| Настасья Филипповна в недоумении смотрела на князя. — Князь? Он князь? Вообразите, а я давеча, в прихожей, приняла его за лакея и сюда докладывать послала! Ха-ха-ха! — Да чуть ли еще не бранила вас, князь. Простите, пожалуйста; Фердыщенко, вы-то как здесь, в такой час? Я думала, по крайней мере хоть вас не застану. Кто? Какой князь? Мышкин? — переспросила она Ганю, который между тем, всё еще держа князя за плечо, успел отрекомендовать его. — Наш жилец, — повторил Ганя. Очевидно, князя представляли как что-то редкое (и пригодившееся всем как выход из фальшивого положения), чуть не совали к Настасье Филипповне; князь ясно даже услышал слово «идиот», прошептанное сзади его, кажется, Фердыщенкой в пояснение Настасье Филипповне. — Скажите, почему же вы не разуверили меня давеча, когда я так ужасно… в вас ошиблась? — продолжала Настасья Филипповна, рассматривая князя с ног до головы самым бесцеремонным образом; она в нетерпении ждала ответа, как бы вполне убежденная, что ответ будет непременно так глуп, что нельзя будет не засмеяться. — Я удивился, увидя вас так вдруг… — пробормотал было князь. — А как вы узнали, что это я? Где вы меня видели прежде? Что это, в самом деле, я как будто его где-то видела? И позвольте вас спросить, почему вы давеча остолбенели на месте? Что во мне такого остолбеняющего? — Ну же, ну! — продолжал гримасничать Фердыщенко, — да ну же! О, господи, каких бы я вещей на такой вопрос насказал! Да ну же… Пентюх же ты, князь, после этого! — Да и я бы насказал на вашем месте, — засмеялся князь Фердыщенке. — Давеча меня ваш портрет поразил очень, — продолжал он Настасье Филипповне, — потом я с Епанчиными про вас говорил… а рано утром, еще до въезда в Петербург, на железной дороге, рассказывал мне много про вас Парфен Рогожин… И в ту самую минуту, как я вам дверь отворил, я о вас тоже думал, а тут вдруг и вы. — А как же вы меня узнали, что это я? — По портрету и… — И еще? — И еще потому, что такою вас именно и воображал… Я вас тоже будто видел где-то. — Где? Где? |
| По повести, когда святой князь принял правление после брата, пришлось ему испытать сильную борьбу с собою, но он вышел победителем. За несколько времени пред тем долго страдал он опасною болезнью, – тело его покрыто было струпьями. Славившаяся умом своим дочь «древолазца», бортника, излечила его мазью. По разговору и поступкам девушки князь признал высокие качества ума и сердца в дочери бортника и дал слово взять ее в супругу себе; но потом нашел неприличным для князя супружество с простою девушкою. Болезнь возобновилась. Евфросиния вновь вылечила князя, и признательный князь выполнил свое слово, сочетался с нею браком. Когда же после смерти брата вступил он на престол, муромская знать, конечно, подстрекаемая младшим братом и племянником, объявила: или пусть отпустит от себя супругу, оскорбляющую своим происхождением знатных жен, или же оставит Муром. Князь твердо помнил слова Господа: «Что Бог сочетал, того человек да не разлучит. Кто отпустит жену свою и женится на другой, тот прелюбодей» (см.: Мф. 19, 6, 9 ). Потому, верный долгу христианского супруга, князь согласился отказаться от княжества. Он остался после того с небогатыми средствами к жизни, и печальные мысли невольно приходили ему на ум. Но умная княгиня говорила ему: «Не печалься, князь, – милостивый Бог не оставит нас в нищете». В Муроме скоро открылись раздоры непримиримые, искатели власти схватились за мечи, и многие из вельможных потеряли жизнь. Бояре муромские принуждены были просить князя Давида и княгиню Евфросинию возвратиться в Муром. Так князь, верный долгу своему, восторжествовал и над врагами своими 990 . По летописям видим затем князя Давида принимающим участие в событиях России. В 1207 году он уличает пред великим князем Всеволодом старших рязанских князей в их неверности Всеволоду и дружинами своими помогает великому князю в войне с пронскими и рязанскими князьями. По окончании войны Всеволод отдал ему богатое Пронское княжество. В следующем году пронские князья осадили его в Прон- ске. Добродушный Давид послал сказать им: «Братья! Я не сам собою занял Пронск; меня посадил тут Всеволод, Пронск ваш». И спокойно возвратился в Муром 991 . Какое высокое бескорыстие! Какое глубокое уважение к долгу любви и чести! В 1214 году князь Давид ходил вместе с великим князем Георгием против ростовского князя, но на этот раз не было пролито крови, князья помирились 992 . В 1220 году войска князя Давида с воеводою участвовали в славном походе против болгар 993 . |
| Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее. Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея: «Ваш сын, — писал он, — надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного». В штабе Кутузова, между товарищами-сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно-противоположные репутации. Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем-то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись. Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу, дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна. — Ну, что, князь? — спросил Козловский. — Приказано составить записку, почему нейдем вперед. — А почему? Князь Андрей пожал плечами. — Нет известия от Мака? — спросил Козловский. — Нет. — Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие. — Вероятно, — сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии-Терезии на шее. |
| — А я и сам не знаю за что! — отвечал старичок, от слабости садясь на кресло. — Я, знаете, на ба-ле был и какой-то анекдот рас-ска-зал; а им не понра-ви-лось. Ну и вышла история! — Неужели только за это, князь? — Нет. Я еще по-том в карты иг-рал с князем Петром Демен-тьи-чем и без шести ос-тал-ся. У меня было два ко-ро-ля и три дамы… или, лучше сказать, три дамы и два ко-ро-ля… Нет! один ко-ро-ль! а потом уж были и да-мы… — И за это? за это! о адское бесчеловечие! вы плачете, князь! Но теперь этого не будет! Теперь я буду подле вас, мой князь; я не расстанусь с Зиной, и посмотрим, как они осмелятся сказать слово!.. И даже, знаете, князь, ваш брак поразит их. Он пристыдит их! Они увидят, что вы еще способны… то есть они поймут, что не вышла бы за сумасшедшего такая красавица! Теперь вы гордо можете поднять голову. Вы будете смотреть им прямо в лицо… — Ну да, я буду смотреть им пря-мо в ли-цо, — пробормотал князь, закрывая глаза. «Однако он совсем раскис, — подумала Марья Александровна. — Только слова терять!» — Князь, вы встревожены, я вижу это; вам непременно надо успокоиться, отдохнуть от этого волнения, — сказала она, матерински нагибаясь к нему. — Ну да, я бы хотел немно-го по-ле-жать, — сказал он. — Да, да! Успокойтесь, князь! Эти волнения… Постойте, я сама провожу вас… Я уложу вас сама, если надо. Что вы так смотрите на этот портрет, князь? Это портрет моей матери — этого ангела, а не женщины! О, зачем ее нет теперь между нами! Это была праведница! князь, праведница! — иначе я не называю ее! — Пра-вед-ни-ца? c " est joli… У меня тоже была мать… princesse… и — вообразите — нео-бык-новен-но полная была жен-щина… Впрочем, я не то хотел ска-зать… Я немно-го ослаб. Adieu, ma charmante enfant!.. Я с нас-лаж-де-нием… я сегодня… завтра… Ну, да всё рав-но! au revoir, au revoir! — тут он хотел сделать ручкой, но поскользнулся и чуть не упал на пороге. — Осторожнее, князь! Обопритесь на мою руку, — кричала Марья Александровна. — Charmant! charmant! — бормотал он, уходя. — Я теперь только на-чи-наю жить… |
| — Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [ Вы собираетесь на войну, князь? ] — сказала Анна Павловна. — Le general Koutouzoff, — сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff, как француз, — a bien voulu de moi pour aide-de-camp… [ Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты . ] — Et Lise, votre femme? [ А Лиза, ваша жена? ] — Она поедет в деревню. — Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены? — Andre, [ Андрей , ] — сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, — какую историю нам рассказал виконт о m-lle Жорж и Бонапарте! Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно-доброй и приятной улыбкой. — Вот как!.. И ты в большом свете! — сказал он Пьеру. — Я знал, что вы будете, — отвечал Пьер. — Я приеду к вам ужинать, — прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. — Можно? — Нет, нельзя, — сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать. Он что-то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу. — Вы меня извините, мой милый виконт, — сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. — Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, — сказал он Анне Павловне. Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него. — Очень хороша, — сказал князь Андрей. — Очень, — сказал Пьер. Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне. |
| — Только не делайте шуму, Лебедев, ради бога, не делайте шуму, — вполголоса и в сильном беспокойстве проговорил князь. — О нет-с, собственно лишь чтобы пристыдить и посмотреть, какую он физиономию сделает, — ибо многое можно по физиономии заключить, многоуважаемый князь, и особенно в таком человеке! Ах, князь! Хоть и велика моя собственная беда, но не могу даже и теперь не подумать о нем и об исправлении его нравственности. Чрезвычайная просьба у меня к вам, многоуважаемый князь, даже, признаюсь, затем, собственно, и пришел-с: с их домом вы уже знакомы и даже жили у них-с; то если бы вы, благодушнейший князь, решились мне в этом способствовать, собственно лишь для одного генерала и для счастия его… Лебедев даже руки сложил, как бы в мольбе. — Что же? Как же способствовать? Будьте уверены, что я весьма желаю вас вполне понять, Лебедев. — Единственно в сей уверенности я к вам и явился! Чрез Нину Александровну можно бы подействовать; наблюдая и, так сказать, следя за его превосходительством постоянно, в недрах собственного его семейства. Я, к несчастию, незнаком-с… к тому же тут и Николай Ардалионович, обожающий вас, так сказать, всеми недрами своей юной души, пожалуй, мог бы помочь… — Н-нет… Нину Александровну в это дело… боже сохрани! Да и Колю… Я, впрочем, вас еще, может быть, и не понимаю, Лебедев. — Да тут и понимать совсем нечего! — даже привскочил на стуле Лебедев. — Одна, одна чувствительность и нежность — вот всё лекарство для нашего больного. Вы, князь, позволяете мне считать его за больного? — Это даже показывает вашу деликатность и ум. — Объясню вам примером, для ясности взятым из практики. Видите, какой это человек-с: тут у него теперь одна слабость к этой капитанше, к которой без денег ему являться нельзя и у которой я сегодня намерен накрыть его, для его же счастия-с; но, положим, что не одна капитанша, а соверши он даже настоящее преступление, ну, там, бесчестнейший проступок какой-нибудь (хотя он и вполне не способен к тому), то и тогда, говорю я, одною благородною, так сказать, нежностью с ним до всего дойдешь, ибо чувствительнейший человек-с! Поверьте, что пяти дней не выдержит, сам проговорится, заплачет и во всем сознается, — и особенно если действовать ловко и благородно, чрез семейный и ваш надзор за всеми, так сказать, чертами и стопами его… О благодушнейший князь! — вскочил Лебедев, даже в каком-то вдохновении, — я ведь и не утверждаю, что он наверно… Я, так сказать, всю кровь мою за него готов хоть сейчас излить, хотя согласитесь, что невоздержание, и пьянство, и капитанша, и всё это, вместе взятое, могут до всего довести. |
| — Чаю, князь, — говорит Марья Александровна, привлекая внимание князя на казачка, стоящего перед ним с подносом в руках. Князь берет чашку и засматривается на мальчика, у которого пухленькие и розовые щечки. — А-а-а, это ваш мальчик? — говорит он. — Какой хо-рошень-кий мальчик!.. и-и-и, верно, хо-ро-шо… ведет себя? — Но, князь, — поспешно перебивает Марья Александровна, — я слышала об ужаснейшем происшествии! Признаюсь, я была вне себя от испуга… Не ушиблись ли вы? Смотрите! этим пренебрегать невозможно… — Вывалил! вывалил! кучер вывалил! — восклицает князь с необыкновенным одушевлением. — Я уже думал, что наступает светопреставление или что-нибудь в этом роде, и так, признаюсь, испугался, что — прости меня, угодник! — небо с овчинку показалось! Не ожидал, не ожи-дал! совсем не о-жи-дал! И во всем этом мой кучер Фе-о-фил виноват! Я уж на тебя во всем надеюсь, мой друг: распорядись и разыщи хорошенько. Я у-ве-рен, что он на жизнь мою по-ку-шался. — Хорошо, хорошо, дядюшка! — отвечает Павел Александрович. — Всё разыщу! Только послушайте, дядюшка! Простите-ка его, для сегодняшнего дня, а? Как вы думаете? — Ни за что не прощу! Я уверен, что он на жизнь мою покушался! Он и еще Лаврентий, которого я дома оставил. Вообразите: нахватался, знаете, каких-то новых идей! Отрицание какое-то в нем явилось… Одним словом: коммунист, в полном смысле слова! Я уж и встречаться с ним боюсь! — Ах, какую вы правду сказали, князь, — восклицает Марья Александровна. — Вы не поверите, как я сама страдаю от этих негодных людишек! Вообразите: я теперь переменила двух из моих людей, и, признаюсь, они так глупы, что я просто бьюсь с ними с утра до вечера. Вы не поверите, как они глупы, князь! — Ну да, ну да! Но, признаюсь вам, я даже люблю, когда лакей отчасти глуп, — замечает князь, который, как и все старички, рад, когда болтовню его слушают с подобострастием. — К лакею это как-то идет, — и даже составляет его достоин-ство, если он чистосердечен и глуп. Разумеется, в иных только случа-ях. Са-но-ви-тости в нем оттого как-то больше, тор-жественность какая-то в лице у него является; одним словом, благовоспитанности больше, а я прежде всего требую от человека бла-го-вос-питан-ности. Вот у меня Те-рен-тий есть. Ведь ты помнишь, мой друг, Те-рен-тия? Я, как взглянул на него, так и предрек ему с первого раза: быть тебе в швейцарах! Глуп фе-но-менально! смотрит как баран на воду! Но какая са-но-витость, какая торжественность! Кадык такой, светло-розовый! Ну, а — ведь это в белом галстухе и во всем параде составляет эффект. Я душевно его полюбил. Иной раз смотрю на него и засматриваюсь: решительно диссертацию сочиняет, — такой важный вид! — одним словом, настоящий немецкий философ Кант или, еще вернее, откормленный жирный индюк. Совершенный comme il faut для служащего человека!.. |
| 3 Гость (про себя). Каково! Похороны в один день с свадьбой Загорскиной. Некоторые . Боже мой! какая жалость! 2 Дама . Бедный отец! 5 Гость . Бедный молодой человек! он мог бы еще вылечиться! 3 Дама (к 3-му гостю). Не правда ли, какая жалость? 3 Гость (в сторону). Теперь жалеют! К погибшим люди справедливы! Но что в этом сожаленье? Одна слеза дружбы стоит всех восклицаний толпы! Но такая слеза едва ли упадет на могилу Арбенина: он оставил угрызения совести в сердцах, где поселить желал любовь! Одна старуха . Вот чай пышные будут похороны: ведь единственный сын! 3 Гость (одному из гостей). Мне кажется, что старухи любят говорить о погребениях для того только, чтобы приучиться к мысли: «скоро и нас потащат в тесную могилу!» 1 Гость . Забудем мертвых: бог с ними! 3 Гость . Если все так станут думать, то горе великим людям! 1 Гость . Я надеюсь, ваш Арбенин не великий человек… Он был Странный человек! вот и всё! 3 Гость (пожимает плечами и отходит прочь). Конец Маскарад ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: Арбенин, Евгений Александрович. Нина, жена его. Князь Звездич. Баронесса Штраль. Казарин, Афанасий Павлович. Шприх, Адам Петрович. Маска. Чиновник. Игроки. Гости. Слуги и служанки. Действие первое Сцена первая Игроки, князь Звездич, Казарин и Шприх (За столом мечут банк и понтируют… Кругом стоят.) 1-й понтер Иван Ильич, позвольте мне поставить. Банкомет Извольте. 1-й понтер Сто рублей. Банкомет Идет. 2-й понтер Ну, добрый путь. 3-й понтер Вам надо счастие поправить, А семпелями плохо 1 … 4-й понтер Надо гнуть. 3-й понтер Пусти. 2-й понтер На все?.. нет, жжется! 4-й понтер Послушай, милый друг, кто нынече не гнется, Ни до чего тот не добьется. 3-й понтер (тихо первому) Смотри во все глаза. Князь Звездич Ва-банк. 2-й понтер Эй, князь, Гнев только портит кровь, – играйте не сердясь. Князь На этот раз оставьте хоть советы. Банкомет Убита. Князь Чорт возьми. Банкомет Позвольте получить. 2-й понтер (насмешливо) Я вижу, вы в пылу, готовы всё спустить. Что стоят ваши эполеты? Князь Я с честью их достал, – и вам их не купить. |
| — Позвольте представиться! — подошёл князь к начальнику конвоя и назвал себя. — А это мой товарищ, прапорщик Амед Курбан-Ага елисуйский. — Войсковой старшина Куроедов. — У нас внизу целый этаж дома свободен, — могу предложить его вашим пленным. Кто поинтереснее, разумеется. — Тогда я к вам возьму вместе с собою трёх наибов: князя Хатхуа, из Кабарды, и из Салтов — Джансеида и Селима с жёнами и отцом одной из них, если позволите, князь? — И отлично… У нас самовар готов. Вино есть, шашлык мигом изжарят. — Князь Хатхуа! — воскликнул Амед. — Он здесь? — Да, его перехватили наши казаки. Отчаянная башка! Отбивался как чёрт, пятерых уложил, — наконец, одолели его. — Это мой дядя! Войсковой старшина недоверчиво покосился на него, но, различив четыре солдатских Георгия на груди у молодого офицера, успокоился. — Ну, я вам скажу… Ваш дядя! Он нам стоил! Кабы не генерал, — ухлопали бы его. Хотел взять живьём красного зверя! — Наместник, — тихо заговорил князь Гагарин, — будет очень доволен. — Чему это? — А вот именно тому, что князь Хатхуа у нас в руках. — Его, пожалуй, в Мцхет запрут, а потом в Россию вышлют, если чего хуже не сделают. Ведь он раз уже был в плену и ушёл… Я, признаться, хотел ему руки скрутить, да вспомнил, — всё-таки князь… Жаль стало, — слово взял с него, что не убежит пока… до Тифлиса. — Слово дал, — значит, не уйдёт. Нижний этаж грузинского дома осветили. Когда Амед, немного погодя, вошёл сюда, на тахте уже сидел князь Хатхуа, суровый и задумчивый. Он так был погружён в печальные мысли о судьбе, постигшей горный набег, что даже не заметил племянника, почтительно остановившегося около. Шашка, кинжал и пистолеты были отняты у любимого Шамилева наиба. Он побледнел и осунулся и долго не подымал головы. Амед шелохнулся, Хатхуа рассеянно посмотрел на него и не узнал было… Как младший Амед, хотя уже русский офицер, не смел заговорить сам и ждал, соблюдая горный обычай. Хатхуа взглянул на него ещё раз и, вспыхнув, точно не веря глазам, поднялся с тахты… Подошёл к племяннику и молча остановился, разглядывая его. |
| — Только не делайте шуму, Лебедев, ради Бога, не делайте шуму, — вполголоса и в сильном беспокойстве проговорил князь. — О нетс, собственно лишь чтобы пристыдить и посмотреть, какую он физиономию сделает, — ибо многое можно по физиономии заключить, многоуважаемый князь, и особенно в таком человеке! Ах, князь! Хоть и велика моя собственная беда, но не могу даже и теперь не подумать о нем и об исправлении его нравственности. Чрезвычайная просьба у меня к вам, многоуважаемый князь, даже, признаюсь, затем, собственно, и пришелс: с их домом вы уже знакомы и даже жили у нихс; то если бы вы, благодушнейший князь, решились мне в этом способствовать, собственно лишь для одного генерала и для счастия его… Лебедев даже руки сложил, как бы в мольбе. — Что же? Как же способствовать? Будьте уверены, что я весьма желаю вас вполне понять, Лебедев. — Единственно в сей уверенности я к вам и явился! Чрез Нину Александровну можно бы подействовать; наблюдая и, так сказать, следя за его превосходительством постоянно, в недрах собственного его семейства. Я, к несчастию, незнакомс… к тому же тут и Николай Ардалионович, обожающий вас, так сказать, всеми недрами своей юной души, пожалуй, мог бы помочь… — Ннет… Нину Александровну в это дело… боже сохрани! Да и Колю… Я, впрочем, вас еще, может быть, и не понимаю, Лебедев. — Да тут и понимать совсем нечего! — даже привскочил на стуле Лебедев. — Одна, одна чувствительность и нежность — вот всё лекарство для нашего больного. Вы, князь, позволяете мне считать его за больного? — Это даже показывает вашу деликатность и ум. — Объясню вам примером, для ясности взятым из практики. Видите, какой это человекс: тут у него теперь одна слабость к этой капитанше, к которой без денег ему являться нельзя и у которой я сегодня намерен накрыть его, для его же счастияс; но, положим, что не одна капитанша, а соверши он даже настоящее преступление, ну, там, бесчестнейший проступок какой-нибудь (хотя он и вполне не способен к тому), то и тогда, говорю я, одною благородною, так сказать, нежностью с ним до всего дойдешь, ибо чувствительнейший человекс! Поверьте, что пяти дней не выдержит, сам проговорится, заплачет и во всем сознается, — и особенно если действовать ловко и благородно, чрез семейный и ваш надзор за всеми, так сказать, чертами и стопами его… О благодушнейший князь! — вскочил Лебедев, даже в каком-то вдохновении, — я ведь и не утверждаю, что он наверно… Я, так сказать, всю кровь мою за него готов хоть сейчас излить, хотя согласитесь, что невоздержание, и пьянство, и капитанша, и всё это, вместе взятое, могут до всего довести. |
|
|
