| Переводы с греческого и славянского языков, начавшие появляться на Руси с введением и распространением в ней Христианства, постепенно усиливались по мере усиления грамотности и потребности любознательных людей. Большую распространенность и большое значение следует признать за греческой литературой, бывшей в древней Руси образцом, которому старались подражать. Влияние греческих переводов, вносивших в жизнь русского народа новые идеи и понятия, было весьма велико, если примем в соображение, что вся образованность древней Руси является в тесной связи с христианским вероучением. Переводная духовная литература должна была подчинить своему влиянию умы и сердца русских, искавших христианского просвещения. Главнейшее влияние переводной литературы заключается в том, что она создала собственно русскую духовную литературу, которая возникла и развилась под исключительным почти влиянием греческих образцов; по примеру греческих духовных литературных произведений, у нас стали писать разного рода сочинения. Подражание греческим образцам было не только с внутренней, но и внешней стороны. 60 Но в то же время и русские люди начали свои силы испытывать в собственных сочинениях духовного содержания, но и в этих случаях они тяготели к греческим образцам; и эти писатели были более довольны своими произведениями и спокойны, если они были ближе к греческому образчику. Таким же точно образом возникла и развилась полемическая литература против латинян. Полемические сочинения, касавшиеся латинян, появляются при самом возникновении Русской Церкви. Раннее появление этой полемики и взглядов на латинство объясняется стремлением Церкви оградить новообращенную Русь от латинских притязаний, которые были настойчивы и часты во время принятия св. Владимиром Христианства. Само собой разумеется, что общими и почти исключительными источниками для литературных взглядов Церкви о латинстве были греческие, как и вообще греческие сочинения служили для русских проводниками христианских идей. Нравственная связь Византии с Русью имела такую силу, что всякому русскому было вполне естественно и необходимо искать у греков объяснения всего того, что имело войти в содержание русской христианской жизни. |
| Отдельного рассмотрения (и, соответственно, раздела) удостоились такие уникальные, присущие только Руси учреждения, как «княжения» и «грады» (скандинавы так и называли древнюю Русь: «Гардарики», т.е. «Страна городов»). Динамика построения древнего Руского государства прослежена в главе «От «града» Кия к «городу» Владимира», т.е. начиная от самых отдалённых, во многом легендарных времён, и вплоть до начала XI века - периода, уже достаточно богато подтверждённого летописными источниками и предметами материальной культуры, в значительной степени полученными самим автором в процессе его собственных, и его коллег многолетних раскопок - в частности, на территории Киева. Будучи, как уже упоминалось, три десятилетия кряду руководителем Института археологии НАН Украины, Пётр Петрович по должности был обязан знакомиться с результатами трудов других экспедиций; являясь ответственным редактором научного журнала «Археология» он был причастен к подготовке отчётов о них для печати. То есть его осведомлённость в вопросах истории древней Руси - беспрецедентно огромна, выводы весомы, заключения практически неоспоримы. Что следует понимать, знакомясь с «Киевской Русью» - этим действительно «цокольным этажом» русской государственности, служащим фундаментом для всех прочих «надстроек»? Что созидали его всем славянским миром, и отнюдь не нынешние украинцы были главными на этой «стройке веков». «Украинцам хочется, чтоб во главе всего процесса исторического мы были, хотя ни Украины тогда, ни украинцев - в страшном сне не могло присниться, чтобы такой народ. Или в сладком сне, как угодно», - сказал Пётр Петрович в одном из своих интервью, данных по поводу выхода его книги. Ему вполне можно доверять, ибо, как он сказал, а один из интервьюеров запечатлел, «Я уже много лет больше живу в эпоху Киевской Руси, чем сегодня. Я путешествую с князьями, сопровождаю их в походах и сражениях, дискутирую с летописцами...». Сильнейшим аргументом, доставленное академиком Толочко именно оттуда, из глубины веков, служит следующее умозаключение, часто повторяемое ним: если сложить на одном столе все находки, привезенные археологами из самых разных уголков древней («Киевской») Руси, а затем предложить стороннему исследователю разложить их по «Украине», «России», «Белоруссии» и т.д., то ничего у него не получится: следовательно, речь идёт ни о чём ином, как об общем государстве русов-славян. Сопредельным сказанному был и другой его, П.П. Толочко, эксперимент - лингвистический. «Я... взял пять надписей из Софии Новгородской и пять надписей из Софии Киевской. Попросил нынешних филологов определить, какие из них русские, а какие - украинские. Никто из них с этой задачей не справился». |
| Благодаря духовному влиянию восточного христианства Киевская Русь сохраняет понимание богословия как приобщения истинам веры, а не логически-дискурсивной спекулятивной дисциплины (как это произошло на Западе, под влиянием аристотелевской логики) 137 . Поэтому в России сердцевину церковной жизни составляет не «богословское исследование», а «духовно-аскетическая практика (молитва, пост, литургия, иконопись)» 138 . Поэтому принято говорить о богословии Древней Руси как о богословии в «звуках и красках». Среди всего богатства древнерусской литературы (которую можно охарактеризовать как церковную по своему существу) 139 мы не встретим оригинальных сложных богословских сочинений. Протопресвитер И. Мейендорф указывает на два противоположных мнения по этому поводу – протоиерея Г. Флоровского и Г.П. Федотова : «оба автора (то есть Флоровский и Федотов – В.К.) указывают на контраст между Византией и Русью, но подходят к вопросу совершенно противоположным образом. Флоровский пишет о богословии и богословах но лишь немногие из русских религиозных писателей достигают интеллектуального уровня патристики, принятого им (Флоровским – В.К.) за образец» 140 . Мейендорф делает вывод, что «фактически книга Флоровского написана, чтобы показать, что в России до XIX века вообще не было богословов и что средневековая русская религиозная литература в лучшем случае была бледным подражанием византийским образцам» 141 . Причём Флоровский не рассматривает других выражений религиозного опыта – искусства и богослужения. Характеризуя позицию Федотова, отец И. Мейендорф отмечает, что «Федотов мало говорит о доктринах и догматах, он считает, что византийское христианство забыло о человеческой природе Христа, эллинизировалось (Евангелие стало книгой мистерий, источником богословских спекуляций); более правильное, „христианское“ восприятие Христа – в Его страданиях, в умалении до человеческого образа – он видит в „русском“ Православии» 142 . Нельзя полностью согласиться ни с той, ни с другой точкой зрения. Бесспорно, что древнерусская церковная литература уступала византийской и по качеству, и по количеству (протоиерей Г. Флоровский в «Путях русского богословия» практически ничего не говорит о древнерусской литературе), с другой стороны, почитание в Древней Руси святых князей Бориса и Глеба делает их символом христианского смирения и непротивления злу (по выражению Федотова, «христианской человечности»). Но это лишь часть того, что присутствует в древнерусской письменности. |
| Древняя Русь неразрывно соединена с нашим настоящим и будущим, соединена тою живою связью, какою соединен корень с ветвями дерева. Иные скажут: «Древняя Русь отжила свой век, прошла». Нет, если б это было так, то это значило бы, что Россия отжила свой век. Последующее только тогда живо, когда оно вытекает из живого предыдущего и утверждается на нем как плод его жизни. «Но Россия отбросила свой прежний путь, путь древней Руси. Итак, древняя Русь прошла», - повторят нам. Нет, не прошла древняя Русь, и путь прежний не брошен. Точно, была минута в исторической жизни России, когда произошел переворот, когда Россия отказалась от пути своего и от своей нравственной самостоятельности, когда захотела она оторваться от всей своей предыдущей жизни. Да, была такая минута полтораста лет тому назад, и точно, разрыв совершился. Но не вся Россия оторвалась от своего прошедшего, и, следовательно, связь с прошедшим, связь с древней Русью все же не утрачена. Верхняя часть России, точно, бросила прежний путь и пошла иным, не своим путем; но другая часть России стоит на прежнем пути, лишь остановленная в своем движении. Для верхних слоев, точно, прошла древняя Русь, для них только, но не для всей России. Сорванный с стебля цветок увядает, оторванные от дерева ветви сохнут. Люди верхних слоев России в полтораста лет не произвели ничего самобытного в общем деле человечества и представляют бледное явление без корня, без опоры. Они отстали от своих и не пристали к чужим; они доселе повторяют с голоса только речи других народов. Никакое солнце истины и просвещения не даст жизни, не согреет этих, разлученных с родным деревом ветвей; безполезно обливает их оно лучами своими! Простой народ, по разным условиям, по своему положению находящийся доселе в тени, в стороне от просвещения, тем не менее хранит в себе силу жизни, ибо не оторвался от родного дерева. Человек - не природа органическая. Ветви не могут самовольно оторваться от своего ствола; зато, раз оторванные постороннею силою, они не могут возвратиться к родному дереву и вновь процветать на нем. |
| Начало единодержавия в Древней Руси I В древние доисторические времена славяно-русский народ разбивался на народцы: каждый имел своё особое название, свои обычаи, свою историю и свою генеалогию: последнее показывается летописцем о радимичах и вятичах, производивших себя от родоначальников Радима Вятка; мы думаем, что и вообще название народа на «ичи», чаще всего, означало происхождение от родоначальника. По словам нашего старого летописца, каждый из этих народцев отличался «своим нравом и обычаем»; несогласно жили они между собой, напротив, вели междоусобные войны, как показывает вражда, существовавшая между полянами и древлянами. Такая рознь славянских племён, живших на русском материке, не изгладила, однако, между ними сознания общего для всех племенного единства и оттого-то они все легко усвоили название русских. Самое время, когда возникло это общее для них название, еще не определено историей окончательно. Во времена более ясные мы застаём слово «Русь» как бы местной принадлежностью земли полян; но это слово тогда имело и более обширное значение, обнимавшее вообще все славянские племена нынешнего русского материка: так летописец, пересчитав эти племена одно за другим; говорит: «ся бо словенеск язык в Руси», и, следовательно, разумеет под этим словом всю страну, населяемую пересчитанными племенами, а между тем он писал в то время, когда Русью означали преимущественно киевскую землю. Нельзя, наверное, утверждать, что это название занесено к нам пришлыми варягами, как обыкновенно думают. Быть может, оно было нашим домашним названием и прежде, так что ещё в глубокой древности, когда славяно-русские племена не соединены были властью единого княжеского рода, уже для них существовал общий признак единения под общим для всех названием Руси. Во всяком случае, если несколько народцев могли додуматься до взаимного избрания единой власти над собою, а другие более или менее легко усваивали объединяющее начало, то это одно показывает, что, при разности обычаев и нравов, между славяно-русскими народами было сознание их связи, склонявшее всех к единению. При такой наклонности к единству, вместе с существованием собственных нравов и обычаев в каждом народце отдельно, зародыш федерации лежал в первобытном строе общественного быта. Разумеется, мы здесь говорим о тех первоначальных признаках, которые, как ростки, указывают на будущее растение, а не воображаем себе существования каких-либо форм общественной связи, способных быть причисленными к видам федерации. |
| (Русско-византийские изследования). Занимаясь этими житиями, Васильевский имел в виду не только интересы русской истории, но и специально византийские. Сделанные им выводы в приложении к византийской агиографической литературе мы укажем ниже, когда перейдём к работам его по византийской истории, теперь же будем оставаться на почве русской истории. По отношению к имени «Русь» установлен также роковой пробел в древней этнографии. Ни в Скандинавии, ни в других частях Европы и России не оказалось племени или народа, который бы в IX веке назывался Русью. Взамен того постепенно накопился значительный подбор мест, упоминающих о Руси ранее 862 года, то есть ранее того периода, с которого по теории начального русского летописца началась прозываться русская земля. Эти свидетельства о Руси, извлекаемые из византийских и арабских писателей, уже и потому получают непререкаемую важность, что почти на 200 лет старше начальной русской летописи. Так как между памятниками, говорящими о до-рюриковской Руси, упомянутые выше амастридское и сурожское жития занимают первое место, то понятен высокий научный интерес, который эти жития имеют для первоначальной русской истории. К сожалению, до появления труда Васильевского об этих житиях судили или по переводам, или по небольшим отрывкам. Он первый получил в своё распоряжение греческий оригинал жития Георгия Амастридского, изучил его с точки зрения происхождения и языка, как памятник определённой эпохи, и впервые издал оба жития в полном виде, снабдив их прекрасным комментарием. В настоящее время в издании Васильевского русская наука имеет полный свод материала для одного из важнейших вопросов древней русской истории и необходимое пособие для всякого, кому придётся заниматься не только житиями, но и вообще древним периодом русской истории. Так как амастридское житие, после исследования Васильевского, может быть поставлено в числе наиболее важных памятников, из которых почерпаются данные о Руси до эпохи основания русского государства, то мы считаем необходимым отметить здесь его аргументацию по отношению как к автору, так и ко времени происхождения жития. |
| Киевскую Русь называют так, подчеркивая, что это не политическое и государственное единство, а цивилизационно-культурное. (Так мне объясняли белорусские коллеги). Насколько это корректно, сказать сложно, поскольку ранние европейские государства в принципе все были не унитарными в современном представлении. Если княжеская династия разрасталась, каждый потомок князя получал свои удельные центры. Соответственно, он вел себя более или менее вольно в своем уделе. В этом отношении, наверное, про всю Европу можно говорить, что это были не государства, а «наборы» княжеств, где правили родственники. — Зачем это делается? — Скорее всего, это происходит, чтобы отвергнуть концепцию древнерусского народа (Историки пока не определились, как называть это древнерусское сообщество: народ или народность. Некоторые подают это как синоним, некоторые ищут различия). Если обратиться к научной литературе, как белорусской, так и российской, не совсем понятно, что есть что. Был ли древнерусский народ, если была народность, и было ли вообще древнерусское единство. Так что, скорее всего, это государственный запрос — найти белорусскую государственность там, где ее не было в то время, когда понятия «белорусский» и «Белоруссия» вообще не звучали. — Вы сами какой термин предпочитаете: Киевская Русь или Древняя Русь? Имеет ли это принципиальное значение? — Не идеален ни тот, ни другой. Я все же сторонник того, чтобы называть так государственность, как она называлась в то время. Русь или Русская земля — это то, что упоминается в летописях. Соответственно, я против того, чтобы жителей средневековой Руси называли древнерусским народом. Если они называли себя русскими, то стоит поступать так же. Если все же выбирать между Киевской и Древней Русью, то Древняя Русь — более адекватный термин, потому что мы говорим, что в Древней Руси жил древнерусский народ. А в Киевской Руси тогда какой народ жил? «Киевско-русский» придется изобретать или, опять же, древнерусский оставлять? В этом отношении как раз употребление термина «Киевская Русь» мешает государственные основы древнерусского народа: получается, что он — древнерусский, а Русь — Киевская. |
| Наши исторические и летературные памятники рисуют нам непрглядную картину русских нравов. Особенно сильные обличения нравов исходили от преп. Максима Грека . Понято, что образованнейший человек своего времени, идеалист-инок, аскет, не мог быть удовлетворенным русской действительностью, как не удовлетворяла его и западноевропейская жизнь. Что же касается сочинений иностранных писателей о Росии, то к этим авторам необходимо относиться с большою осторожностью Не зная, или плохо зная русский язык, иностранцы могли неправильно истолковать наблюдаемые нравы и обычаи. Симпатий к России у них, конечно, не было: для Западной Европы наша родина была особым, отдельным миром, с иною культурою, иными историческими задачами и стремлениями. Сильная и обособленная Русь не давала себя в обиду; с Русью считались и ее боялись. Полагаем, что могущественность и ее замкнутая жизнь, вследствие чего иностранцы мало знали Россию и русских, были причиной враждебных к нам отношений. Чтобы далеко не ходить за примерами, напомним, что Флетчер считал русских язычниками… Даже в настоящее время Западная Европа мало и плохо знает Россию и по-прежнему питает антипатию к московитам, пьющим чай под тенью клюквы. Коренным недостатком древней Руси был незкий уровень не нравственности, а низкий уровень просвещения. Полагаем, то в домонгольский период у нас было посвещение. Мы не должны быть низкого мнения об обществе, члены которого могли создавать произведения в роде «слова о законе и благодати» митр. Илариона, поучений Кирилла Туровского , изящного Слова о полку Игореве. Татарщина надолго разорила нас, задержала наше развитие, оттерла нас от Европы. Благотворное влияние Византии прекратилось. Запада наши предки боялись из политических и религиозных побуждений. Таким образом мы не создали самостоятельной науки. Грамотность и начитанность у нас были значительно распространены, по крайней мере так мы можем думать отностиельно домонгольского периода и есть основание думать о 14–16 веках 1186 . Но науки у нас не было. |
| «Тут и копьям преломиться, тут и саблям притупиться о шеломы половецкие, на реке на Каяле у Дона Великого . О, Русская земля, ты уже за Шеломенем!» . «Шеломень» - это знаменитый Изюмский курган, который в XII веке был пограничной вехой между Русью и половецкой степью. Ныне - гора Кременец, отождествленная с Шеломенем еще в 1821 году П. Г. Бутковым . Безусловно, прав был Д. С. Лихачев, который считал «концом поля» половецкого ближний его край. Поставить задачу пройти все половецкие земли маршем сравнительно небольшого войска, чтобы именно на его дальнем конце «преломить копье» было бы совершенно неоправданно для, пусть и честолюбивого, но далеко не глупого князя, каким был Игорь Святославич. Планируемая кампания была кратковременной и не предполагала внедрения в половецкие владения на большую глубину. По материальным свидетельствам, ситуативному описанию и по соответствию этимологии гидронимов Каяла и Сюурлий реальным природным условиям рек Берека и Кисель, район их слияния практически идеально подходит в качестве сцены драматических событий мая 1185 года, описанных в «Слове». Находка «сребреного строужия» и предложенный нами сценарий обстоятельств его потери князем Игорем, вместе с независимыми историческими построениями и ситуативными свидетельствами фактически устанавливает локализацию битвы 1185 года. Заключение. Рогатина XII века с серебряным орнаментом являет собой уникальный образец оружейного и декоративно-прикладного искусства домонгольской Руси, который подтверждает слова Д. С. Лихачева « Русь до ее Батыева завоевания была представлена великолепными памятниками зодчества, живописи, прикладного искусства, историческими произведениями и публицистическими сочинениями». «Культура домонгольской Руси была высокой и утонченной » . Декор представленной в статье рогатины - это модель мироздания в восприятии древней Руси, где христианское мировоззрение переплеталось и дополнялось реальными и ирреальными сведениями о Мире. Удивительным образом, представленный в данной работе уникальный артефакт оказался связан с самым известным произведением литературы Древней Руси - «Словом о полку Игореве». Информация о датировке и месте находки выдающегося образца оружия позволила предположить его принадлежность князю Игорю Святославичу. Культурно - исторический и естественнонаучный анализ комплекса имеющихся сведений дал возможность получить более точное представление о походе князя Игоря на половцев в 1185 году и окончательно установить место его пленения. |
| Мы ведем эту речь к тому, что С. – Петербургская Археографическая комиссия, ученое правительственное учреждение, для обнародования древних памятников нашей истории предприняла издание четьих миней митрополита Макария, одного из самых крупных памятников литературы, завещанных нам древней Русью. Недавно напечатан первый том издания. Это предприятие само собой вызывает такую мысль: вот памятник, который кроме специально научного интереса может иметь и широкое практическое, образовательное значение в нашем обществе. Кроме немногих, которые воспользуются им, как историческим материалом, у нас существует обширный крут людей, для которых он может быть живым источником поучения и образования, которые отнесутся к нему с таким же непосредственным нравственным интересом, какой привязал к нему наших старинных книжных людей. По значению, какое имеют в этом круге четьи минеи св. Димитрия Ростовского , можно видеть, как много живого и питательного находит русский человек в таком чтении. После Библии четьи минеи для народа – самая уважаемая и полезная в отношении нравственного образования книга Нетрудно понять, что в этой книге особенно занимает верующего и ищущего нравственной пищи человека: это – жития святых, в таком обилии наполняющие книгу митрополита Ростовского. Известно, каким любимым чтением было житие в древней Руси, и мы не можем не признать за ним большого значения в истории нашего нравственного воспитания. Таким же любимым чтением остается оно и доныне в тех частях нашего народа, которые живут духовным наследием, полученным непосредственно от древнерусских предков. Таким значением жития пользуются недаром·, трудно подобрать в наших библиотеках книгу, которая так же полно, как житие, способна была бы захватить и удовлетворить духовные потребности простого человека, так занять его нравственное чувство и воображение и послужить для него таким живым и удобным проводником сведений из наиболее ценимой им области знания истории христианства Всякий из нас встречал людей, благоговейно сидевших и задумывавшихся над каким-нибудь житием Евстафия и Плакиды или Феодосия Печерского , – и всякий должен признаться, что они могли задуматься над этим глубже и плодотворнее, чем над многим и многим из современной нашей письменности. Нужно ли прибавлять, что надо особенно дорожить умственным основанием, какое положено в народе, ибо на этом основании можно гораздо более построить в деле народного воспитания, чем на основании разных современных изданий, приправленных руками людей, остающихся полными невеждами относительно народной жизни, – изданий, полных разною лжекультурною придурью. |
|
|
