| Кроме указанных, г. Соколов представляет и другие соображения, имеющие целью приводить к убеждению, что отнятие у епархиального архиерея судебной власти вообще или только в епархии может быть произведено церковною властью без затруднения. Он говорит: „Епископ прежде всего существует в Церкви, как орган и раздаватель высших духовных прав ее иерархии, потом в епархии, – как определенном условными географическими пределами округе, поручаемом его ведомству, – высшею церковною властью. Объем округа, объем прав и полномочий, предоставляемых в нем лично тому или другому епископу, может быть разнообразен по усмотрению высшей церковной власти. Но существенные права, принадлежащие его сану, одни и те же, и тем или другим распределением внешнего проявления этих прав, они не колеблются ни мало, не нарушаются и уже никак не отнимаются“.... Затем, в разрешение вопроса: почему в одном месте (т. е. в епархии) епископ не судит и откуда получает право судить переходя в другое (т. е. в Синод), – г. Соколов отвечает: „потому что высшая церковная власть имеет полное право распределять судебную деятельность между своими органами в различном объеме, в различных инстанциях и на различных местах, следуя указаниям нужд Церкви и своим собственным соображением: назначить того или другого епископа быть членом высшей синодальной или окружной инстанции, и он будет судить в них; найдет нужным для блага Церкви, чтобы епископ не вмешивался в судебные отправления двух низших инстанций, и он не будет судить в них " ». („Прав. обозр.” ноябрь 1871. 691, 692). Отв. От всякого сколько-нибудь понимающего дело, можно и должно требовать знания, что объем прав и полномочий, предоставляемых в епархии тому или другому епископу, не может быть разнообразен по усмотрению высшей церковной власти: одни и те же права и полномочия предоставлены высшею церковною и государственною властию – архиерею рязанскому, ярославскому, калужскому, смоленскому, и всем до единого, ни более, ни менее одному против другого, один для всех устав, те же для всех и каждого законы, одна и та же для всех архиерейская грамота; одно все пред хиротонией дают обещание. |
| В случае несогласия правящего архиерея с решением епархиального миссионерского совета, принятым в заседании, происходившим под личным его председательством, дело переносится на разрешение Высшей церковной власти. При несогласии архиерея с решением, принятым епархиальным миссионерским советом без его участия в обсуждении дела, архиерей, указывая основания своего несогласия, передает дело на вторичное рассмотрение совета. Если согласие и на этот раз не будет достигнуто, дело переносится на рассмотрение Высшей церковной власти. 263 Кроме того, редакция 1919 года возлагала на епархиальный миссионерский совет заботу о материальном положении миссии. Это связано, по всей видимости, с тем, что в 1919 году уже не было никакой надежды получить средства от высшей церковной власти, поэтому теперь епархии должны были самостоятельно решать все финансовые вопросы. 3.3.5. Монашеская миссия Русское православие всегда было ориентировано на монашество. В монахах видели идеал христианской жизни. Паломнические поездки в монастыри были распространены достаточно широко, хотя, к сожалению, точных данных о том, какая часть населения страны периодически предпринимала такие поездки, у нас нет. Оказавшись в монастыре, паломник большую часть времени общался не с монастырскими старцами, а с другими паломниками и странниками. Нередко сведения, которые паломники выносили из этого общения, к православному учению не имели никакого отношения. Паломничества порождали особую субкультуру, в которой поучения монастырских духовников причудливо переплетались с полуязыческими мифами и суевериями. 264 В паломнических поездках участвовали тысячи верующих, поэтому монастыри оказывались центрами, откуда по всей стране распространялись как поучения великих старцев, так и ни на чем не основанные легенды. Группы паломников были идеальным объектом для проповеди и являлись питательной средой для распространения различных еретических и сектантских идей. Казалось естественным использовать эту особенность паломнической культуры для православной проповеди, превратив монастыри в миссионерские центры. |
| «Самодержавие, говорит И. С. Аксаков, учреждение вполне народное; отрешенное от народности, оно перестает быть русским самодержавием и становится абсолютизмом». Когда он говорит, что царю сила власти, а народу сила мнения, то в этой фразе надо вычитать сознание необходимости власти питаться от народных источников. Карамзин отвергал самовластный абсолютизм, когда говорил, «что Государя нельзя выделять из духовного единства народа, и потому Государь не в праве отдать русские губернии Польше». Самодержавная власть ограничена тем, что сама пребывает в сфере народных понятий; она ограничена принадлежностью к народу и единением с ним. «Самодержавие, говорит Д. X., всегда считало себя ограниченным, а безграничным только условно в пределах той ограниченности, которая истекает из ясно сознанных начал народности и веры. Оно жило в народе и в Церкви. Абсолютизм стал выше их обоих (Казанский «Власть Всероссийского Императора» 840 стр.). Даже проф. Казанский, считающий власть Царя, как источник прав, выше права, почитает его лишь юридически неограниченным, но не считает его неограниченным в религиозном, нравственном и национальном отношении. В такой концепции необходимо признать, что царь сам себя ограничивает, как это и сделал проф. Казанский. Соглашаясь, что царь сам себя юридически ограничивает в проявлениях власти государственной, нельзя не оговорить, что в отношении к Церкви он ограничен каноническими нормами. Над Царем нет учреждения, перед которым он был бы юридически ответствен за свою деятельность, над ним нет учреждения, ему повелевавшего, но он связан объективными нормами каноническими, хотя бы эта связанность и носила характер всех lex imperfecta, как это обстоит в отношении вообще всех непосредственных органов государства. Понятие неограниченности царя, о котором говорит проф. Казанский (Ib. 889), может относиться только к сфере государственной: «монаршая власть, говорит он, как власть верховная, не знает ни над собой никакой высшей власти, ни рядом с собой никакой равной власти, а потому не знает и никаких норм, которыя были бы внешне обязательны для нея, как веления власти высшей, или как соглашение с властью равной. |
| Полнотой канонической власти в епархиях обладают правящие епископы; власть сообщается им как преемникам апостолов от Бога через соборное поставление. В этом смысле в правосл. Церкви действует Е. с. управления. Она подвергалась деформации в разные исторические эпохи и в разных странах, напр. там, где утверждалась система гос. церковности, предоставлявшая исключительно широкие полномочия в делах церковного управления носителю высшей гос. власти - монарху. Это относится к России имп. эпохи, к правосл. монархическим гос-вам Балкан XIX и XX вв. Но вмешательство в церковные дела иноверной или атеистической власти носит уже принципиально иной характер, чем участие в делах церковного управления правосл. государя, и свидетельствует не столько о внутреннем церковном строе, сколько о внешнем положении Церкви. Е. с. существует и в нехалкидонских Церквах Востока. Устройство католич. Церкви при сохранении в ней епископата, имеющего апостольское преемство поставлений, строится на принципиально иных основаниях, чем в православной. Особенности католицизма в этом отношении проявляются в строе церковного управления, в церковном законодательстве и церковном суде и в богословской доктрине - экклезиологии. Хотя католич. богословие, как и православное, исходит из существования 3 степеней священства, и высшей из них признается епископская, но при этом примат власти и основанное на нем право безошибочно определять учение Церкви принадлежит лишь одному из епископов - тому, кто занимает Римскую кафедру. Он официально именуется верховным первосвященником (pontifex maximus) и наместником, или викарием, Христа. Ему в соответствии с действующими правовыми нормами принадлежит абсолютная власть в католич. Церкви. Согласно Кодексу канонического права католич. Церкви, «Епископ Римской Церкви, в коем пребывает служение, особым образом вверенное Господом Петру, первому из апостолов, и подлежащее передаче его преемникам, является главой Коллегии епископов, Наместником Христа и Пастырем всей Церкви на сей земле, поэтому в силу своего служения он пользуется в Церкви верховной, полной, непосредственной и универсальной ординарной властью, которую он всегда может свободно осуществлять» (CIC. 331). Римский первосвященник имеет власть не только над всей католич. Церковью, но и над каждой из местных Церквей - в этом смысле его власть определяется как ординарная (CIC. 331; 333 § 1). Полный титул папы - епископ Римский, Наместник Иисуса Христа, преемник Главы апостолов, Верховный Первосвященник Вселенской Церкви, примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, глава государства града Ватикан, раб рабов Божиих. |
| Первые девятнадцать писем – две трети всего сохранившегося комплекса – относятся к 1908 – началу 1912 гг. Это начало первого петербургского периода А. А. Дмитриевского : его связи с КДА были еще крепки, а в академии и в церковной жизни Киева было еще много связано с бурной деятельностью Алексея Афанасьевича. Через все эти письма проходят две главных темы: внутренняя жизнь КДА и деятельность КРПО. Обе темы неразрывно связаны между собой: КРПО было организовано в 1893 г. группой профессоров КДА, да и в дальнейшем подавляющее большинство его членов было или профессорами, или выпускниками КДА. В письмах немало интересных деталей, которые пополняют официальные сведения из истории этих учреждений. Эти годы были чрезвычайно непросты и важны для истории высшей духовной школы и всей российской церковной жизни. Завершилась бурная эпоха первой русской революции, которая очень неоднозначно отразилась на бытии духовной школы. Организованные выступления и политические заявления студентов и еще более горькая для высшей государственной и церковной власти борьба части профессорско-преподавательских корпораций за «автономию» привели к временному прекращению деятельности духовной школы и мерам прещения. Не менее тяжел был раскол в самих преподавательских корпорациях: политика, вторгшаяся в жизнь академий, в частности в КДА, разделила профессоров на два направления, или «партии»: по взаимному именованию, «кадетов» и «церковников». В КДА эта коллизия была наиболее жесткой, ибо эта академия более, чем другие, была связана с монастырской жизнью, стабильным ритмом, который разрушался происходившим. Политические события обусловили более жесткую постановку многолетнего обсуждения вопроса: что есть духовная академия, в чем состоит ее служение Церкви? Все члены корпорации были едины в том, что главная задача академии – развитие православной богословской науки, но в понимании принципов и условий этого развития были серьезные расхождения. Одни «академики» усматривали суть высшей духовной школы и богословия в ориентации, прежде всего, на вечное, «не от мира сего», а не на изменчивый мир. |
| В представленном перечне закона 1862 года полномочий архиерейского собора, как видно, многого не указано, что должно бы принадлежать последнему, как высшей церковной власти. Не указывается в законе в статьях трактата об архиерейском соборе и того, в каких отношениях стоят к архиерейскому собору другие церковные власти. Поэтому для выяснения вопроса о действительной высшей власти в сербской церкви по закону 1862 года нужно обратиться к тому, что говорится в законе о других церковных властях, обратиться к рассмотрению их организации, прав, обязанностей и отношений их к архиерейскому собору, правительству и между собой. Епархиальные консистории. Епархиальными консисториями рассматриваемый закон называет «установленные при архиереях церковные власти» (§ 2). Они существуют в каждой епархии. Епархиальная консистория состоит из председателя и четырёх членов – двух почётных и двух действительных (исключение составляет белградская епархиальная консистория, в которой – 6 членов – три действительных и три почётных) (§ 6). Председатель и члены каждой епархиальной консистории избираются епархиальным архиереем из подведомого ему белого духовенства; впрочем, один член может быть и из монахов; председателем непременно должен быть протоиерей (§ 7:9). Утверждаются же в своих должностях председатель и члены князем, по представлению министра просвещения и церковных дел (§ 8). При каждой консистории существует своя канцелярия, состоящая из секретаря и других должностных лиц (§ 11). Секретарь и другие должностные лица канцелярии также избираются епархиальным архиереем, а утверждаются, по представлению министра просвещения и церковных дел, князем (§ 18). При вступлении в должность председатель, члены, секретарь и прочие должностные лица консистории приносят присягу – председатель и члены пред епархиальным архиереем, a все другие – пред председателем. Председатель и члены присягают по форме присяги, установленной для государственных судей, а секретарь и прочие лица – для государственных чиновников. |
| Если уже роль секретаря, при значительной зависимости этих лиц от епископа, кажется автору вредною и подавляющею самостоятельность епархиального управления, то конечно нисколько не легче будет для него роль епархиального прокурора – лица без сомнения высшего по рангу и положению настоящих консисторских секретарей, являющегося в кругу епархиального управления непосредственным поверенным власти центральной. Если и при настоящем положении церковного управления централизация его едва ли может быть признана полезною для развития церковной жизни в поместных частях нашей обширной Церкви, едва ли сколько-нибудь поощряет местную и частную инициативу в общеполезных церковных предприятиях как духовенства, так и мирских членов Церкви, то очень сомнительно, чтобы широта и свобода церковного развития могла что-нибудь выиграть от того, что по всем епархиям нашей отечественной Церкви раскинется новая бюрократическая система поверенных, стянутая к одному высшему центру и находящаяся в полном распоряжении высшей и при том не церковной власти. Кажется было бы все-таки естественнее встретить у нашего автора мысль об учреждении таких поверенных по епархиям от лица Св. синода, как высшей власти церковной, потому что это более согласовалось бы с характером и свойствами церковных должностей, даже в том виде, как представляет их г. Сушков. Но к удивлению, учреждение прокуроров – представителей центральной не церковной власти – он находит совершенно согласным с церковною практикой, по-видимому совершенно позабыв то, что сам говорил о церковных сановниках вообще, именно, что они избирались по совещанию епископа со своим советом и с представителями от местного духовенства и общества, и после утверждались архипастырским благословением в храме, что они сопричислялись к клиру и т. п. Что-нибудь одно из двух – или проектируемая должность епархиального прокурора есть церковная, и тогда она должна исходить от Церкви и подчиняться условиям, высказанным у самого автора, – или она не церковная должность, и тогда не следует основывать ее на древней церковной практике. |
| Таким образом, заимствуемое из католического церковного права усвоение епископу законодательной власти в последовательном своем проведении привело бы к таким абсурдам, как признание законодательной власти за настоятелями монастырей, или за духовными консисториями, которые управляют епархиями при вакантности архиерейской кафедры. Во-вторых, в пользу принадлежности русскому епископу законодательной власти в церкви нет никаких оснований ни в истории, ни в существующих отношениях. Насколько веским аргументом pro послужило бы точное указание тех законов, которые были в прежние времена изданы и теперь издаются епископами, настолько решительным аргументом contra служит невозможность такого указания и отсутствие таких законов. В-третьих, признание за епископом самостоятельной законодательной власти, при невозможности признания таковой же самостоятельной законодательной власти за св. синодом, в результате также привело бы к юридическому абсурду, что высшее церковное установление имеет меньшую власть, чем подчиненное, и наоборот, что подчиненный церковно-правительственный орган обладает такими правомочиями, которых не имеет то высшее установление, которому этот орган подчинен. Общий ход развития компетенции церковно-правительственных органов с XVIII в. до настоящего времени был таков, что предоставленная им первоначально в известном объеме компетенция связывалась разрешением или утверждением высшей власти, впоследствии же в известной степени и по известным делам освобождалась от этой необходимости разрешения или утверждения. Так относительно св. синода состоялось в 1880 году высочайшее повеление о «возможном сокращении круга дел, представляемых на разрешение и утверждение Его Императорского Величества», вследствие чего обер-прокурором св. синода, по совещанию с синодальными членами, был составлен список тех дел, которые, в отмену практиковавшегося дотоле порядка, могли быть разрешаемы св. синодом без испрошения высочайших разрешений и повелений по оным. Этот список или перечень 9 мая 1880 г. |
| вать, подобно грекам, что-либо своё на почве христианско-церковной местной русской жизни, а только подражать, копировать, целиком переносить к себе готовое греческое. Этому особенно благоприятствовало то обстоятельство, что всё наше церковное управление, в течение нескольких столетий, было подчинено Константинопольскому патриарху, и сами наши митрополиты были греки, которые в глазах русских являлись не только представителями высшей церковной власти, но и представителями высшей культуры, высших христианских знаний, высшей опытности в сфере христианско-церковной жизни, и потому имели у нас высший непререкаемый церковный авторитет, пред которым некнижные русские архиереи только преклонялись, только в точности по возможности исполняли то, что предписывала, на что указывала и что вводила у нас высшая власть митрополита-грека. Русский архиерей знал, что за него уже всё придумали, сделали и создали другие, высшие его по знаниям и церковной опытности, и привык сам ни о чём церковном не думать творчески, не делать и в церковной сфере ни одного самостоятельного шага, привык во всём смотреть на митрополита, от него ждать приказаний, распоряжений, решения встречающихся вопросов и недоумений. С другой стороны, на всю нашу церковную жизнь, на весь церковный строй, воспринятый нами в готовом виде от греков, он исторически приучен был смотреть как на нечто совершенное, не терпящее никаких перемен, не допускающее никакого дальнейшего движения и развития. Его архипастырская задача в том именно и состоит, чтобы точно-рабски воспринимать это чужеземное готовое, вводить его без перемен в русскую жизнь и не допускать в ней никаких перемен, никаких отступлений от древнегреческого образца. При возникновении у нас своих церковных вопросов, мы всегда брали только уже готовые, более или менее подходящие к данному случаю, нормы, формулы, решения и постановления древнегреческие и, с своей стороны, употребляли все усилия, чтобы как-нибудь подвести, подогнать живой русский вопрос под отжившую часто греческую формулу, и не успокаивались до тех пор, пока не успевали так или иначе втиснуть русское живое церковное явление в рамки |
| Он больше, чем кто другой, всемерно оберегает единоличное возглавление Церкви, а при существующих условиях и сосредоточение в нем всей высшей церковной власти, с которым связана свобода Церкви. В ограждение именно этой свободы он не дал созданному им Патриаршему Синоду прав, могущих заменить единоличие власти, с которыми Синод являлся бы тою же «Коллегией», а назвал его «Патриаршим»; этим он хочет охранять и поддерживать в сознании народа идею восстановленного Патриаршества, с которым соединена свобода Церкви. Я не знаю фактов, в которых бы проявилось сознательное подчинение им «внешним» не только Божественного начала, по существу не могущего никогда и никому быть подчинённым и всегда стоящего не только вне всякого подчинения, но и выше всякой тварной свободы ( Ис.55:8–10 ), но не знаю, чтобы это подчинение выявлялось даже в актах устроения внешней церковной жизни. Конечно, «внешние» могут стеснять внешние выявления, акты этой свободы в деятельности митрополита Сергия, это их дело; но это нисколько не говорит о том, чтобы в этих актах сознательно подчинялась Первоиерархом «внешним» церковная свобода. Если бы во внешних актах деятельности Первоиерарха выражалась внутренняя ломка свободной его церковной воли, церковных убеждений под насилием «внешних», – тогда так; а ведь в предполагаемых случаях не ломалась бы внешней силой свобода Церкви, а задерживалась бы ею, и только. Ведь во имя-то сохранения этой церковной свободы и идут иерархи в тюрьмы и ссылки, не меняя её на внешнюю свободу. Просто становится обидным не за митрополита Сергия, a за ярославских иерархов, которые, ссылаясь на послание 16(29) июля, в котором нет никаких оснований к тому, возводят на Первоиерарха тяжкую вину порабощения «внешним» Божественного начала и величайшего блага церковной свободы. И для чего это? Неужели во имя Истины Христовой? 2) Посмотрим далее, какая истина возвещается творцами Ярославского акта и какова свобода её? «Чадам Церкви и прежде всего, конечно, епископату Вы вменяете в обязанность лояльное отношение к гражданской власти. Мы приветствуем это требование и свидетельствуем, что мы всегда были, есть и будем честными и добросовестными гражданами нашей родной страны; но это, полагаем, не имеет ничего общего с навязываемым Вами политиканством и заигрыванием и не обязывает чад Церкви к добровольному отказу от прав свободного устроения внутренней религиозной жизни церковного общества, которые даны ему самою гражданскою властию (избрание общинами верующих духовных руководителей себе)». |
|
|
