила М. для дев. Позже Мелания Младшая (IV-Vbb.) прославилась основанием мн. М.: близ Иерусалима она создала женскую на Елеонской горе и 2 муж. обители (см.: Сидоров. 1998. С. 219). При М. были мартирии с мощами святых. Зап. монахини жили в Палестине в полном подражании егип. образцам. Блж. Иероним Стридонский перевел для Павлы расширенные Правила Пахомия. На Западе существовал обычай отдавать как в мужские, так и в женские М. детей, к-рые уже не покидали обители (см. Облаты ). В М. поступали девушки, давшие обет безбрачия, вдовы. Жен. М., так же как и мужские, имели школы, внутренние - для готовящихся к монашеству, и внешние, в к-рых обучались девушки, возвращавшиеся в семьи после завершения обучения. В X в. в Германии, напр., установился обычай, согласно к-рому знатные люди отдавали дочерей в монастырские школы (см.: Иванов. 1915. С. 157). В жен. М. девушек учили рукоделию: прясть, шить, ткать, вышивать золотом и жемчугом. Кроме того, грамотные монахини занимались переписыванием рукописей, богослужебных книг, сочинений св. отцов. В IX-XII вв. западноевроп. М. гордились своими книгохранилищами. Под б-ку обычно отводился зал на верхнем этаже, в комнате, обшитой досками, чтобы сырость не могла повредить рукописи. Монахи берегли книги как величайшие драгоценности. Наиболее ценные прикрепляли цепями, сохраняя их от похитителей. Каталог книг составлялся библиотекарем. Уже тогда б-ки делились на ученические и фундаментальные. Из последних получали книги монахи и взрослые ученики ( Иванов. 1915. С. 166). Б-ки пополнялись за счет пожертвований. В них были не только библейские, богослужебные, канонические книги, сочинения отцов Церкви, но и произведения Вергилия, Юлия Цезаря, Гомера, Горация и др. классических авторов, а также исторические сочинения. |
| Д. Х., вероятно, был одним из первых евр. небиблейских авторов, писавших по-гречески под влиянием эллинистической историографии. Его сочинение может быть сопоставлено с трудами Эратосфена Киренского (275-194 гг. до Р. Х.), Манефона (ок. 280 г. до Р. Х.) и Бероса (ок. 290 г. до Р. Х.). Однако в отличие от них Д. Х. не делает попыток связать хронологически события евр. истории с событиями греч. истории. Интерес к хронологическим вычислениям встречается и в др. произведениях межзаветной эпохи - в кн. Юбилеев и в «Апокрифе кн. Бытие». Труд Д. Х. имеет большое значение для установления времени появления перевода LXX как первое свидетельство бытования переводов Свящ. Писания на греч. язык. Его зависимость от LXX доказывается передачей евр. имен (только 12 из 44 отличаются от LXX), наличием одинаковых дат (напр., только в LXX в Исх 12. 40 указывается, что 430 лет патриархи пребывали не в Египте, а в Египте и в Ханаане), генеалогий (напр., генеалогия Сепфоры, включающая имя Рагуила, соответствует LXX) и букв. лексическими совпадениями (напр., при цитировании Быт 30. 14-16 и 32. 23-33). Единственное свидетельство в пользу зависимости от редакции, близкой к масоретской,- указание возраста Каафа (в Исх 6. 18 - 133 года, а не 130 лет, как в LXX). В сочинении Д. Х. имеются и уникальные сведения (напр., возраст Амрама 136 лет, хотя в MT указывается 137 лет, а в LXX - 132 года). В истории библейской экзегезы сочинение Д. Х. является первым примером использования метода толкования ποραι κα λσεις («вопросы и ответы»), применявшегося греч. авторами к текстам Гомера и Гесиода, а впосл. развитого Филоном. Лит.: Freudenthal J. Demetrious, der Chronograph// Idem. Alexander Polyhistor und die von ihm erhaltenen Reste jüdischer und samaritanischer Geschichtswerke. Breslau, 1875. S. 35-82, 205-207, 219-223; Wacholder B. Z. Biblical Chronology in the Hellenistic World Chronicles//HarvTR. 1968. Vol. 61. P. 451-481; Bickerman E. J. The Jewish Historian Demetrios//Christianity, Judaism and Other Greco-Roman Cults/Ed. |
| Нечего и говорить, что при таком образе мыслей произволу толкователей трудно положить границу. Все что по мнению того или другого толкователя, не могло быть сказано пророком или просто не подходит к приписываемому этому пророку стилю и мировоззрению без дальнейших рассуждений считается позднейшей вставкой в текст. В общепринятом тексте 1 главы Иезекииля различные толкователи указывают множество глосс. Вся глава является испещренной глоссами в такой степени, как будто над ней производилась специальная работа глоссаторов, подобная той, какую испытали на себе со стороны средневековых профессоров Болонского университета Юстинианов кодекс. Если бы подобная работа над 1 гл. Иез. имела когда-либо место, то результаты ее дошли бы до нас в том виде, в каком дошел до нас упомянутый труд Болонских профессоров, т.е. в виде строго отличаемых от священного текста замечаний, какую работу и представляет, собою напр. Таргум. Но предполагать, что эти замечания и целые ряды их попали в текст и стали с течением времени самым текстом священным, значить быть очень обидного мнения о древних читателях и переписчиках священных книг. Те лица, в руках которых в древности находилось высокое и уважаемое дело переписки священных книг, изъяснение и хранение их, отличались может быть даже более основательным знанием их текста, чем современные ученые. Они поражали всех знанием свящ. текста до последних тонкостей и мелочей. А уважение к этому тексту и взгляд на него как на боговдохновенный достаточно охраняли его от привнесения в него чего-либо чуждого. Когда допускают возможность проникновения в свящ. текст глосс, то рассуждают о библейском тексте по аналогии с текстами древних греческих классиков – Гомера, Гесиода и др. Действительно изучение классич. текста показало, что он значительно пострадал от усердия Александрийских грамматиков, пытавшихся объяснить его своими замечаниями, некоторые из которых попали с течением времени в текст. В древних классических произведениях, которые, как ныне признается большинством исследователей их, создавались путем дополнений и поправок одного певца другим, такое посягательство на текст было возможно и естественно. Но чтобы подвергся такой участи библейский текст, для этого ему нужно было сначала утратить в глазах его хранителей свой священный и боговдохновенный характер, чего с ним никогда не было. |
| Даже в духовых школах, служащих для приготовления кандидатов в члены клира, совсем не читаются церковные писатели, и лишь в немногих программах фигурируют для формы одна или две беседы Иоанна Златоуста и Василия Великого . Но классицизм или язычество, по представлению аббата Гарнье, понятия тождественные, а потому он утверждает, что как в древне-классическом мире вообще, так в частности и в произведениях древних классиков не может быть ничего хорошего. Языческая (древне-классическая) литература служит выражением языческой, мирской цивилизации, исполненной всевозможных заблуждений и пороков: гордости, корыстолюбия, сладострастия, славолюбия, суеты и пр. Произведения древних классиков проникнуты самыми зловредными, разрушительными идеями, атеистическими, сенсуалистическими, республиканскими, демократическими, революционными и т. под. Все они, не исключая и тех, которые читаются в школах (как напр. произведения Гомера и Виргилия), переполнены безнравственными сценами. Языческий мир – это царство демона, это Вавилон, погруженный в бездну нечестия. Язычники были преданы исключительно материальным интересам, и жизнь их была крайне безнравственной. Ко всем ним применимы известные обличительные слова ап. Павла в 1-й главе послания к Римлянам. Таковы были и те писатели, произведения которых теперь дают в руки детям для изучения и назидания. Если и были исключения, то они черезвычайно редки. Да и самые добродетели язычников, это – те же пороки. Само собой разумеется, что чтение и изучение произведений писателей подобного рода, и в особенности языческих поэтов, не может не оказывать пагубного влияния на учеников. В подтверждение этой мысли Гарнье приводит множество выдержек из разных писателей и в частности из творений блаж. Иеронима, блаж. Августина и св. Григория Двоеслова , не преминув указать и на то, что блаж. Иероним подвергся, по повелению верховного Судьи, бичеванию за свое пристрастие к Цицерону. Поэтому к произведениям древних классиков следует относиться черезвычайно осторожно. |
| Хотя Е. и принимал участие в догматических спорах своего времени, напр. в споре 1166 г. о евангельском изречении Христа «Отец Мой более Меня» (Ин 14. 28) или в споре 1180 г. об анафеме мусульм. богу (см. в ст. Константинопольские Соборы ), большая часть его церковных сочинений не касается напрямую догматических вопросов, а посвящена в основном этике, агиографии и экзегезе. Своеобразие сочинений Е. обусловлено оригинальным использованием традиц. терминологии и сочетанием разнообразных методов толкования, стремлением соотнести наблюдаемую Е. действительность с библейским Откровением. При этом характерной особенностью Е. как церковного автора является применение в сочинениях стилистических приемов, распространенных в основном в светской лит-ре (см.: Antonopulu. 2002). Эта писательская манера Е. обусловлена тем, что долгое время его лит. деятельность проходила между имп. и патриаршим дворами. К аудитории Е. принадлежали представители высшей светской знати и интеллектуальной элиты К-поля и Фессалоники, что объясняет стиль и язык его сочинений: весьма сложный, требующий для понимания достаточно высокого уровня образования. Использование архаизирующего, книжного языка в церковных сочинениях роднит произведения Е. с произведениями светской визант. лит-ры. Одновременно с этим его светские сочинения насыщены христ. аллюзиями: так, в придворных речах (см.: Eust. Thess. Op. min.) образы, почерпнутые из произведений Гомера и др. античных авторов, перемежаются образами из Свящ. Писания. Такое сочетание ветхозаветных и христ. образов и античных представлений о мире отвечало запросам светской высокообразованной публики, интересовавшейся также и нек-рыми формами монашеской жизни, что было распространено при дворе Комнинов. Направленность сочинений Е. по большей части нравоучительная, он с особой строгостью требует соблюдения христ. и монашеских обетов и правил ( Idem. Vita monach.; полный список трудов - Idem. Red. Quadr. S. 7-24, в т. ч. богословские сочинения - Ibid. S. 16-23). Основные богословские воззрения Е. соответствуют традиц. учению Церкви: так, его понимание монашества восходит к аскетической традиции отцов-пустынников, хотя и имеет нек-рые особенности. |
| К внешним свидетельствам исторической достоверности канонических Евангелий относятся прежде всего древность и степень сохранности традиции. Корпус новозаветных рукописей превышает в неск. раз рукописную традицию любого произведения античного автора, превосходя ее не только количественно (сохр. ок. 5,3 тыс. греч. рукописей, ок. 10 тыс. лат. и ок. 9,3 тыс. др. ранних переводов), но и по степени близости ко времени написания оригинала: самый яркий пример - папирус ¸ 52, датируемый ок. 125 г., к-рый содержит фрагменты Евангелия от Иоанна, написанного, по мнению большинства исследователей, в кон. I в. по Р. Х. (для сравнения: рукописей «Илиады» Гомера - 643, древнейшие относятся к I-II вв. по Р. Х.). При этом, несмотря на наличие множества разночтений, следует отметить, что подавляющее большинство вариантных чтений не имеет отношения к проблеме исторической достоверности, затрагивая в крайнем случае лишь богословскую составляющую текста. Одним из главных аргументов в пользу достоверности канонических Евангелий может служить соответствие евангельских повествований историческому контексту I в. по Р. Х. (как на уровне реалий, что подтверждается археологически (напр., находка купальни Вифезда подтвердила достоверность ее описания евангелистом Иоанном), так и на уровне идей и проблем, актуальных для жителей Палестины эпохи до разрушения Иерусалимского храма (70), подтверждение чему находят в нехристианских источниках, межзаветной лит-ре, кумранских рукописях и т. д.). Хотя большинство внешних свидетельств о происхождении христианства относится к кон. I-II в., в пользу достоверности основных элементов евангельского повествования говорит то, что никто из ранних противников Церкви (в первую очередь иудеи) не отрицал самого факта земной жизни Иисуса Христа, Его служения (совершение чудес, пророчества, проповедь) и даже Его воскресения (в ранней раввинистической традиции осуждались Его деяния и проповедь, с т. зр. иудеев «сбивавшие Израиль с пути» и бросавшие тень на веру в Единого Бога). Первые попытки отрицания фактов, вероятно, засвидетельствованы (и сразу же опровергнуты) в 2 Ин 7, сомнения же относительно евангельских рассказов появляются лишь в кон. II-III в. и в основном исходят из среды, мало знакомой с обстоятельствами жизни и событиями в Палестине в I в. |
| Эпоха архаики является временем рождения греч. лит-ры. Главную роль в этом процессе сыграло создание в VIII в. греч. алфавита. Простота греч. алфавитной системы в дальнейшем сыграла важную роль в широком распространении грамотности среди населения полисов. Записанные произведения греч. авторов с помощью многочисленных списков получили возможность проникать в самые отдаленные уголки греч. мира, тем самым создавая единое культурное пространство Эллады. Свитки различных произведений, хранившиеся в частных и гос. б-ках, во многом обеспечивали культурную преемственность греч. народа. Именно в рамках аристократической культуры возникает жанр героического эпоса. К произведениям этого жанра относятся прежде всего поэмы «Илиада» и «Одиссея», повествующие о событиях Троянской войны. Личность Гомера, к-рый традиционно считается создателем этих поэм, имеет скорее легендарный характер. Возможно, Гомер жил на о-ве Хиос в VIII в. Для героического эпоса характерно совмещение структурных элементов, относящихся к разным эпохам, использование эпических формул, повторяющихся в сходных условиях групп слов или целых фрагментов текста. Достижением Гомера стало создание образов лит. героев, обладающих неповторимыми индивидуальными чертами. В соответствии с представлениями античной традиции поэмы Гомера были записаны в Афинах во 2-й пол. VI в. В эллинистическую эпоху (III-II вв.) греч. ученые в Александрии провели текстологическую работу и разделили каждую из поэм на 24 песни. Гомеру приписывалось авторство и др. произведений, написанных гексаметром, напр., т. н. гомеровских гимнов (34 произведения, посвященные богам), «Батрахомиомахия» - поэма о войне лягушек и мышей, пародировавшая «Илиаду». К жанру героического эпоса относятся также т. н. киклические, или циклические, поэмы (κκλος - замкнутый круг). Их содержание связано с к.-л. определенным географическим центром, напр., Троянский или Фиванский цикл. Поэмы создавались различными авторами на протяжении VIII-VI вв. К Троянскому циклу относятся «Киприи», «Эфиопида», «Гибель Илиона», «Малая Илиада», «Возвращения» и «Телегония». К Фиванскому - «Эдиподия», «Фиваида», «Эпигоны». Поэмы не сохранились и известны по небольшим фрагментам и по пересказам позднейших мифографов. Материал циклических поэм нашел воплощение в произведениях греч. драматургов классической эпохи. |
| И наука умеет справляться с ними даже и в таких случаях. Казалось бы, напр., как доискаться той первичной поэтической школы у греков, которая предполагается поэмами Гомера и из которой он, по-началу, несомненно выходил, когда самое имя и личность Гомера далее в древности были мифом? А такая школа теперь найдена и признается наукой, причем, в связи с этой первичной, догомеровской поэтической школой народных певцовм – «аодов» и «рапсодов» становится возможным изучить и личное творчество одного поэта-художника в Илиаде и Одиссее Гомера, который (был ли это Гомер или кто другой – безразлично) обработал и переработал вошедший в них материал в двух поэмах, художественно-построенных, внутренно-связных во всех частях, последовательно-стройных, вполне законченных, словом, являющихся единым произведением одного великого мастера-художника. И этот всемирно-исторический мастер-художник, при таком изучении его творений, явственно начинает выступать пред нами во всех чертах его чудного творческого гения, но в то же время мы видим и постоянно чувствуем присутствие у него настоящей народной поэзии, родство и близость его к определенной народно-поэтической среде или школе, из которой он выходил в своем творчестве... Конечно, все это начальные, общеизвестные истины научной историко-литературной методики, незнание или пренебрежение которых просто недопустимо в исследованиях, претендующих на ученое значение. Но и самые очевидные истины для некоторых из наших академических диссертантов, должно быть, не совсем очевидны или, по крайней мере, не всегда обязательны. Так заставляет думать о. Морев, который первую главу своего сочинения о «Камне веры» посвящает не киевской богословской школе, к которой Стефан Яворский принадлежал, как богослов, и не западными латинско-польским богословами, у которых он изучал богословие и от сочинений которых находился почти в полной зависимости в этом и в других своих произведениях: тех и других он обходит полным молчанием, как будто бы их совсем не существовало и автор «Камня веры» не имел к ним ровно никакого отношения. |
| Иудейско-христианский гносис имеет свои древние корни в аллегории, которая возвышается над простою буквою и хочет одухотворить внешне данное содержание писаний ветхаго завета... это духовное познание, посредствуемое аллегорией, носило имя γνσις... Поэтому аллегорическое, которое выражает существо гносиса, есть вместе с тем и пневматическое“.– По Липсию 1887 , который заявляет о своем согласии с Бауром, «аллегория есть существенная составная часть γνσις’а“, его «важнейшее средство“. Оба они (т.е. Баур и Липсий) ссылаются в подтверждение своей высокой оценки аллегорий для гносиса на Неандера, Маттера и Гизелера.– Вероятно, при их понимании гносиса, как явления преимущественно теоретического, философского, такая переоценка аллегорий для гносиса вполне естественна. Однако такое понимание дела нельзя признать соответствующим действительности. Аллегория несравненно древнее гносиса. Происхождение ее относится к V в. до рожд. Хр. 1888 . Потребность в аллегории возникает там и тогда, где и когда нужно бывает оправдать и примирить новые течения и свежие веяния со старыми авторитетами и традиционными понятиями. Так, в Греции, когда философия VΙ– IV в. нанесла сильный ущерб художественной религии Гомера и Гезиода, высоко стоявших в глазах народа, возникла необходимость перетолковать или понять Гомера так, чтобы в его произведениях не было ничего противоречащего религиозным, философским и этическим понятиям данного времени 1889 . Первое употребление аллегории нужно отметить у Гекатея, который объясняет известный разсказ о Цербере существованием ядовитой змеи в пещере предгорий Тенарона. Софисты развили аллегорию и дали ей очень широкое применение. Платон отчасти противился распространению аллегории 1890 ; однако в известной мере допускал ее, напр. в применении к Гомеру 1891 . Прямая историческая традиция относительно употребления аллегории начинается, кажется, с Анаксагора и его школы 1892 . Он широко воспользовался аллегорией при толковании Гомера.– Расхождение в понятиях и некоторый соблазн, какой почувствовали позднейшие греки по отношению к Гомеру, пришлось до известной степени пережить и александрийским, философски-образованным иудеям в отношении к своим писаниям, при поверхностном отношении к ним. |
|
|
