| Основываясь на историческом рассказе, помещенном у св. Ефрема и в армяно-библейском тексте между посланиями Коринфян к Апостолу и Апостола к Коринфянам, каковому рассказу нет соответствующего примера ни в одном апостольском послании, – а также принимая во внимание характер рассказа, предполагающего в читателе предварительное уже знакомство с упоминаемыми людьми и историческими обстоятельствами этой переписки Апостола с Коринфянами: – на этих основаниях Цан строит догадку, что переписка эта первоначально должна была составлять часть какого-либо цельного и последовательного исторического повествования, подобного книге Деяний Апостолов или Актам Феклы и под. Вслед за Лакроце, высказавшим подобную догадку уже в 1727 году, Цан частнее указывает на утраченные «Деяния Павла – Πρξεις Παλου – Acta Pauli», пользовавшиеся большим уважением в некоторых церквах, как это явствует из одного цитата Оригена 1389 и из соста- —9— вленного в Палестине или в Египте Кларомонтанского каталога. 1390 Также и Евсевий причисляет этот апокриф не к третьему, а ко второму классу, т. е. таких спорных или подложных писаний (ντιλεγμενα и νθα), кои у многих христиан однако же пользовались уважением. 1391 Таким уважением древних христиан к апокрифу Цан объясняет и особое выделение из него переписки Апостола Павла с Коринфянами в отдельную новозаветную книгу и помещение её в новозаветный канон у сирийцев, от коих апокриф перешел потом к армянам и сохранился у них. Молчание греческих и латинских источников об этой переписке Цан объясняет тем, что она не существовала отдельно, но входила в другой апокриф, с коим вместе и утратилась. 1392 Однако ж все эти соображения, основывающиеся на одной только возможности, извлекаемой Цаном из исторической заметки между обоими посланиями, сильно колеблются, во 1-х, тем, что новооткрытый латинский текст апокрифа, представляющий —10— собою, как увидим, несомненный перевод с греческого языка, документально доказывает самостоятельное и отдельное от «Деяний Павла» или другого подобного же апокрифа существование апокрифической переписки Апостола с Коринфянами и на греческом языке, в греческой церкви и во время перевода, – во 2-х, тем, что в древнелатинском тексте, как и в Смирской (?) рукописи, нет исторического промежуточного рассказа, отделяющего оба писания. |
| Таково содержание обозренного нами трактата Гарнака об Евхаристии. 2) Zahn. Brot und Wein im Abendmahl der alten Kirche (Хлеб и вино в Евхаристии древней Церкви). Erlang. und Leipz. 1892. В известном памятнике древности – «Климентины» – выражается правило, что в явлениях человеческого мира сначала начинает господствовать зло, а потом добро неизменно сменяет и преодолевает его. Прилагая это правило к историческим явлениям христианского времени, «Климентины» повествуют о том, как сеял семена ереси и заблуждения Симон волхв, и как по следам его всюду шествовал истинный апостол – Петр и, искореняя посеянное Симоном, насаждал пшеницу чистого христианского учения. Нечто подобное видим на примере Гарнака и Т. Цана. Гарнак, как мы сказали выше, служит запевалой в теперешних богословских спорах в Германии. Но лишь только Гарнак выступит в свет с каким-нибудь парадоксальным богословским мнением, как Цан вслед за тем непременно выпускает книгу или пишет журнальную статью в опровержение новшества Гарнакова и для утверждения так называемых ортодоксальных протестантских убеждений. Неизменность такого чередования явлений невольно напоминает древнее сказание о Симоне и Петре. В вопросе об Евхаристии древнего времени Цан остался верен себе и своей миссии – идти по следам Гарнака и искоренять посеваемое этим последним. Вышепоименованное сочинение Цана написано прямо против Гарнака. Свою брошюру Цан начинает жалобой на то, как сильно изменился характер богословских немецких работ настоящего времени по сравнению с недавним прошлым. В середине текущего века в Германии писали обширные труды по истории учения о Лице Христа, о Троице, учения об искуплении, об Евхаристии. Теперь же, в последние десятилетия, историческое исследование мало имеет дела с мыслями, какие выражали отцы и учители Церкви, а больше занимается самими предметами, материал для которых можно находить в писаниях указанных лиц: пишут историю Символа, историю церковного управления, христианских нравов и др. К таким писателям Цан причисляет и Гарнака. |
| Geschichte. II, 1. S. 325; Zahn. Т. VI. S. 32; см. также далее нашу работу. – Сирийский фрагмент из этого письма, разбираемый нами, напечатан впервые Гарвеем вместе с его английским переводом XXVIII. Т. II. Р. 457); лучший перевод дан Цаном на немецком языке в Forsch. Thl. IV. S. 289–290 (Fr. 3) и Thl. VI. S. 32–33 (см. отзыв Гарнака – Geschichte. I. S. 263). Русский перевод с английского Гарвея см. у Преображенского (2-е изд. С. 547. XLVIII). 189 Цан (Forsch. IV. S. 303–308; VI. S. 31–35) решительно восстает против этого мнения, утверждая, что «всякому ясно, что здесь (в сирийском фрагменте) идет речь не о личности, а о сочинениях Флорина» (Forsch. VI. S. 33). Но по нашему мнению, непредубежденному человеку должно быть ясно именно обратное, т. е. что здесь говорится не только о сочинениях, а и о самой личности Флорина. Это видно уже из предисловия, какое мы привели (не сказано: «о сочинениях», а прямо: «о Флорине»; так переводит и Цан). Да и дальше в тексте после речи о сочинениях Ириней пишет (по переводу Цана же): «Scheltet aber den, der dies geschrieben hat, welcher dadurch... an-leitet... schadet, indem er durch eine Schriften falsche Meinungen hervorbringb (Forsch. VI. S. 33). He говорится: «Scheltet Schriften», а стоит: «den, der, wel-cher» (но не welche, как выше о сочинениях). Глагол поставлен в единственном числе, о сочинениях же сказано, что Флорин через них (а не они) приносит вред. Точно также и aber, стоящее после scheltet, показывает, что речь идет уже о другом, чем выше, – а выше говорится о сочинениях, – следовательно, здесь не они уже имеются в виду, а сам Флорин. Цан сам чувствует шаткость своих суждений и утверждает, что приведенные нами слова относятся к Флорину как писателю («к тому, который написал это» – Forsch. VI. S. 34). Таким образом, он осуждается не как личность, а как автор своих трудов. Однако такое разделение слишком искусственно и на практике едва ли возможно. Обращая внимание на термин scheltet, передающий соответствующее сирийское слово, Цан поясняет, что он равняется πιτιμ ν в Послании Иуды, ст. |
| То есть Галерий обещает, что по издании эдикта 311 года будут еще изданы другие грамоты второстепенного значения, в которых точнее будут указаны условия, на которых давалась толерантность христианам. Так как история таких грамот не знает, то, говорит Цан, можно полагать или что этих грамот не было выдано вовсе, или же что они затеряны, не дошли до нас. Но предполагать, что таких грамот совсем не было выдано, нельзя, если Галерий и умер тотчас по издании эдикта 311 года, – так как эдикт 311 года издан не от лица только Галерия, но и от лица Константина с Ликинием; поэтому чего не успел сделать первый, имели возможность и обязаны были сделать двое последних. А если могли сделать это и даже обязаны были, то нет основания полагать, чтобы они не сделали этого. Указ Константина 312 года, догадывается Цан, по всей вероятности, и есть та грамота, какую хотел издать Галерий в добавление к эдикту 311 года, но не успел издать за смертью. Цан даже полагает, на некоторых соображениях, что эта грамота издана была Константином не от собственного только лица и Ликпния, но и от лица Галерия, обязавшего царственных его наследников исполнить его волю. Что указ Константина 312 года и есть именно та грамота, какую обещал издать в пополнение к эдикту 311 года Галерий, это Цан доказывает так: адресуется указ 312 года тем именно лицам, которым хотел адресовать пояснительную грамоту Галерий – начальникам, облеченным судебною властью – judicibus; 487 содержание указа 312 года именно таково, каким должно было быть содержание дополнительной грамоты, обещанной Галерием: в указе 312 года указываются условия (conditiones), на которых даровалась свобода исповедания христианского, а это-то именно и хотел разъяснить Галерий особой грамотой, он намеревался разъяснить, что должны были начальники наблюдать в отношении к христианам (quid debeant observare); тон эдикта Константинова 312 года не дружелюбен к христианам, но не иного характера должна была быть и грамота, какую обещал Галерий, так как и самый толерантный эдикт Галерия не дышит особенным благоволением к христианам. |
| И не только свободомыслящий Гарнак, даже ортодоксальный католик, как Цан, утверждает то же: и от своего имени, и от имени католической церкви, которую он представляет в своем сочинении, он заявляет, что добивается истины во что бы то ни стало и готов принять всякую истину, не справляясь о том, будет ли она полезна или вредна, потребует ли она жертвы или принесет награду. Я, конечно, знаю, что нельзя сравнить Цана с Гарнаком. Гарнак замеча-тельный историк, имя которого прогремело на весь мир, Цан скромный профессор, известный только в католических ученых кругах. Затем, Гарнак совершенно свободен от внешних уз, Цан подлежит предварительно цензуре своего духовного начальства. И тем не менее, в данном случае они совершенно сошлись. И тот и другой вовсе не безразлично относятся к вредной истине. Более того, оба они в гораздо большей степени пекутся о пользе, чем об истине. Относительно Цана, я думаю, никто и спорить со мной не станет. Для правоверного католика не то 1— что полезность, но полезность истины для католической церкви всегда являлась и является высшим критериумом. Но этого он никогда не скажет. Наоборот, он патетически восклицает, что истина для него дороже всего на свете. И знаете, я далек от того, чтобы подозревать Цана в сознательной лжи. Вероятнее, что он совершенно искренен, что он в самом деле думает, что служить католической церкви и служить истине все равно. Если он вам скажет, что туркам достался Константинополь потому, что схизматики греки отказались присоединиться к флорентинской унии, если он скажет вам, что в тот час, когда на ватиканском соборе был провозглашен догмат «непогрешимости» папы, Бог послал свои громы и молнии, как тогда, когда Он возвестил на Синае Свой Завет, он (Цан) и в самом деле думает, что он сообщает только одну истину и что кроме истины ему ничего не нужно. Он проверяет свои суждения особым, как ему кажется, высшим критерием. Гарнак, конечно, смеется над легковерным католиком. С ним, он уверен, не может случиться ничего подобного, — он историк опытный и изощренный, он знает, как легко люди попадаются в силки предрассудков и суеверий, и он умеет оберечься. |
| Таково содержание обозренного нами трактата Гарнака о Евхаристии. 2) Zahn. Brot und Wein im Abendmahl der alten Kirche (Хлеб и вино в Евхаристии древней Церкви). Erlang, und Leipz., 1892. В известном памятнике древности – «Климентины» – выражается правило, что в явлениях человеческого мира сначала начинает господствовать зло, а потом добро неизменно сменяет и преодолевает его. Прилагая это правило к историческим явлениям христианского времени, «Климентины» повествуют о том, как сеял семена ереси и заблуждения Симон Волхв, и как по следам его всюду шествовал истинный апостол – Петр и, искореняя посеянное Симоном, насаждал пшеницу чистого христианского учения Нечто подобное видим на примере Гарнака и Т. Цана. Гарнак, как мы сказали выше, служит запевалой в теперешних богословских спорах в Германии. Но лишь только Гарнак выступит в свет с каким-нибудь парадоксальным богословским мнением, как Цан вслед затем непременно выпускает книгу или пишет журнальную статью в опровержение новшества Гарнакова и для утверждения так называемых ортодоксальных протестантских убеждений. Неизменность такого чередования явлений невольно напоминает древнее сказание о Симоне и Петре. В вопросе о Евхаристии древнего времени Цан остался верен себе и своей миссии – идти по следам Гарнака и искоренять посеваемое этим последним. Вышепоименованное сочинение Цана написано прямо против Гарнака. Свою брошюру Цан начинает жалобой на то, как сильно изменился характер богословских немецких работ настоящего времени по сравнению с недавним прошлым. В середине текущего века в Германии писали обширные труды по истории учения о Лице Христа, о Св. Троице, учения о искуплении, о Евхаристии. Теперь же, в последние десятилетия, историческое исследование мало имеет дела с мыслями, какие выражали отцы и учители Церкви, а больше занимается самыми предметами, материал для которых можно находить в писаниях указанных лиц: пишут историю Символа, историю церковного управления, христианских нравов и др. К таким писателям Цан причисляет и Гарнака. |
| Но предполагать, что таких грамот совсем не было издано, нельзя, хотя Галерий и умер тотчас по издании эдикта 311 года, так как эдикт 311 года издан не от лица только Галерия, но и от лица Константина с Лицинием; поэтому чего не успел сделать первый, имели возможность и обязаны были сделать двое последних. А если могли сделать это и даже обязаны были, то нет основания полагать, чтобы они не сделали этого. Указ Константина 312 года, догадывается Цан, по всей вероятности и есть та грамота, какую хотел издать Галерий в добавление к эдикту 311 года, но не успел издать за смертью. Цан даже полагает на некоторых соображениях, что эта грамота издана была Константином не от собственного только лица и Лициния, но и от лица Галерия, обязавшего царственных его наследников исполнить его волю. Что указ Константина 312 года и есть именно та грамота, какую обещал издать в пополнению к эдикту 311 года Галерий, это Цан доказывает так: адресуется указ 312 года именно тем лицам, которым хотел адресовать пояснительную грамоту Галерий — начальникам, облеченным судебной властью, содержание указа 312 года именно таково, каким должно было быть содержание дополнительной грамоты, обещанной Галерием: в указе 312 года указываются условия (conditiones), на которых даровалась свобода христианского исповедания, а этого-то именно и хотел разъяснить Галерий особой грамотой, он намеревался разъяснить, что должны были начальники наблюдать в отношении к христианам (quid debeant observare); тон эдикта Константина 312 года недружелюбен к христианам, но не иного характера должна была быть и грамота, какую обещал Галерий, так как и сам толерантный эдикт Галерия не дышит особенным благоволением к христианам. Доказательства тождества обещанной грамоты Галерия и эдикта Константина 312 года, замечает Цан, очень решительны. Он даже делает еще один шаг далее в разъяснении происхождения и характера указа Константинова, о котором мы говорим; он не прочь допустить, что эдикт Константином издан еще при жизни Галерия, в том же 311 году, в котором появился толерантный указ этого императора, вслед за этим |
| Затем Цан переходит к разбору мудрований Гарнака по поводу знаменитых 65–67 глав Апологии, где изображается древнейший вид совершение литургии. Между тем как в «Разговоре» Иустин всегда говорит только неопределенно о хлебе и чаше, и один раз о «сухой и жидкой пище», в Апологии в указанном месте, он трижды говорит о содержимом чаши. Здесь больше всего вводит в соблазн Гарнака выражение Иустина: «хлеб и чаша воды и смешения». Но соблазниться тут не чем. Правда, это выражение не стройно, но оно не невозможно. Оно могло быть подлинным выражением самого Иустина (а не вставкой). Κρμα (смешение), по этимологическому значению может означать «примешение, прибавку вина». А в таком случае вся фраза получает правильный —296— смысл. Если что особенно бросается в глаза при чтении 65–67 гл. Апологии, то это следующее: здесь в трех случаях выразительно упоминается вода, как элемент Евхаристии, а при одном случае вода упомянута наперед вина, причем вино является как бы добавкой к воде. Это несомненно бросается в глаза, но находит достаточное для себя объяснение. Во-первых, известно, что вообще во времена древней церкви при совершении Евхаристии употреблялось вино, сильно разбавленное водою (в древности никогда вино и вода не смешивались в равных долях, а обыкновенно вода относилась к вину, как 3:1 или 2:1 и в крайнем случае 3:2). Во-вторых, как известно, во времена гонений, на христиан сыпались разного рода клеветы, между прочим о них говорилось, что будто на своих братских трапезах (и при Евхаристии) они упивались и позволяли себе постыдные действия. Поэтому, апологету, в интересах защиты христиан, приходилось очень осторожно говорить о вине. Он так и поступает: говорит о хлебе и чаше воды с некоторою примесью вина – и только. Цан для опровержения неправильных воззрений Гарнака на свидетельства Иустина, указывает на следующие обстоятельства: Климент Александрийский , учителя коего были современниками Иустина, и Ириней, имевший уже не детский возраст, когда Иустин писал свои сочинения, прямо считали совершение Евхаристии на воде – ересью, а не «правилом церкви», как должны бы они думать, сообразно предположениям Гарнака. Указывает Цан вот еще на что: в древности при устроении агапы употреблялось вино, а так как Евхаристия соединялась с агапою, то устранение вина при совершении первой немыслимо. |
| См. С. Fr. Keil. Commentar über die Briefe des Petrus und Iudas. Leipzig. 1883. ss. 183–208, 293–296. Th. Zahn. Einleitung. II, 65–68; 81–84. Проф. Д. Ив. Богдашевский. Опыты по изучению свящ. писания Нов. Завета Вып. I. Киев, 1909, стр. 202 и дал. 241 и дал. 326 Цан (Einleitnng. II, 64) разумеет под κυριοτ. и δξαι – 10 ст. ср. 11 «злых духов, о которых даже ангелы не осмеливаются произносить презрительнаго и укоризненнаго приговора“.– Но такое понимание не оправдывается контекстом речи. Κυριτης, мн. чис. κυριτητες обозначает в Еф. 1:21 и Кол. 1:16 трансцедентные духовные существа. Без члена – κυριτης – может означать все духовные существа, которым принадлежит власть на небе и на земле, так что под κυριοτης можно понимать не только высший духовный ангельский мир, но и прославленного Христа, как δεοπτης (ср. II. 1 ). Δξαι – славы указывает на духовные существа, стоящие выше мира и отличающиеся от κυριτητες только тем, что эти духовные существа определяются не по своему господственному положению, а по сверхнатуральному достоинству, участью в δξα το θεο. 11 стих, начинающийся с που, соподчиняется вместе с 10-м стиху 9-му, а не подчиняется 10-му и не содержит предмета сравнения для мысли, выраженной в 10 стихе. Поэтому выражения 11 ст. κατ’ ατν нельзя понимать в смысле καθ ν, а оно в связи речи означает: те люди хулят там, где превосходящие людей силою ангелы не произносят укоризненного суждения. Ср. Keil. Commentar. s. 249. 327 По мнению Цана (Einleitung. II, 65), Визингера и др. здесь имеются в виду одни и те же еретики. Другие же экзегеты высказываются за различение еретиков (Keil. Commentar, s. 182). 328 Как известно, большинство экзегетов полагает обратный порядок появления посланий – сначала Иуды, потом ап. Петра. Даже такой умеренный богослов, как Кюль (Er. Kühl. Die Briefe Petri und Jude, Göttingen. 1897, s. 336), примыкает к указанному взгляду, а Кейль (Commentar. 8. 334) колеблется. Гофман и Цан стоят на стороне немногих, признающих первенство за 2-м посл. ап. Петра. Цан (Einleitung. II, 81) говорит: «Если не хотят прибегать к весьма искуственным приемам, то должны признать, что Иуда в 4 и 18 ст. ссылается на 2-е Петра“. См. подробное изследование данного вопроса у проф. Д. Ив. Богдашевского. Опыты. В. 1 стр. 241 и дал. |
| 1269 Αρ. Const. VII. 46: Αντιοχεας Εδιος μν π» μο Πτρου, Ιγντιος δε π Παλου κεχειροτνηται. Согласно Евсевию (Chron., ed. Schoene II, p. 158) и Иерониму, Игнатий был «Antiochiae secundus episcopus» (вторым епископом Антиохии). См. также Zahn, Ign. υ. Α., p. 56 sqq., и Harnack, Die Zeit des Ign., p. 11 sq. 1270 См. Zahn, p. 402, где это предание отвергается как необоснованное: «Es fehlt bei Ignatius auch jede leiseste Spur davon, dass er noch aus apostolischem Mund die Predigt gehört habe». Игнатий пять раз называет себя меньшим из антиохийских христиан и недостойным быть одним из их числа. Отсюда Цан делает вывод, что Игнатий был обращен в зрелом возрасте, а до того был враждебен к верующим, подобно Павлу (см. 1Кор. 15:8–10 ). 1271 στι στρατιωτν τγμα добавляется здесь для объяснения в двух греческих вариантах текста, а также у Евсевия, Η. Ε. III. 36. 1273 Лукиан в своей сатире на смерть Перегрина представляет этого философа–киника как притворного епископа и исповедника, который, находясь в темнице, получал и отправлял послания и был центром внимания и переписки среди легковерных и доброжелательных христиан Сирии и Малой Азии. Совпадение настолько удивительно, что Цан и Ренан оба приходят к выводу: Лукиан знал историю Игнатия и насмехался над ним, описывая Перегрина Протея, как он насмехался и над мученичеством Поликарпа. См. Renan, Les évangiles, p. 430 sq. 1274 Грабе предлагает читать, в Martyr., с. 2, δεκτω νντω τει, а не νντω, что дает нам 116 г. Тиллемон и другие избегают трудности, предполагая, без веских на то оснований, что Траян отправлялся в Парфянскую экспедицию дважды, один раз в 107, второй – в 115 или 116 г. См. Francke, Zur Geschichte Trajan " s, 1837, p. 253 sqq., и Büdinger, Untersuchungen zur röm. Kaisergesch. I. 153 sqq. Ниршль даже считает, что Траян совершал три похода на Восток. Вислер и Франк отстаивают традиционную дату (107); Гарнак относит мученичество к правлению Адриана или Антонина Пия, но без веских на то причин. Цан (р. 58) оставляет неопределенную дату между 107 и 116 г.; Лайтфут – между 110 и 118 г. |
|
|
