| Многие люди, которые были неплохими учеными богословами до революции, и даже в эпоху НЭПа, когда было чуть полегче, эти люди, даже пройдя лагеря, сломались. Как тот же профессор Парийский, который постоянно доносил на всех, а был же рядом с митрополитом Вениамином — священномучеником. Да, эти люди сломались. Я сам знал таких людей, когда в 1988 году стал преподавать в Духовной академии, я еще застал этих людей, уже старых, но совершенно сломленных. Они сохранили веру, но что-то очень важное в них сломалось. Понимаете, ведь «вера без дел мертва есть», не случайно это сказано. И отец Андрей попадает в эту среду. Он тут удивительно одинокий, удивительно страдающий. Хотя внешне его жизнь сложилась лучше, чем у большинства таких же возвращенцев, люди возвращались по-разному. Даже в одном моменте я мог бы чуть-чуть усомниться в точности книги. Бронислава Борисовна пишет, что Игорь Кривошеин был изгнан из Франции. Насколько я знаю, он вернулся совершенно добровольно, как мне Никита Кривошеин рассказывал, а мы с ним близкие друзья. Более того он говорил, что он, Никита, сын Игоря, помнит, что в начале 40-ых годов, во Франции, над кроватью в детской портрет императора Николая Александровича сменился портретом Иосифа Виссарионовича. Он говорил: «Я помню, как отец менял портреты». Некоторые вернулись в безумии переживания победы, а другие вернулись, понимая, на что они идут. Я думаю, что отец Андрей относился ко второй категории больше, чем к первой. Я не могу судить. И то, что произошло после 48 года, — это крестный путь. Внешне условия неплохие: двухкомнатная квартира в Санкт-Петербурге, как это мило сказано «с кухней и ванной». Поверьте, по тем временам, отдельная двухкомнатная квартира, — это почти как дворец в Белосельских-Белозерских. Но внутренне — абсолютная несвобода. То есть, полная зеркальность парижской, эмигрантской жизни. Там было внешне очень тяжко, а внутренне — свободно. Здесь внешне довольно комфортно, а внутреннее очень тяжко. Конечно характерна та фотография 1953 года, которая приведена в книге, с заседания Ученого совета Ленинградской духовной академии, где выступает патриарх Алексей I (Симанский), а над ним на стене — портрет Иосифа Виссарионовича Сталина. Ужасно! Ужасно, но факт. И в этой ситуации — лжи вовне и лжи внутрицерковной, и внутри иерархии, внутри коллег по корпорации профессорской – отец Андрей жил и учил. Он учил как профессор, а потом, когда его выгнали, учил как простой пастырь. Учил в условиях постоянного невозможного искушения. Конечно, каждый из нас примеряет «этот халат» на себя, и я совершенно ясно понимаю: я бы не выдержал, сошел с ума или спился. Но отец Андрей Сергеенко выдержал, 70 лет прожил — срок небольшой, но все-таки по Псалтыри… 70 лет из которых 40 – борьба за души. Борьба за души велась с начала священства, но борьба за преображение России, конечно, началась с 1948 года. |
| Позже получил электронное письмо от одного офицера (имя которого, по понятным причинам, здесь опускаю), фрагмент из которого хочу привести: «Болы шое спасибо Вам за книгу, читали с женой по очереди и вслух, как какие-то студенты. Лично мне она ответила на многие подспудные мысли, мучившие меня, и укрепила в вере, что не всё ещё потеряно, что, возможно, Господь испытывает и укрепит. Я долгое время верил в коммунизм, но наши начальники, отцы-командиры, оказались просто людьми, а человек слаб, в большинстве своём слаб и порочен… Потом жена привела меня в церковь, и мне там понравилось, да и не может человек жить просто так, надо жить ради чего-то большого, великого… А ещё Вы уязвили меня насчёт мата. Ни в коем случае нельзя сказать, что я врождённый матер щинник. Скорее, это как бы “служебный ” язык. Я военнослужащий, а об армии, по крайней мере современной, кроме как матом говорить затруднительно. Да и бойцам начинаешь объяснять “что такое электрический ток“литературным языком (а я в “учебке” служу), — смотришь, а у них на глазах “заслонки ” опустились, типа “что этого лоха слушать”. А загнёшь что-нибудь эдакое — о, все проснулись, заулыбались, — как же, знакомое слово услышали! Но я, кажется, понял: мат — это язык рабов, и говорить на нём — это становиться рабом, показывать свою слабость. Буду тренировать своё красноречие, постараюсь…» Ну, что ж, как говорится, Бог в помощь! Как не вспомнить тут знаменитую сцену из необычайно популярного в советские времена фильма «Председатель», где главный герой в талантливом исполнении Михаила Ульянова обкладывает многоэтажным заковыристым матом местных мужиков, тем самым приводя их «в чувство» и зарабатывая таким вот образом в их глазах «авторитет». И в самом деле, язык рабов. А ведь выдаётся порой за некую доблесть! Как умиляет ныне стихотворение В.В. Маяковского «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру», в котором простой рабочий («Я пролетарий/Объясняться лишне…»), рассказывая о своей новой квартире (великая редкость по тем временам!), настолько деликатен, что, упоминая пробковое покрытие, которым выстлан пол в ванной комнате, просит у нас с вами прощения… Чтобы суше пяткам – пол стелется, извиняюсь за выражение, пробковым матом. |
| Николай Григорьевич накалялся злостью, но терпел, убеждая себя в том, что все это, быть может, принесет пользу Павлу. И, только уходя, понял, что никакой пользы не будет. Смутная тоска, напавшая на него в квартире Давида, охватила с такой силой, что защемило сердце. Вдруг он увидел ясно: Арсюшка далеко уже не Арсюшка. Время этой собачьей клички давно прошло. Арсений Иустинович Флоринский, действительный тайный советник, сенатор, вхож к государю, один из заправил департамента. И то, как он подал руку на прощание, как блеснули департаментским холодом его глаза — он даже не вышел в коридор, простился в дверях кабинета, — было фактом, над которым не стоило потешаться, его следовало молча и хладнокровно принять. Дома были гости: Дина со своей матерью, умненькой старушкой Верой Андреевной, и дочкой Мариной. Марина сразу сделала Николаю Григорьевичу знак, чтобы он не проговорился при матери. Через несколько минут она забежала в кабинет, спросила шепотом: — Дядя Коля, ну как? Николай Григорьевич сказал только, что Давид Шварц обещал помочь посылкой вещей и денег. О чудовищном признании Павла рассказывать было, конечно, нельзя, да Николай Григорьевич и не верил в него по-настоящему. — У вас неприятности из-за папы? — спросила Марина. — С чего ты взяла? — Анна Генриховна сказала. Будто вы за него ходатайствовали и теперь… — Никаких неприятностей. Как видишь, я жив-здоров. В столовой две бабушки, Анна Генриховна и Вера Андреевна, играли на пианино в четыре руки. В канделябрах старого «Беккера» горели тонкие свечи, оставшиеся от детской елки, их двойные отражения колебались в черном окне, и пахло сладкой свечной гарью и домашним печеньем с корицей. Николаю Григорьевичу вдруг страстно захотелось горячего крепкого чаю. Перед сном Николай Григорьевич стоял у окна в кабинете — был миг тишины, гости ушли, Лиза была в ванной, бабушка спала в своей комнате за портьерой — и, погасив свет, оставив только ночник над диваном, смотрел на двор, на тысячи окон, еще полных вечерней жизни, оранжевых, желтых, красных, редко где попадался зеленоватый абажур, а в одном окне из тысячи горел голубоватый свет, и думал как-то странно, разом о нескольких вещах, мысли накладывались пластами, были стеклянны, одна просвечивала сквозь другую: он думал о том, как много домов было в его жизни, начиная с Темерника, Саратова, Екатеринбурга, потом в Осыпках, в Питере на Четырнадцатой линии, в Москве в «Метрополе», в салон-вагонах, в Гельсингфорсе на Альберт-гаттан, в Дайрене, бог знает где, но нигде не было дома, все было зыбко, куда-то катилось, вечный салон-вагон. |
| Советовал я им, и не перестану советовать, чтоб они никак не бросали этой мысли, именно они, мне кажется, могут сделать кое-что по этой части. Следует сначала постараться, чтоб Японская Церковь взяла священников на свое содержание. Начать нужно с Токио. Здесь теперь уже приход о. Симеона Юкава, состоящий в кварталах Асакуса, Ситая, Хонго, прямо может обеспечить его. Пусть господа Ивасава, Сенума, Исикава, Василий Ямада – к ним можно прибавить Павла Накаи и Савву Хорие, хоть первый слаб, второй капризен, но оба умны – составят из себя, так сказать, секретный комитет; исследуют сначала очень основательно христиан прихода о. Симеона, убедятся, что они точно могут содержать священника; потом из христиан сего прихода самых благонамеренных и влиятельных 3–4-х убедят заодно с ними постараться; потом объявят общее собрание всей этой Церкви; на нем красноречиво представят важность дела содержания священника. На собрании, как всегда, не будет еще решено это дело, а скажут, что «подумают» – это значит, станут потом собираться отдельно – христиане Асакуса у себя, христиане Ситая у себя, и так далее. Вот на этих-то собраниях важны будут лица, подговоренные и подготовленные заранее; от них будет зависеть убедить группы в пользу дела. Так, наконец, будет решено содержать священника вполне своими средствами, без России. Это будет поднятым знаменем для всей в Японии Церкви. Вслед за тем один из комитета отправится в Хакодате, чтоб убедить тамошних христиан содержать своего священника, что, возможно, не трудно будет сделать, так как там еще раньше давали 20 ен на священника в месяц, и теперь дают 10. Потом в богатых Церквах – Ициносеки и Яманоме, в Тоёхаси, Оказаки, Маебаси и других – постараться о том. С помощью Божьею, дело и будет устроено. Все это я толковал сегодня Сенума и Исикава; дай Бог , чтоб не кончилось и на этот раз одними толками. 8/21 марта 1904. Понедельник. Японский гражданский праздник. Школы отдыхают, мы с Накаем не переводим. Я сижу в комнате, без возможности показаться на глаза кому бы то ни было: голова вся коричневая, вымазана афонским лекарством, не знаю только поможет ли от лишая, которым я заразился от старика секретаря Сергия Нумабе, пользовавшегося всегда моими ванными принадлежностями и ванной комнаткой. |
| Воинствующий атеизм сменился воинствующим же агностицизмом . И потому сайты обновленцев иногда очень похожи на журнал " Безбожник " . Так, на сайте украинского ветерана майдана - священника Андрея Дудченко " Киевская Русь " , под шапкой " Церковный юмор " была опубликована пародия на жития святых, написанная псевдоцерковным публицистом из круга священника Георгия Кочеткова Андреем Десницким. Как отмечают многие православные люди, это не юмор Церкви. Это типичный комсомольский юмор времен самой активной борьбы с Церковью. Интересно, что в тех журнальчиках тоже велось противопоставление " злых и отсталых церковных бабок " и " прогрессивной молодежи " . Отсюда один шаг и до пародии на Евангелие. Напомню, что иногда дьявола называю " шутом Бога " . Правда, до такого цинизма и при СССР не доходили: те комсомольцы прямо говорили о своем неверии в Бога, эти же уверяют, что учат " верить разумно " . Представьте Емельянова-Губельмана, после написания новой антихристианской заметки зашедшего на службу причаститься... Мы здесь видим именно советизм в его естественном развитии вниз. Причем нередко такой чисто комсомольский " юмор " демонстрируют церковнослужители, те, кто лучше других должен бы знать о Божественном воздаянии за кощунство. Вот, например, цитата из обновленческого сайта http://www.deacon.ru: " " Я думаю, вы согласитесь со мною, отцы, что самый распространённый прикол - это целование дверей. Когда я был пономарём, то у меня частенько такое бывало: крестишься, целуешь дверь, где-нибудь в ванной и заходишь. Мой троюродный брат так отмочил в школе в 7 классе. Выходя из класса, перекрестился перед дверью, поцеловал её и открыл, все одноклассники лежали на полу от смеха. " " . По меркам Церкви это есть обычное кощунство. Точнее, все же необычное в своем гнусном цинизме. Ибо осуществляется якобы воцерковленными людьми, а не явными безбожниками, и тут уж в наличии полная разруха в головах, еще похлеще старосовесткой. Так и вспоминается известная фраза священника Дмитрия Дудко, говорившего, что есть люди куда хуже атеистов: " Антихрист придет от атеистов или верующих? В том-то и дело, что от верующих, на Библии будет клясться " . Все дело в том, что новые комсомольцы, как и прежние, не верят в ад и воздаяние, для них вера - это лишь культурная традиция, храм - место для тусовок, служба - спектакль с элементами хорового пения . |
| Март, 1976 г. Задумайся над фактами Сегодня мы с одной девушкой ездили причащать. Она и раньше приходила ко мне. Тогда она мне казалась несколько экзальтированной, сейчас этого не показалось. Она рассказала о себе. Отец — полковник авиации, мать с высшим образованием, все в родстве неверующие. Кроме бабушки, та верует тайно. Она, девушка, была развратной, пьянствовала, принимала наркотики. Порой ей становилось тоскливо, страшно. Как-то она прибежала в Церковь и в голос стала кричать: — Господи, помоги, погибаю. Старушки участливо отнеслись к ней, спрашивали: не случилось ли чего? Однажды, когда она лежала в своей комнате с закрытыми глазами, и вдруг почему-то открыла их, увидела дьявола. Он даже показался ей не особенно некрасивым, стоял и внимательно смотрел на нее. В лице его она увидела саму себя. Злоба, мстительность, два клыка передних выделялись. Он злорадствовал: ты, мол, в моих руках. Она от неожиданности воскликнула: — Господи, что это такое? — тут же он стал растворяться. Как пар растаял. Она закричала маме: — Мама, я дьявола видела. Та сказала ей, что это ей показалось. С тех пор стала задумываться о Боге, разыскивала религиозные книги и читала. Евангелие на неё очень благотворно подействовало. Крестилась. За религиозные убеждения её попросили с работы. Работала библиотекарем. Сейчас работает уборщицей. Не пьет, не развратничает, сама довольно миловидная. Помогает нуждающимся. Экзальтированности незаметно. В тринадцать лет, когда нужно было сдавать экзамен, в ванной усиленно молилась, — записываю так, как она мне рассказала: — Складывала крестное знамение, как старообрядцы, клала на себя по-католически. Вдруг протянулась рука, сложила пальцы по-православному и сказала: — Так надо, деточка, креститься. Она приняла всё, как должное, ничему не удивлялась. Потом ей всё показалось, что это было чудо, и всегда, когда приходили сомнения, она себе говорила: — А ведь чудо было! Рассказали. Молодой человек лет семнадцати пошел сдавать кровь, увидели на нем крестик, приказали снять. Он отказался. Не стали брать кровь, потому что, говорят, у верующих кровь нечистая. Взяли у тут же сидящих пьяниц, матерщинников, развратников. При рассказе присутствовал тот, который ходил сдавать кровь. |
| Горькому и к сестре Марине в Париж; десять лет лагерной жизни на Дальнем Востоке с двадцатью пятью перебросками, иногда пешком; после лагеря — переезд в Сибирь на «вечное» поселение. Страдания и трудности только укрепляли ее связь с Богом, подвигли к жизни страннической, иноческой. У Анастасии Ивановны не было привязанности к одежде, к пище, к личному быту. По возвращении из ссылки в Москву она жила в маленькой узенькой комнатке коммунальной квартиры, перенаселенной, с общими ванной, кухней и телефоном. В годы ссыльных странствий произошла чудесная встреча Анастасии Ивановны с блаженной Евфросинией, княжной Вяземской, фрейлиной Екатерины Великой, — через книгу, изданную в 1903 году в Сергиевом Посаде, которую она взяла у соседа в селе Пихтовка. Узнав Христа, княжна Вяземская оставила все: двор и всю светскую жизнь. Вначале она приняла монашеский постриг, потом, по благословению митрополита Филарета Московского, взяла на себя подвиг юродства. Блаженная Евфросиния прожила 120 лет и прославилась своей святостью и чудотворениями. Книга, которая попала в руки Анастасии Ивановны, представляла собой материалы к канонизации святой, не совершившейся до сего дня. Она была не просто прочитана, а пережита. Анастасия Ивановна переписала ее для себя и перерисовала карандашом портрет блаженной, который сохранился до сих пор. Жизнь блаженной Евфросинии, близкая по духу жизни Анастасии Ивановны, отныне постоянно вдохновляла ее. Особое почитание блаженной запечатлевалось Анастасией Ивановной молитвой ко святой, упованием на ее заступничество. Блаженная Евфросиния становится постоянной спутницей жизни Анастасии Ивановны. Не раз блаженная помогала ей, о чем она поведала в своих рассказах «О чудесах и чудесном». Поэтому, по возвращении из ссылки, Анастасия Ивановна прежде всех дел отправилась в Тульскую область искать могилку блаженной, часовню и источник, выкопанный святой. Паломничество в Колюпаново к блаженной Евфросинии стало для нее постоянной духовной потребностью. Была у Анастасии Ивановны попытка прекратить свои странствия, о чем она поведала за двадцать лет до кончины своему духовнику отцу Александру. |
| Так, оказываясь на Егорьевском шоссе у дома, который, разумеется, не имеет никакого отношения к поведанной отцом истории, я всякий раз вспоминаю, как он рассказывал о командире полка, расквартированного в Нахабине. Отец жил там летом, когда было ему лет пятнадцать. Я не просто вспоминаю: я вижу, как все было, хотя это произошло совсем в другом поселке и задолго до моего рождения. И только цепкая память подростка почему-то навсегда связала эту историю с симпатичным домиком вблизи станции Донино. Вернувшись домой, командир, кажется, человек симпатичный, ибо в поселке его все любили, пил с женою и тещей чай на террасе, когда к его калитке подъехала незнакомая машина. Всё это видели собственными глазами игравшие на улице мальчишки. Решив, что на него напали какие-то бандиты или просто «враги трудящегося народа», они было попытались защитить командира своим криком, но «бандиты» мгновенно затолкали его в свою машину… Сирень все еще цветет, а я продолжаю разбирать старые растрепанные журналы и книги, что иногда прямо в руках рассыпаются от ветхости. Их много в нашем сарае, на чердаке у соседок и в сундуке у Екатерины Филипповны, вдовы маминого крестного — знаменитого ученого-аэродинамика, человека, который всю жизнь оставался беспартийным и ни от кого не скрывал, что верит в Бога. В 1930е годы он не подписывал никаких писем в поддержку расстрелов «врагов народа» и ходил в церковь Покрова на Лыщиковой горке. Именно тут по его просьбе священник повенчал моих родителей. Петра и Ольгу. Среди этих книг я нашел и Евангелие. Маленькое служебное Евангелие, конечно, на славянском. Не могу сказать, что до этого я был неверующим. Нет, я всегда любил церковные праздники, особенно Пасху, которую ждал каждый год с большим нетерпением, готовился к ней, как мог. Любил бывать в церкви, ставить свечи и подавать записочки на обедню, не всегда, но молился, а временами в Воскресенском храме в Сокольниках до часу простаивал на коленях перед Иверской иконой, дома иногда читал акафист святителю Николаю, которого считал покровителем нашей семьи. Но Евангелие почти не раскрывал, а если читал иногда, то только по-русски. Теперь все неожиданно изменилось. Изменилась сама жизнь. Оказалось, что я просто не могу жить без этой книги, вернее, без этого Человека. Тогда я не задумывался над тем, кто это — «один из пророков», Сын Божий или простой равви из Назарета. Я хотел только не расставаться с Иисусом никогда — и всё. Садился на велосипед, уезжал куда-нибудь в лес и читал там Евангелие часами. Читал, заучивал на память и отдельные стихи, и целые страницы, то и дело возвращаясь к тому, что было прочитано прежде. И так изо дня в день. То про себя, то беззвучно шевеля губами, то вслух и даже нараспев. Потом одна моя знакомая, вернее, коллега, известный историк и автор книги об античной Паннонии, рассказала мне, что и она дома читала Евангелие вслух, запираясь для этого в ванной. |
| - Благословите, батюшка, пойду. - Ну, так с Богом! Гряди на хоздвор! Будка, действительно, была замечательная: уютная, окрашенная синей краской, застекленная, с приделанным к стенке столиком, хорошей иконкой в углу, перед которой теплилась лампадка. Внутри стоял какой-то обжитой постный запах, и все кругом прекрасно обозревалось. Направо были нижние хозяйственные монастырские врата, прямо через дорогу располагался коровник, откуда исходил густой запах навоза. Я ревностно приступил к обязанностям: открывать и закрывать тяжелые врата, выпуская на пастбище коров, затем лопатой с дороги подбирать лепешки навоза и засыпать эти места опилками. Впускал и выпускал груженые машины с углем и дровами, запряженные телеги с сеном. Но особенно, с прискоком, я спешил открыть врата наместнику, архимандриту Гавриилу, который и не смотрел в мою сторону, важно сидя за рулем белой " Волги " . Грозен и суров был отец Гавриил. Монахи стонали под его властью, некоторые даже сбегали из монастыря, иеромонахи уходили на приходы, не вынося его самодурства. Монахи сочинили и тайно распевали про него стишок: Наш наместник Гавриил - Архилютый крокодил. В конце концов патриарх сжалился над монастырской братией и услал отца Гавриила для смирения епископом в тайгу, где всего было пять приходов. За ревностное старание у врат меня перевели из громадной кельи в гостиницу на хоздворе, в келью на четырех человек. Келья была шикарная, даже с ванной, в которой постоянно отмачивался и полоскался худощавый темноволосый паренек с интеллигентным лицом. От него всегда изрядно несло коровьим навозом. Мы познакомились. Он рассказал мне, что приехал из Сибири - не помню точно - не то из Томска, не то из Омска. Окончив театральное училище, служил в каком-то театре. Но вдруг, какая-то личная драма выбила его из жизненной колеи, и он приехал в монастырь на постоянное жительство, желая принять монашество. По приезде его представили отцу Гавриилу, который, грозно пошевелив черными клочковатыми бровями, изрек: |
| — Царствия Божия монаху Иоанну! Отец наместник, благослови мне эту келейку для житья у тебя здесь! — Матушка! — удивился отец Евгений. — Да для тебя в игуменском корпусе целая квартира есть, со своим отдельным входом, с ванной, из трёх комнат! А здесь чулан хорошо устроить, лопаты хранить, шланги… — Отче! — схимница подняла на него подслеповатые глаза. — Мне здесь будет лучше, намолёно тут! — Как благословишь, матушка, тебе виднее, живи здесь! Через полчаса чемоданчик матери Селафиилы уже был разобран, сундук, на котором спал Иван Иваныч, был застелен старым тулупчиком, найденным в прихожке. Иконы старицы заняли своё место на полке, и лампадка уже освещала лежащие рядом с иконами «постригальный» деревянный крест и огарок изогнутой «постригальной» свечи, найденные старицей в глубине шкафчика среди книг умершего дворника. Отец Евгений, будучи человеком молитвенным, первым делом наладил в новооткрывшемся монастыре регулярные богослужения вместе с прибывшими с ним из Лавры обустраивать с нуля монашескую жизнь в разорённой древней обители иеромонахом Феодосием и иеродиаконом Филиппом. Братия сразу начала выслуживать в наиболее сохранившемся здании монастырской церкви полный суточный богослужебный круг, ежедневно совершая Божественную Литургию. Мать Селафиила этот почин одобряла, сама присутствовала на каждой службе, тихонько молясь в уголке. — Ты, батюшка, правильно делаешь, — говаривала она отцу наместнику, — будет молитва — будет благодать Божья, будет благодать Божья — будут насельники, будут насельники — будет больше молитвы и больше благодати, а тогда Господь помощников и благодетелей даст, обитель и восстановится! Сказал Господь: «Наипаче ищите Царствия Божия, и это всё приложится вам», — а начнёшь наипаче стены да купола возводить, Царствие Божие может мимо пройти! А в обители Царство Божие — есть владеющая всеми братиями друг ко другу взаимная любовь в благодати Духа Святаго! Нет любви между братией — нет монастыря, а только общежитие! И ты, отец наместник, должен первый, как отец в семье, всем братиям эту любовь являть, именно по-отечески — когда в строгости, когда в снисхождении, а когда и в утешении! От тебя дух обители зависит, с тебя и спрос, тебе и награда от Господа! |
|
|
