| Эта точка зрения является наиболее распространенной среди современных ученых и может быть выражена так: наука и религия заняты решением разных вопросов. Наука ищет ответы на вопрос, как устроен мир. Религия стремится ответить на вопрос, почему мир вообще существует . Относительно же исторической ретроспективы этой проблемы надо сказать, что противоречия возникали не между наукой и религией, а между учениями отдельных представителей науки, выходящих в этих учениях за пределы научных методов, и между отдельными богословскими течениями (схоластика), смешивающими научную и богословскую постановку вопроса . Кроме этого, не исключено и умышленное извращение научных методов с целью использования их как средства борьбы с религией. Наиболее авторитетно эта мысль выражена у Макса Планка, основоположника квантовой физики, который в одном из официальных выступлений сказал, что «атеистическое движение… усердно использует естественнонаучное познание, продолжая, якобы в союзе с ним, все более быстрыми темпами оказывать разлагающее влияние на все слои народа по всей земле» . Мысль о невозможности противоречия между религией и подлинной наукой усиливается внутренней связью между ними. Христианство учит, что весь видимый мир создан Богом. Этот мир своей целесообразностью, разумным устройством в себе самом содержит свидетельство о высочайшем Разуме, устроившем все. «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы», — говорит Апостол ( Рим.1:20 ). Премудрость мирового устройства в полной мере открывается при занятиях естественными науками, ибо во всем, начиная с устройства атома и кончая всем мирозданием, видны разумность, строгай порядок и гармония, свидетельствующие о Творце. Именно поэтому такие выдающиеся личности, как Кеплер, Лейбниц, Ломоносов, Менделеев, Циолковский, Планк, Павлов, Филатов были не только великими учеными, но и глубоко религиозными людьми, подлинная наука не только не противоречит религии, но, напротив, способна углубить религиозное чувство, ибо «научное переживание истины есть в каком-то смысле «видение Бога». Рассматривание вопроса о взаимоотношении религии и науки уместно будет заключить высказыванием на данную тему одного из классиков современного естествознания, который пишет: «Куда ни кинь взгляд, мы никогда не встретим противоречия между религией и естествознанием, а, напротив, обнаруживаем полное согласие как раз в решающих моментах. Религия и естествознание не исключают друг друга, как кое-кто ныне думает или опасается, а дополняют и обуславливают друг друга» . |
| Таким образом, есть достаточное основание выбрать Ришара как парадигмальную фигуру для патристического возрождения последних пятидесяти лет. Возрождение основано на научном оперировании всем корпусом древней христианской литературы, организованном методологически на международном уровне так, что тысячи микрофильмов древних рукописей распространяются как никогда прежде 524 . С этого времени филологи-классики и историки получили доступ к сокровищнице литературы и документов поздней Античности, на которые они смогли взглянуть по-новому. Высокие требования, примененные при анализе письменных источников и в их текстологии, привлекли множество молодых ученых, которые в противном случае никогда бы не подумали вступить в область патристики 525 . Еще одна характеристика патристического возрождения в континентальной Европе за последние пятьдесят лет – это то, что патристика приобрела такую научную силу, которая позволила ей изменить свой научный статус, не потеряв собственной идентичности. После обучения в библиотеке Ватикана, где Марсель Ришар подготовил свою докторскую диссертацию по теологии под руководством Робера Девресса 526 , и после побега из немецкого концлагеря, в обстоятельствах войны и послевоенной разрухи Ришар оказался в мире светской науки. Здесь он стал вдохновителем ученых всего мира. Без религиозной, социальной или даже научной дискриминации он активно работал как учитель и наставник, великодушно делясь многочисленными плодами своего труда и даже посвящая существенную часть своего времени работе других 527 . Его опыт кажется мне парадигмальным не только из-за его работы по открытию древних рукописей, но и потому, что он иллюстрирует масштабное перемещение патристики из церковных рамок к европейской секулярной науке. Рожденная в вероучительных спорах и тесно связанная, по крайней мере в римско-католической традиции, с историческим богословием, противопоставленным неосхоластике, патристика во второй половине XX в. принципиально изменила саму природу своей научной релевантности. Лучшей иллюстрацией произошедшего сдвига может послужить последовательность смены редакторов и формата более чем 370 томов Sources chretiennes. Эта серия, основанная незадолго до Второй мировой войны небольшой группой иезуитов в Лионе, постепенно включала в себя все больше томов, подготовленных учеными и студентами государственных университетов. Наконец все начинание получило административное и финансовое покровительство государственной организации CNRS. Таким образом, из своей сугубо церковной сферы патристика перешла в область профессиональной академической науки. Трудно представить себе более радикальную и плодотворную перемену. |
| Постепенно, через ежегодную практику копирования древних фресок – процесс этот растянулся на 17 лет – художник наконец стал улавливать «этот оттенок, этот запах, этот признак великой науки, страсти, стремления…». Но приоритет высот западного искусства был у него что называется в крови. Он сквозит даже в его восхищении псковскими фресками XVI в. «В 60-е годы, - говорит акад. Крылов,- в Свияжске были уничтожены фрески XVI века. А ведь там - такое письмо, такая сила, такая пластика, такое совершенство формы… потрясающей красоты… которые ставят этот храм, эту живопись в один ряд с лучшими произведениями человечества эпохи ренессанса. Это шедевр». То есть «наши шедевры» он невольно лишь подтягивал, ставил в ряд «с лучшими произведениями человечества эпохи ренессанса». Признание особости древнерусской культуры, иное видение красоты далось академику Крылову с трудом. Тем ценнее результаты. Постепенно все красоты западного искусства отошли в сторону, - заключает академик, - и стали мне не интересны. Вот уже 25 лет я руковожу мастерской церковно-исторической живописи, основанной по инициативе акад. Мыльникова. Копирование древнерусских фресок является обязательным при обучения студентов, ведь в процессе работы молодые живописцы постигают те основы, которые держали наших предков в жизни. И в заключении хочется привести характерный пример разности древнерусской и западной (той же эпохи ренессанса) культур. Из интервью Т. Ромашкевич. Однажды в Псков приехал французский журналист, культурный обозреватель газеты «Фигаро». Он поднялся рассмотреть фрески церкви Федора Стратилата XIV в. Когда его спросили, где он так долго был, он ответил: «На небе». И еще он сказал: «Я понял, чем мы отличаемся от вас. Мы всю свою историю смотрели не на небо, а через чистое стекло на чисто вымытый дворик. А вы всю свою историю напрямую общались с небом. Мы делали цивилизацию, а вы – великую культуру». Фильм Марины Мироновой «Театр на линии фронта. Донбасс опера». начинается с классического фуэте на фоне руин, в которые превращен театр. Но балерина этого не замечает. Она парит…Как некий символ, символ стойкости театра, стойкости профессии. Почти не ощутимая, но – непобедимая. Этот фильм о том, как коллектив театра «ДОНБАСС ОПЕРА» выживает эти военные девять лет. И ведь выживает! И ведь жив! На гастроли выезжает по 200 человек. Без сомнения: они острее чувствуют классику. А какой сильный, какой мощный вокал! Невольно ловишь себя на мысли, что в такой театр пойти хочется. Там есть что-то большее, чем в обычном театре. Там есть находки (например, для большого хора), которые заставляются просто содрогнуться… Невольно вспоминается, что до революции певчих в большие храмы Петербурга приглашали из Новороссии, Малороссии. Значит уже тогда отмечали особенность их голосов. |
| Первыя попытки ввести церковно-историческую науку в русских духовных школах относятся лишь к началу XVIII века. Но эти попытки имели мало успеха, и так было не только в начале, но и в течение всего XVIII века. Известный Духовный Регламент, составленный сподвижником Петра I-ro, архиепископом Псковским, а потом Новгородским Феофаном Прокоповичем выражает довольно забот о распространении и устройстве духовных школ в России; но так как Регламент покоится на схоластической почве, то в его проекте духовных школ почти совсем не было отведено места для истории церковной и гражданской. Историю, ту и другую, проектировалось преподавать в течение только одного года и притом в связи с изучением языков. История или исторические примеры должны были увеселять юношей, поглощаемых скучным делом изучения классиков. По мнению Регламента, ученики охотнее будут учиться, «когда невеселое языков учение толь веселым познанием мира и мимошедших в мире дел растворено им будет» 607 . История, по Регламенту, представлялась веселой забавой для скучающих юношей. Мнение не высокое! Едва-ли оно хоть сколько-нибудь могло располагать к серьезному занятию историей. В частности изучению церковной истории не было отведено самостоятельного места в школах, проектированных Феофаном. Изучение её сливалось и смешивалось с изучением гражданской истории. Дальнейший ход русского духовного просвещения показывает, что школы, проектированные в Регламенте, прививались туго на русской почве; исторические и церковно-исторические науки долгое время остаются в полном пренебрежении. Через 40 лет по издании Регламента Екатерина II в одной инструкции Св. Синоду замечает, что семинаристы не знают ни истории церковной, ни истории гражданской 608 . Во второй половине XVIII века некоторые более просвещенные русские архиереи старались было заводить в семинариях классы истории, но кажется безуспешно. Московский митрополит Платон в шестидесятых и семидесятых годах XVIII-ro столетия делает личную попытку ввести общую историю, т.е. |
| Человек, принявший такую точку зрения, может «потерпеть» религию в той мере, в которой она не мешает устанавливать «научную истину». Наименее всего вступают в противоречие с эволюционной научной парадигмой индийская и китайская философско-религиозные традиции (к которым с б о льшим интересом относился Вернадский). В историческом христианстве слишком много чудесного и сверхъестественного – и в Ветхом Завете, и в Евангелии, и в житиях Святых. Догматическое же учение Православной Церкви, бесспорно, является для телеологического эволюционизма непреодолимой помехой. Библейское время, соответствующее нескольким тысячелетиям существования мipa, Вернадский считал неправильным и искажающим действительность. Он не принимал христианской хронологии, хотя сам указывал на иных великих учёных, разделявших библейский счёт времени: «Это принимал Ньютон , и это пытался научно сделать понятным Эйлер через поколение после него... В сущности, вплоть до середины XIX в. европейско-американская научная мысль вращалась в чуждой и во враждебной ей обстановке понимания длительности реальности, объекта своего изучения» [там же]. Итак, Вернадский называл основанную на библейском Откровении христианскую позицию «чуждой» и «враждебной» научной мысли. Он выражал радостную надежду на то, что церковное влияние на жизнь человечества будет ослабляться и уменьшаться. Удовлетворение вызывала у Вернадского возможность не считаться с «формально господствующими религиозными утверждениями верующих христианских, еврейских, мусульманских и других церквей, обладающих реальной силой» с. 102]. Своё материалистическое, вполне безбожное мipoboззpehue Владимир Иванович сохранил до конца жизни. О личной кончине он писал вполне спокойно: «Готовлюсь к уходу из жизни. Никакого страха. Распадение на атомы и молекулы. Если что может остаться – то переход в другое живое – какие-нибудь не единичные формы «переселения душ», но распадение на отдельные атомы или даже изотопы» с. 152]. Ни рая, ни ада, ни бессмертия души, ни посмертного суда, ни Жизни Вечной. Глава 3. Вернадский – сциентист. Вера в приоритет науки |
| Грамши, Д. Лукач, Г. Маркузе, посвящены исторической тематике. Что же касается профессиональных советских историков, как впрочем, и историков других коммунистических государств, то их вклад в науку, как правило, был тем серьезнее, чем более формальной, а еще лучше, лишь ритуальной была их принадлежность к марксистской школе. В центре теоретических интересов Маркса стоял капитализм. Генезис капитализма был главной темой исследований и классика социологической науки М. Вебера. При этом Вебер выбирает исходной точкой в интерпретации тайны зарождения современного капитализма нечто прямо противоположное тому выбору, который лежит в основе марксизма. Маркс из капитализма как экономической формации выводил капиталистическую политику, идеологию, искусство, и даже, насилуя здравый смысл, религию, а М. Вебер происхождение капитализма выводит из протестантской, по преимуществу кальвинистской, сотериологии и морали. По Веберу, неуверенность в своем спасении побуждала последователей Кальвина стремиться к жизненному успеху, в котором они с удивительной богословской наивностью пытались высмотреть знаки Божественного благоволения. В то же время их серьезность в приверженности к христианской этике в однобокой интерпретации Кальвина, у которого пафос любви стушевывается перед раскаленной ненавистью к неисправимым грешникам, предвечно обреченным на безысходные муки ради вящей славы Божией, отвращала капитанов раннекапиталистической промышленности из числа пуритан от расточительности, побуждала их строго относиться к себе и не щадить нанятых рабочих, для которых, очевидно, изнурительный труд и бедность были уделом, который этим отверженным дал Господь ввиду их еще до появления на свет прозираемой Им порочности. Мысль оригинальная и, если ее воспринимать с известным реализмом и сдержанностью, отчасти объясняющая стремительный рост капиталистической промышленности в Великобритании, в особенности в Шотландии, и потом в Соединенных Штатах. Одним из самых ошеломляющих философских дебютов эпохи между Первой и Второй мировыми войнами явилось появление первого тома «Заката Европы» О. |
| Признав факт различия людей по их природным дарованиям, мы тем самым предрешаем уже вопрос о наследственности таланта, или, точнее, талантливости. Если те элементы, из которых слагается талант, прирождены человеку, то, очевидно, он получил их от родителей. Возражать против этого можно только под условием другого понятия о наследственности как преемстве тех особенностей, которые заметно проявились в предках. Если мы не признаем наследственным того богатства, которое сын приобрел чрез разработку золотоносной руды в своем родовом имении, о существовании которой отец и не предполагал, то, прилагая то понятие о наследственности, которое высказывается в суждениях об этом факте, к преемству элементов таланта, мы вправе утверждать, что наследственность таланта – факт далеко не всеобщий и наблюдается в случаях, которые можно считать исключениями. Гальтон в своем первом сочинении обобщает результаты своих исследований таким образом: А Число исследованных фактов Число случаев наследственности Отношение В к А Лорды-канцлеры Государственные люди при Георге III Премьеры Полководцы Писатели Ученые Музыканты Живописцы Классики Среднее число – 0,5. В «English men of science» он приводит такие данные по вопросу о наследственности таланта современных английских людей науки: Из 191 только 59 избрали свою карьеру по врожденной склонности (следовательно, только 0,3). Из числа 91 56 ученых избрали свою отрасль естественных наук безусловно по врожденной склонности (0,6), 11 – безусловно не по врожденной склонности (0,12), и в 24 случаях врожденная склонность к данной специальности была сомнительна (0,26) (Семья и Школа. Декабрь. Стр. 282–283). Если свести все эти данные к одному знаменателю, то оказывается, что отношение случаев наследственной талантливости к случаям, в которых наследственность сомнительна, равно 0,4=(0,5+0,3)/2 или 0,55=(0,5+0,6)/2. Таким образом, цифра 0,5, выведенная Гальтоном из статистических данных, собранных в его первом сочинении, оказывается весьма твердою, и уклонение от нее весьма незначительно. А признать законом, определяющим преемство талантливости, то, что замечается только в половине наблюдаемых фактов, едва ли возможно. Такое скептическое отношение к этому численному данному усиливается еще тем методом, которым произведено у Гальтона это обобщение. На чем основывается учение о наследственности таланта? |
| – Гоголь шагнул в классики чуть ли не со школьной скамьи? – Через три года после окончания гимназии. Это говорит о высоком, европейском уровне российского образования. Правда, гимназия, хоть и находилась в провинциальном Нежине на Черниговщине, но именовалась в честь своего знаменитого мецената-основателя «безбородковской», с изучением «высших наук», и из нее вышло несколько десятков выдающихся государственных деятелей, ученых и литераторов, в том числе Кукольник и Гребенка. В 1837 году тоже молодой человек 23-х лет, начинающий художник, гулял в Петербурге по Летнему саду, делал зарисовки. Он никогда ранее не занимался стихотворчеством, но здесь его впервые посетила муза поэзии, и он стал записывать балладу о несчастной любви девушки и казака на родном черкасском наречии. Так родились первые произведения Шевченко, восемь из них при помощи Гребенки были изданы здесь же в Питере в 1840 году сборником, названным «Кобзарь», который дополнялся, переиздавался и считается вершиной украинской поэзии. В 1860-е годы в Петербурге издавался единственный в империи украиноязычный журнал «Основа», здесь же в конце века вышел трехтомник академика Яворницкого «История запорожских казаков», основной труд по казачеству. Так что имперская столица угнетения и порабощения народов была колыбелью украинской литературы, литературного языка, исторической мысли, или, как сегодня говорят, – самоидентификации украинского народа. – Кобзарь – слепой сказитель народных дум, былинные песнопевцы, устное творчество, народные говоры… Почему к ним обратились в это время? – Это была реакция на всеевропейскую культурную глобализацию, которая в России началась с реформами Петра Великого. Они, как известно, заключались в перестройке всего уклада жизни, хозяйствования, госуправления, мысли, творчества под европейские стандарты. Переворот произошел и в культуре. Церковнославянский язык и шрифт оставили для церковных изданий, а русский язык, который был опрощенным вариантом церковнославянского, подвергся европеизации. Петр упростил написание букв, сократил их количество, а самое главное – ввел гражданский шрифт, которым мы пользуемся и поныне. Академик Лихачев считал, что его стоит называть «петровским». Грамотность стала доступней и в чтении, и в написании. В последующем этот шрифт стал использоваться в Болгарии, Румынии, Сербии. Огромную роль играла переводная литература, прежде всего научная, хозяйственная, военная и т.д. Людей посылали учиться в европейские страны, а затем заставляли переводить на русский множество книг. Они не могли найти аналогов, поэтому в язык вошли тысячи слов иностранных заимствований. Началось переформатирование языка, которому надо было обслуживать неведомые ранее сферы науки, производства, культурного творчества. |
| Пользуюсь случаем рассказать один курьез об о. Н–ве. На его цензуру была отдана моя вступительная лекция, прочитанная в университете, при печатании ее в Бог . Вестн. (1895 г., т. IV). В ней находились слова: «жизнь Иисуса Христа». Мудрый цензор к словам «Иисуса Христа» прибавил от себя еще два слова: «Господь наш». Неужели о. Л. воображал, что это необходимо было сделать? Такая поправка уместна, разве, в сочинении ученика 4-го класса духовного училища. Да и какой смысл имеет поправка? Выражение «Господь» ниже, по содержанию, слова «Христос», означающего Мессию. Что же касается выражения: Господь, то оно значит: господин и равно немецкому: херр, английскому: лорд и французскому: м-ieur. Господов, притом, много, а Мессия один. Укажу ему на изречение: Кол. 4:1 : «господие, правду и уравнение рабом подавайте». Я исполнил каприз о. ректора, удержал его поправку в статье (стр. 295. Замечание это написано, исключительно, для о. Л) Кстати, я только на днях узнал от бывшего в то время редактора журнала, что сей ректор не приказал ему принимать от меня статей для журнала. Благодаря этому сведению, объяснилось, почему редактор этот не просил моего участия в журнале. Впрочем, нужно призваться, что иногда и редакторы из числа профессоров по своему развитию стояли не выше о. Л, назначенного ректором из воронежских рядовых священников, по инициативе митрополита Сергия, пожелавшего таким назначением ректора смирить академию. Приведу пример. Редактор Б. В., проф. П. И. Г. раз сделал такую поправку в моей статье. В ней я говорил о крайностях папского индекса и в доказательство указывал на то, что в него входили книги самого противоположного содержания, например: «требники и языческие классики, книги о революции и по Мариологии». Редактор, по-видимому, нашел слово; Мариология (означающее: учение о Марии, т. е. Богородице) непонятным для своих читателей и заменил слова: «по Мариологии» другими: об отношениях супругов. Очевидно, он, по своему невежеству, производил слово: Мариология, от франц. marier обвенчивать и греческого λγος. Рукопись мою с поправкой проф. Г. до сих пор бережно храню и могу представить в редакцию для обозрения всех любопытствующих. И подобные эксперименты проделывались над ордин. профессором, доктором богословия, более 20-ти лет преподававшим науку в высшей школе и небезызвестным в литературе, – производились лицами, которые были замечательны только тем, что значились в списках служилых людей Российской империи. |
| Создателям же теософии их «философия» не помогла осознать, в чем своеобразие методов научного мышления в отличие от мышления религиозного. Они не могут понять, что в зависимости от материала и цели исследователь меняет методы своей работы, но настаивают на том, что даже откровенно мифологические и религиозные страницы теософской классики являются «научными» или «философскими». И эта неразборчивость в средствам (методах) означает, что философская и методологическая база теософских исследований весьма шаткая. Теософы никак не могут познать самих себя и очертить границы собственной компетентности, претендуя на универсальность своих мифологем. Что ж, «психиатр заявил бы, что люди с неустойчивой психикой, которые, как правило, и занимаются такого рода построениями, не в состоянии контролировать границы истинности своих теорий» . Личная вера теософов - например, вера в реинкарнацию - есть особенность их личного выбора, их убеждения, и суду науки вряд ли подлежит. Но историко-религиозные утверждения теософов – например, о том, что ранняя христианская традиция исповедовала принцип переселения душ - есть утверждения, касающиеся объективной исторической реальности, а значит, они могут быть проверены с помощью обычных научных процедур, принятых в истории. Тезис “христиане верили в воскресение мертвых” есть научный тезис. Это некоторое историко-культурное утверждение, фиксирующее определенный факт в истории человеческой мысли и книжности. И в качестве такового этот тезис может быть проверен: подтвержден или опровергнут. Он может быть доказан (верифицирован) конкретными свидетельствами. Фальсифицирован (то есть опровергнут) он сможет быть только в том случае, если будут найдены такие тексты, которые несомненно принадлежат к кругу древнецерковных учителей церкви, и в которых последние настаивают на переселении душ, понимая его как собственно церковную традицию. У нормальных исследователей истории древнего христианства при слышании теософского утверждения сразу появляются вопросы методологического характера. |
|
|
