| Другим печатным органом ОЛДП была еженедельная газета " Московские церковные ведомости " . В ней содержались сведения не только о церковной и общественной жизни России, но и западных Церквей. Уже в первые годы существования Общества при нем стали образовываться научно-просветительские кружки. Со временем из таких кружков образовались отделы по устройству богословских чтений и внецерковных бесед с народом; церковно-археологический отдел, отдел по распространению духовно-нравственных книг. Деятельность этих отделов выливалась в публичные лекции, которые проходили в зале Московского синодального училища церковного пения на Большой Никитской улице. В числе лекторов, как правило, были профессора Духовной академии, а также Московского университета. Иногда лекторы с богословских позиций подвергали анализу произведения таких классиков русской литературы, как Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой, Л. Андреев, А.П. Чехов, А.М. Горький и др. Библиотека ОЛДП сформировалась главным образом из пожертвований целых собраний книг и библиотек, а также благодаря обмену изданиями Общества с другими научными учреждениями и путем покупки книг. Из отчета о состоянии библиотеки за 1873 год видно, что она уже обладала драгоценным собранием рукописей, главным образом богослужебных, и творений святых отцов Церкви. В 1877 году было принято решение об открытии при библиотеке специального рукописного отдела, куда предполагалось помещать рукописи, оставшиеся после кончины духовных лиц, их проповеди, научные сочинения, переписку, а также архивы светских ученых, трудившихся на поприще духовного просвещения. Что касается дальнейшего пополнения собрания рукописей и старопечатных книг, то этим библиотека ОЛДП была обязана распоряжению московского епархиального начальства, позволившему перевозить сюда для хранения и изучения рукописи из некоторых монастырей и церквей Московской епархии. В рукописном отделе ОЛДП плодотворно трудился один из председателей Общества (с 1894 по 1902 г.) - протоиерей Михаил Боголюбский, магистр богословия МДА. Это был неутомимый деятель в области церковно-исторической науки. Его богословско-литературная деятельность была посвящена главным образом историко-статистическому описанию церквей и монастырей Московской епархии. Его рефераты " О славянском тексте Псалтири " и " О старокатоличестве " , прочитанные в собрании Общества, пользовались заслуженным успехом. |
| 39 . Мельков А. С. О Паннонских житиях святых Кирилла и Мефодия//Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых. Материалы Третьей международной конференции молодых ученых. М. ; Ярославль, 2004. 40 . Мельков А. С. Развитие церковно-исторической науки в России до начала ХХ века//Журнал Московской Патриархии. 2003. 2. 41 . Михаил (Лузин) , архим. О Евангелиях и Евангельской истории: По поводу книги «Жизнь Иисуса». Соч. Ренана: Опыт обзора и разбора так называемой отрицательной критики Евангелий и Евангельской истории. М., 1870. 42 . Невоструев К. И. Ананьинский могильник Вятской губернии. М., 1871. 43 . Невоструев К. И. Историческое описание бывших в городе Самаре мужского Спасо-Преображенского и женского Спасского монастырей//Классика Самарского краеведения: Антология/Под ред. П. С. Кабытова, Э. Л. Дубмана. Самара, 2002. 44 . Невоструев К. И. О городищах Волжско-Болгарского и Казанского царств. М., 1871. 45 . Невоструев К. И. О начале Алатырского Киево-Николаевского монастыря//Вестник Западной России. 1866. 8–9. 46 . Невоструев К. И. Описание Симбирского Спасского монастыря. М., 1855. 47 . Невоструев К. И. Слово святого Ипполита об антихристе в славянском переводе по списку XII века. М., 1868. 48 . Нечкина М. В. В. О. Ключевский . М., 1974. 49 . Погодин М. П. Древняя русская история до монгольского ига: в 4 т. М., 1871. 50 . Полевой Н. А. История русского народа: в 6 т. М., 1829–1833. 51 . Попов С. Ректор Московской Духовной Академии протоиерей А. В. Горский//Богословский вестник. 1896. 1, 5, 7. 52 . Попов С. Ректор Московской Духовной Академии прот. А. В. Горский. Сергиев Посад, 1897. 53 . Постников П., свящ. Очерки жизни и деятельности Александра Васильевича Горского//У Троицы в Академии, 1814–1914 гг.: Юбилейный сб. исторических мат-лов/Издание бывших воспитанников Московской Духовной Академии. М., 1914. 54 . Православная богословская энциклопедия. Т. 4. СПб., 1903. 55 . Римский С. В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ. М., 1999. 56 . Русские писатели-богословы. Историки Церкви. Исследователи и толкователи Священного Писания. М., 2001. |
| «Божество» науки идет рука об руку с третьим «идолом» современности: верой в исторический прогресс человечества. Евгений считал такую веру прямым извращением истины. По утвердившемуся мнению, человечество сделало «прогрессивный» скачок от античной классики к эпохе Возрождения, как бы обойдя стороной мрачное Средневековье. Евгений же указал, что «эпоха Возрождения – это переходный этап от средневекового мышления к современному, то есть к эпохе Возрождения с куда более глубоким вырождением общества, чем во все предыдущие. Прежняя эпоха Возрождения явилась первоначальной хаотической стадией эпохи последующей...» На этом переходном этапе возникают новые силы и смешиваются со старыми. «В эту эпоху, – писал Евгений, – поначалу пытались примирить старое и новое, христианство и “гуманизм”... Однако новое не удовольствовалось компромиссом, и рано или поздно Церковь осознает, что, начав с компромиссов, она продала свою душу». XVIII век виделся Евгению поворотным: «...непримиримый дух модернизма вырвался на свободу и принялся вершить свою волю вне Церкви (презрев ее, а то и открыто нападая), сплошь и рядом доказывая свою несостоятельность... C XVIII века мы живем в “новом мире”, где нарушилась преемственность. Мир представляется уже не богоданным, а некоей строительной площадкой, где из обломков и осколков человек, идущий против природы, против Бога, тщится построить свой дом, свой город, свое царство – новую вавилонскую башню». Однако уже в веке потерпела крах концепция рационализма, выдвинутая Декартом и Бэконом. Они утверждали, что абсолютная, объективная истина постижима и доступна человеческому разуму и наблюдению. К концу века в человеческую жизнь вторгается иррациональное. Пример тому – Французская революция. Соответственны тенденции и в искусстве. По мысли Евгения, ошибочность современной теории «прогресса» подтверждается фактом вырождения рационалистических и гуманистических идей эпохи Просвещения, обратившихся э иррационализм и субгуманизм (нижеестественное подобие гуманизма). Он писал: «Гуманизм есть бунт против истинной природы человека, против всего мира, уход от Бога, средоточия человеческого бытия, отрицание всех реалий человеческого существования. И все это под маской благородных слов. Субгуманизм никоим образом не мешает гуманизму, он – его высшая точка и цель. Точно так же, как современный рационализм срывает маску с рационализма эпохи Просвещения, показывая, что на самом деле он есть сплетение лжи и обмана. Субгуманизм обнажает суть гуманизма Просвещения – отрицание истинной природы человека как образа Божия – и доказывает, что гуманизм этот вовсе не настоящий. Так же и иррационализм научает, что рационализм Просвещения, порывающий с Богом как с конечной Причиной, по сути своей нерационален». 195 |
| Затем Евгений хотел перейти к следующему «идолу» современности — науке. «Наука наших дней занята одним — стяжанием власти. Даже любознательность — начало начал современной науки — служит той же цели. И объективные знания — плод любознательности, сами научные факты стали зависеть от субъективного — чьего-то произвола». Вновь Евгений сравнивал науку с магией, обнаружив в них немало сходства. Обе изучают явления окружающей среды и пытаются воздействовать на них, объяснить всё сверхъестественное, добиться результата. Обе тщатся исполнить человеческие желания, подчинить жизнь вокруг человеческой воле. Разница лишь в одном: наука нашла метод, а магия действует наугад. Современная наука — это магия систематизированная. Ученые полагают себя людьми разумными, но разум их узок, он не выходит за стены лабораторий, а сами они — рабы своих изобретений. Человеку непорабощенному, способному взглянуть на жизнь шире, «результаты» ученых покажутся сродни шаманству». «Божество» науки идет рука об руку с третьим «идолом» современности: верой в исторический прогресс. Евгений считал такую веру прямым извращением истины. По утвердившемуся мнению, человечество «прогрессировало» от античной классики к эпохе Возрождения, как бы обойдя стороной мрачное Средневековье. Евгений же указал, что эпоха Возрождения — это переходный этап от средневекового мышления к современному, т. е. к эпохе Возрождения с куда более глубоким вырождением общества, чем все предыдущие. Новое смешивается со старым. «В эту эпоху, — писал Евгений, — поначалу пытались примирить старое и новое, христианство и «гуманизм». Однако новое не удовольствовалось компромиссом, и рано или поздно Церковь осознает, что начав с компромиссов, она продала свою душу». XVIII век виделся Евгению поворотным: непримиримый дух модернизма вырвался на свободу и принялся вершить свою волю вне Церкви (презрев ее, а то и открыто нападая), сплошь и рядом доказывая свою несостоятельность. «С XVIII века мы живем в «новом мире», где порушилась преемственность. Мир представляется уже не богоданным, а некоей строительной площадкой, где из обломков и осколков человек, идущий против природы, против Бога, тщится построить свой дом, свой город, свое царство — новую вавилонскую башню». |
| В случае же выделения ДВУХ периодов «разница» между императорской властью и властью Временного правительства практически ретушируется. А тем не менее – это совершенно разные власти: с абсолютно разными логосами (позволю себе Богословский термин). И, соответственно, совершенно разные реалии существования Русской Церкви. Вобщем, в периодизации я с А.И. Мраморновым не согласен. 2) Автор пишет: «Думать, что после появления активно дискутировавшихся работ М.А. Бабкина тема «Церковь и 1917 год» закрыта, ошибочно». -Разумеется ошибочна. Ибо тема у меня сугубо узкая: «Духовенство РПЦ и свержение монархии». 3) Автор говорит: «…Сочинения упомянутого исследователя, выдержанные в русле распространенного в советской историографии методологического подхода, который сводился к подбору фактических данных из источников под заранее заготовленную концепцию, увели дискуссию в область бесплодных прений о «священстве» и «царстве», о «роли» духовенства в свержении монархии и т.п.» -Не буду оспаривать мнение А.И. Мраморнова о моих работах. Тем не менее выскажу на сей счёт некоторые суждения. А я напротив: считаю работы современных церковных историков выдержанными в духе «нелучших» традиций советской пропагандистско-исторической науки. Поясню. Почему за «тему Февраля 1917 г.» никто из них не брался? А ведь эта тема явно была «зоной умолчания». Ибо кто только не брался за собственно 1917 г.! Но предметное рассмотрение отношения духовенства РПЦ к свержению монархии оставалось незатронутым. А если и затронутым – то по касательной. Подбиралось несколько фактов, не противоречащих тезису о «контрреволюционности» духовенства. А у меня есть ответ. Эта тема была и есть «неблагодарная»(!). В советские времена за неё не брались, поскольку она грозила поколебать тезисы известных «классиков» о «контрреволюционности» духовенства. В постсоветские времена конъюнктура изменилась. Модным стало обращать внимание на «гонения» на духовенство в советский период. А тема «Февраля» могла поставить под вопрос «несправедливость» советских гонений. |
| А вторым крылом исторической мысли в этом полёте стало неоднократное издание книги архиепископа Афанасия (Мартоса) " Беларусь в исторической, государственной и церковной жизни " , написанная в Буэнос-Айресе, изданная за границей и увидевшая свет на родине автора только после начала возрождения Церкви. Сегодня это уже классика, но тогда сотни и тысячи людей открывали в этих и последовавших за ними книгах правду и истину, разум и премудрость. Наконец, именно здесь они находили ответ на вопрос, кто и что на деле составляет ум, честь и совесть многовековой христианской истории нашего народа. И еще я не могу не вспомнить выступлений, проповедей и лекций таких выдающихся историков нашей Церкви, как протопресвитеры Иоанн Мейендорф и Виталий Боровой, которых Владыка Экзарх приглашал и в торжества, и в будни разделить с белорусской научно-исторической интеллигенцией " пир веры " . О, какие это были апостолы честной науки и проповедники христианского достоинства человека! Вообще наша национальная историческая школа, по моему мнению, очень обязана Владыке Филарету, который в силу своего авторитета и широких связей в международных историко-богословских кругах приглашает в наши Духовные школы и в светские научные заведения превосходных специалистов из-за рубежа. – А как Вы относитесь к новому для Белоруссии явлению – сооружению памятников святым? – Мне знакомы работы приснопоминаемого скульптора Вячеслава Клыкова в России... По-своему развивается это явление и в Белоруссии... Что я могу сказать? Всё – по благословению. Если память не изменяет, в Белоруссии поставлены памятники и памятные знаки святителю Кириллу Туровскому, преподобной Евфросинии, игумении Полоцкой, преподобному Елисею, игумену Лавришевскому, преподобному Афанасию, игумену Брестскому и праведной Софии, княгине Слуцкой. В прошлом году была особо почтена память князя Константина-Василия Острожского в его родовом поместье Тарасово близ Минска. Вы задали неожиданный для меня вопрос, но пока я на него отвечал, мне еще вот что подумалось: памятников святым не ставят во множестве и в каждом селении... А это значит, что их действительно чтут. |
| При всей своей мистической озаренности и религиозной интуиции Флоренский, однако, не чувствует абсолютности новозаветного Богоявления, воплощенное Слово не насыщает его упования. И поэтому для него непонятна история, конкретное и творческое историческое время, в котором не только переживается, но и совершается нечто. В конце времен Флоренский ждет не Второго пришествия Христова, а нового какого-то Откровения Духа, как будто не было Пятидесятницы и пришедшего Утешителя, и в девственности, а не в воскресении открывается для него последняя судьба твари. Современником отца Павла Флоренского был Владимир Троицкий, известный своими «Очерками из истории догмата о Церкви». Работа Троицкого, раскрывающая историю самосознания Церкви в первые пять веков ее существования, является выдающимся достижением в русской экклезиологии. Догмат о Церкви как мысль Церкви о себе самой Троицкий рассматривает в контексте богословской полемики, которую вела Церковь с нецерковными течениями внутри христианства в истории. Книга Троицкого занимает почетное место в ряду трудов русских богословов о Церкви. Это один из шедевров русской богословской классики. Сам автор считал ее апологетическим научным комментарием девятого члена Символа веры , необходимым в связи с рационалистическими протестантскими воззрениями на историю первохристианства. По отзыву оппонента Троицкого, профессора М.Д. Муретова , «труд Троицкого не только восполняет, но и всецело превосходит работы его русских предшественников» 16 . Исследование Троицкого выполнено на уровне современной ему западной богословской науки, но оно строго православно, церковно по своему направлению, отличается тщательностью и полнотой разработки исторического материала. Работа может служить энциклопедией по некоторым вопросам ранней церковной истории, каноники и экзегетики. Труд Троицкого имел не только богословское теоретическое значение, но открывал путь и для практики межцерковных сношений. Не случайна в этой связи переписка между архимандритом (впоследствии архиепископом) Иларионом (Троицким) и секретарем Комиссии по устройству всемирной христианской конференции Робертом Гардинером. Однако архиепископ Иларион знал Запад только издалека и поэтому не был готов к встрече с ним. Он не чувствовал трагедии Запада, не переболел его мукой, не пережил до конца боль разрыва церковного. Это дано было другим – тем, кто волею судеб оказался на Западе. |
| Нынешнее " изучение " литературы в школе - это словно рассматривание груды деталей полусобранной машины, не способной к никакому движению. Лишь целостное осознание произведения в контексте эпохи и творчества писателя обнаруживает соприродные его сущности крас о ты и истинный смысл. Всякое «вырывание частей» или основание на отдельных из них обобщённого смысла произведения - означает фальсификацию и искажение. Академик Д.С.Лихачёв наставлял: «...В школе следует преподавать не отдельные произведения, а историю литературы. Литературное произведение само по себе, исторически не объяснённое, теряет на 80% свою действенность». Поэтому в школе ХХ века учили основам целостного восприятия и анализу литературы... Для учреждения нормального образования нам не обойтись в школе без восстановления в программах основ науки о литературе с элементами теории словесности. Нужно восстановить также традиции обучения историческому мышлению. Живое представление о времени должно войти в сознание ученика до того, как он обратиться к тексту произведения. Грамотно понять художественное произведение можно лишь осмыслив его в контексте истории народа и творческой жизни писателя. Ориентирами здесь будут представления о духовных и мировоззренческих началах. Гуманитарные науки, как известно, связаны с человеком, как с феноменом, обладающим непременными свойствами, определяющими его особое место в мире . Грамотные принципы подхода к гуманитарным объектам требуют: а) духовности осознания; б) непременной глубины проникновения в объект; в) целостности анализа; г) контекстуальности осмысления; д) историзма рассмотрения. Современные программы по литературе (в отличие от " дореформенных " ) пренебрегают всеми этими научными требованиями к изучению гуманитарных дисциплин, то есть составлены неграмотно. Современный учащийся сегодня лишён знания русской классики, в объёме, необходимом для формирования первоначального культурного фундамента полноценного гражданина России. О знании русского языка - и говорить нечего: без знакомства со " стартовым количеством " произведений русской классики овладеть им невозможно. |
| Трудно переоценить роль К.Д. Ушинского в развитии российского народного образования, в том числе для современной общеобразовательной школы, в которой до сих пор используются многие разработанные им дидактические и педагогические приемы и методики. Однако сложно отрицать, что этот выдающийся русский педагог и мыслитель никак не может быть отнесен к практикам классического образования, а разработанные им программы, с точки зрения его времени, были модернистскими и либерально-народническими. Основа его педагогической системы – требование своего рода «демократизации» народного образования и идея народности воспитания , освобождение образования от «классических» оков. Не случайно в советское время К.Д. Ушинского относили к «прогрессивным» дореволюционным педагогам, представителям «демократического» направления в педагогике, рассматривали как одного из своего рода предшественников коммунистической педагогической науки, называя его «основоположником» или «отцом русской педагогической науки» . В разные эпохи и термин «классика» наполнялся совершенно разным содержанием Весь этот длинный экскурс в историю классицизма в разных областях европейской культуры был предпринят с единственной целью: указать на то, что единой трактовки и единого описания этот предмет не может иметь в виду его исторической изменчивости. В разные эпохи и термин «классика» и термин «классицизм» применительно к разным областям культуры наполнялся совершенно разным содержанием. Не может быть исключением и современная эпоха, и современные учебные программы с таким названием. В частности, те же учебники Ушинского или, тем более, советские учебники никак не могут претендовать на определение «классический» в каком-то смысле, отличном от «образцовый»: к традиции классического образования они никакого отношения не имеют, так как сознательно порвали с ней. Более того, доктор филологии А.И. Любжин, подчеркивая отличие советского от дореволюционного образования, писал, что программы, разработанные советскими методистами, не могли сравниться даже с программами дореволюционных реальных училищ (не говоря уже о классических гимназиях, при всем их кризисном состоянии, упомянутом выше): |
| религий, культуры, науки, социальной и обыденной жизни, но и пытался доказать, что в основании абсолютной мифологии лежит последовательно проведенный принцип абсолютной Д., воспроизведение к-рой на личностном уровне с необходимостью ведет к соединению истины человеческого бытия с соборной истиной христианства, предполагающей единство веры и умозрения. В учебных заведениях, в системе партийно-политического образования, охватывающего все слои населения, материалистическую Д. с 3 ее законами изучали по работам «классиков марксизма-ленинизма», преимущественно В. И. Ленина и Ф. Энгельса; с 1938 по 1953 г. в основном по работе И. В. Сталина «История ВКП(б): Краткий курс» (2-й разд. 4-й гл. «О диалектическом и историческом материализме»). Из работ Ленина привлекались «Материализм и эмпириокритицизм», «Три источника и три составных части марксизма», в к-рых Д. понимается как «отражение вечно развивающейся материи» (Соч. Т. 19. С. 4), и в особенности «Философские тетради» (изд. в 1933), составленные из конспектов к основным сочинениям Гегеля, с выписками и набросками, среди к-рых - фрагмент «К вопросу о диалектике». Основные положения этого фрагмента о единстве Д., логики и теории познания, тождестве противоположностей и переходе их друг в друга бесконечно цитировались в трудах советских философов в качестве «гениального вклада в сокровищницу марксизма-ленинизма», но вместе с тем в связи с толкованием материалистической Д. как учения о наиболее общих законах развития природы, общества и человеческого мышления породили споры о возможных способах их соединения. Объявленная чуть ли не философским «завещанием» Ленина задача написания диалектической логики как у Гегеля, но на материалистической основе, несмотря на огромные усилия, потерпела неудачу. Марксистская Д. советского периода практически на всех этапах ее существования свелась к схоластическому комментированию отдельных положений «классиков», восхвалению и приспособлению их к политическим и идеологическим задачам «текущего момента». Редким исключением на этом фоне были труды историков философии В. Ф. Асмуса (по истории античной философии и нем. идеализму), П. П. Гайденко, М. А. Дынника, В. П. Зубова, С. Я. Лурье, А. О. Маковельского, М. К. Мамардашвили, П. С. Попова, В. В. Соколова и др., посвященные различным историко-философским аспектам Д. и отличающиеся профессиональным подходом. |
|
|
