| Известны случаи столкновения с Комиссией по изъятию ценностей, с милицией. Во многих случаях были пострадавшие. Суд счел, что беспорядки носили организованный характер, руководило ими Правление Общества православных приходов, которое, в свою очередь, действовало под руководством митрополита. А ведь в своем обращении к Петроградской пастве митрополит призывал сохранять доброту и человеколюбие, категорически запрещал проявлять любое насилие и проливать кровь около храма, где приносится Бескровная Жертва. На основании этих обвинений подсудимые были привлечены к ответственности по ст. ст. 62 и 119 нового УК, предусматривающие применение высшей меры наказания. Кроме Митрополита, были осуждены на смертную казнь еще девять человек. Шестерых из них помиловали, остальные трое приняли смерть рядом с Владыкой Вениамином. Их имена: архимандрит Сергий Шеин, бывший член Государственной Думы, фракции националистов; Иван Михайлович Ковшаров, юрисконсульт Александро-Невской Лавры и член Правления Общества православных приходов; Юрий Павлович Новицкий, профессор, юрист, председатель Правления. 17 июня осужденному митрополиту было дано последнее слово. Владыка поднялся со скамьи. «Народ судит меня во второй раз. Первый раз я предстал перед народным судом пять лет тому назад, когда в Петрограде происходили выборы митрополита. Тогда собралось несколько тысяч рабочих и крестьян – тех, которые послали вас сюда судить меня. Несмотря на то, что я не был официальным кандидатом и не был угоден ни правительственным, ни высшим церковным кругам, они избрали меня. После этого я все время работал при Советской власти, причем всюду, куда я ни являлся, куда ни приезжал, вначале власть меня встречала подозрительно, но когда узнавала, отношения резко менялись. Теперь меня судят во второй раз представители народа. Я ни в чем не виноват перед теми рабочими, которые вас, судьи, послали судить меня. Каков бы ни был ваш приговор, я буду знать, что он вынесен не вами, а идет от Господа Бога, и что бы со мной ни случилось, я скажу: «Слава Богу за всё»». |
| Митрополит осенил себя крестным знамением и сел. Это последние слова митрополита Вениамина, произнесенные им публично. Надо сказать, что в «Деле с которым работал я в Архиве Петербургского ФСК, последние слова подсудимых сохранены только в нерасшифрованной стенограмме. Ну, а очевидцы процесса приводят свои записи последних слов святых мучеников по-разному. Один вариант мы уже привели, а вот другой... «День был солнечный, яркий. Вся фигура митрополита была освещена. Говорил просто, как всегда. Он сказал, что к самому обвинению он относится спокойно, но не может отнестись спокойно к тому, что его здесь назвали «врагом народа». «Народ я люблю и отдал за него все, – говорил митрополит, – и народ любит меня». Потом, забыв о себе, перешел к установлению алиби отдельных обвиняемых. Называя каждого по имени, он говорил: «Распоряжения ему были даны мною. Он должен был подчиниться», «такой-то был в командировке и, следовательно, он не мог принимать участия в том, что ему вменяется...» И все так. Ни звука о себе. «Я, – закончил он, – говорю бездоказательно, но ведь я говорю в последний раз в жизни, а такому человеку обыкновенно верят». Председатель новым голосом, которого нельзя было узнать, – в нем слышалось большое человеческое волнение, – сказал владыке: «Вы подсудимый. Вам дано последнее слово для того, чтобы вы сказали что-либо о себе. Это важно для революционного трибунала». Митрополит встал и в милом – иного слова не придумаешь, несмотря на весь трагизм положения в недоумении сказал: «Что же могу о себе сказать? Я не знаю, что вы скажете мне в своем приговоре: жизнь или смерть? Но что бы вы ни сказали, я осеню себя крестом и скажу – слава Богу за все». Новицкий в своем последнем слове сказал, что никаких контрреволюционных выступлений не было. Если же власти нужны жертвы, то пусть будет такой жертвой он один. Ковшаров заявил, что процесс – маскировка действительных намерений власти. Архимандрит Сергий (Шейн): «Инок вне мира, он живет в общении с Богом. Делайте свое дело. Я буду жалеть вас и о вас молиться». |
| певческий – Лебедев, е). организационный (Елагин). Состав Правления – под моим председательством, 4 товарища – Чуков, архимандрит Сергий, выбывший в конце апреля,/неразборчиво/и Огнев. В Правление входили члены 1. Богоявленский, 2. Зинкевич, 3./неразборчиво/, 4. Дроздов, 5. Бычков (благочинный округа), 6. Петровский, 7. Чепурин, 8. Сперанский, 9./неразборчиво/, 10. Ладыгин, 11. Климентьев (благочинный округа), 12. Боярский – Колпинское благочиние, 13./неразборчиво/, 14. Епископ Николай (Янушевич), 15. Кремлевский, 16. Яцкевич, 17. Елагин (секретарь.), 18. Ковшаров, 19. Приселков, 20. Карабинов, 21. Максимов, 22./неразборчиво/, 23./неразборчиво/, 24. Соколов, 25./неразборчиво/, 26. Чиркин, 27. Орловский, 28. Волков, 29. Виленс, 30./неразборчиво/, 31. Егоров. Обществом были выработаны проекты, исключительно церковные: 1) об общей исповеди, 2) о причащении без исповеди, 3) об отмене поминовения на сугубой ектении на литургии, 4) об упорядочении 160 сборов на нужды храма, 5) о регистрации прихожан. И начато обсуждение вопроса о согласовании приходских уставов к действующему законодательству. Собрания правления происходили по понедельникам, а общее собрание в этом году было лишь один раз 3 января для выборов. Когда было официально объявлено о голоде, по моей инициативе была образована комиссия помощи голодающим при Правлении/неразборчиво/под председательством митрополита Вениамина: я, епископ Венедикт, епископ Алексий, Елагин, Ковшаров, Соколов, прот. Чуков, которая и действовала с конца июля до конца августа месяца, когда была/неразборчиво/недопустимо с точки зрения/неразборчиво/существование комиссии. На призыв комиссии многие приходы откликнулись... 161 впервые. Митрополит сообщил, что в самом близком будущем произойдет заседание комиссии в исполкоме, на которой он должен делегировать двух своих представителей. Первым митрополит назвал Аксенова. Что касается второго, то подумавши, назвал меня, сказав потом/неразборчиво/, что если мне будет затруднительно, то он назначит заместителя, каковым будет Егоров. |
| Механизм выдвижения претендента на кафедру мог быть различным. Кто-то сам активно выдвигал свою кандидатуру, некоторые же церковные деятели – как, например, мирянин Н. И. Знамировский – узнавали о своем выдвижении только из телеграмм. Следует отметить, что выдвижение на епархиальную кафедру мирян – явление исключительное в истории Русского Православия. Однако характерно, что даже у консервативных историков тогда не возникало сомнения в каноничности данной практики. Вместе с тем в ходе выборов ни один кандидат, не имевший сана епископа, так и не стал епархиальным архиереем. Тут, возможно, сказалось как отсутствие прецедента, так и определенный страх части выборщиков перед возможностью иметь своим архиереем мирянина или представителя белого духовенства 806 . Сыграла свою роль и некая солидарность епископата, особенно заметная в истории екатеринбургских и рязанских выборов. Утверждение результатов выборов в 1917 г. носило двухступенчатый характер. Первый свое решение высказывал Синод, затем – Временное правительство 807 , хотя утверждение избранного епископа светской властью имело формальный характер: все решения Синода были подтверждены. Епархиальный владыка вступал в свои права с момента определения Синода. Утверждение решений церковной власти властью светской являлось последним реликтом еще не порванной окончательно связи государства и Церкви. Не совсем ясны принципы, которым следовал Синод при утверждении выборов. Так, например, официальными причинами непризнания выборов в Рязани и Екатеринбурге стало как отсутствие кворума, так и неполучение ни одним из кандидатов абсолютного большинства. Но в то же время в документах, присланных из Владимира, нет упоминания ни о числе присутствующих на съезде, ни о результатах двух баллотировок, а лишь констатируется окончательная победа архиепископа Сергия. В Чернигове избрание вообще произошло еще до официального увольнения прежнего архиерея. В изученных материалах хорошо заметно отличие провинциальных церковных выборов от столичных. В провинции сильно политизированное духовенство прибегало к таким официально запрещенным средствам, как дискредитация неугодных кандидатов, в ходе которой оно часто стремилось заручиться поддержкой светской власти. Другими словами, по выражению Б. И. Колоницкого, оно использовало «современные методы политической мобилизации» 808 . Если к власти в Петрограде и Москве пришли церковные «идеалисты» Вениамин и Тихон, то в провинциальных епархиях победу на выборах получили опытные политики, не чуждые и социальной демагогии, – такие, как Серафим (Остроумов), Сергий (Страгородский) и архимандрит Серафим (Руженцев) – будущий обновленческий митрополит. |
| Филарета. Впрочем, если не мимо идет в подобных случаях истина, изреченная Господом Спасителем, что несть чести пророку в отечествии его, т. е. если имя и заслуга высокопр. Филарета, как Протектора Киевской Академии, представлялись и, теперь может быть, представляются кому-либо из современных ценителей науки и образования не в таких достоинствах, как свидетельствуют все изложенные данные, и если вообще у нас своему отечественному, в рассматриваемом отношении, как-то мало дается цены, то обратимся к данным и свидетельствам чужестранных, о которых мы уже отчасти говорили выше. Глава IX. Известность, которую приобрела Духовная Академия при высокопреосв. Филарете «Благодаря истинно зиждительным началам, положенным в основание духовного просвещения, Академия Киевская в настоящее время, по преимуществу, явилась благодатным приютом для соседственных соплеменных и единоверных нам народов, жаждущих Православного учения» 190 . «Так, Милостивейший Архипастырь и Отец, в твоей пастве и в Твоей Академии изучил я обширнейшую науку Веры православной. И всё, что мог познать и мог видеть, – все понесу в мою любезную родину и всё постараюсь обратить в животворное назидание себе и моим соотечественникам» 191 . Известность Киевской духовной Академии, а во главе её – имени высокопр. Филарета, не ограничивалась пределами нашего отечества, а простиралась далее, и не по слуху только, а самым делом привлекала питомцев так, что иными оставлялись и Парижские и Германские университеты; а другие, с поступлением в Академию, оставляли и иноверие, присоединяясь к Православию. А что главнее, – принимая к себе этих питомцев, Академия и отпускала их с такими высокими достоинствами, представителями коих служат напр., теперешние главные Иерархи двух единоверных церквей – Сербской и Молдавской. Молдавия выслала первая и почти в самом начале протекторства высокопр. Филарета (в 1840 г.) одного из своих лучших воспитанников Ясской Семинарии. Мы указываем здесь на имя высокопр. Филарета собственно потому, что главным побуждением и основанием к сему делу послужило для тогдашнего Митрополита Молдавии – Вениамина, именно известность ему высокопр Филарета, и в частности, как знаменитого Протектора Академии. Достойный вполне исторического значения, документ должна составлять самая переписка по этому предмету между двумя маститыми Первосвятителями Православной Церкви. Переписка ведена была ими на латинском языке; но, для доступности общему пониманию, содержание сих писем изложим в переводе на Русском языке. |
| Затем пошли «краткие сообщения», на самом деле каждое не менее получаса, и только Ректор Вифанской семинарии 563 произнес в течение десяти минут. Да притом дикция у большинства плохая, чтение по тетрадке. Ректор Семинарии Московской архимандрит Сергий 564 произнес неприличную и по тону, и по содержанию речь, с развязанностью фельетониста и пошлого либерала. Восхваляя Филарета, он «не мог не остановиться на некоторых темных чертах личности его, – но, конечно, не с целью запятнания его (?), а во имя исторической правды. Я же лично преклоняюсь пред ним», и в таком роде пошлости. Он обвинил его в сухости, черствости, что он обращал внимание только на внешнюю дисциплину, что он не давал евангелие священникам и народу, а только требник (?!) и прочие безумные глаголы. Его речь произвела такое впечатление, как если бы кого-нибудь пригласили в порядочное общество, и он тут нагадил бы... Профессор Тареев прескучную прочитал лекцию в течение часа. И я не понимаю, как подобные ораторы не видят или не чувствуют, что нет никакой связи между лектором и публикою, что иные зевают, иные посмеиваются, иные выражают негодование на лице и жестами, а иные просто уходят. К сожалению, это – обычная профессорская манера, выработанная отсутствием у большинства профессоров слушателей. Я вышел возмущенный от тона собрания, – да и не я один; и отправился с митрополитом Вениамином, архиепископами Кириллом и Евлогием в Соборную палату, где уже читал соборянам об иконописи гениальный художник В. М. Васнецов. Вот тут-то я отдохнул душею. Проникновенно и любовно излагал он историю иконографии, о цветущем самобытном состоянии ее в XV–XVI вв., о расцвете ее в Новгороде, об упадке с XVII века, о настоящем состоянии и т. д. Все это близко и дорого мне. А главное, любовь его к предмету, его безыскусственное вдохновение передавались всем слушателям, слушавшим его с затаенным дыханием. К сожалению, не мог я просидеть там до конца. Патриарх просил прибыть к восьми часам, где будут «пении дружественные» Преосвященных, званных на малую вечерю. |
| В процессе петроградских церковников «в качестве обвинителя» выступал приехавший из Москвы Красиков, главным защитником был старая петербургская знаменитость Бобрищев-Пушкин. На скамье подсудимых сидело несколько десятков человек; состав подсудимых поражал своей разношерстностью еще более, чем на таком же процессе в Москве. Казалось, ничто в мире не могло бы соединить столь различных людей. Наряду с двумя владыками – митрополитом Петроградским Вениамином и епископом Ладожским Венедиктом (Плотниковым) – на скамье подсудимых находились настоятели Исаакиевского собора протоиерей Л.Богоявленский, Казанского собора -Н.К.Чуков (впоследствии митрополит Ленинградский Григорий), Измайловского собора – о. Чельцов, Троице-Сергиева подворья – архимандрит Сергий (бывший член Государственной Думы от фракции националистов Шеин), благочинный Бычков – цвет петроградского духовенства; далее следует упомянуть крупных представителей петроградской интеллигенции: профессора уголовного права Новицкого (председателя правления православных приходов), бывшего петербургского присяжного поверенного Ковшарова, проф. Военно-юридической академии Огнева и др. – и рядом с ними церковная мелкота – консисторские чиновники и канцеляристы. На месте защиты – рядом с почтеннейшим Бобрищевым-Пушкияым – восседал А.И.Введенский , который еще в своей знаменитой речи в Таврическом дворце публично объявил, что он берет на себя защиту митрополита Вениамина; он также просил отдать ему на поруки митрополита, но ему в этом было отказано. Удалось взять на поруки лишь престарелого протопресвитера Дернова. – Я думал, – рассказывал впоследствии А.И.Введенский , – построить защиту на психологическом анализе характера митрополита; трудно было представить себе более некомпетентного в политике человека, чем митрополит. Вот я и хотел изобразить трагедию благочестивого, доброго монаха, которым вертели, как хотели, церковники, и думаю, что защитил бы – да вот не пришлось... Действительно, А.И.Введенскому не пришлось выступить на этом процессе, хотя его речь была бы, вероятно, очень эффектна; однако эффект, который он произвел после первого заседания, превзошел все ожидания. |
| Объяснения остальных подсудимых особого интереса не представляли. Большинство заявило, что ничего прибавить к речам защиты не имеет. Председатель объявил, что приговор будет объявлен завтра (в среду 5 июля) вечером. Ко времени объявления приговора зал был почти пуст. Обыкновенную публики не пускали. Зато хоры были переполнены красноармейцами. В 9 часов вечера трибунал вышел, и председатель огласил приговор. Были присуждены к расстрелу десять лиц: митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Ю.П. Новицкий, И.М. Ковшаров, епископ Венедикт, Н.К. Чуков (настоятель Казанского собора и ректор богословского института), Л.К. Богоявленский (настоятель Исаакиевского собора), М.П. Чельцов (протоиерей), Н.Ф. Огнев (профессор военно-юридической академии) и Н.А. Елачич (бывший помощник статссекретаря государственного совета). Остальные обвиняемые были приговорены к тюремному заключению на разные сроки, – с «изоляцией» и без таковой. Значительная часть подсудимых (главным образом, из уличной толпы) была оправдана. «Хоры» приветствовали приговор аплодисментами. На подсудимых, их защитников и сумевших проникнуть в зал немногих лиц из публики приговор особого впечатления не произвел. Многие знали его содержание уже за несколько дней и были к нему подготовлены. Потянулись томительные дни. Кассационные жалобы, поездки в Москву, хлопоты, ходатайства перед ВЦИК о помиловании. Предвестником окончательного результата был омерзительный длинный пасквиль Красикова, появившийся в московских «Известиях», в котором этот бывший присяжный поверенный наносил последний удар в спину беззащитным и беспомощным осужденным, доказывая, что о помиловании первых четырех приговоренных к расстрелу, не может быть и речи. Президиум ВЦИК так и постановил, заменив только последним шести подсудимым расстрел долгосрочным тюремным заключением (епископу Венедикту, Чукову, Богоявленскому, Чельцову, Огневу и Елачичу). В понедельник, 14 августа 1922 г., лицам, явившимся в дом предварительного заключения для обычной передачи пищи митрополиту, отцу Сергию, Новицкому и Ковшарову, было объявлено, что эти заключенные «потребованы и уже отправлены в Москву». Люди, знающие большевистский условный жаргон, поняли в чем дело... |
| Четверо, а именно митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Новицкий и Ковшаров не были помилованы, нам же остальным расстрел был заменен пятью годами лишения свободы, т.е. тюрьмой, которая в то время именовалась “исправдомом”, т.е. Домом исправления преступников. Все эти мои записки описывают мои переживания за этот период, сорок дней “подсмертного” состояния. Писал я их по переводе уже из ДПЗ, что на Шпалерной улице, во 2й исправдом, из этого последнего они были пересылаемы домой, к семье, в качестве писем. Начались писания с ноября 1922 г. и закончены были в феврале 1923 г. Я старался в них быть искренним и правдивым, воспроизводя только то, что и как действительно было и переживалось. Это не дневник “смертника”, а лишь воспоминания его о времени с 5 июля по 14 августа (нов.ст.) 1922 г. Переписаны они с оригинала сохранившихся писем в июле 1926 г. Протоиерей Михаил Павлович Чельцов 24 июля 1926 г . Воспоминания Часть 1 11 ноября. Ленинград 2я Красноармейская ул., д.14, кв.11. День св. кн. Ольги Говорят, что у больных капризный вкус. Я физически совершенно здоров и бодр и духом спокоен. Но сильно тянет меня к перу и бумаге. Быть может, в этом сказывается, как отрыжка, старая привычка к писательству. Но что писать? Жизнь идет очень однообразно, но так идет только внешняя жизнь событий дня и физическая, – дух же все требует нового содержания, как пищи себе. Мысль поэтому постоянно работает. Если внешнее не дает ей материала, то она живет воспоминаниями о старом. Все чаще и чаще всплывают в памяти дни бывшего июньского суда и июльского сидения на Шпалерной. Мне и хочется описать все внутренние переживания и перечувствования, в связи с внешней обстановкой, в эти сорок дней предсмертного сидения. После них прошло только три – три с половиной месяца, и каждая мелочь из пережитого в них еще жива и больно вертится в памяти. 22 июня/5 июля – памятный день не только для нас, осужденных на расстрел, но и для всех вас, более нас страдавших и продолжающих страдать доселе. Еще накануне, после нашего опроса о последнем слове подсудимых, часов в одиннадцать ночи было приказано нашей страже привезти нас в суд из тюрьмы в среду 5 июля к четырем часам дня. |
| Процесс начался 10-го июня 1922 года. Огромная толпа с раннего утра запрудила ближайшие улицы. Несколько десятков человек сосредоточенно молча, в благоговейной тишине стояли вокруг здания, в котором проходил процесс. Милиция поначалу не решалась их разогнать. При появлении митрополита почти все опустились на колени и запели молитву: «Спаси, Господи, люди твоя...» Помимо владыки Вениамина, другой замечательной личностью среди подсудимых был настоятель Троице-Сергиева подворья архимандрит Сергий (Шеин). Выделялись также председатель правления Общества православных приходов Петрограда профессор Ю.П. Новицкий, епископ Ладожский Венедикт (Плотников), настоятели почти всех главных церквей города, профессора Духовной академии, Богословского института, даже Военно-юридической академии и др. Были и просто случайные люди, подвернувшиеся милиции под руку во время облав или слишком громко протестовавшие при изъятии ценностей. Зал вмещал около 3 000 человек и почти всегда во время процесса был полон. Митрополита обвиняли в создании «преступного сообщества», которое представляли в роли организатора всех многочисленных беспорядков на почве насильственного изъятия церковных ценностей. Конкретно обвинение состояло из следующих пунктов: 1. Митрополит вступил в сношение и переговоры с Советом в Петрограде, имея целью добиться аннулирования или смягчения декретов об изъятии ценностей. 2. Он и его сообщники находились при этом в сговоре со всемирной буржуазией. 3. В качестве средства для возбуждения верующих против власти те же обвиняемые избрали распространение среди населения копий заявлений митрополита в комиссию Помгола. Иными словами, обвинение считало преступлением со стороны владыки даже контакты с советскими органами власти, а также распространение материалов, опубликованных в советских газетах! Абсурдность обвинений была очевидна всем, даже обывателям, не сведущим в тонкостях юриспруденции. Целью обвинителей, как можно понять, не было физическое уничтожение митрополита. На допросах они стремились выяснить, кто помогал ему распространять заявление в комиссию Помгола, а также кто был реальным вдохновителем и автором текста. |
|
|
