| Тем даром, коему господь в меня судил вселиться, Хочу я в свой последний час, открывшись, поделиться. Нам слово божье не велит скрывать талант напрасно, Но в добром деле умножать, плодя лихву всечасно. Я все хочу, как на духу, сказать тебе сегодня, Затем, что это грех большой – скрывать дары господни. Внимай же, господине Волк, где чудо божье скрыто: Его на задней на ноге таит мое копыто. И если ты единый раз на то копыто взглянешь, Мне клялся много раз отец, ты всех врагов обманешь, На сорок дней пути твое все будет видеть око, Ты в тайный замысел любой проникнешь издалека! ПЛОДОСЛОВ «Я проклинаю тебя, да возрыдаешь, и постановляю на вечные времена: На кривой хворостине будешь ты висеть, ножи будут тебя резать и мужчины топтать, и кровь твою будут они пить, и от того захмелеют, и не будут ведать, что они делают; и будут они болтать несвязные словеса, всяческую несуразицу, словно бы твоя кровь навела на них порчу, Лоза, и будут они шататься, опираясь о стены, от одного хлева до другого; и валяться будут они, как осел валяется по траве, и, падая, заголят себе зады. На улицах будут они дрыхнуть, в грязи гваздаться, свиньи будут их обнюхивать и кошки облизывать. И бороды у них вылезут, и куры будут их клевать, они же и не почуют по причине крови твоей, о лживая Лоза!» И так проклял государь Айва Лозу, ибо она молвила ложь перед лицом Его Величества. Архонты же немедля возгласили: «Многая лета, владыко государь Айва, многая лета! Яко тебе подобает царствие, единому изо всех благородному воистину! Аминь!» Басни 565 Басенный жанр был одним из самых популярных жанров низовой византийской литературы на всем протяжении ее существования. Количество рукописей, содержащих басенные тексты, так велико, что классификация их представляет одну из самых трудных задач текстологии. Басня использовалась и представителями «высоких» жанров византийской литературы – в качестве иллюстрации и примера мы ее находим и в письмах Григория Назианзина , – и в прогимнасмах Никифора Василаки, и в истории Никифора Григоры, которые брали здесь образец с писателей поздней античности, щедро вставлявших басни в свои речи и трактаты. Но как самостоятельный жанр, образцы которого не вставляются в произведения других жанров, а собираются в отдельные сборники, басня оставалась достоянием низовой литературы. |
| Деревня, куда привезли Бима, прямо таки удивила его. Здесь тоже жили люди, но все было не так, как там, где он родился и вырос. Домики маленькие — прямо на земле, без никаких лестничных площадок, без многочисленных порогов, двери не щелкают замками. Ночью, правда, двери запирают на засов изнутри. Все домики покрыты ребристыми серовато белыми листами. Утром, в одно и то же время, из каждого домика идет вверх дым, но, однако же, они не едут и не улетают никуда, а стоят себе ровненько рядами и дымят тихо и мирно, без скрежета. Но самым поразительным для Бима (теперь Черноуха) оказалось то, что вместе с людьми здесь живут разные животные и птицы: коровы, куры, гуси, овцы, свиньи, знакомство с которыми состоялось не сразу. У животных, позади каждого людского домика, свои домики, покрытые иной раз соломой, а иной раз камышом и огороженные невысокой просвечивающей стеной из перекрученных палок и хворостин. И никто никогда не трогает — ни люди животных и птиц, ни животные людей, и никто ни в кого не стреляет из ружья. В первый день Биму постелили сена в углу сеней. Человек привязал его за веревку, хорошо накормил и куда-то ушел, надев плащ. Остаток дня Бим провел в одиночестве, при полной тишине и безмолвии. Перед вечером он услышал, как зашуршали копытцами по земле овцы, как они вошли во двор, как промычала корова внутри сарая (чего-то просила). А вскоре пришел и человек тот, но теперь с мальчиком в плаще, в сапогах, на голове шапка, в руках длинная палка, лицо у него было такое же коричневое, как у доброго человека, а пахло от мальчика овцами. — Ну, Алеша, смотри нового товарища, — сказал взрослый мальчику. Они подошли к Биму вплотную. — Папаня, а не укусит? — Нет, Алеша, такие не кусаются… Ух ты, Черноух… Черноух — хорошая собака. — И легонько похлопывал его по боку. Бим лежал и настороженно рассматривал мальчика. Тот тоже погладил: — Черноух… Черноух… — И обратился к взрослому: — Папаня, а если отвязать — не убежит? — Подождем пока. — Он ушел в дверь, внутрь дома. Бим встал, присел, подал мальчику лапу, чем и сказал: «Здравствуй. Ты — хороший». |
| Встретишь его, в займище ли, на пути, он объясняет: – Петрович, это же скотина… Тем более у чеченов, они вовсе не пасут. Трудись все лето на огороде, вырасти, а они зараз снесут, а свиньи если залезут… Дикие приходят… Забор надо настоящий, Петрович… Сколь работы. Но куда деваться… Закурит – и потянул немалый, крепко увязанный воз. Добро, что зима была снежная. Дорогу накатал. Деревянные полозья идут легко. Ставил он забор с сыновьями. И теперь, когда мимо иду, не удержусь: подойду и потрогаю. Ровные струганые плашки. У каждого гвоздя под шляпкой – еще и шайба. А сверху – краской закрыто. Тут никакая ржа не возьмет. Плашка за плашкой, пролет за пролетом… Тянется и тянется. Конца нет. Охват – километра два, не меньше. «Сколь работы, Петрович…» Но это все – прошлое. Нынче Алешу, как на хуторе говорят, «рукой не достанешь». Коровы, быки, телята – табун немалый. Лошади есть, их татары берут. Свиноматки племенные. Поросята свои, это уже полдела. Десятка два, наверное, всегда на откорме. Конечно, птица: куры, гуси хорошие, белые. Огород, сад. Колесный трактор, хоть и старенький. Машина с прицепом, «уазик». Для наших дорог – лучше не надо. Алеша занимается рыбой. Цены теперь неплохие. Перекупщиков – море. Лишь свистни. Но рыба – дело нелегкое. Весна, на воде – холод; тем более потаясь, ночью. Сладкого мало. Но где оно, сладкое? Иногда Алеша спросит меня: – Петрович, ты все же повыше… Когда же наладится? Заводы стоят… Я заезжаю иногда, кое-какие железки нужны. Погляжу – аж страшно… Но ведь без этого не обойтись, без техники? Он глядит на меня с надеждой. А что я отвечу… – Это же важное, понимаешь, Петрович. Мы делали водометные катера, баржи. На всю страну. Это ведь – нужное. Мне кажется, что он по своему заводу тоскует. И чего-то ждет. А день нынешний – лишь для прокорма: сыновья, жена. Потому и раскорячка: райцентр и хутор. Но время бежит. Старшего сына нынче забрали в армию. – Петрович, все понимаю: долг, все мы отслужили, обязаны. Но сколь делов… Он парень до работы цапучий. Ни подгонять, ни подсказывать. Упрется как бычок. А ныне – ну вроде руку обрезали. А тот – еще молодой. И жена – при нем, не кинешь. Самый возраст. А здесь сколь работы, Петрович… |
| Секрет Тамариных колобков Та самая, столетняя печь «Такие вкусные колобки выпекаются в столетней печи», – интригует Ольга Беляева – Колобки такие выпекаются в столетней печи, – интригует Ольга Беляева. Конечно, я в свой второй приезд в Сейты побывала в гостях у прихожанки часовни-храма святителя Модеста Тамары Лыткиной и увидела ту самую русскую печку, в которой рождается чудо-выпечка. При мне Тамара Валентиновна вынимает румяные колобки из печи и подает на стол. А попробовав их, уже не можешь оторваться. – Ну почему они такие вкусные? – пытаюсь выведать у хозяйки секрет. Тамара и ее колобки – Да не знаю я! – отмахивается Тамара Валентиновна, а потом сдается: – Готовлю я их на воде. В тесто кладу ложку соли, две ложки сахара, стакан растительного масла, две пачки дрожжей, муку – вот и весь рецепт! – А вкусно так получается потому, что в русской печке наши колобки пекутся, – наконец объясняет Любовь Петрова. – В печке они готовятся очень быстро, 5–10 минут. Поставили их в печь, они снизу пропеклись, потом закрыли печь, и они сверху подрумянились. А в микроволновке вы будете их печь 20–30 минут, и они твердые получатся. Традиционные коми-пироги – рыбники – час готовятся в русской печи, но особенно вкусны наши пирожки с грибами. – Туристы, когда попробовали наши пирожки, сказали, что никогда таких не ели, и это наш бренд! – с гордостью за сейтинских хозяек отмечает Ольга Беляева. Всем было интересно побывать и на печи А знакомство со столетним домом и настоящей русской печкой только усиливает впечатление, произведенное кулинарными шедеврами сейтинских мастериц. Пользуясь радушием и гостеприимством хозяйки, прошу разрешения на секундочку подняться и на печку. Для меня было большим счастьем заглянуть в неведомый надпечный мир, где все еще живут прабабушкины сказки. Конечно же, и мои спутники не смогли отказать себе в удовольствии побывать на русской печке. А растроганная хозяйка даже предложила сделать свой дом одним из пунктов для посещения туристами. – Этот дом ведь 10 лет пустовал, – удивляет нас Тамара Валентиновна. – Здесь жил родной брат моего прадеда Михаила. Я однажды пришла сюда, и мне так понравилось, что я решила сюда переехать. Сделала ремонт, перевезла в большой просторный хлев скотину, а были у меня коровы, бычки, куры, свиньи и даже лошади. Сейчас по состоянию здоровья пришлось отказаться от ведения собственного хозяйства… |
| Причины уменьшения морской рыбы совсем неизвестны. Кажется, должно приписать это действию и влиянию подзем ного огня, так например, в 1825 году, пред самым разрывом Унимакского хребта, зимою, носило полумертвую 19 треску и калагу на поверхности моря и в большом количестве; а после разрыва, этой рыбы совсем не ловилось даже до 1827 года. С того же времени мало-помалу опять появилась; но уже гораздо в меньшем против прежнего количестве. Уменьшение периодической рыбы должно приписать не тому, что рыба истощилась в море: но тому, что устья речек, в которые шла обыкновенно рыба, испортились или от нечистоты, или, может быть, от действия того же подземного огня, изменившего дно моря. Причина же уменьшения зверей очень известна: каждогодный и беспрерывный промысел, производимый без всякого расчета, есть главной причиной; и удивляться надобно не тому, что уменьшились звери до такого количества: но тому, что, при таковых бесхозяйственных распоряжениях, каковы были до 1820 или 1830 года, еще не перевелись все роды здешних зверей. Впрочем, могут быть и другие причины уменьшения их и, по крайней мере, некоторого рода зверей; например, на Аляксе олени уменьшились от извержения Унимакской сажи, которая заставила их удалиться внутрь Америки; а за ними ушли и волки и отчасти медведи; а бобры сколько истреблены, столько же и отогнаны в другие безопасные места. После сего надлежит сказать и о домашних животных, завезенных сюда русскими; из коих и по сие время здесь находятся: коровы, свиньи, утки и куры. Коровы завезены сюда из Кадьяка около 1795 года. По 1835 год всех коров было до 60 штук, а именно: 45 в главном селении, 5 на Унге, 3 в Бельковском на Аляксе и 5 в Кошигах. Такое, и слишком незначительное, количество принадлежит Компании; а у частных лиц, кроме священника, нет ни у кого. Польза от скотоводства до 1831 года ограничивалась только молоком, употребляемым Правителем, байдарщиками и еще весьма немногими из русских. Только с 1831 года начали выделывать масло, и в течение трех лет выделано более 20 пудов. Содержание коров очень затруднительно и дорого, ибо сена надобно приготовлять не менее как на 6 месяцев. |
| Закрыть «Русские, пришлите нам ваши объедки» Рецепт выживания на 50 рублей в день Георгий Зотов 03:50 05.12.2023 248 Время на чтение 7 минут Источник: АиФ Георгий Зотов./ АиФ Мусор здесь никто не убирает. Люди живут посреди ужасного запаха. Но они не замечают — привыкли. Название издевательское — это место именуют «шоколадный город»: поскольку он тёмно-коричневого цвета, все хижины слеплены из грязи с глиной. «Когда я скажу тебе — убирай телефон, делай это без рассуждений, — строго объясняет мне мой проводник Дэниэл Мвенда. — Здесь жизнь ничего не стоит. Если человек пьяный — он сразу может тебя прикончить, вообще не колеблясь. Ночью местных жителей постоянно убивают. Спрячут тело в отбросах — никто не заметит. Когда ты не ел 3-5 дней, состояние такое, что тебе без разницы — зарежешь за доллар, лишь бы набить живот». Трущобы Кибера в пригороде столицы Кении Найроби считаются самыми большими в Африке — точной цифры нет, но, как полагают, тут ютятся от одного до двух миллионов человек. Обозреватель «АиФ» провёл там семь часов, и обитатели трущоб рассказали — как жить без еды, воды и электричества, легко ли хорошо питаться на 50 в день, и главное — можно ли сохранить оптимизм и хорошее настроение, когда у тебя всё вконец хреново. «Со вкусом помойки» Люди в Кибере стали селиться в 1922 году — сначала отставные солдаты, служившие британским колонизаторам, затем — нищие сельские жители, искавшие работу в столице колонии. Фактически, это город на свалке. Не выходя из дома, народ выбрасывает отходы в канаву. Рвы служат для отправления естественных нужд. Благотворительные организации устанавливают общественные туалеты, но кабинки быстро скрываются под нечистотами — если в Кибере минимум миллион человек, это разве помогает? Привозят и воду в огромных ёмкостях, но надолго её не хватает — душ здесь жители не принимают месяцами. В среднем, вода есть примерно в одном из 70-80 домов. Огромное количество бродячих собак, ужасно тощих — хозяев у них нет, «бесполезных» животных кормить нечем. На свалке пасутся козы, куры и свиньи — поджарые, «спортивные». Жуют пластиковые пакеты и другие помоечные «прелести». |
| В деревне Каменке много камней: плоские, маленькие и побольше, большие достигают размера плит, дорожки в саду выложены из таких плит, забор называется стенка и тоже каменный. И речка здесь называлась Каменка. Впадала она в Дон, и, узкая обычно, после дождя разливалась, выходила из берегов, бурлила, но уже через несколько часов стихала, снова делалась ласковой и желанной для всей деревенской детворы, а также уток и гусей. А дожди в грозном 1914 году , омраченном началом военного конфликта мирового масштаба – 38 государств-участников, шли как всегда в жарком августе – каждый день. Прохладное утро сменялось полуденным жаром, донское солнце щедро дарило свой свет и тепло, затем парило, и к четырем часам собирались тяжелые синие тучи. Живительный, почти тропический дождь обильно поливал жаждущую влаги землю, и урожай быстро зрел, готовился поразить изобилием. – Боже, ущедри ны и благослови ны, просвети лице Твое на ны и помилуй ны… Земля даде плод свой, благослови ны, Боже, Боже наш… Свой долгий рабочий день мама подкрепляла молитвой: нужно помолиться о семье, о муже на далеком австрийском фронте. О погоде хорошей, об урожае, чтоб Господь благословил труды и заботы наступившего дня. Молитва давала силы и, неутомимая, легкая, Полина быстро управлялась с многочисленными заботами по хозяйству, двумя детьми Натальей и Василием, обихаживала дедушку. А хозяйство большое: донские казаки – народ небедный. Плодовитая земля, огромные сады, мельницы, рыболовные артели. В хозяйстве – коровы, лошади, свиньи, гуси, утки, куры… – Мам, а сколько у нас гусей и уток? – Доча, да кто их считал! Дед Федор – казачий есаул, это в Табеле о рангах – обер-офицер. Войсковые есаулы выбирались на Войсковом Круге по два на Войско, назначались адъютантами при войсковом атамане. Был дед казак матерый, служилый, но сражения и победы остались в прошлом, состарился удалой есаул, высокая фигура сгорбилась от тяжелой ноши лет и зим. Седой чуб, седые длинные усы, только брови, густые, нависшие над уже подслеповатыми глазами, – черные. |
| После смерти Ярослава Мудрого, в правление его сыновей, кровная месть была запрещена После смерти Ярослава Мудрого, в правление его сыновей, кровная месть была и вовсе запрещена. Эта фундаментальная реформа уголовного права нашла отражение во 2 главе Пространной редакции: «По Ярославе же паки совкупившеся сынове его: Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их: Коснячько, Перенег, Никифор, и отложиша оубиение за голову, но кунами ся выкупати; а ино все якоже Ярослав судил, такоже и сынове его оуставиша» . «Русская Правда», как и летописи, содержит сведения, характеризующие хозяйственную деятельность. В ней упоминаются как объекты похищения домашние животные, которые употреблялись для езды и перевозок грузов и на пахоте, а также те, которых держали ради мяса, молока и яиц: кони, волы, коровы, овцы, козы, свиньи, из птиц куры, гуси, утки, но также голуби, журавли и лебеди. Большую часть трудового народа на Руси составляли хлебопашцы, и основным продуктом земледелия на Руси было зерно: рожь, пшеница, но также овес, ячмень и просо. Но в Правде также «упоминаются овощи… Рыболовство, звероловство, пчеловодство подразумеваются. Из ремесел встречаем указание на плотничество, которым занимались особенно новгородцы и вообще жители северных областей… о рублении городов, мощении мостов упоминают и летопись, и Правда» . Ремесленные изделия изготавливались по преимуществу в рамках натурального хозяйства: самими смердами или холопами огнищан, – но в городах имелись и мастерские профессиональных ремесленников, работавших на заказ или на продажу. В городах заметную долю населения составляли упоминаемые в Правде «купчины». Помимо перепродажи товаров внутри страны, они вели также экспортно-импортные операции. Торговые отношения связывали Русь с Империей ромеев, с Хазарским каганатом, с булгарами и печенегами, со странами Запада. Русские купцы в XI веке, как и столетие назад, вывозили меха, мед, воск, но уже не рабов, вели транзитную торговлю янтарем, который добывался на Балтийском побережье. Из Империи импортировались вино, масло, стеклянные сосуды, ювелирные изделия, парча, а также иконы и другие святыни, у печенегов покупали коней. |
| – Да нет, это ведь ни к чему не относится. Я был тогда ребенком. О чем бишь я? Медицина… коммерция… Мне не хотелось бы вдруг вспомнить, что я был директором универмага. Что-то меня это тоже не греет. Мне никогда не хотелось быть богатым. Кажется, я просто хотел… достойно жить. Длительное напряжение ума вызывало у него головную боль. Но кое-что он все равно должен вспомнить. Можно вернуть в небытие былую дружбу и вражду, но, если он хочет под конец жизни что-то совершить, ему надо знать, на что он способен. Он поглядел на свою руку, согнул и разогнул кулак – рука не выглядела трудовой. – Люди не всегда становятся тем, чем мечтают стать, – сказала Анна. – Конечно нет; мальчишка всегда мечтает стать героем. Великим путешественником. Великим писателем… Но обычно мечту и реальность связывает тонкая нить неудачи… Мальчик, мечтавший стать богатым, поступает на службу в банк. Отважный путешественник становится колониальным чиновником с нищенским окладом и считает минуты до конца рабочего дня в раскаленной конторе. Неудавшийся писатель идет работать в грошовую газетенку… Простите, но я, оказывается, слабее, чем думал. У меня кружится голова. Придется на сегодня прекратить… работу. Она еще раз спросила с непонятным ему беспокойством: – С вами здесь хорошо обращаются? – Я их образцовый пациент, – сказал он. – Интересный случай. – А доктор Форестер… Вам нравится доктор Форестер? – Он вызывает почтение. – Как вы изменились! – Она добавила фразу, которой он не понял: – Вот таким вам следовало быть раньше. – Они обменялись рукопожатиями, как чужие. – Вы часто будете приходить? – спросил он. – Это моя обязанность, Артур, – ответила она. И лишь когда она ушла, он удивился, почему она его так назвала. IV Утром горничная принесла ему завтрак в постель: кофе, гренки, вареное яйцо. Клиника почти целиком снабжала себя продуктами: у нее были куры, свиньи и большие охотничьи угодья. Доктор сам не охотился, он, по словам Джонса, был противником убийства животных, но не был, с другой стороны, доктринером – его пациентам нужно было мясо, поэтому у него в имении охотились, хотя сам он не принимал в этом участия. |
| Ночь была тёмная: луны не было, и тучи затянули небо. Снаружи не было слышно ни одного звука. Коровы и быки, лошади, свиньи, петухи и куры, даже крысы и кошки — все спали. С соломенной крыши не доносилось ни шороха, балки не скрипели — и хорошо, потому что услышь Фергюс любое, малейшее движение, сердце его не выдержало бы и он покрыл бы себя несмываемым позором, переполошив весь дом диким воплем. И всё равно он всем своим существом жаждал услышать какой–нибудь признак жизни — хоть коротенькое «му–у» из хлева или стук лошадиного копыта! Но все животные как будто оцепенели под чарами домового, а он подходил всё ближе и ближе на своих беспалых ногах, размахивая лапами с одним–единственным пальцем, бесшумно скользя по полу, как в толстых шерстяных носках, и надев на руки волосатые перчатки. Может, он и ходит так неслышно как раз потому, что на ногах у него нет пальцев? Прошёл ещё час, и вдруг чёрный петух трубно возвестил со двора приближение утреннего солнца. Фергюс, как ошпаренный, вскочил на ноги, но в следующее мгновение по сердцу его разлилась радость: скоро утро! И хотя Фергюс считал себя врагом суеверий и даже насмехался над Доналом за его явную склонность к подобным детским выдумкам, сейчас он немедленно начал утешать себя старой, привычной мыслью о том, что петушиный крик разгоняет все тёмные ночные силы. К нему начала возвращаться смелость, и через минуту он уже смеялся над своими страхами, называя их глупыми и не догадываясь, что его теперешнее самодовольство выглядит ещё глупее. Он не понимал, что ничуточки не изменился, что остался таким же пугливым и стоит ночи опять сомкнуться над ним, как те же страхи снова накинутся на него с прежней силой. В своём неумном тщеславии он начал воображать, что сможет просидеть так же и следующую ночь, даже не поморщившись. Конечно, ведь перед ним было утро, а ночь когда ещё будет! Когда за окном забрезжил рассвет, Фергюс сказал себе, что ненадолго приляжет на лавку, потому что очень устал. Спать он не будет. Он улёгся и в ту же секунду заснул. На улице становилось всё светлее, и наконец домовой и впрямь появился — совсем не такой, каким воображал его Фергюс. |
|
|
