| Вся совокупность пирамиды, храма и служб была окружена стеной. Всё это находилось на краю плоскогорья, возвышающегося над долиной, где внизу от пирамиды возникал обнесённый стенами город 17 . От этого города наверх к пирамиде вёл проход, построенный из массивных камней, который в нижнем и обращённом к городу конце замыкался большим и величественным строением из гранита или известняка, пол которого был сделан из алебастра; в целом это был великолепный портал, достойный вход к такой внушительной гробнице. Через этот портал проходила в праздничные дни процессия в белых одеждах, направляясь из города вверх по длинному белому проходу к храму, над которым возвышалась колоссальная громада пирамиды. Простой народ из города внизу, вероятно, никогда не имел доступа внутрь ограды пирамиды. Над городской стеной сквозь колыхающуюся листву пальм видел он сверкающую белую пирамиду, где покоился бог, некогда правивший им, а рядом с ней медленно вырастала из года в год другая каменная гора, принимавшая постепенно форму пирамиды; в ней должен был однажды найти упокоение его божественный сын, великолепие которого ему удавалось иной раз уловить одним глазом в дни празднеств. Хотя подобающее погребение фараона и его вельмож было таково, что оно серьёзно подрывало экономические условия государства, всё же сложное погребальное оборудование ограничивалось пока немногочисленным классом. Простой народ продолжал опускать своих мертвецов без малейшего поползновения на бальзамирование в могилу своих доисторических предков на границе западной пустыни. Правительство и общество, ремёсла и искусство Начало царской власти и обычаев, сообщивших ей столь своеобразный характер в Древнем Египте, как уже заметил читатель, коренится в столь отдалённой древности, что мы можем различить лишь слабые следы эволюции этого установления. В эпоху образования сплочённой нации при Менесе институт царской власти был уже весьма древним, и последующее более чем четырёхсотлетнее развитие его сделало то, что в конце Древнего царства сан фараона был облечён престижем и чрезвычайным могуществом, требовавшими глубочайшего почитания от подданного, будь то знатного или худородного. Более того, царь считался теперь официально богом, и одним из наиболее употребительных титулов его был «Благой Бог»; настолько велико было почитание, которое подобало воздавать ему, что, говоря о нём, избегали называть его имя. Придворный предпочитал обозначать его безличным «Они», и «довести до Их сведения» становится официальной формулой взамен фразы «доложить царю». Царское правительство и лично сам монарх обозначались словом «Большой Дом», по-египетски «Пер-о», – выражение, дошедшее до нас через евреев в виде «Фараона». Был также ряд других выражений, которыми щепетильный придворный мог пользоваться, говоря о своём божественном владыке. Когда царь умирал, он причислялся к сонму богов и подобно им получал вечное поклонение в храме перед огромной пирамидой, в которой он почивал. |
| Мухаммед ушел одним из последних. Его друг Абу Бакр купил двух верблюдов, и 22 июня 622 года, в самый важный день мусульманского календаря, двое мужчин посреди ночи покинули Мекку и направились на север, в Медину. «Бегство» – слишком сильное слово, чтобы описать их уход, поскольку оно подразумевает бегство и преследование. Арабское слово этого переселения ближе к понятию «эмиграция». Можно задаться вопросом, не преувеличивали ли беглецы опасности своего положения. Мусульман, продолжавших жить в Мекке после отъезда Мухаммеда, никто не трогал, и его зять Али, муж Фатимы, ходил безмятежно все три последующие дня, пока тоже не уехал. Семьи Мухаммеда и Абу Бакра также не испытывали неудобств. Шестилетняя дочь Абу Бакра, Аиша, оставалась у родственников в Мекке, а затем присоединилась к своему отцу в Медине, где вскоре вышла замуж за пророка, почти на пятьдесят лет старше ее. В целом, Хиджра, считается самым важным событием в мусульманской истории, и, всё-таки, по-видимому, являлось очень небезопасным предприятием. Предания утверждают, что курайшиты встретились, чтобы принять решение о его преследовании и убийстве, и послали отряд во главе с Абу Джахлем, чтобы найти их. Сам сатана, закутанный в мантию, присутствовал на их собрании. Мухаммеда и Абу Бакра чуть было не нашли прячущимися в пещере, где они укрылись на ночь, но их спас паук, который сплел свою паутину поперек входа. Так Мухаммед был спасен для Медины, а позже для маленькой Аиши и всего мира. Первые сражения Медина приветствовала пророка с энтузиазмом, хотя некоторые жители задавались вопросом, не было ли это приветствие чрезмерным. Поэтесса Асма бинт Марван, возражавшая против присутствия Мухаммеда в Медине, надеялась, что кто-то оборвёт «басни глупца». Ее желание привело пророка в ярость. Ученики, сопровождавшие Мухаммеда из Мекки, приступили к строительству первой мечети и жилых помещений для своего лидера и его жен, настоящих и будущих, на том месте, где верблюд Мухаммеда впервые остановился сам, когда они въехали в город. Британский исследователь Ричард Бертон стал первым человеком, описавшим мечеть Медины своим соотечественникам после совершенного им тайного паломничества туда. Мухаммед, по словам Бертона, провел первый год в Медине, строя оригинальную мечеть с помощью местной молодежи и своих последователей из Мекки. Она построена из грубого камня, обожженного солнцем кирпича и стволов финиковых пальм. Не имея средств, Мухаммед попытался превратить местный дом в часть мечети в обмен на дом в раю, но владелец сказал, что слишком беден, чтобы подарить здание. Мечеть окружена строениями с трех сторон, имея свободный вид на Каабу. Пророк проводил большую часть дня в мечети со своими сподвижниками и принимал посетителей и послания от ангела Джибрила. Мечеть Медины, Масджид-н-Наби, как ее называют, является второй по значимости мечетью в исламе, после священной мечети в Мекке где находится Кааба. |
| Финикия, «земля пальм», представляла собою лишь узкую береговую полосу к северо-западу от Палестины. Благодаря своему климату, она была в высшей степени плодородна. Лежа под тенью Ливана, она изобиловала источниками, ручьями и реками, причем последние были тогда судоходны на некотором расстоянии от моря, так как первобытные леса, которыми в то время покрыты были соседние горы, давали более значительный приток воды, чем сколько они дают его теперь. Особенно плодородными были местности, на которых лежали знаменитые торговые центры Берит (теперь Бейрут) и Триполист (теперь Траблус) на севере, и долины Сидона и Акры на юге. Встречая со стороны моря преграду для дальнейшего распространения на запад, первые поселенцы этой страны скоро оставили свою прежнюю кочевую жизнь и отдались земледелию. Но их гений не мог удовлетворяться жатвами или пастбищами на полях или склонах гор. Имея врожденную склонность к торговле и промышленности, они скоро занялись торговыми предприятиями и стали смотреть на омывавшее их берег море, как на широкий путь к неизвестным странам, где им могла представляться надежда на большие выгоды. Провидение, поселяя на этом месте столь энергическое и предприимчивое племя, озаботилось также доставлением ему всех естественных средств, которые были только необходимы для исполнения его великой миссии, именно миссии распространения культуры и идей востока в страны еще варварского тогда запада. Во всей Палестине только одна Финикия обладала в богатом избытке хорошим лесом для кораблестроения; кедры и кипарисы ливанские представляли столь обширный запас подобного леса, что представлялась полная возможность заниматься вывозом этого леса и в другие страны. Горы изобиловали железом, столь необходимым для кораблей, и соседние равнины производили великолепную пеньку и лен для веревок и парусов. Лишенный всяких заливов, затонов и пристаней на юге, берег Средиземного моря изобиловал ими в пределах финикийских. Во многих частях рифы, идущее параллельно с берегом, представляли естественные гавани, защищенные от бурь, которые часто проносились с ужасающею яростью с юго-запада. Небольшие острова, с своею скалистою поверхностью, представляли кроме того удобный места убежища с материка во время войны, и могли служить торговыми складочными магазинами для товаров, безопасными от неожиданных нападений. Вдобавок к этим преимуществам, Финикия лежала в центре древнего мира, и была таким образом естественным складочным пунктом для торговли между востоком и западом. Торговый дороги из всей Азии сходились между собою на берегах Финикии; из центров торговли на берегах Евфрата и Тигра товары отправлялись к берегам Нила, в Аравию и на запад путем, ведшим чрез город Тир, и с другой стороны произведения обширных стран, лежавших по берегам Средиземного моря, при своем движении к центрам восточного мира, проходили также чрез эту финикийскую столицу. |
| Господь отвлекает внимание законника от спорного представления о тех многих или немногих, которым, по его мысли, должно оказывать любовь, и направляет умственный взор законника на того, кто должен оказывать любовь. С целью запечатлеть в сознании законника мысль о сердечной любви к ближнему Господь и предложил ему притчу о попавшемся разбойникам, записанную только в Евангелии от Луки. Божественный Учитель начинает эту притчу так: «некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон» 128 . Говоря: «некоторый человек» Господь не определяет ни звание этого человека, ни класс служения, и тем самым показывает, что предметом любви к ближнему должен быть человек, как человек, помимо его происхождения, рода служения и деятельности. Этот человек, неизвестный по своим служебному и семейному положению, во время своего путешествия находился на большой, гористой и лесистой дороге из Иерусалима в Иерихон, в местности близ Иерихона, изобиловавшей розанами, бальзаминным деревом, душистыми травами и другими лучшими произведениями Палестины, но далее представлявшей скалистую и мрачную пустыню, наполненную зверями и разбойниками, и в наши дни подвергающуюся диким набегам сынов пустыни–аравитян. В этой то необитаемой людьми местности Евангельский путник настигнут был разбойниками, которые «сняли с него верхнюю одежду, как нечто ценное, изранили его и ушли, оставив его едва живым» 129 . Понятно, в каком бедственном положении находился этот путник: в дикой пустыни, обильной зверями, лежал он покинутым, ограбленным, избитым и близким к смерти; его жизнь на волоске, и зависела единственно от одного счастливого обстоятельства: быть может, пойдет сострадательный путешественник по тому же пути и примет в бедственной участи его несчастного живое участие. Прежде всего по пути, где лежал несчастный, проходил священник 130 , который спешил из Иерусалима в Иерихон, «город пальм», местопребывание многих священников. Несмотря на то, что этот священник во всю свою жизнь самым своим саном обязывался к обнаруживанию любви и сострадания среди известных ему людей, и что он за несколько часов, может быть, был при исполнении своего священного призвания пред лицом Иеговы, он не проявил ни малейшего сострадания к несчастному страдальцу, издававшему болезненный крик о помощи. Священник в подобной встрече видел только простую случайность, а никак не важное обстоятельство, при котором можно было исполнить важнейшее требование закона: суд, или внимательность к разбору несчастного положения страдальца, милость – участливое к нему снисхождение, и веру, или верность Богу и его святому закону 131 . |
| ГЛАВА ТРЕТЬЯ Описание Галилеи, Самарии и Иудеи. 1. Галилея, разделяющаяся на Верхнюю и Нижнюю, окружена Финикией и Сирией. Западную ее границу составляют Птолемаида и окружающая ее область, а также Кармил, некогда галилейский горный хребет, а ныне тирский, у которого лежит всаднический город Габа, получивший свое название от поселившихся в нем всадников, освобожденных от службы Иродом. На юге она тянется по границам Самарии и Скифополиса вплоть до Иорданских вод. По восточной ее границе расположены: Иппина, Гадара, Гавлан и царство Агриппы; на севере ее замыкают Тир и тирские владения. Нижняя Галилея простирается в длину от Тивериады до Завулона, невдалеке от прибрежной полосы Птолемаиды, а в ширину она расстилается от деревни Ксалос по Большой равнине до Вирсавы; здесь же начинается ширина Верхней Галилеи, продолжающаяся до деревни Вака, у тирской границы, между тем как длина этой части Галилеи тянется от прииорданской деревни Феллы до Мерофа. 2. Несмотря на большое протяжение этих обеих частей страны и на окружающее их со всех сторон иноплеменное население, жители все-таки всегда стойко выдерживали всякое вражеское нападение. Ибо они с самой ранней молодости подготовляли себя к бою и всегда были многочисленны. Этих бойцов никогда нельзя было упрекнуть в недостатке мужества, а страну - в недостатке людей. Последняя очень плодородна, изобилует пастбищами, богато насаждена разного рода деревьями и своим богатством поощряет на труд самого ленивого пахаря. Немудрено поэтому, что вся страна плотно заселена; ни одна частица не остается незанятой; скорее она чересчур даже пестрит городами, и население в деревнях вследствие изумительного плодородия почвы также везде до того многочисленно, что в самой незначительной деревне числится свыше 15 000 жителей. 3. Вообще, если даже по величине Галилея уступает Перее, то по силе и значению необходимо отдать преимущество первой, потому что она вся возделана и имеет вид огромного сплошного сада. Перея же, при ее гораздо более значительном протяжении, в большей своей части бесплодна, не культивирована и слишком дика для производства нежных плодов. Места же не столь пустынные и даже более или менее плодородные, равно как находящиеся под насаждениями равнины, используются преимущественно для культуры оливкового дерева, винограда, пальм и обильно орошаются горными потоками, а при их высыхании во время жарких ветров - постоянно действующими ключами. Перея простирается в длину от Махерона до Пеллы, а в ширину - от Филадельфии до Иордана. Пелла, о которой идет речь, лежит на северной границе, западную же границу образует Иордан; на юге Перея граничит с землей моавитян, а на востоке с Аравией, Сильбонитидой с областью Филадельфии и Геразой. |
| 3:13. Город Пальм. Здесь, как и в Суд. 1:16 , подразумевается оазис Иерихона, к северу от Мертвого моря. Это был естественный опорный пункт для любых сил, намеревающихся господствовать над Иудейской пустыней и дорогами, ведущими в центральную горную местность. 3:15. Левша. Появление здесь и в Суд. 20левшей из колена Вениамина говорит о том, что в этом колене воинов приучали одинаково свободно владеть обеими руками. Во всяком случае, это свойство было настолько необычным, что его удалось использовать как тактический прием, позволивший Аоду пройти к Еглону со спрятанным оружием. 3:15. Дары. В древности неизбежным следствием завоевания одного государства другим было наложение дани (см.: 2Цар. 8:2 ; 3Цар. 4:21 ; 4Цар. 17:3,4 ). Дань могла выплачиваться драгоценными металлами (в слитках или в виде ювелирных украшений), продуктами или рабочей силой. Неудивительно, что эта подрывающая экономику обязанность была чрезвычайно непопулярна и нередко давала повод к восстаниям и войнам. Тема дани всесторонне освещена в многочисленных небиблейских источниках. Например, в анналах ассирийских царей часто содержатся перечни предметов, полученных в виде дани; в надписи Салманасара III (858–824 гг. до н. э.) на «Черном обелиске» говорится о дани, выплаченной Ииуем Ассирии золотом, серебром, свинцом и красным деревом; Тиглатпаласар III (744–727 гг. до н. э.) получал от своих вассалов из Дамаска, Самарии и Тира слоновьи шкуры, слоновую кость, одежды из тонкого полотна и прочие предметы роскоши. 3:16. Меч Аода. Скорее всего, меч Аода был бронзовым. Чтобы стражники не заметили оружие, Аод сделал его коротким (всего 18 дюймов) и прямым. Эта форма позволила сделать меч обоюдоострым – в отличие от более распространенных в ту эпоху серповидных мечей, предназначенных для рубящих, а не колющих ударов. Поскольку меч должен был пронзить жертву, у него отсутствовала гарда в виде поперечины, а был только черенок или обернутая тканью поверхность для захвата. Благодаря этому меч полностью вошел в тело Еглона, не вызвав большого кровопролития. Как и многие другие детали этого рассказа, оружие было весьма необычным, использовалось левшой и предназначалось для единственной цели – политического убийства. |
| Базар в Газе неважный. Видно, что город работает для населения большой, но невзыскательной страны. В Газе многое напоминает Египет. Самый климат ее похож на климат Нильской дельты и своим солнцем, и пальмами, растущими здесь в приволье. Постройки, при всей фигурности орнаментики, как-то по-каирски тяжеловаты в очертаниях, напр., восьмиугольный минарет мечети. Манера женщин закрывать свое лицо здесь скорее каирская, чем палестинская. В Иерусалиме женщины затягивают свое лицо пестрой кисеей. В Каире этот способ предохранения от нескромных взоров был бы слишком жарок, и там женщины носят род синего чулка, который прикрепляется у ушей и на лбу и спускается к груди, свободно колыхаясь около лица и оставляя открытыми глаза и часть щек. У женщин в Газе со лба от головной повязки спускается полоска холста и на носу около ноздрей раздваивается, как усы. В концы ее вшиты большие кольца, которыми она закидывается на уши. По нижнему краю она обшита, точно бахромою, двумя плотными рядами мелких колец, конечно, для того, чтобы она не слишком уступала ветру. Присмотр за женщинами в этом мусульманском захолустье самый ревнивый: обычай требует, чтобы, встречаясь с франком, они отворачивались в сторону. Возраст их можно узнать только по рукам: если они не иссохли и не морщинисты, то женщине до двадцати лет, выше же этого возраста по-здешнему – уже старухи. Я встретил девочку-ребенка с закрытым лицом. Увидев нас, она остановилась и немного отвернулась. «Неужели она замужем?» «Да!» Бедный ребенок шел с кувшином на плече. Можно было видеть ее бледное, осунувшееся личико. Кто она, хозяйка уже, или раба-наложница? Часто встречаются здесь косые глаза или глаза разной величины. Благодаря неопрятности, солнцу и песку, болезни глаз здесь ужасные. Я помню жалкое создание: двухлетнего ребенка, с бельмами во весь зрачок на обоих глазах. Поля Газы исполнены благословенного плодородия. Сеют здесь больше всего «дурру», род проса, из которого приготовляют и хлеб, и опьяняющий напиток. Кругом города много олив, смоковниц, пирр, – род нашего тамарикса, но крупного и красивого дерева – и над всем царящих пальм. До моря от Газы еще около часу пути, и маленькая гавань, служившая гаванью для Газы, называется Майума, общее название гавани для этого побережья. |
| Фото: http://otrok-ua.ru Действительно, архитекторы древности учились у природы и в поисках гармонии обращались прежде всего к творениям Божиим. Лучшие храмы античности соотнесены в пропорциях с пропорциями человеческого тела. Колонные залы древнеегипетских храмов напоминают окаменевшие рощи. Однако никогда зодчество не повторяло творения природы буквально… Гауди пошёл дальше. Он населил свой город многоэтажными скалами и каменными пещерами, словно изъеденными волнами и ветрами. Разбросал по фасадам пёстрые цветочные поляны из керамики и муранского стекла. Его дома, по словам писателя Петра Вайля, не высятся, а стекают сталактитами. В барселонскую почву врастают крепкие стволы каменных пальм, а на широких бульварах, словно на морском песке после отлива, вьются железными водорослями перила лестниц и балконов. Даже Саграда Фамилиа при первом беглом взгляде напоминает песочный замок — такие строят дети, играя на берегу моря. Связь с природой была его потребностью с раннего детства. Антонио был лишён подвижных игр, поскольку страдал ревматическим артритом. Среди его первых воспоминаний — подслушанный разговор родителей и врача, который предрекал ребёнку весьма короткую жизнь. Взрослый Гауди признавался, что в тот момент почувствовал непреодолимое желание жить. И впоследствии приложил много сил, чтобы жить полноценно. Следуя медицинскому предписанию, он на всю жизнь сделался вегетарианцем и с ранних лет приобрёл привычку, вопреки сильным болям, совершать длительные прогулки пешком. Долгие часы в окрестностях родного Реуса, а также дни вынужденного одиночества во время тяжёлых приступов многое дали юному художнику, сфокусировав его пристальное внимание на мире природы. Скорый бег облаков, цвет прибрежных камней, изгиб реки и абрис далёких гор, среди которых — чудесный Монсеррат… Его любовь, его чуткость к творениям природы была не отвлечённо-эстетской, но живой, действенной. Однажды в ходе работы Гауди существенно переработал проект лестницы с тем, чтобы сохранить большую сосну. На возражения он отвечал: «Я могу сделать лестницу за три недели, но мне понадобилось бы двадцать лет, чтобы вырастить такую сосну!» |
| Несчастный безумец не появлялся больше в Святом городе, и никто не знал, умер ли он в своей пещере на Масличной горе или вернулся на свою далекую отчизну. Знали только одно: он не носит больше свою тяжелую ношу. На следующее утро после прибытия крестьян из Далекарлии гордонисты нашли на пороге своего дома тяжелый деревянный крест. IV Среди переселенцев из Швеции был кузнец по имени Биргер Ларсон. В начале он был очень доволен путешествием, никому из переселенцев не было так легко расстаться с родиной, как ему, и никто не радовался больше его, что увидит красоты Иерусалима. Биргер заболел, когда они высадились в Яффе на землю. Путешественникам пришлось провести несколько часов на станции под раскаленными лучами солнца, и ему становилось все хуже. Когда Биргера усадили в душный вагон, у него так разболелась голова, что, казалось, она вот-вот лопнет. Когда путешественники наконец прибыли в Иерусалим, он чувствовал себя так плохо, что Тимс Хальвор и Льюнг Бьорн, взяв его под руки, почти вынесли его из вагона. Бу послал из Яффы телеграмму колонистам, извещая их о прибытии шведских переселенцев. Многие из американских шведов выехали на вокзал встретить своих друзей и родственников. У Биргера был такой жар и лихорадка, что он не узнавал даже своих старых односельчан, хотя многие из них были его ближайшими соседями. Он сознавал только, что прибыл в Иерусалим, и испытывал одно желание: не умереть, не увидев Святого города. Со станции, которая находилась на значительном расстоянии от города, Биргер не мог увидеть Иерусалима, и, дожидаясь отъезда, он лежал все время неподвижно с закрытыми глазами. Наконец они разместились в ожидавших их повозках. Когда они выехали в Энномову долину, перед ними на вершине горы открылся Иерусалим. Биргер поднял тяжелые веки и увидел город, обнесенный величественной стеной с башнями и шпилями. Из-за стены выступали крыши высоких зданий и листья нескольких пальм трепетали на ветру. Дело шло к вечеру, и солнце клонилось к западу. Огромный солнечный шар отбрасывал огненный отсвет на все небо, а земля пылала, раскаленная красными и золотистыми лучами. Но Биргеру казалось, что сияние, окружавшее землю, исходило не от солнца, а от самого города — от его стен, сверкавших, как чистое золото, и от его башен, крытых хрусталем. Биргер Ларсон улыбался, глядя на эти два солнца: одно на небе, а другое на земле, которое и было Иерусалимом, градом Господним. |
| Рассмотрим сначала оба кодекса Христианской Топографии Космы Индоплова: Лаврент. библ Plut. 91 62 ), cod. 28 и Синайскаго монастыря 1186 63 ), из которых первый, отличаясь лучшим исполнением, позднее, по нашему мнению, второго, и если, действительно, принадлежит, как считают со времен Монфокона, к X стол., то заставляет этим самым поместить и вторую рукопись в X или в начале XI века (подписная ioma помещается в строку). С этим согласуется и характер письма обеих рукописей и их украшений. Синайский кодекс и по полноте своей может считаться образцовой копией древнейшей рукописи. Эта копия обратила наиболее внимания на просветительное, лучше сказать, научное значение труда Космы, и схолиаст-глоссатор его, равно как и иллюстратор занялись главным образом разъяснением самой топографии вселенной: в противоположность древней редакции (Ист. виз. иск. стр. 90), изобилие миниатюр, поясняющих космографические теории Космы, или наглядно изображающих предметы, о которых у него трактуется, указывает на существенную перемену в интересах читателя. Миниатюрист опустил изображения малых Пророков, Давида с хорами, Даниила во рву, Икону Христа с Предтечей, Страшный Суд и др., но развил и прибавил сцены схоластического содержания. К описанию Александрии, ее памятников, близко знакомых Косме, и окрестностей, нарисовал «путь, ведущий из города Адулии в Аксому» и трех Эфиопов идущих, далее колонну вел. Птоломея с его статуей и трон его (δφρος πτολεμακς – в виде аналоя с барельефом – две фигуры вельмож). Схемы и планы стран света, положения солнца, восхода и запада, суши и океана, обтекающего землю, неба и земли, зодиака и пр. и пр. помещены в первой половине сочинения. Иллюстратор останавливается на деталях историко-географического интереса, рисует напр. город Раифу на Синайском полуострове, Елим в виде града и путь к морю. Все рисунки скинии, ковчега, трапезы – алтаря и пр., находящиеся в древнем кодексе, удержаны. Но, кроме того, в конце сочинения (Синайской ркп. л. 148, 182, 183, 204, 208) прибавлены изображения: (индийских) финиковых пальм, попугаев, цикла питательных растений: китры, энтибии, алатии, малахи, аспараги, фиников, елайородакины, синастафилии, костулии, ситос скопомора, карии армейской и индийской, кинне, сикиойроды, перца и пр. Также представлены животные: мосх, единорог, кабан, гиппопотам, фока или морская корова, дельфин, черепаха, лев и тигр, вспрыгнувший па хребет коня. |
|
|
