| Но пусть Бэл не приближается к ней за то, что он безрассудно наслал потоп и осудил людей моих на погибель!» Когда подошел Бэл, началось «препирательство» между богами. «Что это за живые существа спаслись?» – спрашивает Бэл. Бог Ниниб разверз уста и сказал Бэлу: «никто, как Эа виновник сего! Эа искусен во всём!» Тогда Эа разверз уста и обратился с упреком к Бэлу: «Ты, могучий вождь богов! Почему, почему ты безрассудно послал потоп? Пусть грешник несет кару за свой грех ! Пусть виновный понесет вину за злые дела свои! Но будь же милостив, да не всё же погибнет! Пощади, да не всё будет истреблено! Пусть —104— вместо потопа пришли бы львы – и они бы уменьшили число людей! Но почему ты послал потоп?! Пусть бы пришли тигры или леопарды – и они бы уменьшили число людей! Почему ты послал потоп?! Пусть бы настал голод и обезлюдил страну! Почему ты послал потоп?! Пусть бы пришла чума – и опустошила страну»… После этого Бэл, как бы подчинившись общей воле сожалевших богов, взошел на судно, взял мудреца и его жену за руку, и, поставив их на колени, благословил их и сказал им: «доселе Ута-Напиштим был человеком, теперь он и его жена будут подобны нам, богам. Пусть Ута-Напиштим обитает в дальней стране, у устья рек». «И взяли они меня, заключает мудрец, и поселили в дальней стране у устья рек». Сопоставляя содержание клинописной поэмы о Гильгамеше с библейским повествованием о потопе, апологет может говорить о её мифологической или натуралистической окраске и о несходстве её подробностей с данными библейского повествования. При этом беспристрастие, в виду существования преданий о потопе у разных племен и народов, заставит его признать, конечно, в этой поэме намек на какой-то исторический факт. 946 Но библеист, стоя на почве данных Библии, должен обратить внимание на идейное несходство повествования Бытописателя и клинических сказаний о потопе. Если в книге Бытия потоп рассматривается, как наказание нечестия и как единственное средство сохранения от нравственного разложения благочестивой отрасли людей, то в клинописном сказании он является делом какого-то недоразумения, точнее неразумия богов и именно бога Бэла. Поэма о Гильгамеше с этой точки зрения представляет из себя какую-то злую профанацию – кощунственное издевательство язычников – политеистов над своими же опрометчивыми богами. Боги их посылают потоп на землю, но сами не знают, почему делают они это. И не удивительно, что боги перепугались, —105— «как собаки», и в страхе от потопа «полезли на небо». И эти же боги, «как мухи» собрались на жертвенное приношение, при чем недовольная Бэлом властная Иштар лишает Бэла, как провинившегося мальчика, жертвенного мяса… Он остается без обеда… Бэл, проведенный богом Эа, в бессильном гневе желает смерти всех людей, не исключая и мудреца. Но боги Ниниб и Эа доказывают ему, что он несправедлив и неразумен. И Бэл, как бы признав свою вину, устраивает мудрецу и его жене неожиданный апофеоз. |
| —607— пантеоне, то естественнее, ему было бы остановиться на Мардуке, чем на Эа, который почитался в качестве бога мудрости и врачебного искусства, но никогда не играл той мировой роли, какая впоследствии выпала на долю Сараписа. Ещё более странным кажется мне желание LehmannHaupt’a придать этому божеству какоето важное значение в религиозной политике Александра В.: ведь из сообщения Плутарха и Арриана можно вывести только то, что приближённые царя прибегли к местному оракулу просто потому, что он оказался у них под рукой, – отсюда не представляется возможным делать выводы о какойто особой роли Эа в предначертаниях умирающего покорителя Востока. Ясно, что отождествление вавилонского божества с Сараписом было совершено только позднейшими авторами; если же оно действительно имело бы место при Александре (что, впрочем, мало вероятно) 2419 , то скорее можно было бы предположить перенесение культа из Египта в Вавилон, а не обратно, – достаточно вспомнить, какую важную роль играли египетские боги (напр. Амон) для религиозного обоснования власти великого завоевателя 2420 . Но наиболее слабым пунктом теории LehmannHaupt’a является стремление его придать выдающуюся роль божеству, которое в ту эпоху не имело решительно никакого значения: уже в древнем Вавилоне Эа был постепенно вытеснен своим первородным сыном Мардуком (см. Jastrow, D. Religion Babyloniens u. Assyriens, I (1905), S. 131); да и вообще почитание древнесумерийского бога никогда, сколько мне известно, не получало особенного распространения в других странах, тем более в такое позднее время. Что же касается предположения LehmannHaupt’a о тождестве дополнительного имени Сараписа, α с Эа, то здесь, как мне кажется, следует соблюдать особую осторожность, – слишком уже рискованно опираться на звуковое совпадение, которое сплошь и рядом носит случайный характер, не говоря уже о том, что данное сопоставление базируется на фактах возможных, но —608— далеко ещё не доказанных. Во-первых, неизвестно, действительно ли вавилонское Иаи представляет собой лишь особую транскрипцию имени Эа; во вторых, принадлежность испанской подписи в С. I. L. 2, Suppl. 56, 65, на которую ссылается LehmannHaupt, к III в. до Р.Х. заподозрена её издателями, и последнее имеет свои основания, хотя бы потому, что едва ли культ Сараписа мог так рано проникнуть в Испанию. – Вообще, отождествление Сараписа с Эа слишком уже напоминает собой неудачные попытки объяснить всю мировую цивилизацию из принципа ex oriente lux, хотя сам LehmannHaupt и не принадлежитъ к числу сторонников пресловутого панвавилонизма. |
| Люди размножались, и шум их повседневной работы стал мешать Энлилю спать. Он пытался сократить численность населения с помощью различных бедствий. Но каждый раз Эа, обеспокоенный судьбой своих созданий, сообщал своему служителю (жрецу?) Атрахасису («чрезвычайно мудрому») об угрозе и давал совет, как ее преодолеть. Наконец Энлиль решил, что уничтожить человечество можно с помощью потопа. Энлиль связал клятвой бога Эа, чтобы тот не препятствовал запланированному уничтожению людей. Однако Эа все-таки нашел способ предупредить Атрахасиса о плане богов; он посоветовал Атрахасису построить корабль. Согласно т. н. табличке ковчега, опубликованной Финкелем (см. Финкель. 2016. Прил. 4), этот корабль напоминал традиц. речные суда (кораклы), к-рые еще в XX в. были популярны в Ираке ( Финкель. 2016. С. 139-176). Атрахасис, спасаясь от гибели, взял с собой на корабль животных и птиц всевозможных видов, ряд ремесленников и всю свою семью. Потоп продолжался неделю - все живое на земле погибло, кроме тех, кто были на корабле. Благодаря предусмотрительности Эа после катастрофы оказалось возможным восстановить жертвенный культ и воссоздать цивилизацию. В качестве регулятора численности человеческого населения Эа вместо глобального бедствия вводит индивидуальную человеческую смерть (до этого времени люди были бессмертны). Также сокращают численность населения жен. бесплодие, целибат жриц и демоны, убивающие детей при рождении ( Kilmer. 1972). Рассказ о Всемирном потопе дает повод для надежды на то, что боги никогда больше не примут решения об окончательном уничтожении человечества ( George. 2003. P. 257): нек-рые из богов - безусловно на стороне человека и они будут поддерживать людей и впредь. Эта надежда чрезвычайно повысила популярность рассказа о потопе ( Galter. 2015. P. 70), который в течение II тыс. до Р. Х. распространился по всему Ближ. Востоку. Рассказ стал частью клинописной лит. традиции и неоднократно перерабатывался ( Lambert, Millard. 1969. P. 38-39). Шумерский рассказ о потопе ( Jacobsen. |
| Враги, враги! Их семь, их семь, их семь раз семь! Небесный дух, да будут они закляты! Земной дух, да будут они закляты! II. Чума и горячка, опустошающие страну; злой демон, злой алал, злой гигим, злой человек, дурной глаз, злой язык. Чтобы они не касались меня, никогда не причиняли мне зла, никогда не гнались по моим следам, не входили в мой дом и не пробегали по моему составу. Закляни их, земной дух; закляни их, дух небесный! Дух Бела 5 царя этой страны, закляни их! Дух Бслиты, 6 царицы этой страны, закляни их! Дух Адара, 7 , могучего борца Бела, закляни их! Дух Ново, 8 великого вестника Бела, закляни их! Дух Сина, 9 первородного от Бела, закляни их! Дух Истары, властительницы небесных воинств, закляни их! Дух Риммона, 10 царя, глаз которого благодетелен, закляни их! Дух Солнца, царя правды, закляни их! Духи земных архангелов, великих богов, закляни их! V раздел Несмотря на грубые суеверия, застилавшие умственный кругозор народных масс, в Ассиро-Вавилонии все-таки сохранялись элементы более чистой религиозности, которые тщательно поддерживались в жреческих школах. Многие клинообразные надписи представляют на то поразительные доказательства. Так, раздвояя верховного бога Иль или Илу, жители покланялись Белу, творцу всех вещей, и Эа, бодрствующему над людьми провидению. При этом мы узнаем, что между Эа и людьми, в понятиях древних, существовал посредник, который является самой симпатичной фигурой в халдейском пантеоне и который, подобно Эа, не выражается никаким материальным символом. Ему покланялись под именем Силик-Мулухи (буквально: устрояющий всякое благо между людьми) и Меродаха или Мерудука. Он всегда благорасположен к людям, как и сам Эа, отец его. Всякий раз, когда он видит, что люди страдают, он приближается к Эа и умоляет его прийти к ним на помощь. Ему одному ведомы тайны отца, и отец открывает, или лучше, сообщает ему неизреченное „Имя», силу неодолимую, пред которою должно преклониться, по буквальному халдейскому выражению, „все, что находится на небе, на земле и под землею» и при помощи которой сын торжествует над всеми силами, враждебными к людям. Не слышится ли в этом как будто предчувствие того, что раскрыло впоследствии Евангелие? Силик-Мулухи не напоминает ли собою, за три тысячи лет до явления в мир Христа Спасителя, дивное лицо Сына Бога живого, именем Которого спасутся верующие в Него (сравн. Деян.4:12 )? И как много встречается гимнов, в которых благочестивые ассиро-вавилоняне в пламенных молитвах призывали этого посредника! |
| В этом отношении вавилонская религия является политеистической религией природы. В Вавилоне, как и в Египте, религия также была наполнена оккультными понятиями и элементами, но в еще большей степени. Вавилонские маги создали культ собственного бога. Вавилонский пантеон состоял из множества богов, вершину которого составляют три высших Бога: Ану, Бел, Эа. Каждый из них соответствовал одной части вселенной, небу, земле, преисподней. Ану почитался богом богов, но он находился в недоступном месте, поэтому к нему во время жертвоприношений напрямую почти никогда не обращались. Это бог абстрактный, и он соответствовал религиозным представлениям тех вавилонян, которые в виде Ану смутно представляли идею единого Бога. Кроме этой истинной идеи в религиозных представлениях вавилонян и ассирийцев были понятия добродетельной жизни и морали. Среди религиозных текстов Месопотамии встречаются и тексты молитв в виде покаянных псалмов, в которых человек осознает свои недолжные поступки, в том числе и скрытые, что давало демонам повод властвовать над человеком. Но все эти религиозные представления погружены во мрак теоретической и практической магии, и при этом сами покаянные молитвы приобретали магическую формулу. Магическая форма вавилонской религии находит свои основания в культе бога Эа. Культ Эа как верховного бога берет свое начало в одном из вавилонских городов Эриду. Первоначально это бог водных пучин, ему также принадлежат все тайные и чудесные подземные силы. Место его пребывания – бездна океана, он также владеет и всеми неистощимыми жизненными источниками подземного мира. Но главное качество Эа – это то, что он является хранителем таинственной и глубокой мудрости, и поэтому он также и бог магии, волшебства и заклинаний, и ему подчиняются все другие боги. Следовательно, через Эа можно влиять и на других богов, если владеть тайной заклинаний. В Вавилоне теология тесно переплетается с космо-астрологическими представлениями, так, каждый бог вавилонского пантеона имеет свое строго определенное место на небе, в созвездии или на планете. |
| Наибольший интерес среди преданий, подтверждающих факт всеобщности всемирного потопа, имеет халдейское сказание, существующее в нескольких редакциях в рассказе вавилонского жреца Бероза 27 и в нескольких клинических текстах халдейского рассказа о потопе, найденных при раскопках на месте Ниневии 28 . Вот, в существенном извлечений и в незначительном перифразе текст одного из клинических сказаний о потопе, который можно читать в древней аккадийской эпической поэме о приключениях национального халдейского героя Гильгамеша или Издубара. Поэма начинается с описания приключений Гильгамеша, царя города Эреха. Этот герой сникал блоговоление богини Иштар и она предложила герою сделаться её мужем. Но Гильгамеш отверг предложение богини. В отмщение за это Иштар насылает на город Эрех страшного быка, потом поражает смертью любимого друга Гильгамеша и, наконец, наказывает проказой и самого героя. Страждущий герой, преодолевая различные препятствия, приходит за советом в далекую страну–к мудрецу Пир или Ута-Напиштим. В разговоре с мудрецом Гильгамеш просит рассказать его о том, как он попал в сонм богов. И Ута Напиштим в ответ на это рассказывает ему историю потопа, от которого он был спасен чудесною помощью бога Эа. „Ты знаешь, говорит мудрец, город Суриппак, что у Евфрата, город древний. Там богам пришло на ум послать потоп. Великие боги совещались всем сонмом: родитель их – бог Аву, суровый бог Вэл – их дух истребитель, боги Ниниб и Нергал. С ними сидел, прислушиваясь, владыка неисповедимой премудрости – бог Эа и он поведал о намерении богов хатам из тростника. Хата, хата тростниковая! слушай! 29 Дворец, дворец кирпичный! слушай! Внемли хата! Дворец внемли! Человек из Суриппака, сын Убаратуту! сруби дом, построй корабль! Покинь имущество, спасай жизнь! Забудь богатства, сохрани жизнь! Собери в корабль всякое семя жизни. Корабль, который ты построишь пусть будет соответственный ширины и длины! На море спусти его»... Я понял, говорит мудрец, и сказал моему господину Эа: „мой владыка! все, что ты сказал, я выслушал внимательно и все я это сделаю. Но что сказать мне городу, народу, старейшинам?» Бог Эа разверз уста и сказал, – он сказал мне, своему рабу: „скажи им так: Бэл меня возненавидел, поэтому я не буду обитать более в вашем городе, не буду более повергать лицо свое на землю Бэла. Я снизойду к морю и буду обитать у владыки моего, Эа. На вас же прольется дождем водный поток. Скот, птицы погибнут». |
| По другим более древним легендам, творцом людей является Эа, а не Мардук. Эа есть «господин человечества, руки которого создали людей» (Серия Шурпу, плитка IV, стр. 70). В одном месте видно, что он творит одного человека, а в другом – двух, но тогда, когда человечество уже существует на земле. Но нигде в вавилонских и ассирийских текстах не находят творения первого человека, первой женщины, первой человеческой четы. В том или другом отдельном творении человек образован из земли. Бог Эа называется «горшечником». Сравните египетское представление о боге Шнуме, образующем тело человека на колесе горшечника. Это напоминает одну черту из второго библейского рассказа ( Быт.2:7 ). Эа создает Асушунамир, «создав образ в своем сердце», а богиня Аруру создает в своем сердце образ Ану, бога неба, для того, чтобы —606— сотворить Эабани (который, правда, является необыкновенным человеком). Эту подробность сближали с книгой Бытия, 1:26, 27, где говорится, что человек был создан по образу Бога. Кинг спрашивает себя, не было ли сделано деление на семь дней въ 1-ой главе Бытия под влиянием семи вавилонских плиток о творении. Правда, говорит он, причины употребления числа семь не одинаковы с той и другой стороны: у библейского автора это – намерение дать человеку образец соблюдения субботы; в вавилонской поэме это просто мистическая природа числа семь. Еще более, здесь дела творения не распределены по числу плиток, но рассказаны только в четвертой и в следующих. Между тем, может случиться, и «это предположение не является, может быть, слишком фантастичным», что мысль связать субботу с рассказом о творении была внушена числом плиток, содержавших вавилонскую поэму. На это можно возразить: разве правдоподобно, что библейский автор видел и сосчитал клинообразные плитки? Вот чем приблизительно ограничивается сходство. Причину его нужно искать далее по поводу вопроса о потопе. Различия теологического порядка глубоки и существенны. Мы присутствуем в вавилонской поэме при рождении богов, затем при борьбе против принципа, породившего их, борьбе, исход которой мог быть одинаково фатальным и для них. Мардук получил первенствующее положение по решению других пьяных богов. Его всемогущество кажется довольно непрочным вследствие того способа, которым оно было получено, и вследствие магического доказательства, которое он дает. Он вооружается странным образом и идет биться против Tiaмam. Сцена сражения, называемая Деличем «великолепной», скорее заслуживает названия «странной». Вместо этого грубого политеизма мы находим в библейском рассказе самый чистый монотеизм. Единый Бог действует с самого начала абсолютным господином со всем реальным всемогуществом. Ему не надо мучительно бороться, рискуя собою с противными силами: единым словом он все творит и всему дает организацию. Духовность идей, достоинство тона, величие картины несрав- |
| В деятельности Бэла обнаруживается двойственный характер: он посылает благодетельный ветер и разрушающую бурю, живительный дождь и все уничтожающий потоп. Древневавилонские цари производили от него свою царскую власть, может быть, потому, что с его именем связано было наименование столицы вавилонского царства (Бабэль, город Бэла). Ближе всех к народному сознанию стоял бог Эа, так как сфера его деятельности обнимаете ту сторону жизни, которая ближе всего касалась благосостояния народа земледельца; это бог подземного мира и податель всех тех благ, которые исходят оттуда, т. е. бог водных источников и рек, орошающих землю, а стало быть и бог плодородия; в этом смысле Эа называется творцом всякой жизни, творцом не только людей, но и богов. Таким образом первая триада обнимает собою все области мира: Ану бог неба, Бэл бог земли и Эа бог подземного царства. По мнению Ленормана в этой триаде мы имеем космологический миф: «Ану есть первобытный хаос или бесформенная масса, Эа – жизнь и разум, придающие движение и одушевляющие материю, а Бэл – организующий и творящий дух, который подчинил себе материю, вызвав из хаоса существующий мир и установив в нем порядок». Но подобное довольно искусственное толкование не оправдывается космогоническими мифами вавилонян. В мифологических сказаниях и верховные боги первой триады иногда производятся от других старейших богов. Так в мифе о происхождении мира рассказывается: «в начале всего не было ни неба, ни земли и никого из богов, а были только воды океана, соединенный с общей матерью Тиамат, т. е. первобытное море в виде первобытного хаоса. Затем является первая пара богов Лахму и Лахаму, после них, спустя долгое время, вторая пара – Ансар и Кисар, небесное (мужское) и земное (женское) начало. От них произошли прочие боги, сначала трое верховных (Ану, Бэл и Эа), потом великий сын Эа Мардук и наконец другие решители судеб» (проф. Иеремиас). Но указанные здесь две пары прародителей богов в религиозной жизни вавилонян не имели никакого значения: это только отвлеченные принципы, обозначающие вообще начало жизни и источник божественной силы. |
| – (стр. 31, 43) Высшая и непреодолимейшая власть покоится на таинственном божественном имени, «великом имени», «высшем и имени», которое знает один только Эа . Пред этим именем гнется все, в небе, на земле и в подземном мире, оно только одно может одолеть Маскимов (die Maskim) и полонить их (ihnen Einhalt zu thun). Даже на богов это имя накладывает оковы и вынуждает их быть ему покорными. В преисподнем путешествии Иштар , она содержится в заключении преисподнею богинею Аллат , обращается к Эа , который один только в состоянии разрешить волшебство, и рассказывает ему об участи Иштар . Эа решается помочь, он посылает вестника, чтобы укротить Аллат: « Закляни ее именем могучих богов ». По мнению Ленормана, верование иудеев-талмудистов и иудеев-каббалистов, а также и арабов в тайное, могущественное имя Божие » происходило из Халдеи ». 188 Ближайшее подобие с аккадийскими богами имеют, по Ленорману, боги финские 189 . «Эа и Вяйнямёйнен заметно соответствуют друг другу. Этот последний (Dieser) есть единственно деятельный помощник против злых волхований колдунов (Hexenmeister), первый и основательнейший знаток «рун ведения», высшего слова, творческого слова, которое дает жизнь всему сущему и мощь которого повергает в оковы (in Banden) богов, как [и] низшие существа». Заклинания с таинственным именем богов, «сами по себе – несравненная и вполне независимая от лица, которое их произносит, мощь» Кастрèн 190 замечает: «Слово есть меч, которым одерживает свои победы финский витязь. По представлению древних финнов, удивительная (wunderbare – чудесная), все-преодолевающая сила заложена в слове, особенно которое – означает более высокую или магическую песнь и волшебную мудрость – Тот, который был сильным в слове, который стяжал себе потребную мудрость, – имеет тут гораздо более острое оружие, нежели в отшлифованной стали». Боги иранцев 191 помимо повседневных (allgemeinen) обозначений носили еще имена, которые по особому или постоянному захвату прикладывались в мировом бе...е (неразборчиво). |
| На ряду с только что приведёнными данными о происхождении Сараписа, античная традиция сохранила нам ещё одно указание, которое, по-видимому, окончательно запутывает —605— этот и без того сложный вопрос. По словам того же Плутарха 2418 (vita Alex. 76.), накануне смерти Александра В., его приближённые Пифон и Селевк отправились в храм Сараписа, чтобы спросить бога, не перенести ли умирающего в его святилище, на что оракулом был дан отрицательный ответ. То же самое передаёт Арриан (7,26:2), основываясь на свидетельстве царским эфемерид, т. е. придворного журнала, послужившего, как известно, источником для позднейших исторических произведений. Таким образом, мы совершенно неожиданно узнаем о почитании Сараписа в Вавилоне во времена Александра В., что, как будто, находится в непримиримом противоречии с рассказом об учреждении культа этого божества. Птолемеем Сотером желание примирить это противоречие побудило современных филологов поставить вопрос о том, действительно ли в Вавилоне существовало божество, которое в силу созвучия имени могло быть отождествлено с Сараписом? Прежде всего Wilcken (Philol. 6, S. 119), основываясь на указании известного ассириолога Фр. Делича, обратил внимание на Šarapu, дополнительное имя древневавилонского бога Нергала. Более подробную разработку этот вопрос получил в исследованиях LehmannHaupt’a (см. главным образом его статью у Roscher’a, IV, SS. – 338–364), по мнению которого дело идёт здесь не о Нергале, божестве чумы и смерти, а о Šarapsî, что означало «владыка океана» и употреблялось в качестве дополнительного имени бога Эа. Первоначально бывший божеством города Эриду на берегу Персидского залива, Эа впоследствии сделался членом сумерийской триады (Ану, Энлиль, Эа) и, наконец, был принят в вавилонский пантеон, где он превратился в отца Мардука, игравшего столь важную роль в развитии древневосточного Монотеизма. Та роль, которая выпала на долю этого божества в последние часы Александра В., послужила причиною особого внимания к нему со стороны Птолемея Сотера, перенёсшего культ Эа Šarapsî в Египет, где он, в силу созвучия имени, был отождествлён с Осирисом – Аписом, превратившись в Сараписа и сделавшись верховным покровителем царствующей династии Лагидов, вполне удовлетворяя их желанию поставить какоенибудь универсальнокосмополитическое |
|
|
