| Профсоюзы, работодатели и правительство России подписывают Генеральное соглашение сроком на три года по общим принципам регулирования социально-трудовых отношений. В нем анонсирован рост заработной платы, определена поддержка рынку труда, зависимость размера пенсий от объема страховых взносов и другие меры. Экономистами и криминалистами выведена в страшной своей наготе формула: увеличение на 1% безработицы дает 5% рост преступности. Финансово-экономический кризис начался с криминала, финансовых авантюр, всевозможных обманных пирамид. Обманутым вкладчикам и дольщикам, обворованным потребителям несть числа! У далеко не с неба свалившегося кризиса есть свои организаторы и настоящие авторы, «крестные» отцы и пока не посаженные дельцы. Цена того или иного товара или услуги в рыночной экономике определяется соотношением платежеспособного спроса и предложения, с учетом покрытия общественно-необходимых затрат и издержек производства и получения дохода. Механизм ценообразования сегодня надежно закрыт от народного контроля, упрятан за так называемый «независимый» аудит . А если провести не подставной, а объективный, государственно-общественный и достоверный финансовый контроль и аудит? Необходима полная и объективная инвентаризация всей ресурсной базы для осуществления реальной модернизации. Кто сегодня «диктует» цены на продукты питания, на самые социальные из них, хлеб в первую очередь? Как тут не прислушаться к слову Д.Н. Мамина-Сибиряка, который 130 лет назад написал известный роман «Хлеб» на материалах города Шадринска (который назван в его романе Запольем): «Хлеб – все, а в России у нас в особенности. Цена хлеба «строит цены» на все остальное, и от нее зависит вся промышленность и торговля. Собственно, в России и тот процесс, каким хлеб доходит от производителя до потребителя, трудно проследить ». Стоит уточнить только, что к хлебу сегодня добавляются энергоносители, колебания мировых валют, многослойное посредничество и т.д. Сейчас поубавились разговоры о пресловутом среднем классе , о стремлении всех сделать собственниками. Даже если и сформируется такой средний слой, то пахать землю и собирать урожай в непогоду, лить металл у обжигающей печи, идти в опасный забой, вести тяжеловесный состав или возводить жилье – будет не класс собственников и чиновников. Сегодня из 25-миллионного отряда работников, занятого в материальном производстве, работающих на земле насчитывается чуть более двух миллионов человек, квалифицированных рабочих – менее трех миллионов. Зато в банковском, финансовом, офисном «планктоне » структурах недвижимости, торговли и посредничества в «поте лица» работает более 25 млн. |
| Формула «номер вместо имени» оказалась одним из самых действенных средств для порождения в людях возмущенно-негативного отношения к ИНН. Как публицистический прием, как поэтическая вольность такого рода формула вполне уместна. Но если из какой бы то ни было поэтической метафоры делают «догмат», начиная понимать ее слишком буквально – это может стать и глупостью и даже ересью (например, многих людей смущает то, что в поэтических Богослужебных текстах есть молитвенное обращение ко Кресту Господню – откуда некоторыми делается вывод, будто Крест есть особая личность). Не преминули скатиться в крайность и листовки, призывающие ужаснуться перед «номерами»: «ИНН – это личный код-номер человека, принятие которого, по свидетельству Богомудрых Старцев, является отречением от данного нам во Св. Крещении Имени Святого, отречением от Бога!» . Что ж, присмотримся к этому вопросу повнимательнее. Возникнет ли опасность для моей духовной судьбы и жизни, если государство папку, в которой оно содержит данные обо мне, пометит цифрами («Дело Нет, и в этом случае моей душе и ее связи со Христом ничего не угрожает. Дела были пронумерованы и в архивах христианских империй (Российской, Австрийской…). Свои номера были и у папок, в которых хранились данные о гражданах Советского Союза. Но это не мешало людям получать дары Духа Святого (в том числе и дар претерпения мук). В ГУЛАГе номера нашивались на одежду, и чекисты обращались к людям обезличенно-математически: «Заключенный номер такой-то». И арестованные христиане, отзываясь, говорили: «Я!» Неужели при этом благодать Божия оставляла этих исповедников? Так же и сейчас: если государство решит своих подконвойных граждан пометить номерами – это будет неприятно. Ибо что же приятного видеть, что к тебе относятся как к вещи при инвентаризации помещения. Ношение номерка будет роднить человека с мебелью и с… собаками. Ведь «меньших братьев» постигнет та же участь: «Распоряжением первого заместителя премьера московского правительства Б. Никольского утверждена методика и определен порядок государственного учета и регистрации собак… При этом животному присваивается индивидуальный пожизненный номер» . Впрочем, неприятность и трагичность – не одно и тоже. Ясно, что «Барс» останется «Барсом» – даже если в мэрии его будет именовать по другому. Ясно, что человек, которому присвоили «номер», (=неприятность) не утратил в результате этой земной компьютерной операции уникальность в глазах Божиих, не превратился в вещь ни в глазах Творца, ни в своем собственном самопознании, ни в глазах Церкви и ближних людей (что было бы трагедией). |
| – Ну что вы так смотрите? А куда еще посылать это дело про рыбку маринку? До облсуда никак не дотянем. Мелковат материалец. Ведь это не само же хищение и даже не покушение на хищение, а намеренье! Вот как у вас стоит: «обнаруженье умысла». А оно вообще по другим преступлениям ненаказуемо. Тут, конечно, иной коленкор – закон от седьмого восьмого – раз, сама личность подсудимого – два; значит, судить его будут, ну а уж там что Бог даст. – А ОСО? – спросила она безнадежно. – Ну, ОСО! ОСО-то тут и вообще ни при чем. Оно хищениями не занимается. Ведь пакета сюда не приложишь. – Почему? – это вырвалось у нее почти криком. – Ну а как его прилагать-то? К чему? В пакете – меморандум, а седьмое восьмое – преступление открытое, хозяйственное. Тут никаких секретов быть не может. Поэтому референт в Москве наш пакет и вообще не распечатал бы. Посмотрел бы на заголовок и завернул все обратно. «Мы такими делами не занимаемся. Посылайте в суд». Вот и все. – И все, – повторила она бессмысленно. – И все до копеечки, Тамара Георгиевна. И знаете, что будет? Уйдет ведь от нас Зыбин! Как колобок в сказке, уйдет! Такими делами занимается или прокуратура, или, в крайнем-крайнем случае, экономически-контрреволюционный отдел – ЭКО, а мы СПО – секретно-политический. Правду говорят, что политика от экономики неотделима, но это не про нас. – Он улыбнулся и провел маленькой худенькой ладошкой сначала по чахлому, но резкому мартышечьему лицу, потом по прекрасным иссиня-черным волосам на зачес. – Значит, дело пойдет в районный суд, а он на Ташкентскую аллею в общую тюрьму. Это, очевидно, сейчас и есть предел его мечтаний. – А суд? – спросила она. – А суд будет его судить по УКА. Вы бывали в районных судах? Ну, понравилось? Там демократия полная. Заседания открытые, с участием сторон. Адвокат выступает, свидетелей вызывают. Вот он их и вызовет. Директора, деда, Корнилова, а эту самую его штучку, с которой ездил за рыбкой, вызовет уж сам суд. И что получится? На работе у него ажур, растрат и хищений нет. Даже наоборот, имеет Почетную грамоту за проведение инвентаризации. Выявлены и учтены какие-то ценности. Об этом и в «Казахстанской правде» было. Все это он, конечно, сразу же выложит на стол. Свидетели покажут то же: там они бояться не будут, не та обстановочка! Значит, что же остается? Намеренье? Намеренье незаконно приобрести у рыбаков рыбу. А он скажет: «Нет, я хотел приобрести через правление, а ездил узнавать, есть вообще рыба или нет». Да и у кого, скажет он, индивидуально я хотел ее приобрести? Что это за люди? Где они? Я их и не видел ни разу. Да их и вообще на свете нет. Вот вы, скажет он, допрашивали ларечницу, к которой я заходил. Она говорит, я называл ей какие-то фамилии, но она их не помнит. Граждане судьи, да если бы такие люди действительно состояли в колхозе, как бы она не помнила их фамилии? Логично ведь? Ну конечно, вспомнила бы. Это и я вам скажу. |
| Такое понимание природы Евхаристии подтверждалось Цвингли ссылкой на Мф. 26. 26: «... сие есть Тело Мое». Эти слова были произнесены Христом во время Тайной Вечери накануне Его смерти и указывали на то, как Он хотел, чтобы Его вспоминали в Его Церкви. Христос как бы сказал: «Я вверяю вам символ Моего непротивления и свидетельства, чтобы пробуждать в вас воспоминание обо Мне и Моей доброте к вам. Когда вы будете видеть этот хлеб и эту чашу, поднимаемую во время памятной трапезы, вы вспомните обо Мне, Принесенном за вас в жертву, как если бы вы видели Меня перед собой, как сейчас, сидящего за трапезой вместе с вами». Для Цвингли смерть Христа имеет такое же значение для Церкви, как битва при Нехенфельсе для Швейцарской Конфедерации. Это событие является центральным для самосоз нания и самопознания христианской Церкви. Точно так, как воспоминание о битве при Нехенфельсе не подразумевает повторения битвы, Евхаристия не предусматривает ни повторения жертвы Христа, ни Его присутствия при воспоминании. Евхаристия является «воспоминанием о страданиях Христа, а не жертвой». По причинам, на которых мы остановимся ниже, Цвингли настаивал на том, что слова «... сие есть Тело Мое» не следует принимать дословно, что, таким образом, исключало мысль о «реальном присутствии Христа» при Евхаристии. Как человек, отправляющийся в долгое путешествие, оставляет своей жене на память перстень, чтобы та помнила его до возвращения, так Христос оставляет Своей Церкви знак, чтобы она помнила Его до дня его второго славного пришествия. Цвингли о реальном присутствии Происхождение взглядов Лютера на реальное присутствие Христа можно проследить на примере его отношения к, на первый взгляд, незначительным событиям, происшедшим в 1509 г. В ноябре этого года в небольшой голландской библиотеке состоялось обновление кадров, что вызвало необходимость инвентаризации фондов. Эта работа была поручена Корнелию Хоену, который обнаружил, что библиотека содержит значительное собрание сочинений известного гуманиста Весселя Ганфорта (ок. |
| В большой мере, они связаны с тем, что виртуальный мир не создает своих форм и вынужденно ограничивается манипулированием с готовыми формами, их всевозможным дроблением и комбинированием; и эта вторичная, зависимая позиция по отношению к миру наличного имеет психологические последствия: влечет фрустрацию, протест и тягу к освобождению, которая может выразиться лишь в разрушении форм и норм - разумеется, виртуальном разрушении, бесконечное разыгрывание которого составляет главное занятие масскультуры. Другой виртуалистский стереотип - " виртуальное творчество " , широкий разлив которого мы наблюдаем: творчество без принятия ответственности и без притязаний на истинность, творчество полу-понарошку, творчество для пробы, для понта, для стеба, для прикола... - творчество, постулирующее, что все существующее, будь то в сфере материальной или духовной, есть только виртуальность. Однако все существующее не есть виртуальность. В бытии-действии виртуальная реальность - только недород бытия, низший горизонт минимальных недо-обналиченных событий; тогда как человек - Нексус, действующая связь между всеми горизонтами. Горизонты имеют порядок, и, наряду с низшим горизонтом, между ними есть высший. И эти простые вещи достаточно ясно говорят, какими же должны быть отношения человека и виртуальной реальности. 1996 " Духовная практика " и " отверзание чувств " как феномены энергийной антропологии. Компаративный анализ Было бы можно подумать, что мы уже достигли поставленных целей, сформулировав философское определение виртуального события и развив интерпретацию виртуальной реальности как определенного горизонта в онтологическом измерении бытия-действия. Но быстро становится понятно, что наши выводы дают лишь начальное и крайне неполное знание и об онтологической ситуации в целом, и, в частности, о статусе и свойствах виртуальной реальности. Наш онтологический анализ носил покуда характер своего рода инвентаризации: мы констатировали, что в рамках дискурса энергии возникают такие-то и такие-то классы событий, которые следует интерпретировать как онтологические горизонты, располагающиеся в измерении бытия-действия. |
| — Вот! Это тебе! И он, вынув из конверта листок бумаги, на котором было что-то напечатано, протянул его мне. Я читала, и строчки плясали перед моими глазами: «На торжественном собрании по поводу Дня шахтера 23 августа 1951 года начальник участка Сидоркин Василий (ага, он уже начальник!) предложил премировать… сто рублей… высказать благодарность… мужество и находчивость… предотвратить аварию… могущую причинить человеческие жертвы… материальные убытки…» Я смутно помню, как Кирпиченко взял из моих рук эту бумагу и сказал: — Можешь идти. Премию тебе выдадут! Я словно летела на крыльях сквозь ночь и непогоду, и сердце пело. Слезы душили меня. Шахта вспомнила обо мне! Шахта сказала мне спасибо! Меня уже там не было, и не было никакого интереса поощрять отсутствующего. Но начальник участка, когда надо было назвать самого достойного извсех, назвал меня — женщину, уже изгнанную из шахты! В бараке встретили меня удивленные взгляды: — Как это тебя не посадили? Репутация Кирпиченко вполне оправдывала подобный вопрос. Впрочем, своей премии — ста рублей — я так и не получила. Но разве имело это какое-нибудь значение? «Снежки» В книгах часто встречаешь героев, которых обуревает «демон далеких дорог». Каюсь: в свое время я им завидовала. Не совсем искренне, но все же… Я сама мечтала о дальних дорогах, может быть, именно оттого, что очень уж хорошо было мне у себя дома. А в неволе, когда этапы так же неотвратимы, как смена времен года, казалось бы, они не должны пугать, ведь у тебя нет ничего своего — ни семьи, ни работы, ни даже нар, на которых спишь. И все же любой этап пугает. Не оттого ли, что когда у человека нет ни прав, ни свободы, то он может ожидать от любой перемены лишь перемены к худшему? Этап — это прежде всего сдача казенных вещей. Казалось бы, чего проще, сдаешь то, что получил из лагерной каптерки: валенки или ботинки, телогрейку или бушлат, смену белья, миску, ложку. Иногда в виде особого исключения люди получали одеяло и обязаны были его сдать. Вот тут и начиналась свистопляска. Те, кто ведал вещдовольствием (обычно вольнонаемные, к тому же семейные), щедрой рукой черпали из каптерки все, что могли использовать — продать, обменять, а записывали недостающие вещи в специальные книжки заключенных, особенно женщин, ведь женщины всегда умеют — всеми правдами и неправдами — прибарахлиться. И вот эти вещи конфискуются взамен «утерянных» (а в действительности неполученных) казенных вещей. А чтобы ни одна мало-мальски хорошая вещь не могла ускользнуть от жадных глаз дежурнячек, они роются в личных вещах своих жертв и не менее жадные руки обшаривают бесцеремонно их тела… Трудно найти слова, чтобы объяснить тем, кто не подвергался этой унизительной процедуре — инвентаризации и обыску! |
| Величие предполагает великое служение. Тогда как прогресс идет сам по себе, куда его влечет масса накопленных экспериментов. Ему не надо оказывать никакого другого сопротивления, кроме веса собственного тела. Это похоже на компаньонство околевшей собаки и реки, по которой ее несет течением. Когда после очередной инвентаризации прежний хозяин-стекольщик подсчитывал точную сумму своих барышей, у него, должно быть, все-таки мелькала мысль о скромном компаньоне, который дохаркивает остатки своих легких в пепел очага, сидя между дремлющей паршивой кошкой и люлькой, где верещит недоносок со старческим личиком. Автор книги «Стандарты» приводит ставшую известной фразу одного американского промышленника, сказанную журналисту, который, осмотрев его завод, выпивал с хозяином перед тем, как сесть в поезд. Журналист вдруг хлопает себя по лбу и спрашивает: «Какого черта у вас нет пожилых рабочих? Ни одному из тех, что я видел, никак не дашь больше пятидесяти…» Промышленник молча пьет вино и говорит: «Возьмите сигару, давайте-ка мы с вами закурим и пройдемся по кладбищу». Тот хозяин-стекольщик тоже, должно быть, иногда прогуливался по кладбищу. И не затем, чтобы там помолиться, ибо буржуа той поры все были вольнодумцами; очень возможно, что он там скорбел и даже предавался размышлениям. Почему бы и нет? Я говорю это вполне серьезно. Люди, которые меня совсем не знают, часто принимают меня за ярого фанатика-памфлетиста. Я повторю еще и еще раз: полемист до двадцати лет — забавен, до тридцати терпим, к пятидесяти — невыносим, а далее — просто неприличен. Полемический зуд у старца представляется мне одной из разновидностей эротизма. Одержимый заводится с полоборота, говорят в народе. Далекий от того, чтобы заводиться, я все свое время отдаю тому, чтобы понять — и это единственное средство от истерической горячки, в которую в конце концов впадают те несчастные, кои шагу ступить не могут без того, чтобы не угодить в какую-нибудь несправедливость, как в ловушку, тщательно замаскированную в траве. |
| На практике это давало местным органам власти очень широкие возможности. Можно было на любом молебне, при такой формулировке, обнаружить принудительное изымание денег. Вы собрались, молитесь по какому–то нарочитому поводу, и люди вам жертвуют, значит, вы у них деньги изымаете. Точно так же и плата за требы. Достаточно было прихожанину не сойтись со священником в цене за крещение или отпевание, как он совершенно спокойно, ссылаясь на этот закон, мог обращаться в государственные инстанции и говорить, что священник у него вымогает деньги. Никакие церковные религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. Эта система у нас была до 1989 года. Обратите внимание на слово «никакие». До революции приходы не имели права юридического лица и права собственности, но могли иметь эти права другие церковные учреждения, здесь же все это отменяется. Все имущества существующих в России церковных религиозных обществ объявляются народным достоянием. Здания, предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются по особым постановлениям местной и центральной государственной власти в бесплатное пользование соответствующих религиозных обществ. Даже то, что еще практически не конфисковано, уже является не церковным. Должна была произойти инвентаризация всего того, что у Церкви есть, а местные власти потом могли в отдельных случаях что–то пока оставить Церкви, а что–то сразу забрать. Нежелание Церкви что–то отдать рассматривалось как сопротивление исполнению общероссийского закона, как бы это имущество у Церкви ни появилось. Все это сразу же — государственная собственность и обречено на изъятие. Таков был декрет о свободе совести. 24 августа 1918 года появилась инструкция к декрету, которая предусматривала конкретные меры его проведения в жизнь. В этой инструкции говорилось о том, что в приходе ответственность за все возлагается на группу мирян численностью в 20 человек. Так появились «двадцатки», и это была мера, совершенно продуманная. Подрывалась власть настоятеля, власть священника на приходе, и, более того, он ставился под контроль мирян, этой двадцатки, потому что она несла ответственность за любые действия священнослужителя, которые могли не понравиться властям, и тем самым вынуждены были его как–то контролировать. Естественно, что на группу мирян влиять было гораздо легче, чем на священника. Одного мирянина можно было вызвать и сказать, что его лишат карточки, если он будет делать не то, что нужно, другого можно будет лишить дров, третьего отправить на трудовую повинность. |
| 4.5. Подготовка документов по установлению и регистрации адресов производится на платной основе по утвержденным расценкам. Стоимость работ по установлению, оформлению документации и регистрации адресов устанавливается в размере : — для физических лиц (граждан) — одной минимальной месячной заработной платы; — для юридических лиц — пяти минимальных размеров месячной заработной платы. Оплата услуг по установлению, оформлению и регистрации адресов производится при подаче заявок на установление адреса и распределяется между Ростовским — на — Дону управлением городского кадастра и геодезии и Муниципальным предприятием технической инвентаризации в равных долях. Новый адрес принимается на обслуживание организациями и предприятиями города только при предоставлении удостоверяющих адрес документов. 5. Порядок исключения адресов и улиц из адресного реестра 5.1. Исключение из адресного реестра улиц производится на основании постановления мэра города, в случаях сноса всех построек, имевших адреса на данной улице, и изменении принципиального стиля будущей застройки (полной перепланировке). При переименовании улиц производятся соответствующие изменения отдельных записей в структуре информации об улицах. 5.2. Исключение из реестра адресов строений производится в случаях: — полного сноса строений, имевших адрес; — образовании нового имущественного комплекса строений при объединении двух и более смежных земельных участков в единый участок с новым кадастровым номером. В подобных случаях в адресном реестре остается один адресный номер, а другой (другие) исключаются. 5.3. Исключенные из реестра наименования улиц и обозначения адресов в будущем могут быть использованы при наименовании новых улиц и адресации новых строений. 6. Требования к порядку нумерации новых строений 6.1. Выделение и оформление границ улиц, определение порядка нумерации строений на них производится на основе планов детальной планировки и планов застройки данной территории с использованием актуализированных картографических материалов. При выделении улиц и формировании их границ должны выдерживаться следующие требования: |
| Разделы портала «Азбука веры» с 2005 года Рухольная – 1) кладовая в монастыре , предназначенная для хранения монашеской и мирской одежды; 2) вещевой склад/кладовая при монастыре, или приходе; 3) любое помещение, предназначенное для хранения вещей, подчас – устаревших, не используемых в быту. В этимологическом отношении слово «рухольная» соотносится со словом «рухло» — пожитки, груз, движимое имущество. Однокоренное слово – рухлядь, рухло, рыхляк – в Средневековой Руси словом «рухлядь» c XIV в. обозначалось любое движимое имущество, т. н. «рушимое добро», то есть разделяемое, отделяемое, переносимое, в отличие от недвижимого имущества. В прежние времена слово «рухлядь», означало пожитки, домашний скарб. Впоследствии этим словом стали обозначать вещи, вышедшие из употребления, то есть хлам, хламье, ветошь, барахло и пр. На Руси также существовало устойчивое выражение «мягкая рухлядь» — в узком смысле слова меха и меховая одежда, пушнина, в широком смысле слова – одежда в принципе. Не стоит путать понятие «рухольная» с понятием «ризница», хотя и там и там могла храниться одежда. Ризница – это отдельное помещение под богослужебную одежду и богослужебный инвентарь, в то время как «рухольная» — практически любая кладовая, но, как правило, для не-богослужебной одежды (и инвентаря). Заведующий рухольной/рухольными при монастыре/приходе – рухольный. В его обязанности входит обеспечение порядка в помещении (рухольной) и надлежащего хранения вещей, инвентаризация и выдача вещей (в первую очередь одежды) трудникам, послушникам и братиям общины. Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля также указывает, что как в монастырях, так и вне их, понятие «рухольная» использовалось для обозначения рабочей комнаты, мастерской/мастеровой: «рабочая изба, либо покой, для ремесла, поделок» 1 . Рухольная в православной монашеской традиции Традиция создавать в монастырях особые помещения (места) под хранение вещей и предметов – рухольных – имеет давнюю традицию. В частности, о деятельности рухольных сообщается в Уставе преподобного Венедикта . |
|
|
