| мучеников и чтил их; мучение свв.мм. Аникиты и Фотия, взятое Сурием из древнейшего кодекса (V, 23), в Четиих-Минеях, 12 августа, источник не указан, но содержание жития соответствует Сурию; житие св. м. Ипполита, 13 августа, есть эпизод из жития св.м. Лаврентия (Сурий, IV, 607, §§ 23–25), данный Святителем в очень близком переводе; житие свв.мм. Адриана и Наталии, взятое Сурием (IV, 147) из древних кодексов и почти буквально переданное Святителем, в Четиих-Минеях источником названы Макарьевские Четии-Минеи, но там (август лл. 1104–1109) неисправный список жития со значительными пропусками, которые и восстанавливаются по Сурию, недаром к словам «от великия Четии-Минеи» (26 августа) прибавлено Святителем: «и от прочих». 181 Правда, то же как будто житие и у Сурия (I, 759), на которого ссылка в первом месяцеслове, но там житие с именем Метафраста и уже одно умолчание о нем свидетельствует, что Святитель пользовался не Сурием. 182 Есть в ВЧМ (апрель, л. 52а) и славянский перевод той же, что и в Актах, редакции, но Святитель им не пользовался. 187 Сюда, кроме разобранных сейчас и указанных ранее житий, относятся: 24 января – житие св. Евсевии-Ксении, «из древних рукописцев греческих и от Метафраста исследованное», но из Метафраста (Сурий, I, 615) взято только начало, все остальное содержание жития соответствует Актам (янв. II, 599); 7-го февраля – преп. Луки Елладского (Акты, февраль, II, 83); страдания 1003-х мучеников (Акты, февраль, II, 19); 20-го февраля – житие св. Льва епископа Катанского (Акты, февраль, III, 222). (В первом месяцеслове Типографской рукописи о сем святом пометка: «о том поглядишь, т. 4, л. 190 (Сурия), там якого Леона», но там, кажется, та же редакция; по содержанию житие вполне исчерпывается Актами и служебной минеей, на которую ссылка на полях); 6-го марта – св.м. Конона и сына его Конона во Исаврии пострадавших, «из рукописцев греческих и из Минеи-Четьи»; Святитель воспользовался актами recentiora (Акты, май, VII, 4, гг. 1–5) и дополнил содержание их из ВЧМ (март, л. |
| Слово Ч Четвърти вселенски събор – вселенски събор, свикан в Халкедон през 451 г. по повод ерестта на монофизитите (Евтихий, Константинополски архимандрит, Диоскор, Александрийски епископ и др.) при Константинополския патриарх Анатолий, св. папа Лъв Велики (395–461) и император Маркиан. В борбата си против несторианството монофизитите изпаднали в крайност и твърдяли, че при въплъщението Си Словото Божие възприема цялостна човешка природа, която се възвисява и обожествява, тъй че божествената природа на Христос поглъща човешката и на практика остава единствена. В събора участвали 630 отци. В Халкидонския орос те формулирали догмата за двете естества (природи) на Спасителя – божествената и човеческата, които са съединени в едно лице както «неслято и неизменно» (срещу Евтихий), така и «неразделно и неразлъчно» (срещу Несторий). Извън речника: Халкидонски събор. Папа Лъв Велики. Несторианство. Монофизитство. Монотелитство. Чети-минеи, Ч етьи минеи – (от «четьи» – за четене и «минеи» – от гр. месец; «ежемесечни чтения») – сборници, съставени по календара в съответствие с празничните дни. Съдържат житията на светиите, патерици, сказания и религиозни поучения от църковни писатели, актове, грамоти и други за назидателно четене. За пръв път такъв сборник е бил съставен във Византия през IX век. Други сборници с църковни повествования за Божиите угодници са синаксарите и месецословите. Едни от най-ползваните и в наши дни са Чети-минеите на св. Димитрий Ростовски. Виж също мартирологии, патерици (отечници). Богослужение. Минея, Минеи. «Чин на Православието» (Синодик на Неделя православна) – богослужебно последование, което се извършва на Св. Литургия в катедралните храмове в Първата неделя на Великия пост (деня на Неделя Православна), която е в памет на събитието, известно като «Тържеството на Православието» (19 февруари 842 г.) при византийската императрица Теодора (842–845 г.). В него се провъзгласява изповядването на Православието като най-древното църковно изложение на вярата и се осъждат лъжливите еретически мнения с молитва за обръщане и спасение на заблуждаващите се грешници. Извън речника: Неделя Православна. |
| Что действительно инициативу этих соборов нужно приписывать именно митрополиту Макарию, непререкаемым свидетельством в пользу этой мысли может служить и вся деятельность его в Новгороде по составлению громаднейшего из сборников житий святых и его особенная заботливость о написании житий Русских святых. «Макарьевские Четьи-Минеи, говорит В.О. Ключевский , представляют такую же попытку централизации в области древне-русской письменности, какой были соборы 1547 и 1549 годов в области Русских церковно-исторических воспоминаний» 405 . Задавшись целью собрать «все святыя книги, какия обретаются в Русской земле», Макарий должен был столкнуться с тою же местностью сказаний, какая была и в почитании святых. Ибо, говорит Буслаев, в древней Руси первоначально не было и не могло быть словестности вообще Русской, а были предания, сказания и песни, – киевские, новгородские, муромские, рязанские, ростовские, смоленские и т.д. Даже Москва, коренившаяся на преданиях суздальских и владимирских, сначала является в литературе со своими местными исключительными интересами, и только с половины XVI века начинает поглощать в своей энергической деятельности местные особенности старых городов 406 . Эта местность и разбросанность сказаний, вследствие чего проистекала их недоступность для всего Русского общества, естественно, могла навести Макария на мысль собрать последние все по возможности в один сборник и сделать через это их общедоступными. К осуществлению этой мысли Макарий приступил, еще будучи архиепископом Новгородским, именно в 1529 году, и над исполнением ее работал очень долгое время. Эта его деятельность по сосьавлению Четьи-Миней, в которые он старался собрать между прочим и жития Русских святых, естественно, могла натолкнуть его на мысль произвесть общую канонизацию святых, доселе только местночтимых, и чрез это сделать почитание их всецерковным. Таким образом, в этой деятельности Макария по составлению Четьи-Миней можно видеть начало и источник самой мысли соборов о новых чудотворцах. |
| В селе Ухтыме был благочестивый священник о. Афанасий Чемоданов, который любил читать прихожанам своим Четьи минеи, но, вероятно, не сопровождал своё чтение жизненными объяснениями. Что же вышло? Крестьяне толпами приходили к нему за советами, как и куда им удалиться из мира, чтобы спастись, потому что в мире спастись невозможно. Старухи рассказывали ему свои, якобы пророчественные сны и видения, подобные тем, какие они слышали в Четьи минеях. После Четьи миней обыкновенным чтением было «Воскресное чтение». Журнал этот, выписывавшийся на казённые деньги для Бельской церкви, был в 30–40-х годах самым популярным и полезным журналом. Содержание его было довольно разнообразно, в нём помещались и выдержки из сочинений отцов церкви, и рассуждения, и размышления о разных духовных предметах современных духовных писателей, и проповеди тогдашних проповедников. Я помню, мне особенно нравились в «Воскресном чтении» проповеди знаменитого Иннокентия, бывшего тогда, кажется, харьковским епископом, особенно увлекало меня его прекрасное изложение, стиль и язык, они делались для меня образцами литературного изложения, и по ним я начал учиться писать сам. Книг учёных и литературных в сёлах тогда ещё не было, литературные потребности удовлетворялись сказками о Бове Королевиче, Еруслане Лазоревиче, Семи Семионах и другими лубочными книжками, которые заносили в Белую офени-ходебщики в своих коробах. Часть вторая В 1838 г. я поступил в Вятскую семинарию. Первый год моего учения в семинарии был для меня тяжёлым годом, оставившим глубокие следы на моём здоровье на долгое время. Не прошло, кажется, и двух недель с начала уроков, как я простудился в отвратительной семинарской бане, у меня сделалось рожистое воспаление на правой ноге. Меня тотчас отправили в семинарскую больницу. Бывший доктор семинарский не разобрал моей болезни и приказал делать примочки. Вследствие этого, на той и другой стороне ступни образовались такие сильные и злокачественные нарывы, которые едва совсем не лишили меня ноги, и целый год продержали меня на постели в больнице. Каких средств не употребляли, каких пластырей не накладывали, ничто не помогало. С начала сентября до Рождества я не мог вставать с постели. Я не знаю, зачем меня с большими трудностями и чрезвычайными для меня страданиями перевезли на Рождество в Белую. В Белой после аптечных средств начали лечить домашними средствами по совету упомянутой выше матушки Авдотьи Никифоровны. Между прочим, она посоветовала истолочь в ступе в мелкий порошок хрустальный стакан и сделать из него на меду пластырь и прикладывать к ноге, но я помню, от этого пластыря мне сделалось ещё хуже. Пробовали ещё несколько средств и все они оказались бесполезными, если не вредными. |
| для чт. 1836, т. XIX, отд. наук, стр. 17–19. Constituit Arpadem principem, quem solemni Chasarorum more in ecuto erexerunt kata tin Zakonon ton Chasaron (Stritter, Memor. popul. tom. III, pag. 10); kat¦ тХ топ ka? (Constan. Porphyr. De admin. imper. cap. 38, in tom. XXIX Corp. Hist. Byz. pag. 88. Venet.). Достойно также замечания, что эти турки, жившие в Лебедии, по соседству с хазарами, никогда не имели у себя какого-либо одного главного начальника (архонта), а управлялись воеводами, из которых первый воевода был Лебедий: ™ij ™ite рТте оЩк ™kt»santo, " ШрБгхоп ™n пп promoj Вп Lebed…aj (ibid. cap. 87): не чисто ли это славянские слова? Летоп. по Лаврентиев. списку, стр. 6–7. Москва 1824. См. в Четьи-Минеи особую статью под 11 числом мая о казарех, и с такм же заглавием статью в кратком описании сего же святителя о начале славянского народа. Изустн. предания о Новороссийск. крае Скалькосского, в Журн. Мин. Народн. Просв. 1838, т. XVIII, стр. 492. С другой же стороны, по нашему мнению, вовсе несправедливо отрицать, что в составе орды Хазарской находились и другие неславянские народы, а особенно турки, когда и арабские, и византийские писатели так часто называют хазар турками и когда достоверно известно, что как арабы, так и византийцы не раз имели весьма близкие сношения с хазарами и, следовательно, легко могли приобресть о них надлежащие сведения. Извест. Виз. Ист. ч. IV, стр. 111–112. СПб. 1775; Herbellot., Biblioth. Orient., pag. 296–297. Вероятно, местопребыванием хана был тогда знаменитый хазарский город Балангар, находившийся, по арабским известиям, близ Дербента, или какой-либо другой, лежавший около сих мест: ибо в Хазарии, по тем известиям, было городов немало. Повеств. о России Арцыбашева т. 1, стр. 13, прим. 46, Москва 1838; Истор. Государс. Российск. Карамзина 1, примеч. 90. Все это повествование находится в житии святых Кирилла и Мефодия, помещенном в нашей Четьи-Минеи под 11 мая, а в римской под 9 марта и существующем во многих других памятниках древней письменности, славянских и неславянских. |
| Интересно также мнение, сформулированное профессором A B. Карташевым: «При отсутствии книгопечатания – это драгоценное «собрание», конечно, не могло иметь прикладного утилитарного значения. Это была библиотека-уникум, доступная лишь очень небольшому привилегированному кругу лиц, живущих в столице» 86 . Но, думается, такую задачу и не ставили в середине XVI в. 87 Памятники письменности, собранные в Минеях, уже бытовали на Руси, а если ощущался недостаток в русских агиографических памятниках, то он восполнялся традиционным для того времени рукописным способом. Великие Макарьевские Четьи-Минеи и Макарьевские Соборы 1547, 1549 гг., на которых были канонизированы русские святые, взаимосвязаны между собой; это –аккумуляция письменности и толчок к её последующему развитию. В это время создается множество житий русских святых или их новых редакций, служб, похвальных слов 88 , появляется типологически новая по своему содержанию книга, сверстница Великих Миней – Книга новых чудотворцев (так тогда называли новоканонизированных и вообще всех русских святых) в ней содержатся службы, жития, похвальные слова русским святым. Подобные сборники, начиная с середины XVI в., получают широкое распространение в древнерусской книжности 89 . Памятями русских святых в это время пополняется Пролог 90 . Высокий культурный подъём, который наблюдается в это время в русской письменности, иконописи, архитектуре и т.д., позволяет говорить о сопоставимости духовно-культурных процессов на Руси времени митрополита Макария и в Болгарии времени патриарха Евфимия 91 . Исследователи сравнивают митрополита Макария с византийским писателем X в. Симеоном Метафрастом , перелагателем житий святых. Современники святителя сравнивали его с египетским царем Птоломеем Филадельфом, при котором была переведена Библия с еврейского языка на греческий, а его усердие – с трудолюбием пчелы. Говоря о влиянии и значении Великих Миней, следует отметить, что духовное собирание Русской земли, начатое через работу над Минеями, имело продолжение. «Макарьево стремление снабдить Русское государство историческими материалами не закончилось составлением Великих Миней. В последние годы жизни Макарий создал и другое, более компилятивное произведение – Степенную книгу царского родословия» 92 . |
| Книга состоит из «дивных сказаний», «чюдных повестей». Она рассказывает о «святопоживших боговенчанных» царях и великих князьях, «иже в Рустей земли богоугодно властельствовавших», и об их митрополитах, озабочена созданием образов «положительных героев» истории, а вернее государства. За «житием и похвалой» того или иного лица следует новая «похвала», затем «похвала вкратце», молитва за усопшего и к усопшему (в зависимости от того, канонизирован он или нет), «паки похвала» и т. п. Идеализируются не только отдельные деятели русской истории, но вся Русская земля, весь ход ее истории, род государей в целом, ее державные города – Киев, Новгород, Владимир, Тверь, Москва. Идеализируются самые события, ход которых закругляется, сжимается, лишается излишних деталей, сопровождается нравоучениями, вскрывающими их назидательный смысл. Все характеристики, все нравоучения и отступления строго подчинены литературному или просто придворному этикету. Задача автора состоит в том, чтобы представить историю как государственный парад, внушающий читателю благочестивый трепет и веру в незыблемость и мудрость государства. Другое большое собрание сочинений, созданное в середине XVI века, – Великие Четьи Минеи предлагали читателям годовой круг ежедневного чтения, создавая из огромного числа включенных в этот круг произведений как бы венок и венец благочестивых размышлений протяженностью с год, с окончанием которого этот круг чтения должен был повторяться. Великие Четьи Минеи сделали возможным сосуществование под одним переплетом для одного читателя произведений, созданных в различные века и в различных стилях, и в различных жанрах. Появилась своеобразная «терпимость» к форме. Это сказывалось и в отдельных, вновь создаваемых произведениях: авторы заимствуют отдельные образцы и целые пассажи из ранее созданных произведений. Впрочем, не следует думать, что авторы второй половины XVI века совершенно равнодушны к стилю своих произведений. И подборка старых произведений для новых компиляций, и заимствования из старых произведений идут по вполне определенной линии. |
| К этому все привыкли, знают, что будет «удивление», а какое — не угадать. Отца называют фантазером: уж всегда что-нибудь надумает. Сидим в мастерской, надумываем, чего поднести хозяину. По случаю именин, Василь-Василич уж воротился из деревни, Покров справил. Сидит с нами. Тут и другой Василь-Василич, скорняк, который все священные книги прочитал, и у него хорошие мысли в голове, и Домна Панферовна, — из бань прислали пообдумать, обстоятельная она, умный совет подаст. Горкин и Ондрейку кликнул, который по художеству умеет, святого голубка-то на сень приделал из лучиков, когда Царицу Небесную принимали, святили на лето двор. Ну, и меня позвал, только велел таиться, ни слова никому, папашенька чтобы не узнал до времени. Скорняк икону советовал, а икону уж подносили. Домна Панферовна про Четьи-Минеи помянула, а Четьи-Минеи от прабабушки остались, Василь-Василич присоветовал такую флягу-бутылочку из серебра, — часто, мол, хозяин по делам верхом отлучается в леса-рощи, — для дорожки-то хорошо. Горкин насмех его — «кто-что, а ты все свое… «на дорожку»! Да отец и в рот не берет по этой части. Домна Панферовна думала-думала да и бухни: «просфору серебряную, у Хлебникова видала, архиерею заказана». Архиерею — другое дело. Горкин лоб потирал, а не мог ничего придумать. И я не мог. Придумал — золотое бы портмоне, а сказать побоялся, стыдно. Ондрейка тут всех и подивил: – А я, говорит, знаю, чего надо… Вся улица подивится, как понесем, все хозяева позавиствуют, какая слава! Надо, говорит, огромадный крендель заказать, чтобы невидано никогда такого, и понесем все на головах, на щите, парадно. Угольком на белой стенке и выписал огромадный крендель, и с миндалями. Все и возвеселились, как хорошо придумал-то. Василь-Василич аршинчиком прикинул: под два пуда, пожалуй, говорит, будет. А он горячий, весь так и возгорелся: сам поедет к Филиппову, на Пятницкую, старик-то Филиппов всегда ходит в наши бани, уважительно его парят банщики, не откажет, для славы сделает… — хоть и печь, может, разобрать придется, а то и не влезет крендель, таких никогда еще не выпекали. |
| Погодина, 1608, л. 11 об. – 12). 3700 Якоже и в пренесении мощей явлено есть первомученика и архидиякона Стефана от Иерусалима в Царьград, и како нечистии дуси на пути вопияху: «О, горе нам, яко первомученик Стефан идет мучити нас!» – Комплекс текстов, посвящённых Стефану Первомученику, вошёл в Великие Минеи Четьи под 27 декабря, изд. см.: Великие минеи четьи: Декабрь. Дни 2531. М. 1912. Стб. 23862387, 23902428. 3701 И таковая в себе помышляху... еже бы доити в царствующий град Москву... дабы повелел государь таковому светилу из-под спуда на свещнице поставитися и церкви Божия Матере свою красоту восприяти. – Согласно материалам следственного дела, государю о новооткрывшемся гробе и о чудотворениях от него было сообщено следующим образом: «И после того ходил боярин Василей Иванович Стрешнев молитися ко Александру Свирскому чюдотворцу, и как он был в Кашине, и он, де, Варлам, будучи попом, ему, Василью Ивановичю, о явлени и о чюдесех благоверные великие княгини Анны извещал. И на Москве думному Ивану Гавреневу о том возвещал же. И они, де, ему велели бити челом и извещать великому государю. И он, де, Варлам, бил челом блаженные памяти великому государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю, всеа Русии самодержцу. И после ево, Варламова, челобитья вскоре волею Божию ево, великого государя, в животе не стало. И он, Варламъ, бил челом блаженные ж памяти великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу» (РНБ, собр. Погодина, 1608, л. 12 об. – 13). 3703 ...во град Тферь к сущему ту архиепископу Ионе... – Иона был архиепископом Тверским и Кашинским с 24 декабря 1642 г. по 1654 г. (дата хиротонии следующего архиепископа Лаврентия – 16 апреля 1654 г.). 3707 …мощи благоверныя и великия княгини-инокини Анны. И мы видевше, яко благодатию Христовою никакоже тлению причастны явишася, ни поне ризам ея. – Факт нетления риз Анны Кашинской был отмечен в соборном определении 1677 г. как «12 несогласие»: «В Житии в двох местех написано: тлению не токмо мощи, но и ризы непричастны Быша. А по досмотру нынешнему архиерейскому ризы, во что была скутана, и схима истлели, токмо во остатке части креста, что был вышит на куколе шолком, да часть плетей схимнических, и то истлело же, лежит на персех толко знак, а принятися не мощно. А на бедрах свивалник, как пояс, да нить лежат, истлели, принятися не мощно. Калиги обе по швам распоролися, а кожа не развалилася, а истлела» (РНБ, собр. Погодина, 1608, л. 4). В данном определении имеется в виду второе освидетельствование мощей, состоявшееся в 1677 г. |
| – Есть, – улыбнулся он, – только не Мельпомены, а Мельпомены, на «ме» ударение. Не стоит: неинтересно. Вот когда напишу роман – «О чем пела ворона», тогда и почитаете… это будет поинтересней. Есть же роман – «О чем щебетала ласточка»… – Шпильгагена! – сказал я. – Непременно похлопочу, в Румянцевский музей. Он еще пошутил, набрал книг и пожелал нам с Женькой прочесть все книги, какие имеются на свете. Я почувствовал себя так, словно я выдержал экзамен. И было грустно, что кончилось. Была лавочка Соколова, на Калужской, холодная, без дверей, закрывавшаяся досками на ночь. В ней сидел Соколов, в енотовой шубе, обвязанный красным жгутом по воротнику. Из воротника выглядывало рыжее лицо с утиным носом, похожее на лисью морду. Всегда ворчливый: «И нечего тебе рыться, не про тебя!» – он вырывал у меня из рук стопочки книжек-листовок – издания Леухина, Манухина, Шарапова и Морозова… Стоишь, бывало, зажав в кулаке пятак, топаешь от мороза, перебираешь – смотришь: какое же богатство! В лавочке были перышки, грифельки, тетрадки… но были и книжки в переплетах, и даже редкостные, которые выплывали к Соколову из Мещанской богадельни после скончавшихся старичков. Как-то зимой, в мороз, с гривенником в кармане, рылся я в стопках листовок: хотелось выторговать четыре, а Соколов давал три. – Ну, достали Четьи минеи ? – услыхал я словно знакомый голос и узнал его – в пальто с барашком, высокого, с усмешливыми глазами за пенсне. – Еще не освободились наши Четьи минеи. Справлялся в богадельне, говорят – недельки две надо погодить, – сказал Соколов, отнимая у меня стопочку. – Какая богадельня, что такое?.. – А который… Четьих миней-то хозяин. Уж постараюсь, очень хорошие, видал я. С часу на час должен помереть. Эконом мне дешево бы, и я с вас недорого возьму. Вода уж до живота дошла, а все не желает расставаться. Раньше мукой торговал, а любитель до книг. Он усмехнулся, подышал на пенсне, протер и сказал мягко: – Во-он что… как гробовщики у ворот. Нет, пусть уж поживет старичок, не беспокойте… – и стал перебирать стопочки «житий». |
|
|
