| Времена года Времена года любят капризничать, но, по существу, вернее их ничего нет на свете: весна, лето, осень, зима. Времена года любят капризничать, но, по существу, вернее их ничего нет на свете: весна, лето, осень, зима. Восемнадцатого января утром было минус 20, а среди дня с крыши капало. Этот день весь с утра до ночи как бы цвел и блестел, как кристалл. Ели, засыпанные снегом, стояли как алебастровые и весь день сменяли цвет от розового до голубого. На небе долго провисел обрывок бледного месяца, внизу же, по горизонту, распределялись цвета. Все в этом первом дне весны света было прекрасно, и мы провели его на охоте. Несмотря на сильный мороз, зайцы ложились плотно и не в болотах, как им полагается ложиться в мороз, а на полях, в кустиках, в островках близ опушки. Морозная тишина. Вечереет. Темнеют кусты неодетого леса, будто это сам лес собирает к ночи свои думы. Через тьму кустов глядит солнце рубиновым глазом, через кусты этот красный глаз не больше человеческого. Мороз и северная буря этой ночью ворвались в дело солнца и столько напутали: даже голубые фиалки были покрыты кристаллами снега и ломались в руках, и казалось, даже солнцу этим утром было стыдно в таком сраме вставать. Не легко было все поправить, но солнце весной не может быть посрамлено, и уже в восьмом часу утра на придорожной луже, открытой солнечным лучам, поскакали наездники. Возобновилась тишина, морозная и светлая. Вчерашняя пороша лежит по насту, как пудра со сверкающими блестками. Наст нигде не проваливается и на поле, на солнце, держит еще лучше, чем в тени. Каждый кустик старого полынка, репейника, былинки, травинки, как в зеркало, глядится в эту сверкающую порошу и видит себя голубым и прекрасным. Я пробовал это снимать в логу, где много натоптала лисица. Ночью не было мороза. День сложился серый, но не теплый. Весна, конечно, движется: в пруду, еще не совсем растаявшем, лягушки высунулись, урчат вполголоса. И это похоже, будто вдали по шоссе катят к нам сотни телег. Продолжается пахота. Исчезают последние клочки снега. Но нет того парного тепла от земли, нет уюта возле воды. Нам этот ход весны кажется медленным, хотя весна все-таки ранняя. Неуютно кажется потому, что снега не было зимой, выпал он недавно, и теперь преждевременно открытая земля не по времени холодна. Орех цветет, но еще не пылит, птичка зацепит сережки, и еще нет дымка. Листва из-под снега вышла плотно слежалая, серая. |
| Во время прогулки Гаррис поведал нам печальную историю одного своего приятеля, который в настоящее время находился в лечебнице для тихих помешанных. Эту историю он вспомнил потому, что последний раз видел беднягу в такую же ночь. Они прогуливались по набережной Темзы, и приятель напутал его, заявив, что видит у Вестминстерского моста памятник герцогу Веллингтону, хотя, как известно, памятник Веллингтону стоит на Пикадилли. В этот самый момент нашему взгляду предстала первая из деревянных статуй. Стояла она в центре маленького, обнесенного оградой сквера, находившегося на противоположном берегу. Джордж резко остановился и прислонился к парапету набережной. — Что с тобой? — спросил я. — Голова закружилась? — Да, немного. Давайте передохнем. И Джордж застыл, вперив взор в копию статуи. — Меня всегда поражало, до чего же одна статуя похожа на другую, — произнес он наконец хриплым голосом. Гаррис возразил: — Тут я с тобой не согласен. Картины — да. Некоторые картины очень похожи друг на друга, но статуи всегда чем-нибудь да отличаются. Взять хотя бы ту, что мы видели сегодня вечером, перед концертом. В Праге много конных статуй, но похожих на нее нет. — Неправда, — упорствовал Джордж, — все они похожи как две капли воды. Один и тот же всадник. Не морочьте мне голову. Он явно начинал терять терпение. Истории Гарриса действовали ему на нервы. — С чего ты взял, что это один и тот же всадник? — спросил я. — С чего взял?! — взвился Джордж, набросившись вместо Гарриса на меня. — Да ты посмотри на этого истукана! — На какого еще истукана? — недоумевал я. — Вот на этого! Неужели не видно?! Тот же конь с обрубленным хвостом, тот же всадник со шляпой, тот же… Тут вмешался Гаррис. — Да ты же говоришь о статуе, которую мы видели на Ринг-плац! — Ничего подобного. Я говорю о статуе, которая находится перед нами. — Перед нами?! — изумился Гаррис. Джордж посмотрел на Гарриса. Из Гарриса при желании мог бы получиться великолепный актер-любитель. На лице его можно было прочесть дружеское участие и — одновременно — тревогу. Джордж перевел взгляд на меня. Я, употребив все свои скромные мимические способности, скопировал выражение лица Гарриса, добавив — от себя — немного укоризны. |
| Понятие о князе как о личном собственнике удела было юридическим следствием значения князя как заселителя и устроителя своего удела. Так объясняю я историческое происхождение удельного порядка княжеского владения, установившегося на верхневолжском севере с XIII в. ОТСУТСТВИЕ ПРЕПЯТСТВИЙ. К сказанному надобно прибавить, что здесь новому порядку не приходилось бороться с противодействием, какое на юге могла встретить при первых попытках осуществления мысль о раздельном наследственном владении со стороны бояр, многочисленных старых и влиятельных городов, даже самих князей; даже среди них являлись беззаветные, но не всегда сообразительные поборники старины, каким был воитель-бродяга, всегда готовый повалить головой за путаницу, им же и напутанную, запоздалый сухопутный русский варяг-витязь Мстислав Мстиславович Удалой, князь торопецкий из смоленских. В Ростово-Суздальской земле сила боярства, и без того не особенно сильного, и только двух старших вечевых городов. Ростова и Суздаля, была подорвана социальной усобицей, которую подготовила колонизация страны, а князья этой стороны в XIII в. все - птенцы одного Большого Гнезда, как прозвали Всеволода III, все воспитывались в одинаковых владельческих понятиях и привычках. Всеволодовичи имели под руками население, в большинстве подвижное и разрозненное, ещё не обсидевшееся на свежих лесных росчистях, не успевшее сомкнуться в плотные местные и сословные союзы, чувствовавшее себя на чужой стороне, ничего не считавшее своим, всё получившее от местного князя-хозяина. На такой податливой общественной почве можно было заводить какое угодно политическое хозяйничанье. ЛЕКЦИЯ XX ЗАМЕЧАНИЕ О ЗНАЧЕНИИ УДЕЛЬНЫХ ВЕКОВ В РУССКОЙ ИСТОРИИ. СЛЕДСТВИЯ УДЕЛЬНОГО ПОРЯДКА КНЯЖЕСКОГО ВЛАДЕНИЯ. ВОПРОСЫ, ПРЕДСТОЯЩИЕ ПРИ ИХ ИЗУЧЕНИИ. ХОД УДЕЛЬНОГО ДРОБЛЕНИЯ. ОБЕДНЕНИЕ УДЕЛЬНЫХ КНЯЗЕЙ. ИХ ВЗАИМНОЕ ОТЧУЖДЕНИЕ. ЗНАЧЕНИЕ УДЕЛЬНОГО КНЯЗЯ. ЮРИДИЧЕСКОЕ ЕГО ОТНОШЕНИЕ К ЧАСТНЫМ ВОТЧИННИКАМ В ЕГО УДЕЛЕ. СОПОСТАВЛЕНИЕ УДЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ С ФЕОДАЛЬНЫМИ. СОСТАВ ОБЩЕСТВА В УДЕЛЬНОМ КНЯЖЕСТВЕ. |
| Рубрики Коллекции Система пользовательского поиска Упорядочить: Relevance Relevance «Я умираю. Мне нужна исповедь» — как священник получил урок покаяния 2 мин., 11.02.2020 Меня часто спрашивают — напрямую, а еще чаще в письмах, — какой должна быть исповедь, каким должно быть покаяние. Расскажу про урок, который я получил, уже будучи священником. Получил и запомнил, и благодарю Бога за него. Стучат мне в келью (я тогда жил и служил в монастыре): — Идите, зовут на исповедь в храм. — Я буду исповедовать во время службы, через час. — Очень просят, зовут срочно. Срочно — надо идти. Думал, увижу случайного прохожего под воздействием паров алкоголя или кого-то в этом роде. Нет, стоит самая обычная молодая женщина. Совершенно нормальная и спокойная. — Здравствуйте, что с вами случилось? — Я умираю. На мое крайнее недоумение сообщила мне некие медицинские сведения, которые я здесь излагать не стану, и мало того, подозреваю, что и она сама что-то напутала или резко преувеличила. Но дальнейших вопросов не задаю, начинаю чин исповеди: — Слушаю вас. Она встает на колени и раскрывает душу перед Богом так трезво, четко и безоглядно, как мне не приходилось слышать ни до того, ни после. Причем, судя по ее словам, она не исповедовалась либо очень давно, либо вообще никогда в жизни. Прочитав разрешительную молитву и подняв ее с колен, я сказал: — Наша жизнь у Него в руках. Я искренне надеюсь, что Вы поправитесь, что будет у Вас на этой земле долгая и счастливая жизнь. Но даже если Вы умрете сегодня или завтра, по большому счету это менее важно, чем та исповедь, которую Вы сейчас принесли Ему. Она поблагодарила и ушла, не сказав больше ни слова. Как ее звали, я забыл, а всё остальное, случившееся на той исповеди, до сих пор перед глазами. Как-то в детстве я случайно услышал, как отчим, ветеран войны, говорил кому-то из взрослых: — Почему люди так цепляются за свою жизнь? Разве это главное?.. И вот полвека спустя исповедь молодой робкой женщины извлекла из тайников моей памяти эту мысль и словно мощным прожектором осветила ее так, что о том же я и сказал ей в качестве напутствия. С тех пор всё чаще и чаще мне приходится применять сказанное к самому себе… И всякий раз, принимая исповедь, я вспоминаю ту женщину и стараюсь по возможности хотя бы исподволь донести до кающихся простой и строгий смысл этих слов. Сохранить Поделиться: Поддержите журнал «Фома» Журнал «Фома» работает благодаря поддержке читателей. Даже небольшое пожертвование поможет нам дальше рассказывать о Христе, Евангелии и православии. Особенно мы будем благодарны за ежемесячное пожертвование. Отменить ежемесячное пожертвование вы можете в любой момент здесь Читайте также © Журнал Фома. Все права защищены, 2000—2024 Наверх |
| 115 О. Иванцов ставит мне в упрек то, что я «совершенно оставил без внимания вопрос, как относится символ к-польский к томосу» (210–211), но спрашивается, что можно сказать по этому вопросу, когда томос до нас не дошел? 118 См. об этом подробнее в нашей статье: «О синоде нашей православной церкви», Чтен. в Общ. люб. дух. пр. 1881, Авг. стр. 87–137. 120 Некоторые замечания по поводу Винчензи, см. в нашей статье. «Приб. к твор. св. отцов», ч. 28, стр. 583–588. 121 Привнося это мнение в свою книгу, с своей стороны, о. Иванцов сделал только то, что напутал. Слова св. Епифания он перемешал с словами профессора Чельцова, да, вдобавок, не понял последних. На стр. 207, приведши подлинные Епнфаниевы слова, затем он замечает: далее говорится (т. е. у Епифания), что в этой вере святых отцов никейского собора сделаны потом еще некоторые дополнения, ввиду возникших новых ересей». Становятся кавычки для обозначения, что это из «Якоря» Епифания. Но, в действительности, слова: «еще некоторые дополнения, ввиду возникших ересей» не Епифания, а профессора Чельцова (64). И, разумеется, под этими «дополнениями» совсем не то, что разумеет о. Иванцов. Под этими дополнениями разумеется не какое-либо пополнение – так названного у Епифания – Никейского символа, (как думает о. Иванцов), но другой символ Епифания (т. е. второй символ «Якоря»). Правда, у Чельцова эта мысль выражена неясно и необстоятельно, но у о. Иванцова она приняла характер непростительной ошибки. 122 Это выяснено в сочинении Фесслера: Institutiones patrologiae, которого, однако, к сожалению, мы в настоящем случае не имеем под руками. 123 О. Иванцов излагает свои замечания в 12-ти положениях. Очевидно, эти 12-ть положений должны, по мысли критика, представлять нечто подобное 12-ти анафематствам Кирилла и Нестория. Что такое, именно, желание побудило критика изложить свои заметки в 12-ти положениях, это видно из того, что эти 12-ть положений являются под его пером тогда, когда речь у него идет о христологических спорах, столь знаменитых известными 12-ью анафематствами Кирилла, а также и из того, что на 12-ое анафематство у него не хватило материала, между тем, ему, во что бы то ни стало, нужно было дотянуть до числа 12-ть, а потому, это последнее положение у него состоит из краткого повторения одной, прежде высказанной, частной мысли. 12-ть положений в конце книги о. Иванцова являются, значит, неспроста. О. Иванцов хочет обратить против меня одно из самых популярных средств борьбы со врагами в древней церкви – анафему, т. е. отлучение от церкви. Ничего не будем говорить по существу дела, о таком средстве борьбы с противником, заметим только, что, как литературный критический прием, этот маневр оригинален как нельзя более. Такой прием очень напоминает нам другого нашего оппонента – г. Матвеева, который с особенным ударением упоминает в своей брошюре против нас о том, что книга наша им приобретена в Неделю Православия (намек на известный чин Православия с его анафемами). |
| Разумеется, не избежать при этом соблазна подверстать к оной ереси и коммунистическую идеологию, чего и Салуцкий не избежал, много о том рассуждая и даже ссылаясь на Бердяева (а на него многие ссылались, не вникнув до конца в строй мыслей философа). Неудачу идеологической доктрины он объясняет просто: прежде всего " вожди исказили " . Но главное – осуществлению этой высшей предназначенности помешали те, кто противится русской богоизбранности, кто является своего рода пятой колонной Запада, умело действующей на всех уровнях государственной власти. Это жесткие и жестокие рационалисты-прагматики, которых романист именует " корпорацией " . Должно признать, разоблачение действий корпорации – самая сильная сторона романа Салуцкого. Анализ перестроечных коллизий, а затем ельцинского правления, вплоть до пресловутого дефолта, дан с отважной откровенностью, зло и верно. Так же верно дан анализ корпоративной идеологии, направляющей всю разрушительную работу своекорыстных ненавистников России. Правда, автор допустил тактический просчет: дал изложение всех этих мерзостей в разговоре Великого Идеолога с Великим Инквизитором, чем сразу вызвал огонь на себя: кто же выдержит сравнение с Достоевским? Конечно, сказочка о беседе двух служителей дьявола есть лишь условный прием, но он дает возможность всякому либеральному критику сосредоточиться на ироническом сопоставлении Достоевского и Салуцкого, замалчивая при том само содержание разговора. Следуя своей мировоззренческой схеме, Салуцкий разделяет коммунистических партийцев на две группы, противопоставляет корпорантам честных и любящих Россию работников. Их олицетворяет бывший первый секретарь обкома Аршинин. Безбожие этих людей для автора не столь важно, как и борьба против Церкви: мелочь, издержки времени, да и виноваты во всем напутавшие вожди. Как будто и невдомек автору, что изначальный порок был именно в той богоотступнической идеологии, определившей и конечное поражение ее. Однако работа ради России продолжается: честные партийцы также включаются в нее (поскольку " с потерей партии еще не потеряна Россия " ), используя при том и оружие врага – механизмы рыночной экономики и банковских манипуляций. |
| Сколько будет жить Лешка Шестаков на свете, столько и будет помнить путь — от берега реки до медсанбата, расположенного, по заверению медсестры Фаи, “совсем рядышком”. Фая помогла Лешке проводить Колю Рындина к дороге, но надолго оставлять медпункт не посмела, боясь за имущество, указала, куда идти, заверила, что им непременно попадется машина. Она бы, может, и попалась бы, но Лешка решил сократить дорогу, пойти напрямки, через прибрежный лес. И лес, и дождь, в нем шелестящий, переваливали за полночь. Было свежо, почти тихо, если не считать стрельбы с плацдарма и изредка в темноте ответно бухающей пушки, совсем близко вдруг выбрасывающей сноп искр, укушенно подпрыгивающей в на секунду ее озарявшей вспышке. Раненый держался хорошо, почти бодро. Обхватив тугой ручищей шею товарища, которому шея та с каждым шагом казалась все тоньше, — прыгал и прыгал, волоча ногу, задевая за высохшие дудки дедюлек, в темноте с треском ломающиеся или застрявшие розеткой семенника в толсто напутанной перевязи, волочились ворохом дудки, вехти травы. Из мокрых бинтов, из окровавленных тряпок торчали шины — неокоренные палки яблонок, выломанных в Черевинке. Обломки цеплялись, вязли в зарослях черемушника, ивняка, нога попадала в петлю кустарников, в спутанную траву. Лешка с ужасом замечал: палки яблонек становятся все белее оттого, что с них обдирается кора, а тряпки грязнеют. — Ниче… ниче… Бог даст, скоро доберемся… — схлебывая воздух, точно кипяток с блюдца, успокаивал себя и оправдывал неловкости сопровождающего Коля Рындин. Но пришла минута — раненый взвыл, запросил пить. Фая Христом-Богом молила не поддаваться на уговоры раненого и не давать ему воды. Но раненый сам, как зверь, учуял воду: отмахнул Лешку, прыгнул к блекло засветившейся луже, хряснулся на живот и, захлебываясь, стал хватать жарким ртом грязную жижу, отплевывая со слюной кашу ряски. Они пришли к старице — догадался Лешка, — может, к той самой, в коей он нашел лодку. Где-то совсем близко должен быть приемный пункт санбата, надо лишь обойти или по шейке перехвата перейти старицу, и они, считай, “дома”. |
| — Люберецкая? — Валентина Андроновна была явно удивлена, и Искра не дала ей опомниться. — Да, Вика. Зина Коваленко напутала в своей информации. Это был пробный шар. Искра даже отвернулась, понимая, что идет на провокацию. Но ей необходимо было проверить подозрения. — Значит, Вика? — Валентина Андроновна окончательно утеряла наступательный пафос. — Да, да. Коваленко много болтала лишнего. Кто-то ушел из дома, кто-то в кого-то влюбился, кто-то читал стихи. Она очень, очень несобранная, эта Коваленко! Ну что же, тогда все понятно, и… и ничего страшного. Отец Люберецкой — виднейший руководитель, гордость нашего города. И Вика очень серьезная девушка. — Я могу идти? — Что? Да, конечно. Видишь, как все просто решается, когда говорят правду. Твоя подруга Коваленко очень, очень несерьезный человек. — Я подумаю об этом, — сказала Искра и вышла. Она торопилась к несерьезному человеку, зная, что любопытная подружка непременно ждет ее во дворе школы. Ей необходимо было объяснить кое-что про сплетни, длинный язык и легкомысленную склонность к откровениям. Зиночка весело щебетала в обществе двух десятиклассников Юрия и Сергея, а вдали маячил Артем. Искра молча взяла подружку за руку и повлекла за собой; Артем двинулся было за ними, но одумался и исчез. — Куда ты меня тащишь? Искра завела Зину за угол школы, втиснула в закуток у входа в котельную и спросила без предисловия: — Ты кто-идиотка, сплетница или предатель? Вместо ответа Зиночка тут же вызвала на помощь слезы. Она всегда прибегала к ним в затруднительных случаях, но на сей раз это было ошибкой. — Значит, ты предатель. — Я? — Зина враз перестала плакать. — Ты что наговорила Валендре? — А я наговорила? Она поймала меня в уборной перед зеркалом. Стала ругать, что верчусь и… кокетничаю. Это она так говорит, а я вовсе не кокетничаю и даже не знаю, как это делают. Ну, я стала оправдываться. Я стала оправдываться, а она — расспрашивать, подлая. И я ничего не хотела говорить, честное слово, но… все рассказала. Я не нарочно рассказала, Искорка, я же совсем не нарочно. |
| Прошлым летом я был в полевом лагере одного известного поискового объединения. Конечно, можно приветствовать, что в этой работе участвуют ребятишки. Однако на мои вопросы о том, понимают ли они, для чего ведется поиск погибших и незахороненных солдат, ответы были слишком обобщенные. Нет, ребята говорили всё правильно, но как мне показалось, они не совсем поняли саму суть поисковой работы. Может наставники-воспитатели не объяснили толково, а может и ребятишки что-то напутали. А суть поиска заключается в том, чтобы сохранить ИМЯ солдата и достойно увековечить его в соответствии с положениями федерального закона. А на деле получается так, что останки безвестно погибшего бойца обнаружили в одной «яме», чтобы потом, пусть и в торжественной обстановке, похоронить таким же безвестным в «другой яме», тем самым лишив права на имя. «Ни петлички, ни лычки». Ничего. Вот я и подумал, неужели так сложно соорудить в районе информационный стенд, где указать, что с такого-то по такой-то период времени здесь мужественно сражались и погибали бойцы таких-то воинских соединений, частей и подразделений? Будет по дороге проезжать человек, может остановиться, прочтет, вспомнит о тех, кто отдал свои жизни за свободу и независимость нашей Родины. Мне кажется, что сегодня подростков необходимо заинтересовать архивными исследованиями, что для них может стать интересным и увлекательным занятием. Они же все дружат с интернетом! А главное, научит их противостоять фальсификациям исторических фактов, сформирует твердую гражданскую позицию. Поясню для наглядности. Есть кинофильм «Штрафбат». Есть несколько книг о штрафниках. И в кино, и в книгах столько наворочено, что разобраться где ложь, умышленное искажение правды, а где правда - крайне сложно. Но есть масса архивных документов, дающих понимание о том, как формировались штрафроты и штрафбаты, есть Уголовный кодекс РСФСР 1926 года, есть постановления НКО и ГКО довоенного и военного времени, приказы. И когда ребятишки шаг за шагом «разложат все по полочкам», во-первых они сами разберутся в этом вопросе, во-вторых, смогут сформировать объемный и достаточно полный документ по вопросу формирования и использования в годы войны штрафных рот и батальонов, что позволит избежать кривотолков в будущем. А в-третьих, ребятишки самостоятельно развенчают «мифы» и выдумки киношников и горе-писателей. |
| Мальцу, когда приедет, скажите потихоньку: не слушай брата; он стал немного заговариваться. Даруй вам Господи оправиться поскорее и Черничке. Враг всюду сеет свои плевелы, которые кружатся в воздухе и залетают в души тех, кои стоят разинувши рот, т.е. не внимают себе. Господь да устроит путь ваш на Вышу. Терпите и молитесь! И благодарите: ибо Бога, – и все во благо. Спасайтесь! Ваш богомолец Еп. Феофан. Письмо 1384. Недоразумение с записками посетительниц Выши. Опыт лечения водою Вревского Милость Божия буди с вами! Благослови Господи причаститься вам св. Христовых Таин во спасение! Евлампий напутал вам. Я хотел перестать принимать записочки и вопросцы, от поклонниц приходящих сюда, а мне совсем неизвестных. Не зная их, затрудняешься, что им ответить, – и пишешь большею частью общие мысли. Пишут же они иногда дело, а иногда пустошь. – Но я тут же и раздумал; потому что какой ни есть, все же ответ дается. Отказ же всегда оскорбителен. Эта моя загадка – ни вас и никого из знаемых не касалась. Извольте на Евлампия епитимию наложить, потому что он против вас погрешил. Действия воды пока не вижу. – Это простая Невская вода, пропитанная электро-магнитизмом. Она бывает разных напряжений, кои означаются номерами. Благослови Господи путь ваш – обратный. Мало молились! Спасайтесь! Ваш доброхот Еп. Феофан. Письмо 1385. Лечиться молоком можно и в пост. О письме Софии N и сожаление о сыне Милость Божия буди с вами! Христос Воскресе! Поздравляю с светлым праздником! Дай вам, Господи, всякое утешение и духовное, и житейское! Сорадуюсь вам в вашей радости о св. Причащении, буди сие во спасение! Собираетесь молочничать! Добре! Да будет во здравие. Поскольку это будет, как курс лечения, то тут нет никакого греха, если нарушится пост. София о себе ничего не пишет; а тех лиц, о коих она поминает, я совсем не знаю. Но как это вас радует, радуюсь с вами и я. О сыне вашем, – хозяине, – поскорбим и помолимся. Господь всем хотящий спастись – да спасет и его. Письмо ваше получил. Но мы с того времени только однажды посылали в город. Я в тот день так был разленен, что никому ни строки не писал, хотя куча была писем, требовавших ответа. |
|
|
