| Положение христианских государств на Востоке после второго крестового похода осталось в том же состоянии, в каком оно находилось до 1147 г. Ни французский, ни германский король ничего не сделали для ослабления Нуредина. Между тем в самих христианских государствах Палестины замечается внутреннее разложение, которым и пользуются соседние мусульманские властители. Распущенность нравов в антиохийском и иерусалимском княжествах обнаруживается особенно резко после окончания второго крестового похода. К несчастью, как в иерусалимском, так и в антиохийском государствах во главе правления стоят женщины: в иерусалимском – царица Мелезинда, мать Балдуина III, в антиохийском с 1149 г. – Констанция, вдова князя Раймунда. Начинаются придворные интриги, престол окружают временщики, у которых недоставало ни желания, ни умения стать выше интересов партии. Мусульмане же, увидя безуспешность попыток европейских христиан освободить Св. Землю, начали наступать на Иерусалим и Антиохию с большею решительностью; особенную известность и роковое значение для христиан приобретает с половины XII в. Нуредин, эмир Алеппо и Мосула, стоявший гораздо выше христианских государей по своему характеру, уму и пониманию исторических задач мусульманского мира. Нуредин обратил все свои силы против антиохийского княжества. В войне Раймунда Антиохийского с Нуредином, которая велась в течение 1147 – 1149 гг., антиохийцы не раз были разбиты наголову, в 1149 г. пал в одном сражении сам Раймунд. С тех пор положение дел в Антиохии стало не лучше, чем в Иерусалиме. Все события второй половины XII в. на Востоке группируются главнейшим образом около величественной импозантной фигуры Нуредина, которого затем сменяет не менее величественный Саладин. Владея Алеппо и Мосулом, Нуредин не ограничивается тем, что стесняет антиохийское княжество, он обращает внимание и на положение королевства иерусалимского. Еще в 1148 г. иерусалимский король, направив Конрада на Дамаск, сделал большую ошибку, которая дает себя чувствовать сейчас же после второго крестового похода. Она повлекла за собою весьма печальный исход: Дамаск, теснимый иерусалимскими крестоносцами, входит в соглашение с Нуредином, который делается владетелем всех крупнейших городов и главнейших областей, принадлежащих мусульманам. Когда Нуредин захватил в свои руки Дамаск и когда мусульманский мир увидел в Нуредине самого крупного своего представителя, положение Иерусалима и Антиохии постоянно висело на волоске. Из этого можно видеть, как непрочно было положение восточных христиан и как оно постоянно вызывало необходимость содействия со стороны Запада. |
| После ученого исследования Риона, весьма остроумно затронувшего немецкую интригу, немецкая историческая наука отозвалась на вопрос о четвертом походе не менее крупными трудами. Я разумею два сочинения: Климке «Источники истории четвертого крестового похода» и Штрейта «Венеция и направление четвертого крестового похода против Константинополя». Собственно говоря, в истории полемики по вопросу о четвертом походе наше внимание займет последнее сочинение. Что же касается первого, то оно чуждо полемики и имеет своей задачей собрание источников для изучения похода, что выполнено весьма тщательно. Бесспорным интересом отличается вся та часть сочинения Штрейта, где описываются отношения Венеции к Византии. В самом деле, для истории XI и XII столетий все, что касается Востока, не может быть рассматриваемо иначе как с точки зрения венецианской политики: Венеция в XII столетии начинает играть по отношению к Византии ту же роль, какую играет современная Англия по отношению к Турции. Могущество византийского флота и византийская внешняя политика опирались по преимуществу на союз с Венецией в конце XII в. Венеция доставляла Византии флот, а Византия должна была поддерживать торговые интересы республики. Отсюда общеисторический и частный интерес отношений Венеции к Византии. Дошедши в своем изложении до роковых раздоров между республикой и империей, имевших следствием застой торговли в Венеции и прямой ущерб, нанесенный венецианским купцам Мануилом и Андроником Комнинами, Штрейт заключает: «Венеция не могла терпеть Византии, разрушение Константинополя было для нее вопросом жизни и смерти». Итак, изменение в направлении четвертого крестового похода было делом Венеции, и именно – дожа Г. Дандоло. Штрейт, как можно видеть, приходит к обвинению Венеции в измене не тем путем, как Мас-Латри и Гопф. Не касаясь выставленных последними оснований, Штрейт ищет разъяснения в политике того времени и, разбирая отношения между Венецией и Византией в конце XII в., доказывает, что Венеция непременно должна была устранить с дороги Византию. |
| Пока турок раздирали войны и междоусобицы, положение христиан в Палестине и Сирии ничуть не улучшилось, что не удивительно: ведь крестоносное движение положило начало религиозным войнам, до сих пор почти невиданным на Востоке. До Крестовых походов мусульмане жили с покоренными христианами более чем мирно. Многие христианские обычаи были переняты сарацинами например почитание Пресвятой Богородицы. В Палестине и Сирии являлось нормой вещей, когда мусульмане приходили в христианский храм на Литургию и молились вместе с греками, сирийцами и армянами. В странах ислама христиане пользовались почти полным набором прав мусульман и даже занимали высокие государственные должности. Ведь они, как и евреи, считались по Корану «людьми Писания», а потому отношение к ним было несравнимо более мягким, чем к язычникам. Единственно им запрещались торжественные процессии по улицам мусульманских городов с ношением крестов и звоном колоколов, дабы не заглушать голоса муэдзинов. Кроме того, христианам не разрешалось ношение оружия и шерстяных поясов – вместо них полагалось одевать кожаные. Нередко случалось, что сами христиане привлекали мусульман в качестве крестных и посаженных отцов. Одним словом, до Крестовых походов отсутствовали основания и причины для смертельной вражды между представителями двух мировых религий. Что, конечно, не исключало отдельных эксцессов и общей, хотя и мягкой, политики постепенной исламизации христианского населения 954 . Все это было в прошлом. После разорения Иерусалима, бесчисленных погромов мусульман, жесточайшего террора в отношении турок христиане сами стали объектом постоянного преследования сарацин. Конечно, латиняне, выросшие и проживавшие в Леванте, старались смикшировать ситуацию, не желая находиться в состоянии нескончаемой войны. Жизнь неизбежно брала свое, а потому плохой мир с сарацинами ценился ими выше доброй ссоры, хотя бы и за веру. Однако пилигримы, прибывающие из Европы, были гораздо более нетерпимы к своим врагам, что приводило к резкой смене декораций в отношениях ислама с христианством и между самими пилигримами. Кроме того, война за Гроб Господень тесно переплелась с борьбой за власть между латинянами, которую не останавливали даже поражения первых трех Крестовых походов и утрата Иерусалима. И, как и раньше, не было такой силы, которая могла бы соединить их в единый кулак. |
| С победой над печенегами Алексею перестала угрожать опасность соединения азиатских и европейских турок (печенеги и турки-сельджуки – одного происхождения); раздробленные и враждующие между собой малоазиатские княжества турок-сельджуков были для Алексея совсем не так опасны, как норманнское нашествие, как набег печенежский или как остроумный и дальновидный замысел пирата Чахи. Но к 1092 г. Алексей был уже свободен от томительного страха за судьбы империи, а на Западе только еще знакомились с содержанием его послания и собирались в поход, который имел определенную цель – спасти Византийскую империю от печенегов и сельджуков. Здесь, конечно, следует искать причину к объяснению взаимных недоразумений и горьких обвинений; которые направлялись крестоносцами против византийцев и наоборот. К крайнему изумлению крестоносцев, печенеги и турки оказывались на службе императора и всего чувствительнее вредили им быстрыми набегами; византийский император не только не сдавал им города и не унижался, но еще требовал себе ленной присяги и договаривался о городах, которые крестоносцы завоюют у турок. Но нужно помнить, что не меньше изумлены были движением крестоносного ополчения и византийцы: они утверждают, что это движение на Восток не вызвано было просьбами их, а произошло самостоятельно и угрожало пагубными последствиями для Греческой империи. Глава Первый крестовый поход Движение в пользу крестовых походов было уже довольно заметное в рыцарских замках и в деревнях, когда в нем принял непосредственное участие папа Урбан II. Можно даже думать, что первый крестовый поход осуществился бы и без знаменитой клермонской речи, как это показывает ход событий. В марте 1095 г. папа Урбан II присутствовал на соборе в Пиаченце, где решались вопросы церковного благочиния – о строгости монашеской жизни, о мире Божием и проч. и где церковный авторитет обнаружился в некоторых мерах по отношению к германскому императору и французскому королю. Говорят, что в конце собрания была высказана мысль о крестовом походе. |
| Что касается документальных доказательств, приводимых МасЛатри, к ним также недоверчиво относится издатель и защитник Вильгардуэна. Дело в том, что привилегии, данные султаном венецианцам, хотя действительно и существуют в архивах Венеции, но относятся к последующему времени, во всяком случае акты не имеют даты (Fontes rerum austriacarum. Diplomata XIII, p. 184) и ни один из них не носит имени Генриха Дандоло, современного четвертому походу дожа Венеции. Вывод Наталиса де Вальи следующий: «Между деятелями, принимавшими участие в завоевании Константинополя, не было ни изменников, ни обманутых. Крестоносцы, как и венецианцы, думали, что они остаются верными святому делу, предпринимая осаду города, который в их предположениях должен был сделаться операционным пунктом для всех последующих крестовых походов». В дальнейшей ученой разработке четвертого крестового похода обращено было внимание на другие стороны вопроса, отчего расширилась историческая точка зрения и усложнились самые задачи исследования. В истории четвертого похода нам необходимо различать два факта: 1) отклонение похода от первоначальной цели – движения на Египет и 2) направление крестоносцев, потерявших из виду первоначальную цель, именно на Константинополь. Пусть будет доказанным, что был тайный договор Венеции с Малек-Аделем. Что же из этого следует? Только то, что для удовлетворения желания султана и для выполнения договора с ним было бы вполне достаточным, если бы венецианцы отклонили крестоносцев от похода на Египет. Тогда была бы спасена Византийская империя, разрушение которой и не входило в виды султана и не обусловливалось договором 13 мая 1202 г. Само собою разумеется, что для того, чтобы объяснить, в силу каких побуждений крестоносцы пошли на Константинополь, нужно было направить исследования в другую сторону, т. е. показать, для кого было полезно именно такое направление похода, причем вопрос о договоре Венеции с султаном, естественно, теряет первостепенное значение в истории четвертого похода. |
| Мусульманские владения Египта и Сирии вновь объединились под властью султана Бибарса, который по своему значению и могуществу напоминает Саладина. Поставив главной целью своей политики дать преобладание мусульманству и окончательно уничтожить европейские владения на Востоке, Бибарс не пренебрегал для этого никакими средствами и хорошо воспользовался враждой и противоположными течениями, подмеченными им среди самих христиан. Так, он не упустил из виду важные события, подготовлявшиеся в Никейской империи, и вступил в дружественные сношения с Михаилом Палеологом, отнявшим у латинян Константинополь. Так, он дорожил мирными сношениями с Манфредом Сицилийским и считал полезным поддерживать императорскую партию на Востоке. Явное нерасположение европейских христиан приносить новые жертвы для походов на Восток и равнодушие сирийских и палестинских христиан к общим интересам давало султану Бибарсу полную возможность оценить сравнительные преимущества мусульман и воспользоваться благоприятным моментом, чтобы положить конец христианским владениям. В 1262 г. он предпринял первый поход в Сирию и потом в течение шести лет четыре раза повторял эти походы. Следствием его удачных войн было то, что он отнял у христиан Антиохию, взял Кесарию, Арсуф и Яффу, опустошил окрестности Тира и Акры. Нельзя сказать, чтобы эти успехи очень дорого достались Бибарсу, ни разу он не имел против себя соединенных сил христиан, а поражал отдельные отряды иерусалимских и антиохийских баронов, госпиталитов, иоаннитов и кипрских рыцарей. Трудно найти более выразительную характеристику нравственного и политического положения восточных христиан, как следующие слова Бибарса, сказанные на ходатайство Карла Анжуйского за своих единоверцев: «Не от меня зависит помешать гибели франков, они сами себе готовят погибель, самый последний из них разрушает то, что создает самый великий». Блестящие успехи Бибарса и отчаянные просьбы о помощи из Сирии вызвали еще раз значительное движение в пользу крестового похода. Во главе этого движения во второй раз стал король французский Людовик IX. |
| Падение Царьграда в 1204 г. и основание латинских княжеств в областях Византийской империи имело непосредственное отношение к России, так как служило осуществлением заветных планов римского папы по отношению к православному Востоку. Сохранилось письмо папы Иннокентия III к русскому духовенству, написанное по завоевании Константинополя, в котором ставилось на вид, что подчинение Риму Византийской империи должно сопровождаться обращением в католичество и всей России. Чтобы ввести в круг вопросов, стоящих в связи с событиями четвертого крестового похода, находим необходимым предпослать очерк литературной истории этого похода. До половины нынешнего столетия главным источником, из которого черпались известия по истории четвертого похода, служил французский летописец Вильгардуэн, маршал Шампани, участник и важный деятель в описанных им событиях. Прекрасные качества его труда, в основание которого положен его собственный дневник, обусловили за его произведением громкую известность и почти не подвергавшийся сомнениям авторитет достоверности, хотя в его истории нет причинной связи между событиями, факты не вытекают один из другого, а часто поражают неожиданностью. Специальная разработка истории четвертого похода началась с тех пор, как в первый раз высказано было сомнение по отношению к Вильгардуэну, причем подверглась поверке его теория случайностей. В 1861 г. французский ученый Мас-Латри (Mas-Latrie) в своей истории острова Кипра посвятил несколько страниц событиям четвертого крестового похода. Здесь в первый раз авторитет Вильгардуэна был подвергнут колебанию, причем в первый раз было высказано и поддержано оригинальное мнение, что направление четвертого крестового похода на Византию, а не на Египет и в Св. Землю вызвано было коварною политикою и изменою общехристианскому делу со стороны Венеции. Венецианский дож Генрих Дандоло вступил в тайный договор с египетским султаном и продал ему интересы всего христианского ополчения. Мас-Латри, колебля авторитет Вильгардуэна, сослался на продолжателей Вильгельма Тирского, на которых прежде мало обращали внимания. |
| После такой блестящей победы не могло быть сомнения, что сирийский союз, направленный против Египта, распадется. В 1245 г. султан Эйюб взял Дамаск и восстановил таким образом вновь единство мусульманского государства, которое основал Саладин и поддерживали Алькамиль и Аладиль. В 1247 г. он отнял у христиан Аскалон, так что владения их в Палестине ограничивались теперь Акрой и немногими другими приморскими городами. К довершению бедствий в это же самое время Антиохийское княжество сделалось добычей монголов. Ввиду указанных обстоятельств, которые поставили христианские владения на Востоке в крайне стесненное положение и угрожали лишить европейцев и последних укреплений, за которыми они еще держались, не оставалось никакого сомнения, что нельзя обойтись без нового, и притом в обширных размерах предпринятого, крестового похода. Известия ο происшествиях в Св. Земле, своевременно доходившие в Европу, производили крайне удручающее впечатление, а между тем идея нового крестового похода долго не находила искренних приверженцев. В самом деле, Европа, по-видимому, уже утомилась от понесенных ею жертв, а римский папа имел более интереса к европейским событиям, где борьба светской власти с духовной привлекала к себе все его внимание, чем к положению христианского дела в Палестине. Умный и энергичный Иннокентий IV, поощряя проповедь о крестовом походе и собирая для этой цели пожертвования, не раз указывал принявшим Крест, что борьба с Гогенштауфенами не менее угодна Богу, чем поход в Св. Землю, и спокойно обращал деньги, пожертвованные для крестового похода, на потребности борьбы с императорскими войсками. Нет ничего удивительного, что при таких обстоятельствах трудно было составиться большому походу в Палестину. В 1248 г. состоялся крестовый поход Людовика IX. Это было предприятие, скорей объяснимое личным характером короля, чем общественным настроением. Приближенные, напротив, всеми мерами пытались охладить аскетический пыл короля и объяснить ему бесполезность новых попыток достигнуть такой цели, которая явно неосуществима, в особенности ввиду того, что прочие христианские страны, занятые внутренней борьбой, холодно относятся к новому походу в Св. |
| Это становится особенно явственным, как только речь заходит об освещении крестовых походов, потому что историк не скачет с крестоносцами в Святую Землю как своего рода военный корреспондент, чтобы в конце концов возвратиться вспять с ними и с их церковью, а уже давно находится в Святой Земле, со смешанными чувствами наблюдает за приближением отважных крестоносцев и за их деяниями, через какое-то время видит, как они, постыженные, удаляются, а сам остается в стране — и для него все это в целом не более чем преходящий эпизод чужеземного западного владычества. И если поставить целью подробное изложение истории Церкви в Святой Земле, то, конечно, ни в коем случае нельзя ни пожелать исключения этого ее эпизода, ни осуществить такое исключение. Но отсюда еще не следует, что можно пожертвовать собственно постоянным предметом такого исследования — греко-арабским Православием Святой Земли. Особого внимания заслуживает вопрос о том, как конкретно протекала встреча западно-католического христианства с восточно-православным, привела ли она к согласию или же к напряженности и столкновениям, стало ли прибытие освободителей действительным освобождением для угнетенных, как справлялись обе стороны с возросшими к тому времени различиями, не произошло ли для одних или других нечто вроде культурного шока, каким образом обе стороны расценивали тот факт, что ко времени взятия Иерусалима уже 45 лет как было разорвано единение халкидонско-православной и западно-католической Церквей, и рассматривали ли тогда общность Церквей как всего-навсего претерпевшую ущерб или же как уже разорванную. Однако же я, невзирая на наличие целых библиотек исторических сочинений о крестовых походах и о государстве крестоносцев[ 4 ], не нашел практически никакой литературы по этим вопросам кроме беглых указаний от случая к случаю на то, что схизма 1054 года затронула только Рим и Константинополь, но не мелхитские восточные Церкви, и что отношения между латинянами и местными христианами были очень хорошими. Несколько омрачает эту благостную картину то, что на все время владычества крестоносцев в Святой Земле (1099–1187) резиденция Иерусалимских патриархов была перенесена в Константинополь. |
| Раймунд Антиохийский принял французов очень радушно: последовал ряд празднеств и торжеств, в которых французская королева Элеонора играла первенствующую роль. Не замедлила проявиться интрига, которая не осталась без влияния на общий ход дел: Элеонора вступила в связь с Раймундом. Само собою разумеется, Людовик чувствовал себя оскорбленным, униженным, он потерял энергию, воодушевление и охоту вести начатое дело. Но были обстоятельства, которые еще хуже отозвались на деле второго крестового похода. Пребывание Конрада III в Константинополе в зиму 1147/48 гг. сопровождалось охлаждением между ним и византийским императором. Весною 1148 г. Конрад отправился из Константинополя в Малую Азию, но только не в Антиохию для соединения с французским королем, а прямо в Иерусалим. Как для Раймунда, так и для Людовика было в высшей степени неприятно известие, что Конрад оставил задачи крестового похода и предался интересам Иерусалимского королевства. Балдуин III, король Иерусалима, побудил Конрада стать во главе войска, которого иерусалимское королевство могло выставить до 50 тыс., и предпринять поход против Дамаска. Это предприятие следует считать в высшей степени неверным и ошибочным, да оно и не входило в виды второго крестового похода. Движение против Дамаска в интересах Иерусалимского княжества окончилось весьма печальными результатами. В Дамаске, правда, находилась довольно грозная сила; но весь центр тяжести мусульманского Востока, вся сила и опасность для христиан сосредоточивалась в это время не в Дамаске, а в Мосуле. Эмир моссульский Зенги, а не другой кто завоевал Эдесу и угрожал остальным христианским владениям. После смерти Зенги в Мосуле сидел сын его Нуредин (Нур-эд-дин), который приобрел весьма крупную, хотя и печальную известность в восточных христианских летописях как самый непримиримый и грозный враг Антиохии и Триполи. Само собою разумеется, что если бы его не ослабили в 1148 г., он впоследствии мог сделаться грозною, роковою силою для всего восточного христианства. |
|
|
