| – Значит, офицер убил солдата, – обратился ко мне митрополит. – Да нет же, владыка! Солдат убил офицера, – уже с досадой сказал я. – Так вы хотите, чтобы убитого не отпевали? Я всё же не пойму: офицер застрелил пьяного солдата? – опять обратился ко мне митрополит. – Владыка! Убийца, преступник – солдат; жертва – убитый офицер. Я вас очень прошу: если генерал Орановский явится к вам с просьбой, – откажите ему, – чуть не с отчаянием ответил я. – Хорошо, хорошо! – согласился митрополит. Я уехал, совсем не уверенный, что митрополит уразумел дело. Впрочем, генерал Орановский к митрополиту не обращался. В некоторых вопросах митр. Владимир проявлял крайнюю односторонность и нетерпимость. Всё это вместе взятое делало его никуда негодным председателем, чаще запутывавшим вопросы, чем помогавшим уяснению их. В синоде, где он председательствовал, дело разбиралось, шли споры, а мысли председателя были заняты совсем другим, и все рассуждения и споры проходили мимо его ушей... А его чрезмерный консерватизм отрезывал всякие пути к проведению каких бы то ни было церковных реформ. Я уже говорил о своей попытке установить порядок служб для военных церквей. Теперь расскажу другой случай. На одном из вечерних заседаний Синода я повел речь о необходимости скорейшего преобразования наших духовных семинарий, и в образовательном и в воспитательном отношениях не отвечающих своему назначению. – Сам учился в семинарии, а говорит так о ней, – крайне недовольным тоном заметил митрополит Владимир и затем прервал рассуждения по возбужденному мною вопросу. В 1915 году к митрополиту Владимиру прибыла группа священников, членов Государственной Думы, с прот. А. В. Смирновым, профессором богословия в СПБ Университете, во главе. Группа эта предварительно подготовила почву в Думе для благополучного разрешения вопроса о лучшем материальном обеспечении белого духовенства и теперь обратилась к митрополиту, как первенствующему в Синоде, с просьбою, чтобы Синод со своей стороны сделал шаги к ускорению дела. Митрополит Владимир – сын священника и сам был священником. Казалось бы, что он должен был знать, что нищенское существование значительной части белого духовенства являлось огромным тормозом для исполнения им своей великой задачи. Но... митрополит, получавший теперь при всем готовом, начиная от дворца Лаврского, кончая каретой, несколько десятков тысяч рублей в год, не понял теперь, какова может быть жизнь семейного Костромского или Новгородского священника годовой бюджет которого колеблется между 300–800 рублей. |
| Профессор Титов считался знатоком истории западнорусской церкви и, в частности, униатства; он обладал научным стажем, который для моего помощника был чрезвычайно важен, особенно при сношениях с буковинскими церковными властями, где управление было составлено из Черновицких архимандритов и протоиереев, щеголявших званиями докторов богословия, профессоров университета и пр.; наконец, мне о. Титова очень настойчиво рекомендовал бывший Главнокомандующий Юго-западного фронта Н. И. Иванов . Эти данные склонили меня в его пользу. Требовалось согласие самого о. Титова. Я вызвал его в Ставку и, прежде всего, ознакомил его с одобренною Государем моей докладной запиской, заявив ему, что неуклонное и точное выполнение изложенной в записке программы – условие sine qua non (обязательное, непременное (лат.).) нашей совместной работы. Титов ответил, что он решительно во всем разделяет мой взгляд на галицийское дело и готов подписаться под каждым словом моей записки. Таким образом, в принципиальном вопросе между нами сразу установилось полное единение. Менее сговорчивым оказался о. Титов в вопросе о материальном обеспечении. Хотя предназначенное для моего нового помощника содержание было достаточно, чтобы удовлетворить очень требовательного человека, а тем более нашего брата-священника, всё же о. Титов заявил, что он желает сохранить за собою и все содержание по занимаемым им в Киеве должностям: профессора академии, настоятеля Андреевской церкви, члена Консистории и редактора «Епархиальных ведомостей». Такое заявление меня удивило. Мой принцип – в служебных делах личный материальный интерес отодвигать в сторону. В данном же случае этот интерес уже был обеспечен положенным военным содержанием. Кроме того, сохранение содержания по должностям, которые, во время отсутствия Титова, будут исполняться другими лицами, для обеспечения коих придется изыскивать откуда-то средства, должно было вызвать на месте затруднения. Всё же я обратился к Киевскому митр. Владимиру с просьбой удовлетворить выставленные Титовым условия. Митрополит ответил мне категорическим отказом. Чтобы не разойтись нам из-за сребренников, я решился удовлетворить это желание о. Титова иным способом, посредством особого доклада Государю, что я и сделал. Государь согласился с моим выбором и повелел мне от его имени просить Киевского митрополита Владимира о сохранении за Титовым, на время его пребывания на фронте, всех Киевских должностей и содержания по ним. |
| Очень трудно было проводить эту мысль, ибо в Армии преобладал взгляд, что всех перебежчиков из России, особенно генералов, надо вешать. И когда ген. Болховитинов не был повешен, а лишь разжалован в рядовые, многие возмущались этим. Ген. Леонид Митр. Болховитинов, товарищ Деникина по Академии, в Великую войну занимал должности: начальника Штаба при Главнокомандующем на Кавказе, а потом командира 1-го арм. корпуса. У большевиков служил инспектором пехоты. В июле 1918 г. бежал в Екатеринодар к семье, где был арестован, по приказанию Деникина, и отдан под суд. Брешь в этом вопросе пробивалась крайне медленно. Мне казалось, что молодежь, занявшая видные места в Добровольческой Армии, особенно настойчиво поддерживала взгляд на необходимость самого строгого отношения к прибывающим из Советской России, опасаясь, как бы последние потом не оказались непобедимыми их конкурентами на видные места. Сам Деникин был сторонником сурового отношения только по своей честности, слишком прямолинейной, не знающей уступок. За всё время революции он ни разу не изменил своему солдатскому долгу честно служить Родине, много раз мог поплатиться за это своею жизнью и всё время оставался верен своим союзникам. Своим сильным, но слишком прямолинейным умом он не мог понять, ни в своем сознании примирить офицерского звания со службой у большевиков. Почти до самого конца Деникинской эпохи отношение Главного Командования к офицерам, служившим у большевиков, оставалось нетерпимым. При Ставке была образована особая комиссия – «Болотовская» (председатель ее ген. Болотов), состоявшая из семи (кажется) генералов, чрез которую, как чрез чистилище, должны были проходить все перебежчики. Процедура «очищения» тянулась иногда 2–3–4 месяца, и длительность ее для лиц, не располагавших средствами, – а таковых было большинство, – была мучительна. Для не смогших реабилитироваться предстоял суд иногда с предварительным, чрезвычайно унизительным заключением на гауптвахте или в особом помещении, назначенном для таких узников и, конечно, лишенном самых примитивных удобств. |
| Так подводился итог всему предшествующему развитию и создавалась фактическая возможность для дальнейшего движения по новым путям» ( Глубоковский Н. Н. Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии. М., 2002. С. 7). В то же время вместе с такими высокими оценками «Православное догматическое богословие» М. называли и «схоластическим», и «сухим». Прот. Георгий Флоровский считал его «устаревшим», отказывал автору в церковности ( Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. П., 1988. С. 222-223). С этим нельзя согласиться. Как замечает современный исследователь А. И. Сидоров, предельную «субъективность и неадекватность» суждений прот. Г. Флоровского можно объяснить тем, что, сам будучи «эссеистом» в богословии, он не принимал никакой «системы» ( Сидоров А. И. Классический труд по православному догматическому богословию// Макарий (Булгаков), митр. Православно-догматическое богословие. М., 1999. Т. 1. С. III). Однако и прот. Г. Флоровский не мог не отметить важность того, что собранный М. «впервые такой богатый и строго обоснованный материал был впервые изложен по-русски...» ( Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. С. 221). «Православно-догматическое богословие» М. оказало влияние на сочинения по догматическому богословию последующих авторов. «Опыт православного догматического богословия (с историческим изложением догматов)» еп. Сильвестра (Малеванского) представлял следующий после М. этап развития православного богословия в России. А. И. Введенский в сравнительном анализе 2 догматик, подчеркивая их различие «по духу», отмечал значение и той и другой для развития богословия. Вместе с тем Введенский указывал, что в «Опыте...» еп. Сильвестр вернулся к структуре Феофана (Прокоповича). Система М. положительно отличается от системы еп. Сильвестра энциклопедической ученостью, проявляющейся в многочисленных цитатах, образцовой ясностью изложения, правильностью стиля и расположением материала, удобным для справок. В догматике М. почти нет ни одной мысли, которая не была бы подтверждена цитатой; почти каждое положение настолько ясно, что не допускает возможности перетолковывания. |
| Поскольку М. Г. отвечал на все пункты обвинения, а они касались практически всех сторон социальной, политической, духовной культурной жизни, то и «оправдательный» корпус сочинений далеко вышел за рамки первоначальных задач и целей. М. Г. составил 2 собрания своих «избранных сочинений» - в 47 и 73 главах. Собрание в 47 главах получило название Иоасафовского по имени владельца рукописи (РГБ. МДА. Ф. 173. 42) митр. Иоасафа, проживавшего на покое в Троице-Сергиевом монастыре. Этот текст имеет собственноручную правку автора (уточнения, исправления пропусков, ошибок писца и орфографических форм слов). Собрание отличается продуманностью состава, автор самостоятельно подобрал тексты, подчиненные единому замыслу, определил последовательность их расположения, иерархию тем и предпочтений. Оно открывается «Исповеданием веры» (гл. 1), в к-ром вслед за credo М. Г. излагает программу, которой подчинены расположенные далее сочинения собрания: «аз моими списании всякую латыньскую ересь и хулу иудеискую и языческую обличаю» (главы 5, 6, 7); «аз теми же моими списании себе же и всякому благоверному иноку думаю жительствовати и свое житие устроити по святых Божиих заповедех и преданиих и уставех… и да отступают от всякого лихоимьственаго резоиманиа и неправды и хищениа чюжих имении и трудов» (главы 15, 16, 19, 20). Автор изложил свое понимание истинной причины его осуждения («Аще сих ради тяжек являюся вам и наричюся еретик»). В «Исповедании...» М. Г. обосновал правомерность внесенных им исправлений в текст и объяснил допущенные в переводе ошибки недостаточным знанием рус. языка. Эта тема подробно развита в 2 заключительных главах начального т. н. оправдательного комплекса (главы 11 и 12, «Слова отвещательные об исправлении книг русских»). Проблема языка, правильности и точности перевода, «книжной справы» станет одной из ведущих в рус. культуре не только XVII в., но и Нового времени. В составе этого комплекса, в главах 5-9 автор поместил догматико-полемические и обличительные сочинения («На иудея», «На латинские три большия ереси», «Против еллинской прелести», «На агарянскую прелесть») с целью доказать, что у него нет «еретического порока» и он верен традициям Православия. Эти тексты были написаны одновременно. Большое значение автор придавал мусульманской теме («На агарянскую прелесть… и Моамефа» (Магомета)). С одной стороны, он пытался еще раз подтвердить свою невиновность в связях с Турцией, с другой - М. Г. таким образом продолжил европейскую традицию полемики с исламом, развернувшуюся после 1453 г. Ее участниками, напр., были папа Римский Пий II (1458-1464), ученый-гуманист Георгий Трапезундский . Адресат догматико-полемических выпадов и упреков в начальной части собрания не обрисован четко и едва ли правомерно делать вывод о наличии в обществе большого количества людей с подобными воззрениями; инвективы М. Г. носят скорее общий характер. |
| Времени предшествует не время, но недлящаяся «высота присносущной вечности», celsitudo semperpraesentis aetemitatis, как выражался бл. Августин. Время началось. Но будет некогда, что «времени больше не будет» ( Откр.10:6 ). Прекратится смена. И, разъясняет Дамаскин, «время по воскресении уже не будет исчисляться днями и ночами, или, лучше, – тогда будет один невечерний день» 353 . Временной ряд оборвется, в нем будет последний член. Но этот конец и прекращение смены не означает упразднение того, что со временем началось и во времени было и становилось, – не означает возврата или ниспадения в небытие. Времени не будет, но тварь сохранится. Тварный мир может существовать и не во времени. Тварь началась и не прекратится 354 . Время есть некий линейный отрезок, с началом и концом. И потому оно несоизмеримо с вечностью. Ибо время имеет начало. Но в вечности нет смены, нет и начала. Всевременность не совпадает с вечностью. Полнота времен (omne tempus) не значит еще: всегда (semper), как отметил уже бл. Августин 355 . Бесконечность или нескончаемость не предполагает обязательно безначальности. И тварь можно уподобить геометрической связке лучей или полупрямых, от начала или из некоего радианта простирающихся в бесконечность. Однажды изведенный из ничтожества и небытия, в творческом «да будет!» мир имеет непреложное и окончательное основание и опору своего бытия. «Творческое слово есть как адамантов мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божьей бесконечности, над бездной собственного ничтожества, – говорил митр(ополит) Филарет. – Ибо не должно воображать слово Божье подобным произносимому слову человеческому, которое, вышед из уст, тотчас прекращается и в воздухе исчезает. В Боге нет ничего прекращаемого, ничего исчезающего: слово Его исходит, но не проходит: глагол Господен пребывает вовеки ( 1Пет.1:25 ) " 356 . Бог «во еже быти сотвори всяческая» ( Прем.1:14 ). И не на время, но навсегда сотворил, – своим творческим глаголом привел тварь в бытие. «Ибо утверди вселенную, яже не подвижится» ( Пс.92:1 ). |
| Очень характерным нововведением было и положение об ученых степенях. На третьем курсе писалось окончательное сочинение и сдавались общие испытания. Только лучшие из выдержавших испытание оставлялись и на четвертый год. Получившие в среднем выводе ниже 4½ выпускались сразу же со званием «действительного студента». На четвертом курсе студенты занимались только немногими специальными предметами, приготовлялись к испытанию на степень магистра и обрабатывали для того диссертацию, и, кроме того, слушали лекции по педагогике с практическими упражнениями. При окончании четвертого курса сдавался магистерский экзамен. Для получения магистерской степени требовалось представление печатной диссертации и ее публичная защита. Это был решительный и очень важный шаг к публичности и гласности академического преподавания и богословской работы вообще. Имелось в виду действовать против распространенного предрассудка об отсталости академической науки и вступить в возможное общение с наукой университетской. Гласность казалась лучшим средством борьбы с ложными мнениями и удобнейшим способом внушения мнений здравых. В конце 50-х годов в Петербургской академии даже возникала мысль сделать академическое преподавание вообще открытым и публичным, как в Университете, или устраивать при академии публичные чтения по богословским наукам. Митр. Григорий входил об этом с представлением в Синод. Представление это осталось без всякого движения и десять лет спустя было сдано в комиссию арх. Нектария. Казалось, не уместнее ли действовать против неверия проповедью, а не учеными лекциями... По новому уставу от ординарного профессора требовалась докторская степень, степень доктора должен был иметь и ректор. Наличным ординарным профессорам было предложено приобрести степень доктора в трехлетний срок, или выйти из академии... Для получения докторской степени нужно было представить и публично защитить печатную диссертацию... Важным изменением в постановке ученой части было и ограничение срока профессорской службы, – по истечении двадцатипятилетнего срока полагалась новая баллотировка, допускалось дополнительное переизбрание и еще на пять лет, но никак не долее 35-летнего срока. Имелось в виду обновление личного состава. Для приготовления к преподаванию открывался при академиях институт приват-доцентов, – к чтению частных лекций допускались магистры и даже кандидаты, но по представлении диссертации pro venia legendi (так было тогда и в университетах)... |
| Перевод был возобновлен с Нового Завета, к участию в работах снова были привлечены все академии, а редактирование поручено петербургскому профессору Е. И. Ловягину . Высшее наблюдение и последний просмотр были доверены Филарету. Несмотря на свой преклонный возраст, он очень деятельно участвовал в работе, со вниманием перечитывая и проверяя весь материал... В 1860-м году было издано русское Четвероевангелие, а в 1862-м и полный Новый Завет... Перевод Ветхого Завета потребовал больше времени. Уже с самого начала 60-х годов в различных духовных журналах стали появляться частные опыты перевода отдельных книг. И, прежде всего, были опубликованы эти так незадолго перед тем запретные переводы Павского (в журнале «Дух Христианина» за 1862 и 1863 годы) и арх. Макария (в «Православном Обозрении» с 1860-го по 1867-ой, особым приложением). Это был очень живой и яркий симптом сдвига и поворота. Было признано полезным и нужным предать гласности эти опыты, чтобы через свободное обсуждение в печати подготовить окончательное издание. С этой целью было предложено и профессорам академии заняться переводами отдельных книг, с тем чтобы эти новые опыты были в свое время использованы Синодальной комиссией. Нечто подобное предлагал в свое время о. Макарий Глухарев, – издавать при Петербургской Акадмии особый журнал: «Опыты в переводе с еврейского и греческого», и рассылать по академиям и семинариям, с примечаниями и сносками, – потом этот материал пригодится... В академических изданиях, в «Христианском Чтении» и в «Трудах Киевской духовной академии», в эти годы и появляется перевод многих книг. В Киеве особенно потрудился проф. М. С. Гуляев, в Петербурге проф. М. А. Голубев , в сотрудничестве с П. И. Савваитовым , Д. А. Хвольсоном и др. Появились и отдельные издания. Издавал свои переводы библейские и Порфирий Успенский , тогда епископ Чигиринский (с греческого). Это был полный разрыв с режимом предыдущего царствования... Но встретились и трудности. И не сразу удалось решить вопрос о принципах перевода. Было заявлено мнение, что и Ветхий Завет переводить нужно с греческого, – к этому мнению удалось склонить и митр. Григория. Филарет Московский настоял, чтобы перевод делался по сличению обоих текстов, и расхождение в важнейших местах было отмечаемо под чертой. Сперва предположено было начать с Псалтыри, и над исправлением перевода Псалтыри сам Филарет работал в свои последние годы. Но затем и сам он предложил издавать в порядке обычного текста, т. к. Пятикнижие легче Псалтыри и по языку. Синодальный перевод начал выходить с 1868-го года, отдельными томами, и все издание закончилось в 1875-ом (со включением и книг «неканонических»)... |
| Для Победоносцева не было таких «новых вопросов», которые бы стоило решать. Вопрошать опасно. Он избирал именно то «бездарное безмолвие», которое Леонтьев осуждал. Победоносцев не хотел, чтобы о вере размышляли и говорили. Он был не только пессимист, но и скептик, – он соблазнялся не только о неправде, но и о самой истине христианской... Первой пробой новой церковной политики было снова преобразование духовной школы. Толстовская реформа 60-х годов и действительно не была вполне удачной. Ревизия духовных академий преосв. Макарием в 1874-м году обнаружила и в академической жизни значительные пробелы и недочеты. В 1881-м году при Святейшем Синоде была образована комиссия для нового пересмотра уставов под председательством Сергия Ляпидевского , впосл. митрополита Московского, с участием представителей от академий и от Учебного Комитета. Предлагалось вернуться к прежней, ведомственной или служилой, точке зрения на духовную школу. Раздавались голоса и в пользу простого восстановления прежнего устава. Организация IV-ro курса с его чрезмерной специализацией была признана неудачной. Решено было отменить приват-доцентуру и вместо того «оставлять при академии» лучших кандидатов для научных занятий.. Любопытно, что преподавание патристики снова объявлялось излишним. Но было признано желательным восстановить преподавание естественно-научной апологетики. В. Д. Кудрявцев предлагал еще ввести преподавание нравственной философии и философии права. Важным решением была отмена публичности академических диспутов, несмотря на голоса в пользу гласности. «Предметы веры делаются поприщем словопрения», говорил арх. Сергий. Комиссия имела 32 заседания и заканчивала работы уже в неполном составе, без иногородних. Проект был внесен в Синод в марте 1883 года. Для его рассмотрения было образовано особое совещание из трех синодальных архиереев: митр. Иоанникия, Леонтия, впосл. тоже митрополита, и арх. Саввы. Комиссия работала негласно, до конца работ не довела. Окончательный «Устав» был разработан в строжайшей тайне, по-видимому, в канцелярии Обер-Прокурора, и проведен через Синод с крайней поспешностью, без всякого обсуждения. «Митрополиты Исидор и Платон подписали, не заглянувши даже в переписанную набело тетрадь, преосвящ. Ионафан, не участвовавший в нашей комиссии, хотел было прочитать этот проект, но это ему не удалось». Так рассказывает арх. Савва. Он сам не со всем соглашался в комиссии и просил дать ему возможность представить свои соображения на усмотрение Синода, – это желание не было уважено, а вскоре арх. Савва и вовсе был освобожден от присутствия в Синоде. Академический Устав был утвержден 20 апреля 1884 г., и подлежал введению уже с осени того же года. |
| 102 «После умащения миром мы идем к трапезе, и это есть предел жизни, так что никто из дошедших уже не будет нуждаться во взыскуемом (человеком) благоденствии». Св. Николай Кавасила . О жизни во Христе. 4. PG 150, 581A. 124 Канон 7-й Второго Вселенского Собора. Канон 95-й Пято-Шестого Собора. См.: Архимандрит Иеронимос Коцонис. Канонический взгляд на причащение с инославными. Афины. 1957. С. 52 слл. 128 См.: J. Erickson. The Reception of Non-Orthodox into the Orthodox Church: Contemporary Practice. St. Vladimir " " s Theological Quarterly. V. 41 (1997). P. 1 sqq. 129 Хрисостом Константинидос, митр. Эфесский. Признание таинств инославных в истории отношений Православия и Католицизма. Катерини. 1995. С. 202 слл. Протопресвитер Георгиос Металлинос. Исповедую едино Крещение. Афины. 1996. С. 95 слл. 184 См.: Яннициотис К. Рядом со старцем Порфирием. Афины. 1995. С. 51. Русское издание этой книги в переводе автора настоящего перевода подготовлено к печати. 200 См.: Weber M. Zwischenbetrachtung: Theorie der Stufen und Richtungen Religioeser Weltablehnung. Idem. Gesammelte Aufsaetze zur Religionssoziologie. T 1. S. 542. 201 См. напр.: Larchet Jean-Claude. L’amour es ennemis selon saint Silouane l’Athonite et dans la tradition patristique. Buisson Ardent (Cahiers Saint-Silouane l’Athonite 2). Pully. 1996. Р. 66–95. 209 См.: Хабермас Ю. Теория познания и социальная критика. Афины. 1990. С. 29. См. рус. издание: СПб. 2001. 218 О влиянии христианства на изменение общепринятых норм (милование побежденных и осужденных, освобождение рабов и предоставление равноправия женщинам, защита личной свободы и достоинства). См. Улцис В. Общая социология. Фессалоники. 1997. С. 171. 224 Birnbacher D. Welche Ethik ist als Bioethik tauglich? Herausforderung der Bioethik. Hrsg. Ach J. – Gaidgt A. Stuttgart – Bad Cannstadt. 1993. S. 53; Beauchamp L.T. The Principles Approach. Special Supplement – Hasting Center Report. November-December. 1993. P. 9; Baumgartner H.M. Prinzipien. Lexicon der Bioethik. T. 3. Guetersloh. 1998. S. 65; Коиос Н. Рассмотрение принципов биоэтики при свете православной этической мысли. Григорий Палама (Фессалоники). 83 (2000). C. 844. |
|
|
