| И опять что-то удержало его, и вместо того чтобы спокойно отправить ее, пообещав, что с ее сыном лучшим образом разберутся, он принялся читать и с самых первых строк отчетливо представил себе, как все это произошло. Дождь, ветер, они едут больше недели не в вагоне, не в теплушке даже, а на открытой платформе, женщина и трое ее детей. Готовят, когда поезд останавливается, и надо успеть развести костер, сварить похлебку, всех накормить и снова ехать, прячась за трактором от пронзительного ветра. Посельский поднял на нее глаза: на вид ей было лет сорок пять, но лицо ее хранило какие-то особые черты, так резко напомнившие ему молодость, Москву, и он вдруг понял, почему так мучительно притягивает его это лицо. — Вы дворянка? — спросил он по-французски. Какое-то странное выражение промелькнуло в ее глазах, сперва удивление, потом недоверчивость, страх, мольба, и, верно, поняв, что терять ей уже нечего, она молча кивнула, и Георгию Анемподистовичу стало немного не по себе, когда он представил, что в этот день на забытой Богом станции встретились двое бывших — инженер-путеец, живущий под постоянным страхом расстрела, и эта женщина, привыкшая ездить лишь первым классом и вряд ли предполагавшая, что когда-нибудь ей придется везти своих детей хуже, чем везли скотину. — Идите к своему поезду, — сказал Посельский, — и ждите меня там. Она заколебалась, не будучи уверенной, что этот странный человек ее не обманет, но потом вышла все же на улицу, где еще пьянее, отчаяннее и надрывнее играла гармонь и уж совсем разошлись женщины, и те, к кому должны были вернуться мужья и сыновья, и те, кому предстояло до скончания века вдовствовать. Мальчишка был, по счастию, не в изоляторе НКВД, а в каком-то чулане, куда его заперли машинисты, ушедшие праздновать победу. Он лежал на полу, свернувшись калачиком, и спал, сжимая изо всех сил тряпку как явное доказательство своей невинности. Посельский усмехнулся: какое дело было бы этим мерзким, отожравшимся в войну ряхам из НКВД до его тряпки, если у них глаза загорались нездоровым огнем, едва они только слышали слово «букса». |
| 31. Протат. Св. Вакх. 32. Протат. Св. Анемподист. Поддужные арки сплошь покрыты сценами усекновений, причем голова мученика лежит внизу, осененная нимбом. На стенах продолжается тот же круг поясами, и художник с таким искусством разнообразит тему, что ни положение мученика, ни приемы палача не повторяются иначе, как через большие промежутки: он, видимо, черпает из обильных иллюстраций Миней и Менологиев. Насколько неприятно поражает здесь всякая натуральность, настолько отдельные фигуры святых, поставленные внутри арок, кажутся величавыми и характерными. Таковы, напр., Симеон Богоприимец, Исидор, Вукол Смирнский, Парфений Лампсакский, фигуры отшельников: Макария Египетского , Евфимия, Максима Проповедника и пр., размещенных почти где попало, среди сцен подвигов, по указаниям календаря на февраль месяц. На первый взгляд, такая хаотичность кажется даже неуклюжею и забавною, но через несколько времени к ней привыкаешь и начинаешь находить ее живою и вполне уместною. Византийская архитектурная строгость в чередовании полей и фигур в стенописи хороша, когда она дана в меру, иначе она порождает скуку и тягостное ощущение в зрителе. Беспорядочная размалевка иных афонских стен в притворах и фиалах указывает на потребность чем-либо оживить однообразное построение восточных росписей. Особенно счастливою мыслью показалась нам роспись всего низа стен на высоте человеческого роста идущими группами, или по-гречески «хорами» праведников, святых, иерархов, пророков, предводительствуемых ангелами; к сожалению, группы полузакрыты стасидиями. Роспись Лаврской трапезы представляется древнейшим, богатейшим и лучшим в художественном отношении памятником этого вида росписей. По мнению Преосв. Порфирия 30 , весьма основательному, Лаврская трапеза могла быть расписана тем же критянином, монахом Феофаном, который расписал между 1535 и 1564 гг. соборы Лавры, Ставроникиты и Ксенофа. Громадная, крестообразно расположенная, с абсидою на одном конце и входом на другом конце, противолежащем западной стороне собора Лавры, палата трапезы имеет деревянный потолок, очень высока и освещена окнами, расположенными в верхней ее части. Во всю длину палаты, по ее стенам, расположены сиденья деревянные, в форме сигмы, обходящие овалом столы, мраморные, из крестообразных плит. На высоте одного аршина от сидений тянутся темно-серые, одноцветные панели, а затем выше все стены, до самых потолков расписаны сплошь множеством фигур, отдельно стоящих, сцен, чрезвычайно сложных и разнообразных, и несмотря на аскетические темы и типы, целое представляет привлекательную декорацию, хотя строго религиозного характера и поучительного содержания. Нельзя не пожалеть, что в самое последнее время, а именно в 1860-х годах а затем в 1886 году вся эта роспись была освежена, т. е. переписана, и современный мертвенно-серый фон нижних панелей обязан, видимо, этой переделке. |
| 2. Среда. Мчч. Акиндина, Пигасия, Аффония, Елпидифора и Анемподиста. Шуйской-Смоленской иконы Божией Матери. Служба мучеников не имеет праздничного знака, совершается вместе со службой Октоиха. На вечерне кафизма 18-я. На «Господи, воззвах» стихиры на 6: Октоиха, глас 6-й – 3, и мучеников, глас 4-й – 3. «Слава» – мучеников, глас 6-й: «Днесь пятозарный мучеников лик...», «И ныне» – Крестобогородичен Минеи, глас тот же: «Люди беззаконнейшия...». Входа нет. Прокимен дня. На стиховне стихиры Октоиха, глас 6-й; стих: «Дивен Бог во святых Своих...», и стихира мучеников, глас 1-й: «Лучи возсияша...». «Слава» – мучеников, глас 2-й: «Приидите, возрадуемся...», «И ныне» – Крестобогородичен Минеи, глас тот же: «Древу Крестному...». По Трисвятом – тропарь мучеников, глас 2-й. «Слава, и ныне» – Крестобогородичен по гласу тропаря, от меньших: «Препрославленна еси, Богородице Дево...». На утрене на «Бог Господь» – тропарь мучеников, глас 2-й (дважды). «Слава, и ныне» – Крестобогородичен по гласу тропаря, от меньших: «Препрославленна еси, Богородице Дево...». Кафизмы 10-я, 11-я и 12-я. Малых ектений нет. Седальны Октоиха. Псалом 50-й. Каноны: Октоиха 1-й со ирмосом на 6 (ирмосы единожды), 2-й на 4, и мучеников на 4. Библейские песни «Господеви поем...». Катавасия по 3-й, 6-й, 8-й и 9-й песнях – ирмосы канона Минеи. По 3-й песни – седален мучеников, глас 8-й. «Слава, и ныне» – Крестобогородичен Минеи, глас тот же. По 6-й песни – кондак и икос мучеников, глас 2-й. На 9-й песни поем «Честнейшую». По 9-й песни поется «Достойно есть». Ексапостиларий Октоиха. «Слава» – светилен мучеников, «И ныне» – Крестобогородичен Октоиха. «Хвалите Господа с Небес...» и хвалитные псалмы. Читается вседневное славословие. На стиховне стихиры Октоиха, глас 6-й; стих: «Многи скорби праведным...», и стихира мучеников, глас 2-й: «Кровными токи...». «Слава» – мучеников, глас 4-й: «Пятозарная страдалец свеща...», «И ныне» – Крестобогородичен Минеи, глас тот же: «На Кресте Тя...». По Трисвятом – тропарь мучеников, глас 2-й. «Слава, и ныне» – Крестобогородичен по гласу тропаря, от меньших: «Тя величаем, Богородице, вопиюще: радуйся, жезле...». |
| 1 Персы в Свящ. Писании называются Еламитами, как происшедшие от Елама, сына Симова. Они жили в Азии, близ Персидского залива (заключенного Аравийским полуостровом и материком). Упоминаемый здесь царь Сапор, - вероятно, Сапорес II, жил в IV в. В подданных - христианах он склонен был видеть тайных союзников своих врагов - римлян. Смерть мучеников Акиндина, Пигасие, Анемподаста и друг, последовала по одним в 330 г., по другим - в 345-м г. 2 Персы почитали верховным богом Митру, или солнце. Они поклонялись также огню и признавали два божества: творца всего доброго - Ормузда и виновника всякого зла - Аримана. Основателем этой религии считается Зороастр, главная священная книга Персов- Зенд-Авеста. 3 Плащ пурпурового цвета, иначе порфира. Краскою для этой ткани служила кровь некоторых раковин иди улиток, которых находили в Средиземном море. Это была одежда царей, символ власти и величия их. Иногда, впрочем, одевались в такой плащ и частные лица -роскошествующие богачи. 4 Серебро, чрез расплавление на огне, освобождается от примесей и получает чистейший вид. Подобно сему, и добродетель мучеников, чрез испытание огнем, возвысилась и получила совершеннейший вид. 5 С еврейского: " положил оковы на чресла наши " (иначе: " на бедре нашем " ). В настоящем случае это означает мучение от ожогов. 6 Т. е. " посадил верхом на нас " - образ поноснейшего рабства. Этим выражением указывается здесь на крайнюю степень унижения, которому были подвергаемы св. мученики. 7 Со временем, под влиянием соседних народов, Персы стали соединять ст. культом солнца и огня и служение иноземным богам. - Зевс почитался греками величайшим из богов (у римлян - Юпитер), управлявшим молниями, отцом богов и людей. 8 Это - с тою целью, чтобы развести более сильный огонь, ибо днища и стенки лодок, во избежание пропуска ими воды, обыкновенно густо покрываются смолою, особенно - с наружной стороны. 9 Вероятно, царь слыша о трех Лицах Божества, полагал, что и христиане почитают несколько богов и между ними одного - главного. |
| – Ясен пень! Я ж в деревне жил. Прозвонил колокол на обед. – Шабаш! – объявил архимандрит и начал обтираться снегом, постанывая и покряхтывая от удовольствия. Владлен поглядел на него, поежился, подхватил с бревна свой ватник и быстренько потопал за монахами в трапезную. Обедал Владлен с аппетитом, и это несмотря на то, что уже другой послушник заунывным речитативом читал за аналоем о страданиях святых мучеников Акиндина, Пигасия и Анемподиста: «Царь повелел приготовить три котла и наполнить их оловом, серою и смолою, разрубить старые лодки на дрова и развести ими большой огонь под котлами. Когда это было сделано, и сильно раскалённые котлы кипели и клокотали, святых связали цепями и свесили их сверху в котлы, сначала до пояса, потом – до груди и наконец – до шеи. Они же взирали, среди этих мучений, на небо, и каждый из них пел свою песнь из псалмов Давидовых». Владлен на этот раз слушал вполуха и только покачивал головой. Лишь один разок негромко, хотя и на всю трапезную, прокомментировал: – Нет, это надо же – они еще и пели!… Крепкие ребята. Архимандрит на него покосился, но замечания делать не стал. Привстав, Влад поднял крышку над общей кастрюлей и налил себе вторую миску дымящегося борща. Между прочим, постного. Но на грибном бульоне, из одних белых, а это уже что-то! После обеда все монахи и трудники куда-то вдруг поразбрелись. Владлен вышел на пустой монастырский двор и отправился изучать монастырские стены. – Ты чего там ищешь, отрок? – окликнул его старческий голос. – Не заблудился ли часом? Влад резко обернулся. На дорожке стоял тот самый старенький монах, что сидел за столом вместе с архимандритом и отцом Агапитом. Владлен уже знал, что это казначей обители отец Дионисий – Или потерял чего? – монах близоруко приглядывался к Владлену. – Нет, батюшка, ничего я пока не терял. Я вот ищу, где бы мне тут покурить! В обители ведь курить нельзя? – Нельзя, отрок, не положено у нас. – Вот я и подумал, что надо бы мне за этим делом за ворота выйти… – Коли надо, так и шел бы. |
| А жили-то как? Зимой - в город, а летом обязательно в Пятигорск или за границу, в Карлсбад ездили... Мы думали, что господам все это нужно так себе, для удовольствия, для наслаждения жизнью, ну и возмущались этим... Как, мол, им не грех наслаждаться жизнью, когда кругом народ вымирает! А на самом деле выходит, что все это господам крайне необходимо для поддержания жизни в себе и, если всего этого у них не будет, то они начнут так же помирать, как мрут крестьяне, когда у них нет куска хлеба... - Ну, ты, кажется, заговорился, - улыбнулась матушка, - по-твоему выходит, что и модные шляпки, и театры тоже необходимы господам для поддержания своего существования? - А то как же? Отбери у иной барыни шляпку, - ведь ты вместе с этой шляпкой, может быть, весь смысл жизни у нее отобрала. То она хоть над выдумыванием модных шляпок изощряла свою мыслительную деятельность, а тут без всякой работы для своих мозгов осталась. Ну и обессмыслится окончательно. И насчет театров тоже... Уничтожь-ка сразу все эти театры, клубы, рестораны и тому подобное. Ведь господа от тоски все повешаются или сопьются, как спивается наш мужик среди зимнего безделья, от безработицы. - Нет, я с тобой не могу согласиться. Ты что-то странное говоришь... Ты, значит, оправдываешь тех, что пользуются всеми удобствами жизни в то время как другие голодают? - Я, кажется, тебе ничего не говорил о том, оправдываю я их или нет. Я указываю только на факт, - говорю, что Анемподист Федорович не может жить без повара, без няньки, без зельтерской, а дальше и без репетитора, без Пятигорска, без пенсии и так далее, и что все это для него не роскошь, а крайняя необходимость. Заговорил же об этом, чтобы показать, что от Анемподиста Федоровича никакого служения ближнему, даже в размере двугривенного, нельзя требовать. А теперь скажу и то, что от него нельзя требовать и личного совершенствования. Чтобы человек мог совершенствоваться, для этого тоже кое-что нужно. Обыкновенно человек развивается через чтение книг. Подвижники совершенствовались, самоуглубляясь в размышления. |
| Ведь только в улье рабочая пчела - одно, а трутень - совсем особая статья. А потому там пчеловод поступает рационально, когда, желая сохранить мед, убивает трутней. А к людям этот способ применить нельзя, потому что всякий человек с течением времени неизбежно становится трутнем, а пока сделается это для всех очевидным, он успеет наплодить потомство, о котором вначале очень трудно судить, что из него потом получится - трутни или рабочие пчелы? Начнешь давить всех трутней - от человечества ничего и не останется. - Но как же быть? - А вот - тут-то и главный смысл нашего служения: мы должны обновлять ветшающее человечество. Из больного, вечно брюзжащего, мало способного к труду Анемподиста Федоровича сделать здорового деятельного жизнерадостного человека, который, поработав на службе 8- 9 часов, не чувствовал бы усталости и мог бы еще, приходя со службы, часов 7- 8 работать на себя, да при том обходиться и без моциона, и без зельтерской, а кушать борщ да кашу и чувствовать се- " бя великолепно. Вот тогда и голодающим будет оставаться. Всем хватит. - Так ведь, для этого доктором надо быть? - Да, где нужно, там и доктором... В Ветхом Завете священники вместе с тем были и докторами. В наше время священник может не быть доктором: на это есть специалисты, но он обязательно должен знать, когда человека к доктору послать, а когда на исповедь позвать. И вот, где микстурой, где молитвой, где ножом хирурга, где проповедническим словом, а где и улучшением породы свиней, священник должен освободить человека из того моря " необходимостей " , в котором захлебываются люди, - предварительно, конечно, сам освободившись от него, - а потом уже, дав, значит, человеку возможность двигаться, ведет его по тому бесконечному пути, о котором сказано: " Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный " ... - А я думала, - задумчиво проговорила матушка, - что ваше дело только Богу молиться, да души человеческие спасать... - Души спасать... - грустно повторил отец Павел и вдруг весело засмеялся. |
| Матушка продолжала думать. За последнее время ей пришлось испытать много новых впечатлений. И новая дорога, и новые речи отца Павла, и сам отец Павел, приехавший за ней после долгой разлуки как будто другим, тоже новым человеком, - все это вызвало в ней целое море мыслей, в которых она спешила разобраться. Отец Павел пошел разыскивать забежавших куда-то детей. - Возможно ли это? - спросила матушка отца Павла, когда он, вернувшись с детьми, опять сел возле нее. - Что, возможно? - Да вот то, что ты говорил... создать из человека духа... - Для человека невозможно. Поэтому-то и потребовалось сошествие на землю Сына Божия. Христос дал людям особую силу в дополнение ко всем, действующим в мире, и с тех пор это стало возможно... Этой-то силой и действуют епископы и священники... - Ив тебе есть эта сила? - оживленно спросила матушка, с любопытством взглянув на отца Павла. - В священниках есть, - убежденно проговорил отец Павел, - но не всякий, надевший рясу, священник. И я, может быть, пока не священник. Я только поставлен во священники. Но теперь я верую, что в мире есть сила Божия и что человек может владеть ею, а потому, стало быть, я буду священником... Да, а вот сидел бы спокойно на прежнем приходе, так и превратился бы в Анемподиста Федоровича, и зельтерскую пил бы, и в Пятигорск пришлось бы ехать. А так как на все это нужны деньги, то и дрался бы со своими прихожанами из-за каждого пятака за требу... Отец Павел опустил голову и стал смотреть на воду. Вода под взмахами колес парохода бурлила, кипела, вздымалась красивой волной. Волна бежала, резвясь и играя, а с неба солнышко слало ей свои теплые лучи и расцвечивало ее всеми переливами радуги. Пароход быстро несся вперед, но мысли отца Павла опережали его. Вот он видит уже пристань... Радостный отец Герасим встречает его... Все сначала отправляются к владыке за благословением. Вот добрый, не забывающий свое духовенство и в мелочах жизни, всюду поспевающий владыка. Он ласково поздравляет с приездом, благословляет его семью... |
| Для ускорения моего переезда и помещения в патриаршем доме высокопреосвященнейшего Агафангела прошу отпустить архимандрита Анемподиста». Таким образом, Святейший Патриарх лжеревнителям церковного благоустроения поручал принять и передать митрополиту Агафангелу синодскую канцелярию – не управление делами, как хотелось группе, не благословение на организованное группой ВЦУ, как о том просила группа, а лишь дано было поручение канцелярского характера. Это поручение давало законную работу группе в канцелярии патриаршего управления, а добросовестное, церковно-каноническое исполнение ее могло ввести группу в активные сотрудники митрополита Агафангела при фактическом вступлении его в исполнение своих обязанностей патриаршего заместителя. Так патриаршая резолюция указывала выход из неканонического деяния группы, дав ей канцелярскую работу в настоящем и открывая в будущем возможность канонического сотрудничества митрополиту Агафангелу в управлении Русской Церковью, если бы этого пожелал патриарший заместитель. Но, конечно, группе нужно было не то. Она считала себя на положении ВЦУ, и для нее была интересна только такая резолюция патриарха, которая бы благословляла и разрешала уже имеющееся ВЦУ. Так как фактическая резолюция Святейшего Патриарха была далека от такого смысла, то оставалось одно – прибегнуть к уже начавшему практиковаться методу обмана и выдать положенную [резолюцию] за имеющую желательный для группы смысл. Поручение принять и передать канцелярию превращалось в поручение сформировать Высшее Церковное Управление, которое и формируется из трех вышепоименованных членов. Группа пишет епископу Антонину: «Нами подано патриарху Тихону заявление о полной приостановке в церковном управлении. Согласно резолюции Святейшего Патриарха, сформировано Высшее Церковное Управление. Поручается нам троим, с предоставлением права привлечения московских святителей во временное ВЦУ. Посему просим Ваше Преосвященство возглавить наше управление – ВЦУ. Прот. Введенский, Калиновский, Белков». |
| Может быть, и так, но оттого ли, что я увидел деда в его поздние закатные годы и знал очень поверхностно, мало, по-детски боялся и сторонился большого косматого человека, или же сказывалась во мне своя родовая честь и фамильные предрассудки, а только в моем восприятии это бабушка была открыта, щедра, свободна и житейски богата, и я знаю, что ей, в первую очередь, обязан тем, чего добился в жизни. Да и не я один – все мы в ее челне. У нее был властный и очень прямой характер, она была не слишком политична и говорила всегда то, что думала, в ней удивительным образом уживались две ревнивые и вечно ссорящиеся сестрицы – справедливость и милосердие. Но все, кто ее знал, любили ее, и, кажется, не было ни одного человека, кто мог бы сказать о ней худое, да и сама она никого не осуждала. Единственный случай на моей памяти, когда бабушка позволила себе уронить слово горькое, произошел у нее с родным братом Георгием. О, это был удивительный человек, и тем больнее, ужаснее была их размолвка! С дядей Юрой, как и с бабушкой, были связаны самые первые, самые трогательные мои воспоминания о том, как маленького ребенка он брал меня гулять за купавинскую околицу и через него мне открывался огромный мир. Он приезжал на дачу надолго, вечерами они играли с бабушкой в девятку, обучив к неудовольствию отца, этой фамильной карточной игре и меня. Брат и сестра говорили о прошлом, о жизни дяди Юры в Туле, где он работал инженером городского транспорта (и именно благодаря Георгию Анемподистовичу Посельскому в Туле пошел трамвай), о его первой жене актрисе Вахтанговского театра Вере Сергеевне Макаровой, которой в тридцать пятом году не дали роль Ларисы в «Бесприданнице» и она тяжело после этого заболела, о несчастной судьбе их дочери Музы. Иногда они уходили в еще более отдаленные воспоминания, где воскресали из глубины времен их родители, купец Коняев, сестры, тетки, Тверь, Кашин, Томск… Увы, ничего из этих разговоров я не запомнил, а ведь дядя Юра мог рассказывать то, чего не знала даже бывшая на два года его моложе бабушка – но я слишком поздно родился, для того, чтоб то драгоценное прошлое сохранить, и как дорого дал бы теперь за то, чтоб вновь оказаться на уцелевшей от папиного топора щелястой террасе, где сидели под тусклым абажуром долгими летними вечерами два очень похожих друг на друга человека – родные брат и сестра Анемподистовичи, часами перебирали прошлое и всматривались в настоящее. |
|
|
