| Митрофан ожидал хиротонии два года и отправился в Киев в сопровождении новгородских и княжеских бояр Всеволода Юрьевича , где был хиротонисан 3 июля 1201 г. Возможно, что эта задержка также была вызвана смертью митрополита Никифора II до 1199 г. и ожиданием прихода нового митрополита (Дионисия?) , который и рукоположил новгородского иерарха. Важны для определения времени существования и значения архиепископского титула и внелетописные известия. Прежде всего это печати новгородских владык. Из печатей, имеющих их имена, известны два экземпляра печати Нифонта (1131 — 1156 гг.), которая, однако, не имеет титула, но содержит только его имя и название города; печати Аркадия (1156—1163 гг.), одна из которых 56а) имеет часть букв имени, но титул на ней сохранился очень плохо , а другая, относимая к этому иерарху по косвенным указаниям 56), также не имеет титула, замененного словом «священнослужитель» (?????) . С именем Ильи (1165— 1186 гг.) связаны две печати, причем в одной 57) он назван епископом, а в другой 58) — впервые появляется архиепископский титул. Это различие в титулах подтверждает летописное свидетельство о том, что новый титул он получил не с момента рукоположения, а позднее. Сохранившиеся печати Мартирия (1193—1199 гг.) и Митрофана (с рукоположения 1201 —1223 гг. с перерывом, когда на кафедре был Антоний) имеют титул епископа, а печать Антония (1210—1219 гг. и затем 1225—1232 гг.) — титул архиепископа . Все печати начиная с Ильи снабжены надписями на русском, а не греческом языках. Таким образом, свидетельства печатей подтверждают мнение Янина, что непрерывного ряда иерархов, носивших титул архиепископа, во второй половине XII—nepboй четверти XIII в. не было, но им были отмечены только некоторые новгородские епископы. Существенны для нашей темы свидетельства и других письменных источников. Таков антиминс с упоминанием «Нифонта архиепискупа новгородьскаго» наряду с епископом ростовским Нестором и князем Юрием Долгоруким 1148 г. Архиепископом называет Нифонта и математик Кирик в автобиографической приписке 1136 г. к «Учению, им же ведати человеку числа всех лет» (правда, этот памятник сохранился в поздних списках, отражающих позднейшую летописную традицию исконного архиепископского титула у новгородских архиереев). Вместе с тем в заглавии другого сочинения Кирика — его «Вопрошания» к Нифонту — последний в опубликованных списках называется епископом . Также епископом называет этого деятеля в послании к нему, относящемся примерно к 1049—1050 гг., константинопольский патриарх Николай IV Музалон . Таким образом, несомненно, что высокий титул архиепископа носил уже Нифонт (1131 —1156), причем он так именовался не постоянно, а по крайней мере в 1148 г., перед своим арестом Изяславом и митрополитом Климентом. |
| В семействе Типографской летописи А. Н. Насонов выделил две редакции: Типографскую-Синодальную и Типографскую-Академическую. Типографскую-Синодальную редакцию образуют основной список С и близкий к нему дефектный список Q, обрывающийся на статье 1377 г. Список С доведен до 1528 г., но его протограф кончался, как и в Прилуцкой летописи, известием 1497 г. о покаянии Ивана III (в связи со смертью брата Андрея) в присутствии высших церковных иерархов. После этого известия список С использует другой источник – так называемый Троицкий летописец (Летописец выявлен А. Н. Насоновым по спискам БАН, Арх., 193 и РГАДА, ф. 181, 365, но существуют и другие списки). Текст Типографской-Синодальной за 1468–1497 гг. отразился в Прилуцкой летописи (где статьи помещены вслед за окончанием Летописного сборника 1477 г.). Фрагмент с изложением событий 1482–1497 гг., отличающий Типографскую-Синодальную от других списков, также проявляет особый интерес к Ростовскому архиепископу Тихону (ср. сообщение 1489 г. о его поставлении, упоминание Тихона в рассказе о покаянии Ивана III). Списки С и Q обнаруживают вторичные чтения по сравнению со всеми остальными списками Типографской летописи (совпадающими здесь с Московским сводом 1479 г.): под 6643 г. пропущено окончание статьи с известием о бегстве князя Всеволода в Новгород, под 6667 г. пропущено несколько фраз в рассказе о митрополите Климе Смолятиче («отца моего клял…», «а Ростислав не хотяше Клима, но Констянтина»), под 6694 г. читается ошибочное «взяша князя» вместо «взяша вежи их», имеется пропуск под 6879 г., в С частично восполненный на полях другими чернилами 127 . В остальных списках Типографской летописи известие о пострижении Святоши приведено дважды: под 6613 г. (из Ермолинской летописи) и под 6614 г. (из Московского свода); в списках С и Q первое известие отсутствует, и это является показателем вторичности текста, поскольку Ермолинская летопись была использована в Типографской (см. под 6685 г. во всех списках Типографской чтение «Романа пустиша» – характерное добавление Ермолинской к тексту Московского свода). |
| Значительным явлением в истории украинского летописания было появление в начале XVII в. Густынской летописи. 67 В основу легла южнорусская летопись типа Ипатьевской: «Повесть временных лет», Киевская летопись XIIXIII вв. и Галицко-Волынская XIII в., возможно, в отдельных редакциях, отличных от текста Ипатьевской летописи. Среди источников был Тверской сборник. Его окончательное формирование происходит на Украине, 68 но первая часть сборника, Ростовский свод 1534 г., мог быть известен создателю Густынской летописи и в отдельном виде. По крайней мере, тверских известий за XV в. у него нет. Помимо русских летописей составитель использовал польские хроники, опубликованные в XVI в.: М. Меховского, М. Бельского, М. Стрыйковского и М. Кромера. 69 Он постоянно ссылается на Annales ecclesiastici auctore С. Baronio (Ц. Барония), первые тома которых были изданы в Риме в 1587–1600 гг. (все 12 выпущены к 1607 г.). Все сведения, почерпнутые из дополнительных источников, были совмещены с известиями южнорусских летописей. Так был составлен очень подробный и во многом отличающийся от предшествующих рассказ о княжении св. Владимира и крещении Руси. История князя Владимира изложена в Н1 мл. (т. е. в НС) и «Повести временных лет» одинаково, но текст неоднороден, и в нем явно прослеживаются разновременные пласты. Рассказ о правлении первых христианских князей, свв. Ольги и ее внука Владимира, несомненно сложился в настоящем виде не позже 1090-х гг. Однако, из житий и похвальных слов выясняется, что помимо летописной, существовали и другие точки зрения на то, как развивались события но времена крещения Руси. 2. Равноапостольный князь в «Слове о Законе и Благодати... и похвале кагану нашему Владимиру» митрополита Илариона Особенностью древнерусской литературы XI в. является то, что, даже зная имена авторов, мы ничего или почти ничего не знаем о них самих. Первый русский писатель, известный нам, – это современник Ярослава Мудрого, митрополит Иларион. Его биографию можно восстановить только по короткому сообщению «Повести временных лет» о поставлении в митрополиты в 1051 г. и его собственной записи, приложенной к Символу веры . О прежней жизни Илариона только летописное сказание «Чего ради прозва ся Печерьскыи манастырь» под тем же 1051 г. сообщает, что он был пресвитер, «мужь благъ, и книженъ и постникъ». В отличие от своих предшественников-греков, Иларион был «русинъ». Именно так он определен во всех летописях, воспроизводящих Лаврентьевско-Троицкую редакцию «Повести временных лет» (о летописях см.: Гл. 3.1). Как следует из его записи, Иларион был поставлен собором епископов, и это обычно трактуется как конфликт между Ярославом и Константинопольским патриархатом. 70 Его предстоятелем тогда был Михаил Керуларий (1043–1058), более всего известный тем, что в его время произошел окончательный раскол между Восточной и Западной церквями (1054 г.). |
| Князь как раз и отправлялся в полюдье за сбором дани. В той же Лаврентьевской летописи, на которую ссылается И. Я. Фроянов, под 1158 г. говорится о пожаловании Андреем Боголюбским великокняжеской церкви Богородицы купленных слобод «з даньми " ». 1547 Доводы Л. В. Даниловой нас не убеждают, и мы продолжаем настаивать на своей «трактовке летописного сообщения под 1190 г.». Летопись не дает никаких оснований утверждать, будто «князь отправлялся в полюдье за сбором дани». Связывая полюдье с данью, исследователь вносит в летописный рассказ свой собственный домысел уже потому, что в этом рассказе о дани нет ни слова. Нельзя, конечно, отрицать сбор князем дани «в пределах своего княжества». Вопрос только в том, кто давал дань. Для нас не подлежит сомнению тот факт, что свободные общинники («люди») данью не облагались. На них возлагали кормления, они платили виры, продажи и, разумеется, полюдье. Дань же собиралась с несвободных, в частности со смердов, не принадлежащих «к главенствующей общности». 1548 Летописное известие о купленных Андреем Боголюбским слободах «з даньми» является ярким подтверждением уплаты дани зависимым людом. О крайней степени зависимости (близкой к рабству, либо рабской) населения слобод можно судить по тому, что эти слободы куплены. Допуская наличие данников в пределах Ростово-Суздальской земли, необходимо помнить, что отнюдь не дани были основным внутренним источником поступлений в княжескую казну и «скотницы» дружинников. «Седящема Ростиславичема в княженьи земля Ростовьскыя, роздаяла бяста по городом посадничьство Русьскым дедьцким, они же многу тяготу людем сим створиша продажами и вирами», – сообщает летописец. 1549 Значит, виры и продажи – вот что отягощало «людей» Ростовской земли. Сходные ситуации возникали и в других древнерусских землях. Одной из причин оскудения Киевской земли в конце XI в. были «возлагаемые» на людей продажи. 1550 «Творимые виры и продажи» стали Приметой времени для составителя Начального свода. 1551 Возвращаясь к полюдью, отметим, что в древнерусских источниках XII в. |
| Для него они являются только средством художественной оценки происходящих событий. Эта оценка дается также и в непосредственных авторских лирических отступлениях, которые лишены христианского дидактизма, в них нет ссылок на авторитет «писания». Все это придает стилю «Летописной книги» «оригинальный, красивый эпический склад», способствующий ее популярности. Более того, желая красиво завершить повествование, автор в конце произведения помещает «вирши» (30 рифмованных строк): Начало виршем, Мятежным вещем, Их же разумно прочитаем И слагателя книги сей потом уразумеваем... Этими досиллабическими виршами автор стремится заявить о своей писательской индивидуальности: он «сам сие существенно видел», а иные «вещи» «от изящных бесприкладно слышал», «елико чего изыскал, толика сего и написал». О себе же он сообщает, что принадлежит к ростовскому роду и является сыном «предиреченнаго князя Михаила». Произведения периода борьбы русского народа с польско-шведской интервенцией и Крестьянской войны под руководством Болотникова, продолжая развивать традиции исторической повествовательной литературы XVI в., отразили рост национального самосознания. Это проявилось в изменении взгляда на исторический процесс: ход истории определяется не божьим изволением, а деятельностью людей. Повести начала XVII в. уже не могут не говорить о народе, об его участии в борьбе за национальную независимость своей родины, об ответственности «всей земли» за свершившееся. Это в свою очередь определило повышенный интерес к человеческой личности. Впервые появляется стремление изобразить внутренние противоречия характера и вскрыть те причины, которыми эти противоречия порождены. Прямолинейные характеристики человека литературы XVI в. начинают заменяться более глубоким изображением противоречивых свойств человеческой души. При этом, как указывает Д. С. Лихачев, характеры исторических лиц в произведениях начала XVII в. показаны на фоне народных толков о них. Деятельность человека дается в исторической перспективе и впервые начинает оцениваться в его «социальной функции». События 1604 – 1613 гг. вызвали ряд существенных изменений в общественном сознании. Изменилось отношение к царю как к божьему избраннику, получившему свою власть от прародителей, от Августа-кесаря. Практика жизни убеждала, что царь избирается «земством» и несет моральную ответственность перед своей страной, перед подданными за их судьбы. Поэтому поступки царя, его поведение подсудны не Божескому, а человеческому суду, суду общества. |
| Владимире-Суздальское летописание претерпело в конце XII века новую редакцию. Этот период ознаменовался созданием во Владимире летописного свода. Текстологические наблюдения позволяют датировать его концом 80-х – началом 90-х годов. Очень интересные сообщения первой половины XIII века находим в Московском летописном своде 1480 года. Существовала ростовская летопись, которая велась от 1206 года до уонца 80-х годов XIII столетия, в конце 1278 – начале 1279 года она была отредактирована, причём использовала владимирскую летопись. Последняя заканчивалась 1276 годом. Летописец Переяславя Суздальского был создан в середине второго десятилетия XIII века. В основу он положил владимирскую великокняжескую летопись в редакции начала XIII века (Радзивилловскую летопись), дополнив ее местными известиями и сообщениями о деятельности князя Ярослава Всеволодовича в «суждальской» и Новгородской землях. Сам факт создания памятника и политическая направленность Летописца говорят о возросшем значении Переяславского княжества, об авторитете Ярослава. Изложение летописца заканчивается 1214 годом. Также комплекс известий, посвящённых князю Ярославу Всеволодовичу, содержит тексты источников северо-восточного летописания первой половины XIII века. Эти сообщения в основном рассказывают о походе князя на чудь, емь, на литву, освещают его политику в отношении Новгорода, излагают семейные дела Ярослава. Видимо, надо признать, что в период княжения Ярослава во Владимире был составлен свод. Свод, враждебный в отношении Ярослава, возник в период княжения во Владимире Святослава. Известно, что шла борьба из-за престола между ним» и Ярославичами. Определение свода Святослава позволяет продолжить рассмотрение редакции времени Ярослава. В составе Владимирской летописи выделяется ещё ряд сообщений, которые надо отнести к источнику, привлечённому в момент создания свода Ярослава. Видимо, это был личный Летописец Ярослава. Подобное предположение подтверждается не только направленностью и подробностью записей известий, но и их тематикой. Все они отражают деяния Ярослава. Созданием свода 1239 года ознаменована начало княжения Ярослава во Владимире. Свод 1239 года как будто подводит итог предыдущей истории Владимире-Суздальской Руси и открывает её новый этап правлением Ярослава Всеволодовича». |
| Софии. Память его до такой степени была драгоценна для новгородцев, что гроб его стал предметом поклонения, и он впоследствии причислен был к лику святых. Современники прозвали его «Храбрым», и это название осталось за ним в истории. И не только храбростью - отличался он и благочестием и делами милосердия, - всеми качествами, которыми в глазах его века могла украшаться княжеская личность. До какой степени современники любили этого князя - показывает отзыв летописца; кроме общих похвал, воздаваемых и другим князьям по летописному обычаю, говоря о нем, летописец употребляет такие выражения, которые явно могут быть отнесены только к нему одному: «Он всегда порывался на великие дела. И не было земли на Руси, которая бы не хотела его иметь у себя и не любила его. И не может вся земля русская забыть доблести его. И черные клобуки не могут забыть приголубления его». Эта-то слава родителя, эта-то любовь к нему новгородцев и всей русской земли проложили путь к еще большей славе его сыну. Мстислав Мстиславич делается известен в истории тем, что, помогая дяде своему Рюрику против черниговского князя Всеволода, храбро защищал против него Торческ, но принужден был уйти из южной Руси. Он получил удел в Торопце, составлявшем часть смоленской земли, и долго проживал там, не выказав себя ничем особенным. Он был уже не первой молодости и имел замужнюю дочь, когда новгородские смятения вывели его на блестящее поприще. Великий Новгород давно вошел в тесную связь, но вместе и в столкновение с суздальско-ростовской землею и с владимирскими князьями, получившими первенство в этой земле. Со времени Андрея Боголюбского князья эти стремились наложить руку на Новгород, стараясь, чтобы в Новгороде были князья из их дома и оставались их подручниками. Новгород упорно отстаивал свою свободу, но никак не мог развязаться с владимирскими князьями, потому что в самом Новгороде была партия, ради выгод тянувшая к суздальской земле. К этому побуждали новгородцев их торговые интересы. Новгородская земля была до крайности бедна земледельческими произведениями. |
| С развитием общерусского самосознания непосредственно связан подъем летописания в XIV-XV веках. В период удельщины летописное дело концентрировалось в политических центрах отдельных земель и княжеств и отражало интересы по преимуществу феодальной верхушки этих земель. В летописании ряда удельных центров (новгородского, тверского, ростовского, рязанского и др.) проявлялся особенный интерес к местной истории. Однако и в этих летописях заметны общерусские мотивы. Летописцы внимательно следили за политическими событиями в других русских землях и отражали их в своих сводах, подвергая при этом часто тенденциозному политическому освещению, отвечающему интересам местных феодалов и удельных князей. По мере успехов в деле объединения Руси идея единства Русской земли начинает занимать центральное место в московском летописании. Преемственность исторического развития древней Руси и русских земель XIV-XV веков подчеркивалась тем, что летописные своды включали в свой состав текст «Повести временных лет», рассматривая современные события как продолжение единого процесса развития Русской земли. Не дошедший до нас московский летописный свод 1392 года («Летописец великий Русский») обосновывал непрерывность княжения московских князей и их исторические права на главенствующее положение на Руси. Идею единства русских земель и руководящей роли Москвы в борьбе с татаро-монгольским игом развивают дальнейшие московские своды XV века. В 1441 году появился первый русский Хронограф, в котором с особенным вниманием были собраны сведения о славянских землях и подчеркивались связи Руси с южными и западными славянами. Формирование русского самосознания было одновременно и процессом складывания системы ценностей русского народа. Идеал высшей правды, справедливости, подвижничества становился смыслом жизни русского народа. «Собственно, по-русски «жить по справедливости» означает «жить по правде» или «жить по совести» c. 218]. Отсюда особый национальный идеал – Святая Русь. Важно отметить, что «XIV-XV века – это, как давно уяснено, время расцвета святости; именно в эту пору родился образ и понятие «Святая Русь» c. 453]. Поиск и нахождение смысла жизни человека – жить по правде, по справедливости, по совести – приводили к восстановлению идеала Святой Руси и выводили тем самым русский народ на великую историческую миссию – быть олицетворением мира и справедливости для всего человечества. |
| Начну я с комментария на летописи священника Морева, опубликованного в 1911 году. В частности, священник Морев писал, комментируя рассказ летописца о крещении киевлян: «Многие не желали креститься. Одни по нерешительности, в которой прежде долго находился и сам князь Владимир, другие по упорству. Но последние не желали слушать проповеди . Ожесточенные приверженцы старой веры бежали в степи и леса» 1 . В таком же духе пересказал летописное повествование архимандрит Макарий, констатировав, что многие жители Киева явились на реку из страха перед князем. Он далее отметил: «Крестились одновременно очень много киевлян, но нашлись и такие, которые не хотели слушать ни проповеди духовенства, ни приказание князя. Они бежали из Киева в степи и леса» 2 . То есть, как мы понимаем, не особо много людей хотело креститься. То есть, наша вера-то, она всяко была у людей, наверное, в крови, и крещение было, я так думаю, что в приказном порядке. Дальше идем: Иоакимовская летопись. Нам известно об ожесточенном сопротивлении новгородцев. Подлинность летописи долгие годы была под сомнением. Но совсем недавно Яниным вновь была подтверждена его старая позиция по поводу подлинности известия Иоакимовской летописи о крещении Новгорода. Вот что пишет Янин: «И тем не менее самая поздняя версия, извлеченная В.Н. Татищевым из несохранившейся Иоакимовской летописи находит себе существенные археологические подтверждения» 3 . Читаем: «В Новеграде люди, уведавше еже Добрыня идет крестити я, учиниша вече и закляшася вси не пустити во град и не дати идолы опровергнути». Также с большим трудом удалось христианским миссионерам приобщить к новой вере жителей древнего Ростова. Первые два епископа Феодор и Илларион (XI век) ничего не могли поделать с ростовчанами-язычниками и сами отказались от своего пребывания в этом городе: «избегоша не терпеще неверия и многое досаждение от людей». Против третьего епископа Леонтия город взбунтовался, нависла реальная угроза не только изгнания, но и насильственной смерти. Лишь четвертый епископ Исайя смог добиться некоторого успеха, да и то не в самом Ростове, а в ростовской земле. Но и ему не удалось заставить всех ростовчан отказаться от язычества и окончательно перейти в христианство . |
| В летописном некрологе о Г. В. сказано, что он был богобоязненным, смиренным и щедрым, выкупал попавших в плен к татарам русских, помогал обездоленным: «Многи христианы, обидимыа от них (татар.- А. Л.), избави и печалныа утешая, брашно свое и питие нещадно требующим подавая» (ПСРЛ. Т. 18. С. 76). Согласно «Указу о кормах» Усть-Шехонского мон-ря, в кон. XVI в. в обители выставлялся «корм болшеи по благоверномь по князе Глебе Васильевиче Ростовском» в день его именин - 24 июля. По свидетельству С. П. Шевырёва, побывавшего в Белозерске в 1847 г., Г. В. почитался в городе ( Шевырёв С. П. Поездка в Кирилло-Белозерский мон-рь в 1847 г. М., 1850. Ч. 2. С. 87). В XIX в. на память святых Бориса и Глеба по Г. В. совершалась панихида в Васильевской часовне. О Г. В. писали агиографы на рубеже XIX и XX вв.: архим. Леонид (Кавелин) назвал его в числе святых с днем памяти 24 июля (Св. Русь. С. 158-159), архиеп. Димитрий (Самбикин) поместил жизнеописание Г. В. под 13 дек. (день кончины) и отнес к местночтимым святым (Месяцеслов. 1895. Вып. 4: Декабрь. С. 113-115, 227), архиеп. Сергий (Спасский) упомянул его в списке неканонизированных подвижников (Месяцеслов. Т. 3. С. 555). В 1964 г., при установлении празднования Собору Ростово-Ярославских святых, Г. В. был включен в состав Собора (Минея МП. Май. Ч. 3. С. 36). Ист.: ПСРЛ. Т. 1. Вып. 1. Стб. 466, 469, 472-477; Вып. 2. Стб. 520-521, 523-525; Т. 4. Ч. 1. С. 219, 221, 232, 234, 243, 631-632; Ч. 2. С. 211, 213, 222, 224, 231; Т. 6. Вып. 1. С. 295, 298; Т. 7. С. 143, 159, 161, 163, 168, 173-174; Т. 10. С. 104, 113, 129, 137-139, 141-143, 147, 150, 152-158; Т. 15. С. 33-34 (1-я паг.), 373, 395, 400, 403, 404 (2-я паг.); Т. 18. С. 58, 60, 69-77; Т. 20. Ч. 1. С. 158, 163-165, 168-169; Т. 21. Ч. 1. С. 263, 266, 308; Т. 23. С. 76, 83, 85, 90-91; Т. 24. С. 93, 101-102; Т. 25. С. 129, 141, 143, 144, 148, 152; Т. 26. С. 74-75, 94; Т. 27. С. 52; Т. 28. С. 53, 57-58, 61, 211, 216-217, 220; Т. 30. С. 87, 90-93, 95-96; Т. 33. С. 67, 71-72, 74-75; Т. 34. С. 87, 97, 99-100; Т. 37. С. 30, 70; Т. 42. С. 114, 118, 120; «Никифора, патриарха Цесаряграда, летописець въскоре»//АЕ за 1960 г. М., 1962. С. 239; Летописец русский//Мат-лы по истории СССР. М., 1955. Т. 2. С. 293-296; Макаров Н. А. , Охотина-Линд Н. А. Сказание о Троицком Усть-Шехонском мон-ре и круг произведений по истории Белозерья//Florilegium: К 60-летию Б. Н. Флори. М., 2000. С. 201-202 [«Указ о кормах праздничных и задушных»], 204-205 [Повесть об Усть-Шехонском мон-ре]; Прохоров Г. М. Сказание Паисия Ярославова о Спасо-Каменном мон-ре//Святые подвижники и обители Рус. Севера/Изд. подгот.: Г. М. Прохоров, С. А. Семячко. СПб., 2005. С. 10-11 [Летописн. изв. за 6808 г.], 33-34 [Сказание о Спасо-Каменном мон-ре]; он же. Повесть об Усть-Шехонском Троицком мон-ре и рассказы о г. Белозерске//Там же. С. 317-320 [Повесть об Усть-Шехонском мон-ре]. |
|
|
